Текст книги "До свидания, мальчики. Судьбы, стихи и письма молодых поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны"

Николай Копыльцов 22 года

«Иль на свете места нету непокорному поэту?..»

Боец 73-й морской стрелковой бригады. Смертельно ранен осенью 1942 года в боях за Синявинские высоты близ деревни Тортолово Ленинградской области. Похоронен на территории мемориального комплекса «Синявинские высоты».

Много лет назад, в январе 1965 года, вышла первая публикация о Коле. Это был очерк отца составителя этой книги – Геннадия Шеварова[19]19
  1. Геннадий Шеваров. Завороженный поэзией. Очерк о Николае Копыльцове. «Алтайская правда», 31 января 1965.


[Закрыть], в ту пору корреспондента «Алтайской правды». Он успел встретиться в Бийске с друзьями поэта – Валентином Казаковым и Леонидом Мальцевым и найти в Москве Николая Банникова[20]20
  2. Николай Банников (1918–1996) – выпускник исторического факультета МГУ 1941 года. Прошел войну солдатом. Окончил Высшую дипломатическую школу. Поэт, переводчик, составитель поэтических антологий (в том числе знаменитой «Три века русской поэзии»), главный редактор еженедельника «Литературная Россия». Автор учебника «История американской литературы».


[Закрыть]. До войны они вместе – Банников, Мальцев и Копыльцов – создали рукописное издательство «Июлист», где выпускали самиздатов-ский литературный журнал «Июль» и самодельные сборники своих произведений.

В Бийске, где родился Николай, у его тети Марии Петровны Мальцевой сохранилась библиотека Коли. Многие книги в ней с его пометками. Так на антологии «Первые песни вождю» (1926) он еще 13-летним мальчишкой написал карандашом на последней странице: «Почему же здесь нет Есенина? Ведь он тоже воспел Ильича. И без всякого сомнения не хуже напечатанного здесь мужика-вятича. Может быть, он был не искренен? Нет, Есенин – искренний поэт, он не пишет о том, что чуждо его душе. Нет и три раза нет. Он попал под пяту эпохи, и она раздавила его. И потом ни слезы, ни вздохи не вернули нам его. 18/1 1933 г.».

Николай сочинял стихи с пяти лет. Сохранился альбом, подписанный самим Колей: «Стихотворения и воспоминания и сказки Н. Т. Копыльцова. Стихи. 1925 и 1926 год. Мои первые „произведения“, написанные в возрасте 7 лет». В 14 лет – первая публикация Николая, и сразу в столичном издании – в журнале «Пионер».

Стихи предваряло письмо Эдуарда Багрицкого:

«Дорогой Коля! Я прочел твои стихи. По-моему, это очень неплохо. Я не исправлял их, потому что считал самым важным – свободный ход твоей творческой мысли. Если ты серьезно займешься поэзией (а поэзия – это такая же наука, как математика, география и т. д.), ты сам увидишь недостатки. Желательно бы посмотреть другие твои стихи: о школе, о событиях, происходящих вокруг тебя, о себе. „Смерть Никиты Правдухина“ – хороша яркостью сюжета и стремительностью стиха. Ты не ищешь закостенелых форм, вычитанных из книг, ты стараешься даже историческую тему рассказать своим, сегодняшним языком. Это хорошо.

Больше внимания обрати на рифмы. Например, „конница“ и „станица“ не рифмуются. Если ты это сделал нарочно, это нехорошо, потому что не замыкает стихотворения. Старайся писать сжатей: где мысль и образ можно вложить в четыре строчки, не пиши десять. Вот и все. Посылай мне все, что напишешь».

Позже редактор «Пионера» Беньямин Ивантер вспоминал: «Летом 1933 года из Сибири, из города Бийска, редакция получила стихотворение четырнадцатилетнего Коли Копыльцова…»[21]21
  Воспоминания Б. Ивантера были напечатаны в альманахе «Эдуард Багрицкий», вышедшем в 1935 году, на следующий год после смерти Э. Багрицкого.


[Закрыть].

Так о юном поэте из Бийска еще в середине 1930-х годов узнали все, кому попал в руки альманах, посвященный Багрицкому.

К сожалению, остается неизвестной точная дата рождения Коли, известен лишь месяц и год – декабрь 1919-го. После школы Коля поступил в Омский педагогический институт, где оказался на одном курсе с другим молодым поэтом – Иосифом Ливертовским. Коля много совершенствовался в поэзии и искусстве перевода – писал венки сонетов, переводил Шекспира, Бодлера, Честертона. Выступал на литературных вечерах. Исследовал «Слово о полку Игореве».

Институт он окончил в 1940-м. Учительствовал на севере Томской области. Вскоре был призван в армию. Служил на Дальнем Востоке, в Читинской области. Там Николай заболел и в тяжелом состоянии был доставлен в военный госпиталь Улан-Удэ.

Из письма Коли от 10 апреля 1941 года:

«Здравствуйте, мама, папа, Женя, бабушка, Маруся!

<…> Сейчас живу при санчасти нашего полка. Читаю. Меня очень беспокоит твое здоровье, мама. Что это за наваждение – только я отхворал и заболела ты. Ну, будем надеяться, что все будет хорошо. Ты только лечись основательней. Правда, может, вам удастся перебраться на юг – для твоего здоровья это необходимо. Мне ведь после армии можно ехать работать куда угодно. На комиссии при госпитале меня из армии уволили со снятием с учета. Сейчас нужно только утверждение <…> округа Читы. Если утвердят, то в дальнейшем даже на летние сборы меня брать не будут. Здоровье у меня сейчас хорошее – брожу по сопкам, ем за троих. Правое легкое постепенно выправляется – а то оно почти совершенно не работало, и грудная клетка зачахла. Кроме того, на последнем рентгене обнаружили смещение сердца – оно ушло вправо за позвоночник. Но, видимо, все это поправится.

Главное теперь – это чтобы ты поправилась, мама. Привет Леониду Александровичу. Ждите. Скоро приеду…»

Вскоре после этого письма Коля был комиссован и вернулся в родной Бийск, где работал в школе № 4 учителем истории и литературы. Писал по большей части «в стол»[22]22
  Известно о трех прижизненных поэтических публикациях Николая: в журнале «Пионер» (№ 16, 1933), в «Омском альманахе» (1939) и в «Бийском рабочем» (12 августа 1941). Судьба большого, по свидетельству друзей, архива поэта до сих пор неизвестна.


[Закрыть].

Как Николай, подчистую комиссованный, снятый с воинского учета, через год оказался на фронте?! Вопрос, на который сейчас уже никто не ответит.

Осенью 1942 года в Бийск, в дом Копыльцовых на улице Форштадтской на имя Колиного отца Тихона Ивановича пришла похоронка.

Николай погиб во время ожесточенных боев за Синявинские высоты. Ему было 22 года.

Из письма Геннадию Шеварову от Николая Банникова, друга Николая Копыльцова (23 ноября 1964 года):

Он был годом младше меня, но как много я узнал от него, как много услышал впервые!

Было в нем что-то очень легкое, красивое и нежное; чудесный тембр голоса, синие глаза и незабываемая золотая белокурость сразу выделяли его среди сверстников и товарищей. И, увидев его в первый раз в саду у кинотеатра, перед сеансом, я мгновенно был захвачен всем его милым обликом, потянулся к нему и, преодолев застенчивость, подошел и познакомился с ним. А потом случилось так, что мы попали в одну школу, в один класс.

Он жил стихами, поэзией, постоянно размышлял о ней, постоянно сочинял.

Дома у него был шкаф, набитый книгами: там я увидел такие сборники стихов и такие фолианты по истории литературы, каких, по тем временам, мне, наверное, долго бы еще не привелось увидеть.

Имена поэтов, в школьных программах не упоминаемые, были ему как бы родными; не говоря уже о классиках, о Маяковском и Есенине, он звучным своим прекрасным голосом читал наизусть целые страницы Баратынского и Тютчева, Блока и Брюсова, Белого и Хлебникова, Ахматовой и Зенкевича. От него я услышал впервые имя поэта, скоро принесшего нам особую радость, – имя Эдуарда Багрицкого.

Даже потом, присылая мне письма в Москву из Омска, он делился своими открытиями: в Омске появился новый замечательный поэт «с внешностью скандинавского викинга» – Леонид Мартынов. («Ему очень нравится, как я читаю стихи».) О Мартынове москвичи в ту пору еще ничего не знали.

Когда Коля в каникулярное время, зимой или летом, приезжал студентом в Москву, то в чемодане у него почему-то оказывались главным образом книги, и ко дню отъезда из столицы число и вес их, конечно, изрядно возрастали.

Так вот – о Багрицком… Мы любили леса, шумевшие по левой заречной стороне нашего города Бийска, леса, идущие прямо к буйной Катуни. Нередко гуляли там. И однажды, хорошим летним днем 1933 года, когда мы взобрались на высокие сосны – он на одну, а я на другую, – Коля прогромыхал мне новую свою поэму – «Смерть Никиты Правдухина», о пугачевцах. Мне она так понравилась, что я тут же, не слезая с сосны, начал убеждать его направить поэму в печать, в Москву, в журнал «Пионер».

Коля так и сделал, переписав «Правдухина» химическим карандашом малоразборчивым мелким своим почерком.

О письме в «Пионер» мы скоро забыли и, собственно, ни на что не рассчитывали. Каково же было удивление и радость, когда осенью по школе разнесся слух, что в журнале «Пионер» появились стихи Коли Копыльцова – да еще с рисунками! Хватаем журнал – там, кроме рисунков Н. Берендгофа, оказалось нечто более важное и волнующее – письмо Эдуарда Багрицкого, адресованное Коле. «Дорогой Коля! Я прочел твои стихи. По-моему, это очень неплохо…»

«Крупнейший советский лирик!» – назидательно, но без тени бахвальства разъяснял нам тогда Коля значение Эдуарда Григорьевича в поэзии.

Как горько, что через год Багрицкий скончался, и ни Коля, ни я, когда мы попали в Москву, уже не могли с ним встретиться.

В сборнике воспоминаний о Багрицком редактор журнала «Пионер» писал, что стихи Коли Багрицкому понравились чрезвычайно и что поэт сознательно в своем письме дал им заниженную оценку, чтобы похвалы не вскружили голову юному стихотворцу. А стихотворцу было тогда действительно всего четырнадцать лет.

Он писал сонеты, поэмы, лирические стихотворения, литературоведческие эссе. Живая жизнь, природа, дивные наши реки Бия и Катунь, обметенные пухом весенние тополя, явления истории, искусства – все это потоком вливалось в сознание Коли и диктовало ему строки; они небрежно записывались в школьных тетрадках, в блокнотах, на случайных листках. Тогда мы не отдавали себе и отчета, как могуче воздействовал на наши души окружающий нас мир: снежные сугробы, по которым почти каждый день бежал я на лыжах к своему другу, вызывая его стуком палки в окно, звездное ночное небо, скрип санного полоза, свирепые и все же бодрящие сердце метели… А сколько хороших дней пронеслось у нас с Колей на чудесных бийских пляжах, на синей реке.

О печатании тогда вовсе не думалось, да и мало было, конечно, у Коли такого, что годилось бы для печати. Даже две маленькие статейки «на случай» – по поводу юбилея «Слова о полку Игореве» и выхода новой книжки стихов Ильи Мухачева, – которые мы написали вдвоем, лежа на дворе у Колиных родителей, на тогдашней Форштадтской, даже две эти статейки мы несли в редакцию бийской газеты с истинно мальчишеским трепетом. Правда, охочий и щедрый на шутку Коля, испытывая эту робость, тут же и смеялся, и хохотал над нею.

Он был весь еще в будущем, словно завязь плода. В какой-то мере ему, конечно, мешала, когда он стал старше, изолированность от профессиональной литературной среды, от редакций журналов и газет. Как и все мы, он хотел, прежде всего, получить образование, окончить вуз. Печатание, настоящая литературная работа должны были явиться потом, сами собою, почти непреложно.

Война и гибель Коли не дали осуществиться почти непреложному. «Жизнь пронесется метеором, мгновенным вспыхнув огоньком», – эти, очень теперь давние, строчки Коли невольно приходят на память.

Сейчас, когда я уже прожил немало лет и встречал много поэтов, в числе их очень крупных, я могу сказать, что у Коли было все для того, чтобы в будущем громко заявить о себе в поэзии. Был темперамент, было ощущение слова, особая поэтическая музыкальность. Была самоотреченная страсть, одержимость стихами и завидная легкость, быстрота в работе.

Его очень любили товарищи. Вокруг него всегда порхала шутка, он звонко хохотал; всем, как истый школяр, придумывал прозвища и «псевдонимы», и на них никто не обижался. И когда случалась у него беда или неприятность, однокашники – будь это Валентин Казаков, Георгий Тырышкин или кто другой – спешили помочь ему, зная в душе, что это парень необыкновенный.

С чувством обиды всегда я думал, что имя Николая Копыльцова, талантливого поэта, отдавшего жизнь за Родину, канет в лету, не останется в сознании людей. Но, видно, не быть этому. Дивный, озаренный светом поэзии, так много обещавший юноша станет известным тысячам читателей. А от тех, кто его знал, он, собственно, никуда и не уходил все эти годы.

Стихотворения Николая Копыльцова

Сонет № 18

Тебя ль сравню с любимым летним днем!

Скромнее и яснее ты – не скрою.

Бутоны в мае ветер отряхнет —

Все мимолетно летнею порою.

В твоих глазах сияет синева,

Но золотое небо гаснет вечно.

Погода летняя, что женская краса —

Все сменит мрак, природа быстротечна.

Но лето вечное не высохнет твое,

Красы своей не потеряет алой.

Пусть смерть не хвастает, что ты в тени,

Когда в строфах привычных расцветала.

Пока глаза людей не застилает тьма,

Те строфы будут жить, а в них и ты сама.

Перевод Н. Копыльцова

из Уильяма Шекспира.

Из блокнота «13 опусов»

Меня всегда волнует мысль одна —

Ей посвящаю я элегии и стансы —

Судьба поэта почему темна?

Изгнанники, бандиты, оборванцы —

Вийон, Камоэнс, мрачный Роллина,

Слепой Козлов – поэты и страдальцы.

Неведомы им радости весны,

Со счастьем не кружились в танце.

Печальна жизнь, печален эпилог.

Неотвратим поэта грозный рок,

Настанет смерть без славы и почета,

Вдали от родины, среди врагов,

Смерть в тишине и в бряцанье оков

Иль на костре горячем эшафота.

Бийск

Июль 1936

* * *

Почему не вижу света?

Разве светом не согреты,

Разве светом не пропеты

Сердца лучшие мечты?

Иль на свете места нету

Непокорному поэту?

Иль, не вспыхнув, угасает

Отдаленная звезда?

* * *

Река лиловая, закованная в кручи,

Ревет, как зверь, о валуны дробясь,

Колышется повсюду пены вязь.

Ревет Катунь. Тропа вздымает круче.

Ревет Катунь… Гремит ли гром могучий

И как мгновенье пролетает час, —

Я слушаю, над бездной наклоняясь,

Потоков горных дифирамб певучий.

Зачем меня так трепетно зовет

Сон голубой первичной колыбели,

Падение молочно-белых вод,

И этот край, где сердце воздух рвет,

Где хищные оскалились ущелья

И поползла змея косматой щелью?

* * *

Люблю огонь походного костра,

Сосновых веток яркое пыланье,

Июльской ночи теплое дыханье…

Лежать бы так до самого утра!

Грядою темною ступенчатых твердынь,

Оскалив острые зубцы мохнатых сосен,

Мерцают сопок синие откосы —

Там ждут охотника звериные следы.

Чуть свет забрезжит – мы бредем опять

По голубой тайге и каменистым тропам…

1935–1939

1–2. Коля Копыльцов в детстве, 1920-е гг.

3. Коля (слева) с семьей

4. Коля (справа) с товарищем

5. Коля с друзьями. Слева направо: неизвестный молодой человек, Николай Банников, Николай Копыльцов и Валентин Казаков. 1930-е гг.

6. Рукопись сонета

7. Почтовая карточка с фронта

8. Письмо Коли на оборотной стороне карточки

9. Титульный лист журнала «Аполлон» с автографом Николая Копыльцова (наверху)

1943

Важно с девочками простились,

На ходу целовали мать,

Во все новое нарядились,

Как в солдатики шли играть.

Ни плохих, ни хороших, ни средних…

Все они по своим местам,

Где ни первых нет, ни последних…

Все они опочили там.

Анна Ахматова 1943

ИВАН МАЛОЗЁМОВ 21 год

РЭМ МАРКО 23 года

ДМИТРИЙ ЗАВАДОВСКИЙ 21 год

МИХАИЛ КУЛЬЧИЦКИЙ 23 года

ГЕОРГИЙ КОРЕШОВ 29 лет

МОИСЕЙ РЫБАКОВ 24 года

ВЛАДИМИР КАЛАЧЁВ 24 года

ИОСИФ ЛИВЕРТОВСКИЙ 25 лет

ЗАХАР ГОРОДИССКИЙ 19 лет

АНАНИЙ РАЗМЫСЛОВ 27 лет

ИЛЬЯ ЛАПШИН 23 года

ВИКТОР РАЧКОВ 20 лет

АРИАН ТИХАЧЕК 20 лет

МУРАТ ЕЛЕКОЕВ 19 лет

Иван Малозёмов 21 год

«Как хочется перед атакой жить…»

Гвардии лейтенант, командир роты 5-го гвардейского отдельного танкового полка прорыва 21-й армии Донского фронта. Герой Советского Союза. После тяжелого ранения скончался в сталинградском медсанбате 31 января 1943 года. Похоронен на Мамаевом кургане.

9 мая 1945-го, узнав по радио о Победе, Сергей Орлов в одну ночь написал поэму «Командир танка». Свою первую поэму Орлов посвятил памяти своего друга Вани Малозёмова.

Заходи в мое стихотворенье,

Запросто, как в дом родной входил.

Силой своего воображенья

Я хочу, чтоб ты на свете жил.

Песни пел, плечистый, крутолобый,

Обнимал девчонок на ветру,

В честь Победы с земляками чтобы

Пива выпил на честном пиру…

Ваня Малозёмов, Сережа Орлов и Леня Бурков вместе учились в десятом классе белозерской школы № 1. Рыбачили. Ходили в ночное. Влюблялись. Щелкали как орешки задачи – у Вани были выдающиеся математические способности.

Вместе носили стихи и заметки в редакцию газеты «Белозерский колхозник». Первым туда дорогу протоптал Леня – он родился в самом Белозерске, был посмелее. А Ваня с Сережей – деревенские и лишь подростками оказались в городе.

В поэзии первенствовал Серега – еще в восьмом классе его стихи про тыкву победили во всесоюзном конкурсе школьников на лучшее стихотворение. Сам Корней Чуковский радостно приветствовал юного поэта.

Ваня и Леня еще были в раздумьях, чему посвятить жизнь. Ваня склонялся то к поэзии, то к математике. Леню манила журналистика.

Последняя публикация стихов Вани Малозёмова в «Белозерском колхознике» была 18 июня 1940 года.

Ребят призвали в армию.

Леонид попал в стрелковую часть, Сергей и Ваня стали танкистами. Иван Малозёмов окончил Саратовское бронетанковое училище, Сергей Орлов – Челябинское.

Из представления к награде:

02.07.42 группа наших танков в составе 7 средних и 5 малых танков во главе с тов. Малозёмовым обороняла рубеж в районе с. Погремец Курской области. Район обороны подвергался непрерывной бомбардировке, в которой принимало участие до 35 бомбардировщиков. Противник бросил в атаку до 20 тяжелых и средних танков, полк мотопехоты при поддержке двух дивизионов тяжелой артиллерии. Несмотря на превосходящие силы противника, тов. Малозёмов принял бой. В результате боя противник потерял сгоревшими 6 танков, подбитыми – 12, уничтожено 5 тяжелых орудий, 12 автомашин с военными грузами и до 2 рот пехоты. Огнем противника машина тов. Малозёмова была подбита и загорелась. Тов. Малозёмов не бросил танк. Продолжая вести огонь по противнику, тов. Малозёмов организовал тушение танка…

В октябре 1942 года Иван был награжден орденом Отечественной войны I степени.

Из наградного листа:

Противник закрепился на рубеже в районе разъезда 74 Сталинградской области. Батальону была поставлена задача выбить противника с занятого им рубежа. В боях на разъезде 74 тов. Малозёмов сжег 4 танка, подбил 3 танка и уничтожил 2 тяжелых орудия противника…

И Ваня Малозёмов, и Сергей Орлов продолжали на фронте украдкой писать стихи. Фронтовые строки Ивана не сохранились. Сережины уцелели.

Руками, огрубевшими от стали,

Писать стихи, сжимая карандаш.

Солдаты спят – они за день устали,

Храпит прокуренный насквозь блиндаж.

Под потолком коптилка замирает,

Трещат в печурке мокрые дрова…

Когда-нибудь потомок прочитает

Корявые, но жаркие слова

И задохнется от густого дыма…

Как дымом пахнет все стихотворенье,

Как хочется перед атакой жить…

И он простит мне в рифме прегрешенье…

Он этого не сможет не простить.

31 января 1943 года в бою за Сталинград Иван Малозёмов получил смертельное ранение. Умер в госпитале. Посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.

В 1944-м Сергей Орлов пишет стихотворение, которое известно ныне даже тем, кто об их авторе ничего не знает: «Его зарыли в шар земной, // А был он лишь солдат…»

17 февраля 1944-го 22-летний командир танка КВ-1С старший лейтенант Сергей Орлов в бою у деревни Гора получил сразу три ранения: в руку ногу и грудь. Один осколок шел прямо в сердце, но спасла медаль «За оборону Ленинграда». Через несколько секунд танк загорелся. Солдаты вытащили обожженного и ослепшего командира на снег. Кожа свисала с его лица клочьями.

Из представления к награде:

В бою в районе Безымянной высоты проявил мужество и отвагу. Своим взводом атаковал сильно укрепленную высоту… Когда танк тов. Орлова был подбит и загорелся, тов. Орлов продолжал вести огонь из горящего танка…

Так под псковской деревней закончилась его война. Ожог 2–3 степени лица и обеих кистей рук.

Через полгода Сергея признали негодным к службе.

Медицинское заключение:

Стойкое рубцовое обезображивание лица с недостаточностью века на левом глазу, обширных рубцов обеих кис тей и пальцев при значительном нарушении их функции…

Орлов спал (если это можно назвать сном) с открытыми глазами. Ленинградские хирурги провели сложнейшую операцию, заново воссоздав танкисту левое глазное веко.

24-летний фронтовик вернулся в родной Белозерск. Мать и младший брат с трудом узнали его.

Вскоре вернулся с войны и Леонид Бурков (он станет журналистом, много лет проработает редактором районной газеты).

В 1969 году Сергей Орлов, побывав в Волгограде, записал в дневнике об Иване: «Не знаю, кем бы он стал, если бы не лег в землю на Мамаевом кургане, может, математика пересилила бы в нем поэзию…»

Мегра, родное село Сергея Орлова, село большое, с пристанью, школой и библиотекой, осталась на дне Волго-Балта.

Пестово, родную деревню Вани Малозёмова, где до войны жили почти сто человек, просто извели. Там, где она была, – лес да бурьян.

Моей деревни больше нету

Она жила без счета лет,

Как луг, как небо, бор и ветер, —

Теперь ее на свете нет.

Она дышала теплым хлебом,

Позванивая погромком,

К ней на рогах коровы небо

Несли неспешно людям в дом.

Плывут над ней, взрывая воды,

Не зная, что она была,

Белы, как солнце, теплоходы,

Планеты стали и стекла.

И дела нет на них, пожалуй,

Уж ни одной душе живой,

Что здесь жила, пахала, жала

Деревня русская век свой…

И я пройду по дну всю пойму,

Как под водой ни тяжело.

Я все потопленное помню.

Я слышу звон колоколов…

Сережина мама, Екатерина Яковлевна, сельская учительница русского языка и литературы, вскоре после войны подарила сыну часы «Победа», он носил их всю жизнь, вплоть до того дня, когда в 1977-м упал, как подкошенный, и часы разбились. Сергея с пятнадцати лет сердце беспокоило, еще в школе его в санаторий отправляли лечиться. Но вот ведь войну прошел с больным сердцем…

Когда это будет, не знаю,

В краю белоногих берез

Победу девятого мая

Отпразднуют люди без слез.

Поднимут старинные марши

Армейские трубы страны,

И выедет к армии маршал,

Не видевший этой войны…

Все так и произошло. И маршал, не видевший войны, выезжает на Красную площадь, и сводный военный оркестр играет старинные марши… Но в одном Сергей Орлов ошибся: мы встречаем Победу со слезами.

Стихотворения Ивана Малозёмова

Задремала в синий летний вечер

По кривым излучинам река,

Высоко подняв, как будто плечи,

Голые крутые берега.

Замер, затаился где-то ветер,

Верно, спать улегся в камыше.

Потушив костер, развесив сети,

Рыбаки затихли в шалаше.

Но в далеких заводях сосновых

Красные мелькают огоньки,

На плотах в рубахах кумачевых

Под гармонь поют плотовщики.

Никогда, пожалуй, не забуду

Как по дальним поймам и косам

Разбитная песенная удаль

В синие плескалась небеса.

«Белозерский колхозник»,

18 июня 1940

1. Сергей Орлов, Иван Малозёмов и Леонид Бурков, 1940 г.

2. Белозерск. Храм св. Петра и Павла. 1 мая 1929 г. Фотография из альбома: Белозерск. Вологда, «Древности Севера», 2015 г.

3. Стихи Ивана Малозёмова в газете «Белозерский колхозник»

4. Стихи Ивана Малозёмова в газете «Белозерский колхозник»

5. Танк Т-34 «Родина» на площади Павших борцов в Сталинграде. Фото Георгия Зельмы, 1943 г.

7. Наградной лист Ивана Малозёмова, 1-я страница

8. Наградной лист Ивана Малозёмова 2-я страница