Текст книги "Казанский альманах 2018. Изумруд"

Вера Арямнова
Я горька, словно совесть

«И не грусти, человече!..»

 
И не грусти, человече!
Сон меж разлукой и встречей
долог, а всё же не вечен.
Можешь помедлить немного,
просто присесть на дорогу…
Вечно она у порога.
Вечно она от крыльца
льётся, туманясь немного,
светлою мукой с лица.
 

«Кто сравнил дорогу с нервом?..»

 
Кто сравнил дорогу с нервом?
Вдруг никто, и буду первой.
Но сквозь сердце этот нерв
прогрызает путь как червь.
 
 
Пусть сравнение и странно.
Вполовину бездыханно,
сердце, ты себе не лги.
Солнце светит, а ни зги!
 
 
А за первым поворотом
вдруг взмахнёт рукою кто-то,
но прощальный этот жест
нерв дорожный тоже съест.
 
 
Всё проглотит, всех отнимет.
Я опять одна отныне.
 

«Сколько Бога ни просила…»

 
Сколько Бога ни просила,
а всё чаще, гуще страх.
За окном лежит Россия.
Вся холодная, в снегах.
 
 
Надрывается автобус,
и лечу я в никуда.
Сверху небо, снизу глобус,
и железная звезда
 
 
бьётся о грудную клетку —
нет и сил уже терпеть.
Как умру, на снежной ветке
стану я об этом петь.
 

Безнадёжное, новогоднее

 
Расстаться с любимым невыносимо —
городом, деревом, берегом, сыном…
Боль – в подворотне внезапная финка.
Содрана почва и до суглинка.
Вырвано, выдрано – до одного.
Больше не вырастет здесь ничего.
 

Жизнь

 
Ни хороша и ни плоха,
но – есть! И большего не требуй.
И под большим казанским небом
да будет ночь твоя тиха.
 
 
Точи потоньше карандаш,
вози с собой тетрадь в повозке.
Нет сил? – и это не загвоздка:
займи! А вдруг потом отдашь.
 
 
Займи, раз плоть твоя больна,
а дух – седой, усталый путник.
Он выбирает не распутье,
а тень скамейки у окна.
 
 
В округе – беглые стихи.
Придут – потребуют к ответу.
Они как вороги лихи —
в вопрос согнули божье лето.
 

Девичье-полынное

 
Я лишь травка простая,
моё имя полынь,
и шепчу, прорастая:
не покинь, не покинь!
 
 
День ненастный, но светлый,
с ночи солнышка ждёшь.
Не покинь меня, свет мой,
напои меня, дождь.
 
 
Я живуча, и силу,
если хочешь, сорви.
Я спасу от могилы,
от беды и любви.
 
 
Я древнее, чем знанье,
моя горечь не в счёт.
И бессонница злая,
и печаль отойдёт,
 
 
не поддашься простуде,
не устанешь со мной,
лишь вдохни всею грудью
честный запах земной.
 
 
Я трава – не отрава,
не сладка, словно ложь,
не лукава, как слава,
но со мной обретёшь.
 
 
Я горька, словно совесть.
Изготовь амулет,
да зашей меня в пояс —
обойдёшься без бед.
 
 
Люди сладкое любят,
люди любят цветы,
бестолковые люди.
Бестолковый и ты.
 

Верная жена

 
Мне б сегодня спать пораньше лечь,
потому что не хватает свеч,
не хватает лошадиных сил,
и мужик моё пальто пропил.
 
 
А уж так угваздалась в хлеву,
наплевать на танцы под луной.
Несмотря на сельскую молву,
ты пошто опять идёшь за мной?
 
 
И пошто под глазом-то фонарь?
наступил на грабли, говоришь?
Ты мозги-то Варьке-дуре парь,
лучше отвали, прошу, парниш!
 
 
Давеча опять ругала мать,
и убеждена моя свекровь,
что у нас давно с тобой любовь…
Я тебя устала прогонять!
 
 
Всё, идит-ко! прощевай пока!
Дома тоже дел невпроворот.
Ой, я что, не видела цветка?!
Где сорвал, у Варькиных ворот?
 
 
Вон идёт мой суженый как раз,
у него глаза как васильки…
Коль нетрезвый, то другой свой глаз
береги, Ванюша, береги!
 

«Как волнуются деревья…»

 
Как волнуются деревья —
ожили ветра в округе.
Наша добрая деревня
вскачь под ними, как под цугом.
Эх, куда всё полетело?
А к буранам, к пашням белым…
Встречь – зима; закройте ставни,
в доме мрачно, воск оплавлен
у единственной свечи…
Печку греют кирпичи,
как закроешь поддувало.
На полатях горя мало,
нам не страшен зимний страх,
шубуршащийся впотьмах,
пусть глаза его красны —
мы дотерпим до весны.
 

Последнее слово

 
Гражданин прокурор, я балда.
Мутная слизь меня окутала,
паутина опутала.
Хотел сказать: нет, говорил: да.
Хотел сюда, а шёл туда.
 
 
А что делать – родился чудаком.
Мать поила меня не своим молоком.
А потом возьми да вообще помри,
и стало матерей у меня три.
Каждая с молотком.
 
 
И всё по башке, по башке…
Ноги связаны, я в мешке.
Прыг-скок, да через порог не смог.
И вот, видит Бог:
удавился на ремешке.
 
 
Слаб оказался тот ремешок,
хохотал-заливался бывший дружок,
так и ткнул бы его в рыло…
А потом и злость поостыла,
понял: не видит меня настоящий Бог.
А то б помог…
 
 
Спокойно встал я, и взял я…
и перестал быть хорошим,
всё равно не видит меня мой Боже.
Кровь рекою текла.
Такие мои дела.
Отжил.
 

«Век ходила бы у большой воды…»

 
Век ходила бы у большой воды,
заносила бы башмаки до дыр.
 
 
Океану нет разницы,
хороша девица, аль красится.
 
 
Ничего бы не было, ничего!
Он любил бы меня, а я – его.
 
 
Но судьба иная – у речушек, у рек…
Кто не взъедет на мост, всё дурак аль грек.
 
 
Сунет руку, а в руку ему – пятак.
Проезжай, болезный, тут всё не так.
 
 
Тут в ушах с рожденья шумит прибой,
я была бы рада… да не с тобой.
 

Душа

 
Кто ты, дева иль назгул?
…на лету переобулась…
Ах, как юбочка взметнулась,
искрой каблучок блеснул!
Но лицо неуловимо,
переменчиво лицо,
даже прямо смотришь мимо.
Дышишь, как трава, пыльцой
золотистой и пахучей,
вся румяна и бела…
А намедни-то в падучей
билась и глядела тучей,
босиком по стёклам шла.
Вдруг опять чеканным шагом,
под девиз «всегда вперёд»,
словно полк под ярким флагом,
горе переходишь вброд…
 
 
То как каменщик устала,
то играешь и летишь,
то шмыгнёшь под покрывало
и притихнешь, словно мышь.
То жалеешь бедный грошик,
то сто тыщ летят в огонь,
то ты злая понарошку,
то всерьёз тебя не тронь.
То печальная, немая,
робкий взгляд из-под платка.
То бурлива и гневлива,
словно горная река.
То приветлива, как роща,
то опасна, как стрела.
То проста – не сыщешь проще,
как ребёнок весела:
книжки добрые читаешь,
пряник тащишь со стола.
То умчишься с птичьей стаей,
обнаружив два крыла —
жди тебя весь день у окон…
Мне с тобой одна морока.
 

Нескладушка

 
Нелюбо смотреть за окошко
в Россию недоброго века,
считать окаянные крошки
и злые законы читать.
 
 
Но есть ещё добрые книжки,
и есть ещё солнце сквозь кроны,
и друг есть, который не пишет,
о чём нам друг другу писать?
 
 
О том, что закончилось поле,
о том, что ступеньки крутые,
о том, что пора бы на волю,
но Богу, конечно, видней.
 

«Снегов, дождей слепая взвесь…»

 
Снегов, дождей слепая взвесь.
Прочти «Палату номер шесть».
Какая жесть, какая месть
за право быть рождённой здесь.
 

«Последний день стремительного лета…»

 
Последний день стремительного лета,
холодный воздух с медленной реки.
Опять не по погоде я одета,
опять не то, не так и не с руки.
 
 
И ледяные злые языки
в уже бескровное вползают лето,
напоминая, что грядёт январь,
что в полынье несладко Серой Шейке,
пока на летней парковой скамейке
готовит осень кисть и киноварь.
 
 
Не знать, что завтра, позабыть вчера,
бродить по листьям, не бояться смерти.
На смене фабулы, грозящей круговертью,
услышать журавлиное: пора!
И ждать судьбы пылающий конвертик.
 

«В Костроме гулял Сентябрь-царевич!..»

 
В Костроме гулял Сентябрь-царевич!
Золота просыпал – не собрать…
Под осенним солнышком согреюсь
и пойду на Волгу – пировать.
 
 
Вся она с утра в молочной дымке…
Тоже не ахти у ней дела.
Но какое горе, раз в обнимку
с ней моя докука уплыла!
 
 
Вдох и выдох, милая, большая,
разве у тебя не хватит сил?
Широка страна моя родная,
кто б уже её укоротил!
 
 
Мы живём вдвоём и умираем,
нам не страшно правду говорить.
Широка страна моя родная.
Только в ней безумно тесно жить.
 

Свидание с другом

 
Есть кров и хлеб, есть слово и вино,
есть добрый вечер и, быть может, утро.
Давай, мой друг, с тобой поступим мудро,
или немудро. Нам уж всё равно.
 
 
Нам всё равно, сказать или смолчать,
слова поймём, молчание услышим.
Ну что ты плачешь, дорогой мой? Тише,
вот дом твой, стол твой, вот твоя кровать…
Ты будешь спать, а дождь стучать по крыше.
 
 
Ну да, зима. Я знаю, это снег. Дождь был давно,
но так легко представить,
вначале было слово, и оно
предвосхищало дождь и снег, и гравий
прибрежный, и неверный под ногой
на тонкой шпильке, равно под ботинком,
ты так же помнишь все эти картинки,
и ночь, фонарь, и угол у пивной.
Пивная неизбежна, но она
прошла и скрылась в сторону Паново,
а с нами, друг мой, снова только слово,
Заволжье, сад не спиленный, живой,
а нынче – ночь, и нечего нам славить.
И дай ещё подушку мне поправить,
и банку пива для тебя оставить,
ведь ты ещё проснёшься, ангел мой.
Ещё увидимся, увидимся мы, да ведь?
 

«Птицы звенят и газонокосилки ревут…»

 
Птицы звенят и газонокосилки ревут,
юный июнь по тропинке торопится к лету.
Я не спешу, я дышу ещё сдавленно тут,
да и куда торопиться – на Божеский Суд?
Чтобы исчезнуть, а вдруг… и продолжиться где-то?
 
 
Может быть, дерево душу впитает мою,
туго корнями несчастный мой прах обнимая,
и ничего, что гнезда никому не совью,
и ничего, что уже никогда не спою,
я и при жизни была вполовину немая.
 
 
Горький остаток, вот ты называешься – жизнь?
Надо собраться, глядеть на тебя посторонней.
Что-то осталось – вот эта лучистая высь,
Кантом придумана, чётко оформлена мысль,
будто мы связаны с нею каким-то законом…
 
 
Трепет священный высокой души, или страх
тела живого скуёт на границе со смертью?
Мысль озирается, словно разведчик впотьмах,
крик остановится на побелевших губах,
да и исчезнет всё вместе со всей круговертью.
 
 
…Ну а пока ещё лето, река, камыши,
и не выдумывай страхи – души! И дыши.
 

Отрада

 
Покой измученной душе
пусть не заслужен, но дарован.
И снега белого светлей
с Небес на нас слетает слово.
На наши древние Ряды,
на колокольню Спасской церкви.
Как много, Слово, можешь ты…
Не покидай, свети, не меркни.
 

Рабит Батулла
С 80-летием!

Народный писатель Татарстана Рабит Батулла (Роберт Мухлисович Батуллин) родился (1938) в д. Түбән Олыҗы (Нижние Лузи) Заинского р-на в учительской семье.

Окончив среднюю школу в соседнем селе Бишавыл (Пять Деревень), преподавал в семилетке д. Кадер (Честь) того же района.

Окончил Московское театральное училище им. М. Щепкина, Высшие режиссёрские курсы при ГИТИСе, Высшие литературные курсы при Литинституте им. М. Горького в Москве. Творчество Р. Батуллы разнообразно. Он артист и режиссёр, прозаик и драматург, сказочник и телевизионщик… За роман «Сююмбика» и другие исторические произведения награждён Литературной премией Союза писателей им. Г. Исхаки (1991) и Государственной премией РТ им. Г. Тукая (2006).

Четвёртый

рассказ

Они жили прекрасно. У них был сын. Курчавый, чёрненький, с большими лучистыми глазами малыш. Его ласково звали Саша Пушкин, хотя настоящее имя его было Виктор. Мама была стройная, миловидная брюнетка, с акварельно-синими глазами. Отец мальчика, белобрысый здоровяк, отличался пышущим здоровьем и непоколебимым добродушием. Они переехали с севера страны в один из самых южных городов, к морю, чтобы здесь окончательно обосноваться. Через полгода их жизнь тут изменилась. С первых дней пребывания в тёплом краю у них стало собираться много гостей: вели разговоры, жарко спорили, пили, пели… И отец, раньше не злоупотреблявший, стал чаще вместе с гостями набираться.

Однажды вечером один из заядлых спорщиков вдруг произнёс, будто видел Виктора впервые:

– Смотрите, какой кучерявый принц у нас тут! Откуда это он такой?

Наступила пауза.

– Это мой родненький! – Отец добродушно потрепал малыша по вихрам.

– Надо же! – ухмыльнулся гость. – Он скорей похож на арапчонка, на армянина или еврея, но только не на тебя!

Кто-то умело сменил тему разговора. А отец растерялся, нахмурился… То ли оскорбился, то ли обиделся, то ли впервые заметил, что его сын на самом деле не похож на него. Ничего более умного не смог он придумать, как уйти на балкон.

А чуть позже другой полупьяный спорщик торжественно произнёс, уставившись на маму, которая убирала со стола наполненную окурками пепельницу:

– О! Юдифь… Джорджоне! Я пью за Юдифь!

– На самом деле, – сказал другой, более молчаливый. – Вы очень похожи на Юдифь с мечом над отсечённой головой ассирийского полководца. Я долго думал: где же я вас видел? Оказывается, Джорджоне скопировал свою картину с вас.

Этот парень был немного влюблён в хозяйку.

– Скажите, кто вы по национальности?

– Русская! – ответила мама удивлённо.

И на самом деле, она была русской. Правда, не знала своих родителей, воспитывалась в детдоме.

Однажды она застала мужа за странным занятием. Она вернулась с работы раньше времени. А он сидел на полу на корточках, перед ним лежало множество фотокарточек сына и его самого, отснятых в разные годы. Он внимательно разглядывал свои и сыновьи портреты и, похоже, сравнивал…

С каждым днём он становился всё более раздражительным, колючим, стал дерзить и чаще выпивать. Отношения между мужем и женой натянулись. Вскоре и ребёнок сделался для него чужим. Вследствие сын замкнулся, слова из него при отце не вытянешь.

Ещё до всего этого малыш упрашивал отца купить ему бульдога. Отец обещал, но что-то тянул.

Однажды мать позвонила мужу с рынка:

– Есть молодой бульдог, обученный, купить?

Тот ответил нехотя:

– Купи, если хочешь.

Она привела красавца домой. Сын обрадовался. И отец вроде был доволен. На другой день она застала их всех в гостиной. Отец приказывал исполнить что-то, но бульдог молча сидел в углу и отворачивал морду в сторону. Отец злился, шипел на него, даже замахнулся, на что пёс просто спрятался под столом.

Шли дни, дрессировка не продвигалась. Как-то подвыпивший отец стал бить пса. Малыш сидел, съёжившись, в углу тахты, прикрыв кулаками рот, не плакал – взирал испуганно на озверевшего отца. Бульдог лишь скулил, не пытаясь защититься. А мужчина всё более распалялся.

Вернулась мать.

– Что ты делаешь! – выкрикнула она, не зная: то ли собаку защищать, то ли ребёнка обнять и успокоить. – Перестань! Зачем всё это!

Он вдруг остановился, будто проснулся. Стоял, как вкопанный, посреди комнаты… Воспользовавшись затишьем, животное уползло под детскую кровать. Мать прижала ребёнка к груди и с ненавистью смотрела на внезапно протрезвевшего мужа.

Наконец он обрёл язык, воскликнув:

– Не обученный… бульдог ваш!

Жена молчала.

– Тебя надули!

– Я сама видела, как она слушалась хозяина. Приносила палку. Сидела, давала лапу по просьбе, несла в зубах намордник.

– Значит, так… У кого ты его купила? У еврея, армянина, татарина?

На самом деле, она ведь не обратила внимания, на каком языке давал команды собаке старик-хозяин. И она вспомнила, ведь хозяин ни кому-нибудь, а именно ей в первую очередь предложил собаку, хотя многие хотели купить.

– Хорошая собака! Отец и мать медалисты. Не пожалеете! – сказал он.

На другой день муж пришёл опять пьяный и объявил:

– Псина меня не понимает или не хочет понять. Я сдам его на мыло! В собачий, так сказать, крематорий.

Он рассмеялся ей в лицо пьяным угаром, довольный своим образным сравнением.

Она видела, как быстро растёт стена отчуждения между ними, пыталась смягчить ситуацию, но ничего не получалось.

После очередного застолья тот самый молчаливый молодой (он в тот вечер пил больше всех), прощаясь, промолвил:

– Вы стали ещё сильнее походить на Юдифь!

И у дверей поцеловал хозяйке руку. Муж это заметил, но ничего не сказал.

Легли спать. Он обнял её за плечо, она отдёрнулась. Он подумал: два-три поцелуя, и всё будет в порядке. Но она и целоваться не хотела… Всё, что предстояло впереди, показалось ей просто ужасным. Она напряглась, будто сейчас её будут пытать.

Он понял, что это уже не кокетство, а полное отвержение его. И в нём пробудился хозяин-самодур. Он крепко сжал ей плечо, силой повернул к себе, положил на спину… Однако в какой-то момент она вырвалась из его железных объятий и прошептала:

– Нет-нет! Не могу… не могу я… Не хочу…

– Встречным-поперечным ручки даёшь целовать, а законному мужу кукиш с маслом?! – Он резко схватил её и начал силой овладевать. Она вырывалась, что-то кричала, видимо, очень громко: малыш вбежал в комнату:

– Мама!

Отец гаркнул:

– Закрой дверь с той стороны!

Виктор подчинился.

Ею овладело жгучее чувство унижения. Вся она сжалась, как в судороге. Но сопротивляться было бесполезно…

Вскоре он уснул, довольный и равнодушный к её состоянию. Сотрясаясь от плача, она встала, пошла в ванную, включила сильный напор душа… Обратно не пошла – толкнула дверь в комнату сына.

Он сидел в углу кровати, прикрывшись одеялом и смотрел на неё. Она подошла к сыну, хотела обнять его, но сын резко отдёрнулся, укрылся с головой и тихо заплакал.

Долго стояла мать у кровати сына, не зная, что делать. Ждала, что сын бросится ей на шею, обрадовавшись, что будет с мамой спать. Напрасно. Малыш притих под одеялом – то ли затаился, то ли заснул.

Она вышла в коридор. У входной двери на просторном коврике лежал четвёртый член семьи – бульдог. Он поднял голову и посмотрел вопрошающе на хозяйку. В его больших, добрых глазах женщина прочла понимание и сочувствие. Она присела рядом с псом и погладила его по жёсткой шёрстке. Там, на коврике рядом с ним, она и погрузилась в сон.

Андрей Казанский
Наш репортаж

Русский и Татарский – два ПЕН-центра одной страны – под таким названием прошло представление двух центров Всемирной ассоциации писателей – Международного ПЕН-клуба – на Аксёнов-фесте 13–16 августа 2018 года в Казани

Зал в Доме-музее имени Василия Аксёнова был полон. До начала мероприятия заглянул сюда и мэр Казани Ильсур Метшин, пообщался с ведущими. А ими были президент Русского ПЕН-центра Евгений Попов, президент Татарского ПЕН-центра Разиль Валеев и директор ТатПЕНа Ахат Мушинский.

Начал разговор лауреат многих литературных премий, в том числе – премий «Триумф» и «Большая книга», Евгений Попов. Он познакомил собравшихся с историей Международного ПЕН-клуба, который берёт начало в 1921 году, рассказал о Русском ПЕН-центре, образовавшемся в 1989-м, отметил тесные связи Русского и Татарского ПЕН-центров. Особое внимание Евгений Анатольевич обратил на современное состояние Международного ПЕНа и национальных центров, которых в ассоциации ни много ни мало 144 организации. Он сказал, что в последнее время требования к членам клуба снижаются, теперь уже в писательское сообщество принимают и журналистов, и блогеров, и вообще – кто умеет писать, то есть владеет грамотой…

Ведущие встречи Евгений Попов, Разиль Валеев, Ахат Мушинский на встрече в Доме им. Василия Аксёнова

Делегаты Всемирного конгресса писателей в Берлине (2006) во время посещения тюрьмы Плётцензее, где был казнён М. Джалиль. Справа налево: Разиль Валеев, Туфан Миннуллин, Александр Ткаченко, Ахат Мушинский

Генеральный секретарь Международного ПЕН-клуба Жан Бло (второй справа) в Казани (1998)

Андрей Битов (слева за столом), Александр Ткаченко (стоит второй слева) в гостях у Татарского ПЕН-центра (2004)

– А ведь в Хартии Международного ПЕНа, – заметил Евгений Попов, – говорится, что приниматься в центры должны не просто писатели, но выдающиеся в своих национальных литературах, неординарные литераторы. Может быть, поэтому и образование новых центров приняло не ограниченный правилами Хартии и всяческого здравого смысла вид. И потом надо различать правозащитную, лингвистическую, переводческую деятельность и политическую. Русский ПЕН – не политическая организация, не партия, она ни сном, ни духом не борется за власть и никого в этом не поддерживает.

Президент Татарского ПЕН-центра, народный поэт Татарстана Разиль Валеев напомнил, что Татарский ПЕН был принят в международное сообщество писателей в 1996 году в мексиканской Гвадалахаре при поддержке Русского и Финского ПЕН-центров. Именно они (гендиректор РусПЕНа Александр Ткаченко и президент Финского Элизабет Нордгрен) выступили на 63-м Всемирном интернациональном конгрессе с рекомендациями, и наш ПЕН был единогласно принят в мировую писательскую семью.

– Главным направлением работы ТатПЕНа, – сказал Разиль Исмагилович, – является как защита прав творческой личности, так и всей татарской культуры, а также представление нашей литературы на мировой арене. Мы выпускаем татарскую художественную литературу, публицистику, книги фольклора, истории татарского народа на татарском, русском, английском, турецком языках. Здесь и классика, и современные авторы. Недавно вот увидел увесистый том антологии «Татарская литература без границ» на татарском, русском, английском под одной обложкой, где были собраны стихи, рассказы, очерки татарских литераторов. Кстати, мы перевели на татарский язык и совместно с мэрией города выпустили сборник произведений Василия Аксёнова. В него вошли роман «Ленд-лизовские», рассказы «Зеница ока» и «Рыжий с того двора». Подбор понятен, он о казанском периоде жизни писателя.

Свои комментарии Разиль Валеев иллюстрировал изданными книгами, которые выборочно были взяты на Аксёнов-фест и покоились стопами на журнальном столике перед ведущими. Евгений Попов был удивлён широкой издательской деятельностью казанских коллег – всё-таки президентом Русского ПЕН-центра он стал относительно недавно, предыдущие руководители организации Андрей Битов и Александр Ткаченко, случалось, даже помогали в выпуске некоторых изданий. Они были частыми гостями ТатПЕНа и вместе с приглашёнными генсеком Международного ПЕН-клуба Жаном Бло (Париж), лидером Финского ПЕНа Юккой Маллиненом и другими участвовали в «круглых столах», встречах с любителями литературы, поездках по республике. Вспомнил Разиль Валеев Всемирный конгресс писателей-2006 в Берлине, когда отмечалось 100-летие поэта-героя Мусы Джалиля. По предложению первого президента ТатПЕНа Туфана Миннуллина было организовано посещение берлинской тюрьмы Плётцензее группой делегатов конгресса, где поэт-герой и его товарищи по антифашистскому подполью были казнены.

– Было немало совместных акций и хорошо, что традиции продолжаются! – произнёс Разиль Валеев и высказал слова благодарности Евгению Анатольевичу за официальное заявление в поддержку Татарского ПЕН-центра в деле отстаивания родных языков народов России и государственных языков её республик. – Думаю, и дальше мы будем иметь тесное сотрудничество. Недавно вот наш директор побывал у вас, в Русском ПЕНе, где речь шла о совместных планах двух ПЕН-центров на будущее. Время диктует: надо активизировать работу по всем намеченным направлениям.

Разговор перемежался дополнениями, репликами, сменой тем… Что ж, ведущие хорошо друг друга знают, но вместе с тем было немало интересной информации в том числе, конечно, и для собравшихся любителей литературы. Не все знали, что Разиль Валеев является и председателем Попечительского совета Национальной библиотеки Татарстана. Отсюда, наверное, становится понятным слаженная работа центра с главной библиотекой республики. В её Большом читальном зале проходят собрания писателей, презентации, литературные вечера. Библиотека помогает устанавливать связи с читателями, распространять книжную и журнальную продукцию.

Под журнальной продукцией понимается прежде всего «Казанский альманах», который с помощью Центральной библиотечной системы распространяется по многочисленным библиотекам республики. Об альманахе рассказал её куратор и составитель Ахат Мушинский. Он сообщил, что издание выходит в Татарском книжном издательстве двухтысячным тиражом с 2006 года. Членами редсовета первых выпусков были Туфан Миннуллин, Василий Аксёнов, Александр Ткаченко… В нём они и печатались наряду с молодёжью, которой в издании уделяется особое внимание. Значимыми в альманахе стали рубрики «Дебют», «Новое имя»… Со страниц «КА» шагнул в большую литературу добрый десяток молодых литераторов.

– Хочется отметить, – сказал Ахат Мушинский – наших авторов Альбину Нурисламову и Ольгу Иванову, которые, как заправские стайеры, не гнались за сиюминутным результатом, пришли к нам с уже солидным литературным багажом. Обе стартовали под рубрикой «Новое имя» с крупномасштабных своих романов. В 2012 году, не жалея места, мы дали отрывки из романа «Потерянные» Альбины Нурисламовой. Потом на страницах «КА» пошли её рассказы, сказки для детей и даже пьеса. Позже мы рекомендовали её в члены Союза писателей Татарстана. Она стала профессиональным писателем, лауреатом Державинской премии. Сегодня её проза, выпускаемая Таткнигоиздатом и крупнейшим издательством России «Эксмо», пользуется неизменной популярностью у многочисленных читателей.

Не менее счастливой оказалась литературная судьба Ольги Ивановой. Она в качестве «нового имени» опубликовала у нас в трёх выпусках отрывки из романов «Нурсолтан», «Гаухаршад» и «Сююмбика», которые составляют трилогию «Повелительницы Казани». Опять-таки с Разилем Исмагиловичем мы рекомендовали её в члены СП РТ. Опять-таки первая книга её – «Нурсолтан» – увидела свет в Таткнигоиздате. Раскупив её в магазинах, читатели сегодня с нетерпением ждут вторую часть трилогии, которую, кстати, начали переводить на татарский язык и печатать в журнале «Безнең мирас» («Наше наследие»). Хочу сообщить, что в грядущем номере будет публикация глав из нового романа Ольги Ивановой «Великая Орда».

Это только одно из направлений. Широко печатаем произведения татарских писателей, даём переводы с марийского, чувашского, удмуртского и других языков соседних республик, а также с английского, немецкого… Немало места отводится краеведческим, литературоведческим, лингвистическим материалам, рецензиям на книжные новинки… – всего не перечислишь! К 10-летию альманаха мы выпустили в Таткнигоиздате сборник произведений авторов «КА» под названием «В этом мире, в этом городе…».

«Казанский альманах» информирует читателей о работе ПЕНа. Здесь и новости нашего центра, и сообщения о Всемирной писательской организации… Здесь, кстати, членом редколлегии является президент Русского ПЕНа Евгений Попов. Словом, «КА» – это наше общее детище. И недаром о нём здесь зашла речь.

Номера альманаха, книги, изданные ТатПЕНом, были предложены в дар собравшимся, и они с удовольствием этим предложением воспользовались.

В заключение встречи ведущие ответили на вопросы и выслушали интересные предложения.

Когда выпуск «Казанского альманаха» готовился к печати, стало известно о кончине вице-президента Международного ПЕН-клуба, экс-президента Русского ПЕН-центра, писателя АНДРЕЯ БИТОВА. Татарский ПЕН и редколлегия «Казанского альманаха» скорбят и выражают глубокое соболезнование родным и близким Андрея Георгиевича.