Текст книги "Философия на линии фронта"

Татьяна Викторовна Беспалова
доктор философских наук руководитель Отдела государственной культурной политики, Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачева
Цивилизационная миссия России в XXI веке

Особо актуальной сейчас видится проблема реального обладания современной Россией (Российской Федерацией) культурно-цивилизационными ресурсами (территориальными, материальными, символическими, духовными и др.), которые выступают способом воспроизводства российской цивилизационной идентичности. Часть ресурсов утрачена (потеря исторической территории после распада Советского Союза), часть практически не используется или используется противоречиво (наследие царской и советской эпохи), а оставшиеся ресурсы (символические, культурные) не могут полностью сконструировать российскую цивилизационную идентичность по причине своей неравнозначности и противоречивости по отношению друг к другу. Более того, символические культурно-цивилизационные ресурсы, которые используются при формировании российской идентичности, нельзя считать ценностно нейтральными, что затрудняет выбор приоритетных символов. Для осуществления подобного выбора необходимо четко представлять, какие ресурсы действительно способствуют укреплению российской цивилизационной идентичности. Нельзя забывать, что российская идентичность в определенный период истории была поглощена «советскостью» – идейно-политической идентичностью интернационалисткого типа. Исторические события, символические фигуры памяти после распада Советского Союза стали использовать для разрушения будто бы советской идентичности, но в реальности разрушали и российскую («целились в коммунизм, а попали в Россию»). Война с памятью и памятниками советской эпохи превратилась в механизм конструирования новой общности «без прошлого», что привело к цивилизационной катастрофе.

История человечества знает огромное количество примеров утраты цивилизационной идентичности в условиях цивилизационных аннексий, экспансий и заимствований[3]3
  В. Н. Лексин различает «цивилизационные аннексии», которые происходят в виде силового захвата и фактически полного переформатирования или маргинализации прежних цивилизационных оснований «оккупированной» территории; «цивилизационные экспансии» как целенаправленную (организованную) имплантацию ценностей и связанных с ними культуры, образа жизни семейных предпочтений и т. д. одной цивилизации в пространство другой и свободный выбор в принятии этих ценностей и всего с ним связанного; и «цивилизационные заимствования» – наиболее распространенный тип цивилизационных столкновений, который следует считать самым плодотворным и бесконфликтным из всех цивилизационных взаимодействий.


[Закрыть]. Все три вышеуказанных способа используются в отношении России, Украины и Белоруссии[4]4
  В Белоруссии уже появились три понятия, которые характеризуют различные этнополитические общности «белорусы», «белоруссы», «беларусы»; участились случаи судебных исков при обслуживании в ресторанах и кафе, если заказ сделан на русском языке и т. д. Разрыв культурно-цивилизационного пространства России по политическим причинам (подписание Беловежских соглашений) проявляется во всех сферах публичной политики – образовательной, культурной и т. д. и в повседневной жизни русских людей.


[Закрыть], в отношении соотечественников, про живающих на территории постсоветского пространства[5]5
  Прибалтика, Казахстан, Молдавия и др. См.: Беспалова Т. В., Ларионцев М. М. Национальная память, служение и границы русской цивилизации // Журнал Института Наследия. 2018. № 2. С. 27–37.


[Закрыть], довольно длительное время. По этой причине проблема защиты российской цивилизационной идентичности связана не столько с необходимостью определения базовых цивилизационных ценностей, сколько с защитой соотечественников, русской культуры, русского языка, исторической территории России. Выработка не только внутренней, но и внешней культурной, образовательной и национальной политики России должна стать одним из приоритетов в выстраивании межкультурных, межнациональных и межконфессиональных отношений на территории постсоветского пространства.

Выбор культурно-цивилизационных ресурсов зависит и от границ российской цивилизационной идентичности, которые, конечно, шире административных границ РФ. Главная граница России всегда создавалась в рамках символического пространства российской цивилизации. Однако любые мыслительные конструкции, связанные с цивилизационным пространством, – «Москва-третий Рим», «Русский мир» и пр. – не могут быть ориентированы только на символический и духовный ресурс, для их актуализации в сфере реальной политики требуются и территориальные, и человеческие ресурсы.

Устойчивость цивилизационного пространства зависит не только от сохранения коллективных воспоминаний и умолчаний, но и от гомогенности и связности пространства. Иногда гомогенность и связность цивилизационного пространства остаются в исторической памяти, а в реальных политических процессах начинает доминировать гетерогенность и разрозненность. Как быть, если цивилизационная идентичность сохраняется в общей исторической памяти большинства народа («украинцы, русские, белорусы – один народ»), а политических условий для ощущения этого единства пока не создано? Необходимо вовремя суметь противопоставить ложным версиям культурно-исторической памяти ее истинный вариант.

Важно вернуть забытое ощущение вневременной солидарности народа, которое является основой русской цивилизационной идентичности, вернуть гражданам России (и соотечественникам в ближнем зарубежье) предмет гордости – Родину, великую Россию; и не столько через спортивные победы, которые носят временный характер, а через фундаментальное возрождение отечественной науки, образовательных традиций, русской культуры, русского языка и веры. Вернуть дружбу народов, реальную, а не декларативную. Вернуть ощущение социальной стабильности, исторической справедливости, общего культурно-цивилизационного пространства и определить новый путь развития государства-цивилизации. Учесть при выстраивании отношений ценностные предпочтения народа, доминирующие в государствах де факто[6]6
  Всероссийская научная конференция «Философия на линии фронта» (октябрь 2018 год) – неординарна и выполняет важнейшую роль общественной дипломатии.


[Закрыть], на приграничных территориях и в целом на территории постсоветского пространства.

Задача просвещения народных масс стоит сейчас острее, чем сто лет назад, так как в процессах формирования ложных версий исторической памяти «балом правят» самые мощные манипулятивные технологии. Разрушение российской цивилизации продолжается изнутри через образовательные, культурные и иные практики на Украине и в Белоруссии. Такие серьезные угрозы требуют совершенно нового правительственного курса России.

Цивилизационная миссия России в XXI веке – это возрождение общего культурно-цивилизационного пространства России, Украины и Белоруссии с учетом единого исторического прошлого, культуры и языка. «Великороссы, малороссы, белорусы – один народ», а «Киевская Русь» – это период отечественной истории России. Данную версию исторической памяти пока еще разделяет большинство российского общества. Необходимо отстаивать свою память и большую Родину.

Александр Николаевич Ищенко
старший преподаватель кафедры философии ГОУ ВПО «Донецкий национальный технический университет»
Философ на границе эпох и ментальностей
(Памяти Николая Васильевича Смирнова)

Конференция, посвященная такой масштабной теме, как война и мир, не могла не затронуть вопросов, связанных с эволюцией массового и индивидуального сознания, со структурой и динамикой ментальных трансформаций, сопровождающих переходные эпохи, к числу которых относится и наше непростое время. Собственно, вся наша конференция так или иначе сопряжена с этой большой проблемой. И в этой связи у нас, донецких гуманитариев и философов, имеется счастливая возможность с благодарностью вспомнить и представить вниманию коллег опыт жизни, научно-исследовательской и педагогической работы нашего старшего товарища, учителя и друга Николая Васильевича Смирнова (1924–2011).

Обстоятельства так сложились, что тема и проблема сознания постоянно была в центре внимания Николая Васильевича. С внешней стороны его исследования выглядят скромно: две монографии, статьи, брошюры и научные доклады. Но интерес вызывает то обстоятельство, что его работы несут на себе отпечаток эпохальных событий, связанных с двумя серьезными мировоззренческими потрясениями, пережитыми нашим обществом и его духовной культурой.

Первый период связан со временем, когда наметился кризис ленинско-сталинской ортодоксии, и через оттепель рубежа 50–60-х годов в идеологию советского общества входит комплекс идей, критически осмысливших положения прежней официальной философской доктрины, ограниченной сталинским так называемым «Кратким курсом». Мне, слышавшему отголоски этих потрясений от людей старшего поколения и имевшему, соответственно, иной исходный пункт индивидуального движения и погружения в философскую культуру, отличный от опыта Смирнова и его соратников, всегда интересно отмечать для себя, как формировался взгляд нашего старшего коллеги и его философских современников на динамику ментальных и идеологических трансформаций в период становления так называемого развитого социализма.

Вторым граничным переходом в этих трансформациях был, разумеется, постсоветский период. До недавнего времени мы меньше всего ожидали, что эти потрясения, пусть даже частично и в меньшем масштабе, повторят опыт военного поколения, к которому принадлежал Николай Васильевич Смирнов, а тем более его предшественников, участвовавших в революции и гражданской войне. Не стану сразу же обращаться к детализации этих аналогий и, в особенности, обстоятельств, приведших к политическому кризису и гражданской войне на Украине. Другие участники этой конференции выберут для этого более уместную постановку вопроса и его содержательное изложение. Но не напомнить в нескольких предложениях о том, каким был этот исходный пункт, а именно война, для Николая Васильевича Смирнова, мы не можем – без этого не будут понятны и результаты, к которым его привела собственная философская эволюция.

По рождению и происхождению Николай Васильевич – из тульских крестьян. Он вырос и кончил среднюю школу в селе Куркино Куркинского района Тульской области. Время получения школьного аттестата совпало с началом Великой отечественной войны. По окончании школы он становится курсантом Саранского военно-пехотного училища и затем попадает на фронт, где принимает непосредственное участие в боевых действиях. Сначала это был Брянский фронт, где он командовал минометным взводом, а затем, после ранения, лечения в госпитале и прохождения курсов усовершенствования командного состава, – Первый Украинский фронт, все в той же должности взводного. Его боевой путь увенчан наградами: медалью «За отвагу», орденом Красной Звезды, а также орденом Отечественной войны первой степени.

Дальнейшая его судьба для нас, его коллег, всегда была особенно интересна. В 1946 году он поступает на философский факультет Московского университета, который оканчивает с отличием. Далее была аспирантура философского факультета. Смирнов стал представителем военного поколения выпускников-старшеклассников, которые со школьной парты уходили на фронт, а по завершении войны проявили недюжинный интерес к гуманитарному знанию, и в том числе философским наукам. Тема «философ и война» – это их жизненное пространство, а не просто фраза. Это та бойцовская площадка, на которой им довелось реализовывать свой творческий, научный и личный человеческий потенциал. Достаточно упомянуть две персоналии, чтобы вполне понять и оценить эту ситуацию. Однокашниками и друзьями Смирнова по факультету оказались Эвальд Ильенков, поступивший в университет годом ранее, и сокурсник Александр Зиновьев, военный летчик, избравший философскую стезю и впоследствии известный как философский диссидент, радикальный критик советской системы, но вместе с тем и решительный сторонник ее правильного и идеологически неповрежденного марксистского обоснования, дополненного современными идеями.

Обе названные персоналии хорошо знакомы коллегам-философам и не нуждаются в особом представлении. Это и был, если угодно, тот отправной пункт, та судьба, которой всю жизнь следовал Николай Васильевич. Мировоззрение его поколения формировалось на историческом переломе между режимом личной власти Сталина, который осмысливается им и его друзьями в терминах теории отчуждения Маркса, а также учения о превращенных формах (в которых дихотомически соединена предметная и духовная составляющие человеческой деятельности) и марксистской философии истории, включая прогнозы о периодизации исторических форм коммунизма.

Вместе с тем личные воспоминания о студенчестве и аспирантуре Николая Васильевича сохранили эпизоды философских и научных дискуссий, которые проводились в те годы по вопросам лысенковской агробиологии или довлеющему отечественной физике послевоенного периода пониманию ее философских оснований, заложенному в начале века в работах В. И. Ленина. Гносеологическое значение принципа относительности, корреляция субъект-объектных связей и отношений, диалектика непрерывного и дискретного, а также принцип активной, деятельной природы сознания в предметной координации с его общественным характером нашли системное обоснование в совместной монографии Н. В. Смирнова и А. Ц. Деминского «Активность сознания» (1992).

Это исследование стало своего рода подведением итогов философской работы поколения, как ее видел Смирнов и его соавтор, наблюдавшие трансформацию философских принципов и идей, касавшихся, в особенности, возможностей эволюции советской ментальности, изменения в ней представлений об индивидуальной свободе субъекта и его творческом потенциале. Идеи этой работы были созвучны романтическим настроениям раннего этапа перестройки и не претендовали на пересмотр мировоззренческих оснований диалектико-материалистической философии. Судя по всему, эта работа по каким-то организационным причинам запоздала с выходом в свет и была опубликована, когда в повестку дня входили задачи критического анализа деструктивных процессов, приведших к распаду бывшего Союза ССР.

В противоположность этой публикации следующая монография Н. В. Смирнова носит уже явно выраженный полемический и в известном смысле полемологический характер. Она была написана и опубликована в период работы Смирнова на кафедре философии Донецкого института искусственного интеллекта, куда он был приглашен для приложения накопленного им обширного организационного опыта к дерзкому проекту создания в нашем городе философского факультета со специализацией по религиоведению. С места в карьер, Николай Васильевич Смирнов попал в самое средостенье духовной войны нашего времени, имеющей реальное продолжение и одновременно выступающей продуктом описанной им ранее активности и креативности сознания, которая стала не фантомной, а предметно оформляющейся стихией, во многом трагической и плохо управляемой со стороны наличных форм социальности и рациональности.

Оценивая этот текст с позиций нашего современного опыта и его философских обобщений, нельзя не заметить, что он стал для автора своего рода возвращением на круги своя. Очевидное подтверждение тому содержится в самом названии этой работы – «Ложное сознание» (1998). Она как бы возвращает нас к атмосфере 50-х годов, когда тема борьбы с лженаукой была на слуху у современников и оппонентов Лысенко и парадоксальным образом напомнила о себе в структурах института искусственного интеллекта в середине 90-х. В институте популяризуется идея о переселении души человека в компьютерную систему и тем самым достижении ею бессмертия. Тема сознания вновь приобретает актуальность.

Николай Васильевич не стал подходить к критике этой идеи с позиций догматического философствования. Он остроумно воспользовался методом аналогий и, опираясь на сравнительный анализ примеров из области науки, философии, религиозной культуры, литературы и искусства, стал показывать, как ложь и истина бывают сплетены в истории познания и могут переходить друг в друга. Вопрос критериев оценки ложного и истинного помещен им на оси времени. Время истории становится их местом встречи, пространством диалога, постоянно идущего в любознательной и ищущей истину душе человека.

Такой подход к проблеме не просто вернул автора к экзистенциальной тематике, неявно присутствовавшей ранее в его философском горизонте. Он, по сути, поднял нашего коллегу на уровень постсовременной философии, антропологически ориентированной и диалогической по самой своей сути. Преимущество диалога по сравнению с монологическим мышлением и производным от него действием в активистском, ницшеанском духе – в этом, пожалуй, и состоит для нас последний урок и философское завещание нашего старшего коллеги и друга, прошедшего свой скромный, но поучительный путь в философии. Актуальность этого урока в условиях искусственно созданной социальной конфронтации и гражданской войны трудно переоценить.

Петр Вячеславович Калитин
доктор философских наук, профессор кафедры русского языка и межкультурных коммуникаций в управлении Государственного университета управления; член Союза писателей России
Русский мир: конкретная оригинальная характеристика

1) На основе философско-богословского содержания текстов учено-монашеской школы митрополита Платона (Левшина) вывелось неклассически-научное уравнение русского мира (:души: идеи) – М(m и нem) = S(s и нes) есть и не есть зараз Р(р и нер) – все – в n-ой: множественно – степени.

2) На поверку – антиномично-истинный и просто бездонный: апофаКтически – характер этого собственно русского логоса.

3) Формально подготовил это уникальное уравнение Н. А. Васильев как автор «неэвклидовой» логики – в начале XX века.

4) Через это уравнение открылась отрицательно-положительная целостность именно русского Бытия, или Генезиса – в его постоянном становлении вне всяких непротиворечивых синтезов. Вне западноевропейского «убийства» Бога, говоря языком М. Хайдеггера и отчасти Ф. Ницше.

5) Через это уравнение открылась и юродственная: ортодокСАЛОСьно! – природа именно русской личности во всем ее неслиянно-едином: крестно «– соблазне» и «безумии», говоря Апостольским языком. Просто во всей ее «невозможности» и «колорадстве»!

6) Через это уравнение постигается и метаисторическая суть современного Донбасса – воскресшей: креационистски – на имперское творчество – всегда новой! – всегда вдруг! – России. На петровской «дыбе»: горЕ!

Модест Алексеевич Колеров
кандидат исторических наук, профессор кафедры информационной политики Высшей школы экономики
Март 1918: Советская Россия учится жить без Донбасса

Единственный официальный для сталинской историографии труд по истории военной экономики СССР в период Великой Отечественной войны принадлежал перу заместителя председателя Совета Министров, председателю Госплана СССР, члену Политбюро ВКП (б) H. A. Вознесенского. Он был прочитан, одобрен И. В. Сталиным и удостоен Сталинской премии первой степени. Вознесенский писал:

«На территории СССР, оккупированной к ноябрю 1941 года, находилось до войны около 40 % всего населения страны, производилось 63 % всей довоенной добычи угля, 68 % всей выплавки чугуна, 58 % всей выплавки стали, 60 % всего производства алюминия <…> В результате военных потерь, а также эвакуации сотен предприятий валовая продукция промышленности СССР с июня по ноябрь 1941 года уменьшилась в 2,1 раза. В ноябре и декабре 1941 года народное хозяйство СССР не получило ни одной тонны угля из Донецкого и Подмосковного бассейнов».

Все первое поколение вождей Советской власти лично, непосредственно могло воочию увидеть эту угрозу, уже реализованную после Брестского мира 1918 года, – и увидели ее в фокусе судьбы, например, Донбасса. Материалы Высшего Совета Народного Хозяйства (ВСНХ), посвященного обсуждению экономических последствий Брестского мира, можно первой советской попыткой оценить масштаб и ресурсы страны, которой РКП(б) взялась управлять. Первый номер официального органа ВСНХ – «Бюллетени ВСНХ» – вышел в свет в апреле 1918 года. Он был полностью посвящен пленуму ВСНХ 19 и 21 марта 1918, который обсуждал итоги управления Россией и внутри их экономические итоги и перспективы Брестского мира РСФСР с Германией и иными Центральными державами, подписанного 3 марта, 15 марта ратифицированного IV Всероссийским Съездом Советов, но еще не ратифицированного Германским императором (это произойдет лишь 26 марта). Для своей территории (вернее, для картографических претензий на свои территории, никогда реально не контролировавшиеся) мирный договор с Центральными державами 27 января (9 февраля) подписала Украинская народная республика (УНР, Киев), за пять дней до того провозгласившая независимость от России. Одновременно эта УНР обратилась за военной помощью к Германии и дала согласие на оккупацию всех тех территорий, которые претендовала считать своими. Именно 27 января (9 февраля) в Харькове была создана Донецко-Криворожская Советская Республика (ДКСР) в составе РСФСР. Сепаратный договор представителей Украины с Центральными державами был признан РСФСР, но не был признан связанной с РСФСР Украинской Народной Республикой Советов (Харьков). Впрочем, 19 марта уже вместе с российской ДКСР она объединилась в формально независимую от РСФСР Украинскую Советскую Республику (Екатеринослав), которая уже 7–8 апреля была эвакуирована в Луганск и вскоре фактически ликвидирована германскими войсками.

Главным экономическим и политическим содержанием (украинских) советских республик с центрами в Екатеринославе, Луганске и Харькове были объединяемые ими два горнорудных бассейна – Криворожский (Екатеринослав) и Донецкий (Луганск), в Российской империи бывшие, наряду с Польшей, главными поставщиками руды, металла и энергоносителей (уголь) в Центральный промышленный район, Москву и Петроград. Можно кратко сказать, что Криворожский и Донецкий бассейны при свершившейся утрате Польши были главной ресурсной основой для промышленности России, главным предметом противоборства РСФСР и Германской империи (и ее украинских протекторатов), завершившегося признанием Донбасса немецкой оккупированной территорией по Дополнительным соглашениям к Брестскому мирному договору от 27 августа 1918 года (от которого РСФСР избавил только крах Германской империи 9 ноября 1918 года).

При этом председатель Совета народных комиссаров РСФСР В. И. Ленин, с огромным трудом лоббировавший и пролоббировавший от имени России заключение с Германией и ее младшими союзниками Брест-Литовского мирного договора, тем не менее вполне откровенно описывал практические последствия этого мира, в частности в отношении Донецкого бассейна. РСФСР тогда еще не торопилась присоединить Донбасс к территории Украины, независимость которой ее в будущем обязала признать Германия, по умолчанию сохраняя его в российской Области Войска Донского, но Ленин прямо говорил о перспективе утраты Донбасса, к которому формально не обязывал Брестский мир и признание УНР.

15 марта 1918, одновременно с ратификацией Всероссийским Съездом Советов Брестского мира, ЦК РКП(б) признал необходимым рассматривать Донбасс как часть Украины – именно поэтому 19 марта ДКСР была влита в Украинскую Советскую Республику. Тогда же Всеукраинский Съезд Советов в Екатеринославе одобрил ратификацию Брестского мира, но провозгласил независимость Украинской СР, чтобы не выполнять его на территории Украины и Донбасса, надеясь противостоять германской оккупации. Уже 21 марта правительство Советской Украины эвакуировалось в Таганрог (при этом Екатеринослав был занят германскими войсками лишь 2 апреля). 23 марта в Ростове-на-Дону в ожидании приближения германских войск была создана отдельная от РСФСР Донская (Советская) Республика (Ростов был занят немцами 6 мая).

Выпуск «Бюллетеней» ВСНХ этого времени открывался статьей А. Ломова (Оппокова), заместителем председателя ВСНХ, «Мирный договор и народное хозяйство России» и далее содержал, в частности, тексты докладов ряда высших экономических стратегов Советской власти на пленуме ВСНХ 19 и 21 марта 1918. А. Ломов делал следующий вывод: «Если потеря юга для нас будет более или менее длительной, то это должно повести к значительному перераспределению производительных сил в Советской России <…> При таких условиях металлообрабатывающая промышленность Петербурга, расположенная в районе равно удаленном и от топлива, и от руды, должна быть перенесена ближе к последним. Таким районом вероятнее всего смогут явиться – Урал, с его отсталыми для нашего времени заводами, Западная Сибирь – Кузнецкий и Алтайский районы <…> Таким образом, величайшее потрясение нашей народно-хозяйственной жизни должно повести к тяге металлообрабатывающей промышленности назад к сырью и топливу. Брестский мир вызовет крупное перераспределение производительных сил страны. Целые районы (Северный, Петербургский) должны значительно замереть и возродятся старый, спящий район Урала и молодой, бурно развивающийся Западно-Сибирский…»

Как известно, военные нужды заставили Академию наук (РАН) учредить исследовательские Комиссию по изучению естественных производительных сил России (КЕПС, 1915: во главе с В. И. Вернадским). В течение марта 1918 года РАН предъявила Советской власти продуманный план изучения природных ресурсов России. И только 18–25 апреля Ленин задумался о практическом применении общих предложений РАН к ситуации после Брестского мира. Получив поручение Ленина, Совет КЕПС 14 июня решил подготовить, а 30 июня подготовил ответную записку, где принял на себя задачу «изучения свойств и условий использования запасов угля и других видов горючих ископаемых с целью более рационального использования…» Планирование энергетики без Украины и Донбасса – по очевидным военным соображениям – сохраняло свою силу и в апреле 1919 года и сжалось до электростанций, ориентированных на местные ресурсы. И лишь в начале 1920 года, но до начала работы Государственной комиссии по электрификации (ГОЭЛРО), – по тем же военным условиям изменения географии фронтов Гражданской войны – в горизонт планирования были включены Урал и Донбасс.

Именно поэтому при оценке стартовых условий потенциала СССР в войне против Германии и ее многочисленных европейских союзников логично исходить не из мгновенно уничтоженных объемов экономики СССР июня 1941 года, а из вдвое меньших объемов экономики ноября 1941-го, то есть, прежде всего, без Донбасса.