Текст книги "Дипломатия и дипломаты. Из истории международных отношений стран Запада и России"

Вернувшись из Латинской Америки, Ионин продолжал свою публицистическую деятельность, печатал очерки и заметки о Балканах, статьи в журнале «Русский Вестник» и «Русское обозрение» под псевдонимом Spectator (по словам его друга, известного ру сского философа К.Н. Леонтьева)[186]186
  Русский вестник. Санкт-Петербург, 1895. Т. 236. № 1. С. 55–80; Русский вестник. Т. 237. № 4. С. 3–51; Леонтьев К. Избранные письма. Санкт-Петербург: Пушкинский фонд, 1993. С. 525


[Закрыть]. Совмещал публицистику с основной профессией дипломата, исполнял обязанности временного комиссара от Российской империи в «Кассе египетского долга» (международной комиссии, осуществлявшей контроль за финансами Египта после объявления его банкротом в 1876–1878). На этом посту он смог добиться от Великобритании возврата денег, взятых для колониальных военных экспедиций в Судан. Затем в качестве представителя от России участвовал в международных конференциях по принятию мер против холеры в Венеции (1891) и Дрездене (1892), в 1894 г. – в международной конференции в Венеции по принятию мер против чумы. В 1897–1900 гг. служил послом в Швейцарии, где также успешно продвигал интересы России во всех направлениях. Так, в частности, по его инициативе на Сен-Готардском перевале был установлен в 1899 г. памятник Александру Васильевичу Суворову. Скончался А.С. Ионин в Санкт-Петербурге в 1900 г. на 63-м году жизни.

Любопытно, что даже недоброжелатели Ионина из стана «западников» и либералов отмечали его глубокий ум и высочайший профессионализм. Так, например, В.Н. Ламздорф (министр иностранных дел России в 1900–1906 гг., которого, кстати, царь, намекая на нетрадиционную ориентацию, называл «мадам») писал в своих дневниках за 1889 г. (естественно, не без лицемерия): «Мы вспоминаем несколько оригинальных черт этого прекрасного Ионина, всегда деятельного и предприимчивого. Его донесения об Аргентинской Республике в высшей степени интересны, и на извлечении из них, представленном государю, Его Величество начертал: «Весьма интересно»»[187]187
  Ламздорф В.Н. Дневник. 1886–1890. Москва-Ленинград: Государственное издательство, 1926. С. 106.


[Закрыть].

Генерал от инфантерии А.Ф. Редигер (военный министр России в 1905–1909 гг.) в своих мемуарах так описывал Ионина, с которым встречался в Болгарии в 1883 г.: «Александр Семенович Ионин был чрезвычайно умный и добрый человек, много видавший на своем веку. Он был не очень стар (пятьдесят лет?), но казался совсем стариком, страдал нервными подергиваниями в лице и в руке и вообще был слабого здоровья. Я не думаю, чтобы он был большим дипломатом, хотя бы потому, что никогда не мог скрывать своих мыслей – они у него ясно видны были по лицу»[188]188
  Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. В 2 тт. М., 1999. Т. 1. С. 142.


[Закрыть]. Не правда ли – весьма характерное замечание: «честный вояка» упрекает Ионина в том, что он не лжет, не кривит истиной, не лицемерит!

И это действительно было уникальным явлением среди чиновничества в целом, и особенно – среди дипломатов. Коллега Ионина по МИДу (также славянофил) Ю.С. Карцев в своих мемуарах дал прекрасную картину пестования в дипломатической среде двуличия, фальши, покорности и конформизма в отношении начальства и преклонения перед Западом (прежде всего Германией и Австро-Венгрией): «Цель дипломатической дрессировки – сгладить углы индивидуальности, погасить в человеке душевную искру; bon ventre – mauvais coeur (хорошо желудку – плохо душе) – классический девиз дипломатической карьеры»[189]189
  Карцов Ю. С. Семь лет на Ближнем Востоке. 1879–1886. Воспоминания политические и личные. СПб., 1906. С. 29.


[Закрыть]. Начальство поощряло «развязное отношение к своему отечеству, которое у нас считается признаком светского bon ton»[190]190
  Там же. С. 17.


[Закрыть].

В Пруссии, пишет Карцов, подобное немыслимо. Бисмарк отмечал, что «в решительную минуту не остановится перед тяжелой ответственностью единственно человек, до мозга костей проникнутый сознанием народности»[191]191
  Там же. С. 17–18.


[Закрыть]. И Карцов добавлял: «Ошибочность либерального взгляда, в силу которого иностранцы допускаются на государственную службу, заключается в неверной посылке: иностранцы простые исполнители и спрячутся под стол, когда это будет нужно… Все громкие имена нашей дипломатии все чисто русские – Бестужев-Рюмин, Безбородко, Панин, Румянцев и проч.»[192]192
  Там же.


[Закрыть].

Послы, назначаемые из Петербурга, писал Карцов, считали своей главной задачей «пресечение патриотической агитации, а также поддержание добрых отношений с державами Запада и, конечно, на первом плане с Австро-Венгрией и Германией»[193]193
  Там же. С. 12.


[Закрыть]. «Для большинства российских дипломатов, враги России были не англичане и немцы, а славянофилы и военные, которые толкают Россию в пропасть»[194]194
  Там же. С. 30.


[Закрыть].

Карцов часто упоминал Ионина, и почти всегда писал о его повышенной нервозности: «Лицо поминутно подергивалось тиком; большие глаза выскакивали из орбит; в общем – он производил впечатление человека, только что выпущенного из психиатрической лечебницы»[195]195
  Там же. С. 146.


[Закрыть]. Так после встречи с князем, ставшей «притчей во языцех» в российском МИДе как эталон «неподобающего поведения», состоялась встреча посла с министром-президентом Болгарии, российским генералом Л.Н. Соболевым. И там Ионин, наконец, позволил себе откровенно, без дипломатического этикета высказаться по поводу князя-предателя. Присутствовавший на встрече Карцов так описывал этот разговор: «„Гоните князя вон!“ – кричал в исступлении Ионин. „А есть ли у вас на то полномочия?“ – спрашивал Соболев. – „У меня есть телеграмма“. – „Дайте эту телеграмму или, по крайней мере, ее покажите“. Но, существовала ли эта телеграмма или нет, предъявить ее Ионин не решился»[196]196
  Там же. С. 154.


[Закрыть]. Таким образом, в нарушение полученных инструкций, руководствуясь своим патриотическим долгом, Ионин был готов взять на себя ответственность за низложение Баттенберга! Однако Соболев отказался от этого (мотивируя прежде всего наличием большого числа подкупленных князем офицеров в российском гарнизоне). А далее ситуация пошла по плану, разработанному интриганами-австрийцами…

Де Воллан также писал о повышенной раздражительности Ионина: «Он очень нервный, впечатлительный и резок в разговоре, не терпит противоречия, вообще mauvais coucheur, как говорят французы. Все его лицо во время разговора подергивается судорогой и чем больше воспламеняется, тем больше строит гримасы самого комического свойства»[197]197
  Де Воллан Г.А. Очерки прошлого. Дневник за 1882 год. / «Голос минувшего». № 6, июнь 1914. С. 145.


[Закрыть].

Конечно, трудно представить, чтобы в условиях травли славянофилов в «верхах», постоянного ожидания подвохов со стороны либералов и прозападников можно было сохранять спокойствие и уравновешенность. Некоторые из патриотов-славянофилов кончали жизнь самоубийством. Маргинальное положение славянофилов, отсутствие государственной поддержки порождали постоянные трения и ссоры в их собственной среде. Так, негативные высказывания Карцева в отношении Ионина можно объяснить тем, что как-то (в присутствии Де Воллана) их спор перерос в драку, и «Ионин при мне отделал раз бедного Карцова»[198]198
  Там же.


[Закрыть]. «У Ионина психика не в порядке. Да у кого она в порядке? – философски заметил Де Воллан – В наше время здоровых, нормальных людей слишком мало. Здоровы лишь казнокрады, бездарности и карьеристы»[199]199
  Там же.


[Закрыть].

После гибели Александра II в марте 1881 г. правительственные верхи охватило беспокойство, стремление до упора усилить репрессивные меры. Однако во внешней политике продолжалось слепое следование в фарватере Германии и Австро-Венгрии. Де Воллан в общих чертах передает взгляд Ионина на российскую политику, состоявшей в благотворности изоляции от внешних связей: «Больна у нас психика, и с Россией надо обращаться как с умалишенным человеком, то есть усадить его в темную комнату. Конечно, Ионин против всяких конституций и Земских Соборов. Он находит, что надо излечить Россию тишиной и спокойствием. La Russie ce n’est pas un people, c’est un monde (Россия это не народ, это мир). Он даже предсказывает распадение России»[200]200
  Там же.


[Закрыть].

Поистине пророческими стали мысли, высказанные тогда, в 1882 году: «Славянство со своим коммунизмом явятся на смену Европы, а после славянства не появится ли Китай, и не захватит ли он всю цивилизацию, как варвары Рим. Вот она грозная сила будущего. Конечно, цивилизованный Китай будет страшен только этнографически, тем, что поглотит в себя Европу – с нецивилизованным, конечно, справятся, но все равно, опасность великая для человечества. Туранская раса изменит и наклонности, и способности индо-германцев, и, может быть, лишит человечество гения»[201]201
  Там же. С. 141–142.


[Закрыть].

Главной опорной точкой в системе ценностей Ионина была вера в высокое предназначение русского народа и славян в целом. Он, как и Н.Я. Данилевский, верил в то, что именно в славянской цивилизации реализуются все четыре основы – религиозная, культурная и языковая, политическая и общественно-экономическая.

Будучи сторонником консервативных взглядов, он (как и его друг и коллега по дипломатической работе К.Н. Леонтьев), был ярым противником «прав человека», «равенства», демократии, либерализма, считая, что эта идеология основана на лжи, вере в то, что «свободная конкуренция» сделает всех людей счастливыми. В книге «По Южной Америке» один из самых запоминающихся эпизодов – беседа на пароходе, где один из бразильцев восхваляет «принципы 89 года», равенство и «права человека», сетуя на то, что не Бразилия провозгласила их (она могла сделать это «гораздо лучше») – и при этом забывая, что в то время его страна была империей, открыто практикующей работорговлю и рабовладение[202]202
  Ионин А.С. По Южной Америке. Т. 1–2. СПб., 1896. Т. 1. С. 31–32.


[Закрыть].

«В Бразилии, – писал он, – жизнь в сущности так проста, и нет никакой борьбы с какими бы то ни было традициями и принципами; внешней политики в настоящем смысле слова нет, а внутреннюю нужно рассматривать в микроскоп, чтобы отыскать существенное различие, например, между консерваторами и либералами, и только благодаря необыкновенной способности к фразеологии ораторов той и другой партии, удается находить повод к неистовым, вечно до пафоса доходящим филиппикам друг против друга. Конечно, при такой политической жизни, теплые места и титулы составляют суть дела»[203]203
  Там же. С. 189.


[Закрыть].

Ионин не терпел торгашей и торгашество – и высказывал в своей книге отрицательные взгляды на народы, преуспевшие в ростовщичестве и торгашестве – евреев, португальцев и бразильцев, которых описывал в качестве некоего «корявого» подвида евреев. Он с любовью изображал нравы испанцев (их отвагу и рыцарство), индейцев, дикую волю гаучо (которых сравнивал с русскими казаками). Однако его пессимистический взгляд на будущее рисовал ему скорый конец этой самобытной культуры, которая «замолкнет перед нахальными, как сама жидовская натура, мотивами Оффенбаха»[204]204
  Там же. С. 231.


[Закрыть]. Пророческие слова. Как будто дипломат предвидел и нынешнее засилье массовой культуры и «попсы».

Однако главным врагом Ионин считал все же англосаксонскую расу. «Она составляет чуть ли не единственное исключение по своему характеру между всеми расами, игравшими историческую роль на земном шаре, по своей невообразимой, единственной на свете жесткости и эгоистической исключительности. Только англо-саксонское племя, явившись в Британию, уничтожило, a la lettre (буквально) вырезало поголовно местное население и устроилось не в его среде, но на его пустых развалинах, на его костях. Такого способа завоевания не представляет ни один пункт земного шара; англо-саксонское племя вырезывало все живое до тех пор, пока леса и болота галлийских местностей на западе, острова и горы на севере не представили этому ужасному беспощадному завоеванию земли естественные преграды… История представляет такие сцены жестокости, как например, те, которые ознаменовали войны Кромвеля в Ирландии. Там резня прекратилась только потому, что резать устали»[205]205
  Там же. Т.2. С. 204–206.


[Закрыть].

Идеи Ионина весьма близки к взглядам Леонтьева. Оба презирали и ненавидели капитализм (при этом, не веря в победу над ним), оба с любовью относились к исчезающему миру высокой эстетики, традиционализма, сильных страстей и нравов. В романе Леонтьева «Одиссей Полихроннадес» главный герой, «идеальный человек», консул Благов – истинный патриот России, решительно проводит антитурецкую и антизападную политику на Балканах, пользуясь огромной популярностью среди местного славянского населения. Когда знаменитого философа и писателя спросили, кто же является прототипом Благова, он лаконично ответил: «Образ составлен из Ионина, и, разумеется, меня самого»[206]206
  Леонтьев K.H. Моя литературная судьба. Автобиография Константина Леонтьева // Литературное наследство. Т. 22–24. М., 1935. С 473.


[Закрыть].

Глава 4
Колониальная и имперская политика Великобритании в донесениях российских дипломатов в 80-е годы XIX в

Т.Н.Гелла

Эпоха «нового империализма» характеризовалась растущим в Англии интересом к Африке. Деловые и торговые круги Великобритании с конца 70-х гг. стали рассматривать Африканский континент как наиболее выгодный источник восстановления стабильности в британской экономике. Учреждение протектората над стратегически важными пунктами Африки позволяло Англии препятствовать продвижению вглубь нее представителей других европейских стран, ограничивать их сферы влияния и, что самое главное, способствовало удержанию под контролем реальные и возможные пути в Индию. Наглядно это прослеживается на проведении вторым кабинетом У.Гладстона (1880–1885 гг.) имперской политики в отношении Египта.

В конце 70-х гг. Египет переживал сложные времена: в стране наблюдался рост оппозиционных настроений среди различных слоев населения, которые вылились в мощное национальное движение, направленное как против правящих кругов страны, так и против засилья иностранцев и финансового закабаления Египта. К концу 1881 г. положение в стране крайне осложнилось[207]207
  Более подробно см.: Луцкий В.Б. Новая история Арабских стран. М., 1966. С. 175–200; Нерсесов Г.А. Дипломатическая история египетского кризиса 1881–1882 гг. (В свете русских архивных материалов). М.: Наука.1979; его же. К истории британской интервенции в Египте в 1882 г. // Проблемы истории Африки. М.: Наука.1966. С. 173–211; Ротштейн Ф.А. Захват и закабаление Египта. М.: Изд-во вост, лит.,1959.


[Закрыть].

Египетские события были в центре внимания европейских стран, особенно Англии и Франции. Россия также не оставалась в стороне. Уже с открытием Суэцкого канала в 1869 г. Египет стал одним из объектов пристального внимания российских правительственных и деловых кругов. Коммерческая значимость канала для российской торговли очень хорошо была обоснована в работе К.Скальковского, представителя «Общество развития промышленности и русской торговли», который побывал на церемонии его открытия и написал затем книгу. Как он указывал, для русских купцов открывались далекие рынки, и они теперь получали возможность торговать экзотическими товарами без посредников[208]208
  Скальковский К. Суэцкий канал и его значение для русской торговли. СПб.: Типография Товарищества «Общественная польза»,1870. С. 225


[Закрыть]. Однако, помимо чисто коммерческих интересов, немаловажную роль играли и внешнеполитические интересы царской России в восточном Средиземноморье. В частности, в конце 70-начале 80-х гг. внимание российского правительства и дипломатов было приковано к Балканам, поэтому они, с одной стороны, в определенной степени были заинтересованы в том, чтобы Англия увязла в спорах с Францией в Египте, но, с другой, ее присутствие в этой стране усиливало британские позиции в восточном Средиземноморье, что шло вразрез с российскими внешнеполитическими планами в этом регионе. В связи с этим, аккредитованные в Лондоне представители российских дипломатических и военных ведомств стремились подробно освещать политические дискуссии по египетскому вопросу, разгорающиеся как среди членов либерального кабинета У. Гладстона (с 1880 г. у власти) и противостоящей ему консервативной партии, так и в стенах британского парламента, а также представленных в материалах прессы.

А. Б. Лобанов-Ростовский

(1824–1896)

А. П. Давыдов

(1838–1885)

А.П. Моренгейм

(1824–1907)

В начале 80-х гг. Российскую империю в Лондоне представляли яркие дипломаты. Так, с конца 1879 г. до 1882 г. чрезвычайным и полномочным послом России в Великобритании был князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский (1824–1896), дипломат и историк, крупнейший коллекционер монет, предметов старины, картин и гравюр, портретов российских государственных деятелей, занимался собиранием и изданием исторических документов[209]209
  Рыбаченок И. С. Министр иностранных дел России А. Б. Лобанов-Ростовский // Новая и новейшая история. 1992. № 3. С. 95–113.


[Закрыть]. Во время его представительства советником Российского посольства был назначен действительный статский советник (с 1878), камергер Александр Петрович Давыдов (1838–1885), который в 1882 г. после отъезда Лобанова в качестве посла в Вену некоторое время управлял им как поверенный в делах. Он находился в Лондоне до 1883 г., поскольку затем был назначен чрезвычайным посланником и полномочным послом в Японию. В Лондоне его сменил барон Артур Павлович Моренгейм (1824–1907), который исполнял обязанности чрезвычайного и полномочного посла России с 1882 по 1884 гг., а затем был послом в Париже[210]210
  Алексей Петрович Давыдов. Артур Павлович Моренгейм//Дипломаты Российской империи Электронные текстовые данные – Режим доступа: // http://www. rusdiplomats.narod.ru/


[Закрыть]. Донесения российских дипломатов, в которых освещались различные стороны внутриполитической жизни британской партийной элиты и общества в целом, а также давались оценки внешнеполитическим актам Вестминстера, являются важнейшими источниками в изучении имперской политики «Туманного Альбиона» в рассматриваемый период.

Свою лепту в освещении колониальных планов и их реализации по защите интересов Британской империи вносили также и аккредитованные в Англии российские военные агенты. Военные агенты не только должны были собирать сведения о состоянии военных и морских сил Великобритании, но и хорошо разбираться в политической обстановке в стране. Отечественный исследователь А.Томилин приводит высказывание генерального штаба генерал-лейтенант А.А. Свечина, сделанное им в 1908 г. относительно деятельности военного агента: «В процессе изучения мирной и вооружённой борьбы с соседом тайная разведка составляет только небольшую часть работы. Агентурные данные об армии, технике и крепостях соседа недостаточны для уверенной работы в мирное и военное время. Нужно прислушаться к биению пульса государственной и общественной жизни; нужен определённый ответ: колосс ли он на глиняных ногах? Какую поправку нужно вводить при оценке цифровых данных о противнике? В чём его сила?»[211]211
  Томилин А. Русская разведка о британском империализме (1875–1885) [Электронный ресурс] – Электронные текстовые данные – Режим доступа: https:// regnum.ru/news/polit/2657195.html


[Закрыть]

Одним из военных агентов, представлявшим интересы России в Лондоне, был генерал-майор Александр Павлович Горлов (1830–1905).

Назначенный на этот пост в 1873 г., он оставался на нем вплоть до 1882 г. А.Томилин отмечал, что: «В его донесениях сообщалось про оружие и технику, политику, подготовку и организацию войск, шифрование, финансы и собственно разведку»[212]212
  Цит. по: Томилин А. Военные агенты в Лондоне//Российская история. 2020. № 6. С. 112.


[Закрыть]. По данным самого Горлова, он получал сведения из следующих источников: «личное посещение арсеналов, заводов, казарм, артиллерийских и инженерных опытов, чтение газет, журналов и брошюр по специальным вопросам, сношения с частными лицами». Однако, по словам самого генерала, основные данные ему поступали от агентуры[213]213
  Там же.


[Закрыть].

В марте 1882 г. представителем военного ведомства России в Лондоне становится Карл Карлович Ланц (1837–1884). Как военный агент, он несколько скептически относился к вопросам о достоверности агентурных данных, считая, что секреты британскими чиновниками и административными и государственными деятелями хранятся строго и получение их через агентуры «обходится дорого» и «редко ведут к практическим результатам»[214]214
  Там же. С.117.


[Закрыть]. Именно поэтому он предпочитал получать сведения напрямую: участие в парадах и маневрах позволяли ему лучше познакомиться с различными сторонами британской армии. А в 1882 г. он присутствовал при отправке британских войск, отправляющихся в Египет[215]215
  Там же. С 117–118.


[Закрыть].

Таким образом, донесения, составленные российскими дипломатическими и военными представителями в Лондоне на основе различных источников, содержали важнейшую информацию о политической ситуации в стране, партийных дискуссиях среди либералов и консерваторов, о состоянии британской армии и планах реализации колониальных задач по расширению и защите Британской империи.

Египетский вопрос в начале 80-х годов становится одним из приоритетных среди других колониальных вопросов. Лорд Гренвилль, глава Форин Оффис в либеральном кабинете, в разговоре с российским послом А.В.Лобановым в начале октября 1881 г. отмечал, что «Англия хотела в Египте только одного – это сохранения ситатус-кво». Он также замечал, что в основе их заинтересованности Египтом находилась Индия. «<…>То, что является первоочередным интересом для нас, так это известная дорога в Индию, – говорил он, – и мы не можем допустить перехода Суэцкого канала в другие руки. Сохранение существующего положения вещей – единственная цель нашей политики»[216]216
  Архив внешней политики Российской империи (Далее – АВПРИ), ф. 133, он. 470,1881 г., д. 90, л.286–286/06.


[Закрыть].

Ан ализполитикилиберальногоправительстваУ.Глад стона в период развития египетских событий 1881–1882 гг. представляет огромный интерес для уточнения имперских взглядов и позиций лидеров партии, чему во многом способствовали донесения российских дипломатов.

Либеральная партия пришла на выборы 1880 г. под лозунгами борьбы с «биконсфилдизмом», с осуждением консервативной «политики войн и аннексии», с лозунгами «мира», «равенства прав всех наций» и т. д. Однако египетские события 1881–1882 гг. поставили на повестку дня вопрос о необходимости принятия английским правительством таких дипломатических шагов, которые открыто противоречили как либеральным внешнеполитическим концепциям, так и провозглашенным ранее предвыборным лозунгам.

Отношение либерального правительства к событиям на севере Африки в начале 80-х гг. во многом определялись имперскими позициями министра иностранных дел лорда Гренвилля и премьер-министра У.Гладстона. Нельзя согласиться с утверждением историка Г.Файфа о том, что, став главой правительства, последний не уделял большого внимания египетским вопросам[217]217
  Fyfe Н. The British Liberal Party. An Historical Sketch. L.: George Allen & Unwin, 1928. P. 81.


[Закрыть]. Анализ позиций У.Гладстона, а также его окружения свидетельствует о том, что он принимал самое активное участие в разработке египетской политики Англии в рассматриваемый период.

Нестабильность в англо-египетских отношениях правительство У.Гладстона унаследовало от своих предшественников – консерваторов. Оценивая обстановку в Египте, премьер-министр считал, что для Египта наиболее приемлемым был двойной англо-французский контроль над его финансами.

В сентябре 1881 г. У.Гладстон сформулировал свою программу решения египетского вопроса. Формально в ней провозглашалась политика «тесного союза» с Францией, так как она позволяла контролировать действия соперника. Однако Гладстон высказывался против совместной англо-французской интервенции, хотя и не против интервенции как таковой. На первый план он выдвинул проект военного вмешательства турецкого султана: отправку в Египет войск Порты с целью осуществить «разгром или роспуск [египетской] армии». Согласно запасному варианту гладстоновского плана контролирующие державы оставляли за собой право проявить готовность пустить в ход оружие. Это предполагалось сделать путем совместной военно-морской демонстрации – отправки к берегам Египта военных кораблей под предлогом «покровительства» своим подданным, что, кстати, и было сделано в мае 1881 г. Это отмечалось в донесениях Генерального консула России в Египте И.М.Лекса (1834–1883), который одновременно был дипломатическим агентом России в этой стране, министру иностранных дел России Н.К. Гирсу, а также в официальных документах британского правительства[218]218
  АВПРИ, ф. 133, оп. 470, 1882 г., д. 1., л. 32; Great Britain. Parliament. House of Commons. Accounts and Papers (Далее – GBP. Accounts and Papers). Vol.46. Egypt. N8. P.14;
  The Political Correspondence of Mr.Gladstone and Lord Granville. 1876–1886. Vol. 1/ Ed. by A.Ramm. Oxford: Oxford University Press,1962. P. 291.


[Закрыть].

Набиравшие силу национально-освободительная борьба египетского народа и реформаторское движение его представителей вызывали у Гладстона двойственное отношение. С одной стороны, он считал, что лозунг «Египет для египтян» был лучшим средством решения египетского вопроса, а с другой – его пугал быстрый рост популярности «национальных чувств и партии в Египте»[219]219
  The Political Correspondence…. 1878–1886. Vol. 1. P. 327.


[Закрыть]. Он не видел в Ораби-паши олицетворение египетского национализма. «Мне кажется, – замечал Гладстон, – что он в настоящий момент представляет только военную силу и больше ничего»[220]220
  Цит. по: Feuchtwanger E.J. Gladstone. Basingstok: Palgrave Macmillan, 1989. P. 213.


[Закрыть]. У.Гладстон, как отмечал редактор публикаций его дневников Г.Мэтхью, не был враждебно настроен против интервенции с целью восстановления порядка в Египте, но считал, что подобные действия должны быть сбалансированы требованием местных египетских властей[221]221
  Matthew H. Introduction// Gladstone W.E. The Gladstone Diaries with Cabinet Minutes and Prime-Ministerial Correspondence / Ed. by H. Matthew. Oxford: Oxford University Press, 1990. Vol. 10. P. LXIX.


[Закрыть].

В течение осени и зимы 1881–1882 гг. между Англией и Францией велись переговоры об единой линии поведения в египетских делах[222]222
  GBP. Accounts and Papers. Vol. 46. Egypt N 5.1882. 76; Cromer. E. Modern Egypt. Vol.i. L. Macmillan,1908. P. 216.


[Закрыть]. И.М.Лекс сообщал в телеграмме от 23 мая 1882 г.: «Англия и Франция желают перемены Министерства и удаления из Египта главных военных деятелей»[223]223
  АВПРИ, ф. 133, on. 470,1882 г., д. 1., л. 33.


[Закрыть]. 30 мая Франция предложила созвать международную конференцию по египетскому вопросу[224]224
  Там же, д. 47, л. 21; GBP. Accounts and Papers. Vol. 46. Egypt N 11. P. 1–133; N 12. P. 1–5.


[Закрыть].

11 июня 1882 г. в Александрии вспыхнули массовые беспорядки, в результате которых погибло 50 европейцев и 140 египтян[225]225
  Chamderlain M.E. The Alexandria Massacre of 11 June 1882 and the British Occupation of Egypt // Middle Eastern Studies. Vol. 13.1977. N 1. P. 14–39; Московские ведомости. 1882,1 июня.


[Закрыть]. После кровавых событий 11 июня в Александрии уверенность Гладстона в организации интервенции стала еще более очевидной. Он заявлял радикально настроенному члену либерального кабинета Дж. Брайту в июле 1882 г., что ситуация в Египте такова, что может быть встречена только силой[226]226
  The Gladstone Diaries. Vol. 10. P. 298.


[Закрыть]. Правда, премьер-министр не отвергал использование и второго способа решения египетского вопроса – совместных действий европейских держав путем созыва международной конференции.

Что же касается отношения других членов либерального кабинета к вопросу о путях решения египетского кризиса, то в большинстве своем их позиции соответствовали их имперским воззрениям, хотя последовательным их поведение назвать было нельзя. Взгляды лорда Гренвилля как министра иностранных дел имели немаловажное значение в определении политики либерального правительства по рассматриваемой проблеме. Анализ позиций министра иностранных дел лорда Гренвилля весной 1882 г. свидетельствовал о его серьезных колебаниях по вопросу о тактике Англии в разрешении египетского кризиса. Так, в конце апреля в депеше к английским представителям в Египте он писал, что «положение дел в Египте… хотя и тревожное, но, кажется, оно еще не требует активной интервенции…»[227]227
  GBP. Accounts and Papers. Vol. 46. Egypt N 7.1882. P. 91.


[Закрыть]. Однако его биограф Е.Фитцморис полагал, что уже весной 1882 г. лорд Гренвилль полностью склонялся в пользу военного вмешательства. Он не поддерживал идею ни турецкой, ни совместной англо-французской интервенции, хотя против исключительно британского вмешательства в кабинете выступали Гладстон и Брайт[228]228
  Fitzmaurice E. The Life of Granville George Leveson Gower Second Earl Granville, K.G. 1815–1891. Vol. 2. L-NY: Longmans, Green, 1905. P. 261–262.


[Закрыть].

В период развития египетских событий из членов кабинета, пожалуй, только маркиз Хартингтон, представитель вигского крыла либеральной партии и статс-секретарь по делам Индии, занимал твердую и последовательную позицию. Уже в феврале 1882 г. он высказывался в пользу англо-французской интервенции, но к идее участия Англии в работе международной конференции в Константинополе отнесся негативно[229]229
  Chamberlain J. A Political Memoir, 1880–1892. L.: Batchworth Press, 1953. P. 71;
  The Gladstone Diaries. Vol. 10. P. 270; Holland B. The Life of Spencer Compton, Eight Duke of Devonshire (1833–1908). Vol. 1.. L.: Longmans, Green, 1911. P. 364–365; Selborne R.P. Memorials. Part 2. Personal and Political, 1865–1895. Part II. Vol. 2. L.: Macmillan, 1898. P. 30.


[Закрыть].

Сторонниками более активного курса среди членов кабинета являлись представители радикального крыла либеральной партии Дж. Чемберлен и Ч.Дилк. Примечателен, на наш взгляд, тот факт, что если в период трансваальского кризиса 1880–1881 г. два крыла партии – вигское и радикальное – занимали противоположные позиции относительно путей его разрешения, то уже в 1882 г. наблюдалась тенденция сближения части радикальных лидеров в лице Чемберлена и Дилка с представителями правого течения в вопросе о характере политического курса Великобритании в Египте. Как те, так и другие высказывались за осуществление активных, вплоть до вооруженных, мер в наведении порядка в Египте.

Общественное мнение страны склонялось в сторону решительных действий Британии в Египте. Королева Виктория писала принцессе Пруссии: «Мы полностью поглощены Египтом»[230]230
  Belo wed Mama. Private Correspondence of Queen Victoria and the German Crown Princess, 1878–1885 / Ed. by R. Fulford. Vol.5. L.: Evans, 1981. P. 122.


[Закрыть].

Периодический орган вигов «Эдинбург Ревью», анализируя летом 1882 г. ситуацию в Египте, с одной стороны, подготавливал общественность в пользу активной политики Англии против египетских национальных сил, а с другой – пытался оказать давление на либеральное правительство с тем, чтобы оно осуществило эту политику. «Британское правительство показало уже свою терпимость, пришло время показать свою силу», – констатировали авторы публикации[231]231
  The Edinburgh Review. 1882. Vol. 156. P. 287–289.


[Закрыть]. И все это маскировалось лозунгами «благих намерений Англии». К активным действиям правительство призывала и «Таймс». Если в начале июня она еще рассматривала варианты либо англо-французской оккупации, либо мирного решения путем созыва международной конференции, то в июле газета уже писала: «… лучшим и простейшим результатом будет установление в Египте сильного правительства под контролем Англии. Этим самым будет надежно обеспечено преуспевание и спокойствие страны и гарантирован наш путь в Индию, а также торговые и финансовые интересы в Египет»[232]232
  The Times. 1882, 8, 30 June, 27 July.


[Закрыть]. Российский дипломат АП.Давыдов сообщал Н.К.Гирсу, что «… общественное мнение, утомленное нерешительностью и компромиссами, требует энергичного поведения…» от правительства[233]233
  АВПРИ, ф. 133, on. 470,1882 г., д. 61, т. 2, л. 547.


[Закрыть]. Военный агент К.К. Ланц, комментируя настроения в британской обществе, отмечал, что «военные приготовления», инициируемые правительством, «поддерживаются общественным мнением» и был проведен митинг, «где либералы и консерваторы решили одинаково поддерживать министерство»[234]234
  Российский государственный военно-исторический архив (Далее – РГВИА), ф. 401, он. 4,1882, д. 4 л. 71


[Закрыть].

В течение месяца с 11 июня по 11 июля 1882 г. позиция либерального руководства приобрела более четкий характер. Уже в конце июня в Англии шли приготовления к проведению активных военных действий в Египте, о чем свидетельствовали публикации в прессе[235]235
  The Daily News. 1882, 28 June.


[Закрыть]. 15 июня 1882 г. состоялось полуофициальное заседание кабинета, на котором поднимался вопрос о сепаратных действиях Британии. В меморандуме, посвященном Египту и обсуждавшийся на заседании кабинета 21 июня, затрагивалась проблема получения санкций европейских держав на военную интервенцию в Египет в случае неудачной работы конференции[236]236
  The Gladstone Diaries. Vol. 10. P. 284; The Political Correspondence…. 1878–1886. Vol. 1. P. 380.


[Закрыть]. Расхождения между членами кабинета касались преимущественно характера интервенции: будет ли она чисто английской, англо-французской или же турецкой. В 20-х числах июня большинство либеральных министров высказывались за военную интервенцию. Об этом писал Гренвилль лорду Спенсеру 22 июня, отмечая, что «Брайт, конечно, миролюбив, Чемберлен – всегда великий джингоист», а большинство одобрительно отнеслось к вопросу об англо-французской интервенции. Гладстон, по мнению Гренвилла, не желал спешить в отношении Суэцкого канала, но предлагал занять жесткую позицию в случае отказа Турции послать в Египет войска[237]237
  Fitzmaurice Е. Op. cit. Vol. 2. Р. 265.


[Закрыть]. 28 июня в депеше к Н.К.Гирсу российский дипломат Лобанов писал: «По мере того, как ситуация в Египте вырисовывается более ясно, идея военной интервенции завоевывает здесь все больше сторонников. Радикальные члены кабинета, которые прежде были преимущественно против всякой принудительной меры, сейчас там сплотились, став в этом наиболее горячими сторонниками»[238]238
  АВПРИ, ф. 133, оп. 470,1882 г., д. 61. т. 1, л. 360.


[Закрыть]. Правда, необходимо отметить, что представители радикального течения в правительстве и парламенте оказались расколотыми на два лагеря по данным вопросам. Против интервенционалистских намерений руководства партии высказывались Дж. Брайт, Дж. Морли, Дж. Коувен, У.Лоусон. Группа этих радикалов была малочисленна, и их позиция не получила широкой поддержки в парламенте. Другая же часть радикалов во главе с Дж. Чемберленом, Ч.Дилком и Дж. Тревельяном открыто поддержала идею интервенции в Египет, что сближало их с позицией вигского крыла[239]239
  Chamberlain J. A Political… Р. 71–74; Gwynn S., Tuckwell G.M. The Life of the Hon. Sir Charles W. Dilke, Bart, M.P. Vol. 2. L.: J. Murray, 1917. P. 42–52; James R.R. The British Revolution. British Politics. 1880–1939. Vol. 1. L.: Random House Children’s Books, 1977. P. 64.


[Закрыть].

В начале июля правительство Гладстона фактически полностью определилось в вопросе о военном вмешательстве в египетские события. На заседании кабинета 3 июля было принято решение направить адмиралу Ф.Сеймуру инструкции, разрешавшие ему прибегать к решительным мерам в случае намерения египтян укрепить фортификации порта Александрии[240]240
  The Gladstone Dairies. Vol. 10. P. 291; Seymour C.L. The Bombardment of Alexandria: A Note // English Historical Review. Vol. 87.1972. N 345. P. 790.


[Закрыть]. О необходимости разработки плана действий английского флота на случай бомбардировки порта указывал Гладстон и в письме к лорду Нортбруку от 5 июля. Последующие заседания кабинета 6 и 8 июля подтвердили намерение либерального правительства не препятствовать действиям адмирала Сеймура, который, по словам российского консула в Египте Лекса, «ищет предлог для бомбардировки Александрии»[241]241
  АВПРИ, ф. 133, оп.470,1882 г., д.1, л. 58; The Gladstone Diaries. Vol. 10. P. 294; Seymour C.L. Op. cit. P. 791.


[Закрыть].