Текст книги "Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 1"

Нам светит солнышко осеннее

 
Нам светит солнышко осеннее
И причитают журавли,
И наше счастие-спасение
В такой дали, в такой дали!
И на поля на наши грустные
Такую хмарь наволокло…
А что, уж разве мы не русские,
Как там хотелось бы давно!
А что, уж разве мы без совести,
Без глаз уже и без сердец,
И у сей печальной повести —
Навек прописанный конец?
И нам судьбу переиначивать
Уж не достанет боле сил?
Мы долю выбрали собачую…
Собачью, Господи, спаси!
Живём, покуда не покаялись,
И ждём спасения извне,
Организуя апокалипсис
В отдельно проданной стране…
 

Отцвела черёмуха, и рябина

 
Отцвела черёмуха, и рябина
Горькой красной ягодой налилась.
Как ждала она, ждала, как любила…
А потом, голубушка, сорвалась…
 
 
А потом поехало и помчало,
Понесло под горушку так и сяк…
Дважды замуж сбегала… заскучала…
Даже вены резала второпях.
 
 
Ну а ты-то, миленький, всё ли помнишь?
Верно, плохо молишься за неё!
Не пропала-сгинула – это подвиг.
Как бы там ни каркало вороньё!
 
 
Подняла сынка она в одиночку.
Ни отца, ни отчима… Тут – Чечня…
На двадцатом мальчики на годочке…
А невеста-школьница вновь ничья…
 
 
Отцвела черёмуха, и рябина
Сыплет горькой ягодой с сентября.
Всё про всё отплакала, отлюбила,
Отмолила Господа за тебя…
 

Деревни

 
Деревни, деревни, деревни, деревни…
Деревья, деревья, деревья, деревья…
А вот и погост, и река под обрывом,
И боль вековечная стынет нарывом…
 
 
Изба заколочена, поле не сжато,
И воткнута в грядку навечно лопата…
И лес обступил, в нём балуют тетёрки,
А он – в довоенной своей гимнастёрке
 
 
Под пыльным стеклом, возле самого Спаса…
А прах погребён на углу Фридрих-штрассе…
Европу спасавший, ты видишь ли, как
Деревню твою оккупирует враг?..
 
 
Где пели веками светло и беспечно,
Последний сверчок заморился за печкой…
Последняя мышка ушла из подвала,
И ласточка больше гнезда не свивала…
 
 
Деревни, деревни, деревни, деревни,
Сомкнулись над вами деревья, деревья…
И Русь зарастает быльем, как когда-то
В эпоху татарщины и каганата…
 
 
Но слово пребудет стоять нерушимо,
Его не задушат полынь и крушина,
И длится незримая эта работа —
Святые в окладах, святые на фото…
 
 
В избе заколоченной, в рухнувшем храме…
Меж ними и нами, меж ними и нами…
 

Виктор ГУМЕНЮК

Зачем тебе Египет?

 
В лесу сугробы намело,
И снег на ёлки тихо сыпет.
Куда ни глянь, белым-бело.
Скажи, зачем тебе Египет?
 
 
В снегу костёр трещит искрой.
Стакан налит. И быстро выпит.
Под елью рюкзаки горой…
Зима пришла! А ты – в Египет!
 

Мой друг уехал на Ямайку

 
Мой друг уехал на Ямайку.
С морскою пеной в волосах
Он ходит там в короткой майке
И в модных шёлковых трусах.
 
 
А я не еду на Ямайку.
На лыжах, с палками в руках,
В потёртой старенькой фуфайке
Брожу в заснеженных лесах.
 
 
Я – отрок северной природы,
Я грею пятки у огня.
Черноволосые народы
Пусть обойдутся без меня!
 

Не люблю я самолёты

 
Не люблю я самолёты,
Ненавижу поезда
И на дальние широты
Не уеду никогда.
 
 
Рюкзачок, как косметичка,
Мал, но доверху набит.
Рано утром электричка
Прямо в лес меня умчит.
 
 
С рюкзаком, как с аквалангом,
Я нырну в зелёный рай.
Мне исполнит птичье танго
Скал и сосен милый край.
 

Александр ГУЩИН

Сердце Родины

 
В озёрах сердце Родины застыло,
Под тяжестью снегов погребено…
Всё русское, что было сердцу мило,
Застыло здесь, и время истекло.
 
 
Лишь эхом вьётся призрачная песня
Над мёртвой стынью, дальней и слепой,
Про степь, про путь, про тех, кто спит не вместе,
Про ворона и дикий волчий вой.
 
 
Забыты песни, слов не помнят боле:
Здесь мёртвые страдают за живых.
Живые спят. Сугробы стынут в поле,
Под волчий вой метель кружит меж них.
 
 
Сольюсь с метелью в этом танце странном,
И сердце Родины откроется, что клад:
Нет ничего прекраснее обманов
И ничего счастливее утрат.
 

У печки, за тлеющими дровами

 
У печки, за тлеющими дровами,
Про вьюгу там, за стеклом, – забыли.
На небе России, объятой снами,
Всё кружится облако снежной пыли.
 
 
А стёкла мороз, исчеркав, читает,
А вьюга мечется, плачет, стонет,
У печки тепло, от неё не тает
Путь жизни – дорога в моей ладони.
 

Попробуй

 
Проходит всё. Жизнь не всегда права.
От Родины остались лишь преданья.
Бессмысленные, жалкие слова,
Пустые, безнадёжные свиданья!
 
 
Твой дар любви прошёл ко мне сквозь век.
Где ты, мой друг, безмолвный, безымянный?!
Во тьме кромешной стынет человек —
В России – тьма под властью окаянной.
 
 
Сума, тюрьма. Достанет сил терпеть,
Ждать торжество добра над лютой злобой.
Проходит всё – рождение и смерть,
Переживи, пожалуйста, попробуй.
 

Мне возвращаться к жизни поздно

 
Мне возвращаться к жизни поздно.
Вокруг меня сплелись, скользя,
Кольцо воды, текучий воздух
И очень тёмная земля.
 
 
Всепожирающее пламя
Всё уровняло до звезды,
Где память – облака и камни,
Воды текущие сады.
 
 
И звон пронизывает плёсы
И всем несёт благую весть
О том, что Бог – старик курносый.
Он справедлив, и выбор – есть.
 

Запуржит, зашуршит

 
Запуржит, зашуршит,
                       как закружит, так сразу и бросит.
Город сотней огней догорает в ладони судьбы.
Но о чём, закружив,
                        меня ветер так жалобно просит:
Оставайся, забудься,
                                      сыграй и опять уходи
По тропинкам, по слякоти,
                                по непонятным приметам,
По дорогам,
                    где ноги подтаявший снег изопьют.
Ветер, ветер зимы —
                               не найти уходящим ответа,
И деревья протяжно и нежно хоралы поют.
Замолчите, деревья,
                           не дайте почувствовать боли.
Ветер, ветер усталый,
                                       усни и меня не гони.
Выводите тропинки в просторное русское поле,
Где огромное небо,
                               а больше не видно ни зги.
Закружите, дороги,
                    в заснеженном медленном танце,
Чтоб идти и идти, всё равно,
                                 хоть ползти – не стоять,
Чтобы город забился
             в свой медно-расчерченный панцирь,
И меня никогда
                           не поймал в свои сети опять.
И тогда припаду к колее придорожной, разбитой
Воду талую жадно испить, как вино.
В сказке Пушкина старой
                                в награду досталось корыто.
Старику же – дорога
                           за рыбкой волшебной – на дно!
 

Теорема огня

 
Наслаждаясь усталостью тела,
Забываясь течением дня,
Оставаясь ни чёрным, ни белым,
Я решал теорему огня.
 
 
Не того, что в глубинах подземных
Заставляет граниты вскипать,
Изливается в холод вселенных,
Заставляя край мира пылать,
 
 
Что мерцанием ровным, полезным
Согревает Эдема сады,
Что стремится сквозь чёрную бездну,
Как посланье погасшей звезды,
 
 
Не багровые отсветы ада,
Не оплавленный шлак, не зола,
Не священное пламя распада
Обречённых служителей зла;
 
 
А того, что единственным словом
Заставляет кружиться миры,
Что дыханием радостным, новым
Наполняет миры как дары!
 
 
Откровением тайных открытий
Созидает судьбы круговерть,
Через сладкие токи соитий,
Через горечь прощаний и смерть.
 
 
И рождался в сознании где-то
Тот ответ, что чеканен и строг:
«Примет избранных Родина света,
Где познанье, блаженство и Бог!»
 

Яна ДЕКА

Первый снег

 
Первый снег. Новый гость неземной.
Надо было такому случиться —
Нарушая сцепленье с землёй,
Улететь в небеса, словно птица!
Улететь под придирчивый лай
Охраняющих и прикреплённых…
Не падение, а окрылённость,
Уносящая душу за край…
С громким выдохом – и за черту,
Поднимаясь с холодным потоком.
Трудным взмахом набрав высоту, —
Вдоль по улице вверх, мимо окон!
Первый взмах. Первый вдох. Первый снег.
Вроде вышел за угол, за хлебом…
А – уже прикасаешься к небу!
Окрылённый.
Прощающий всех…
 

Все за счастьем?

 
Из большой воронки, по спирали,
В час по капле, иногда – по пять
Людям как-то счастье раздавали.
Всем, кто мог ладони подставлять.
 
 
Выстроились очередью люди,
Длинною змеёй под небесами…
Что дают? А кто последним будет?
Все за счастьем? Я тогда за вами!
 
 
Видно, в небесах был ржавым вентиль,
Только доставалось не по норме:
Чуть поменьше тем, кто слаб и беден,
А побольше – для того, кто в форме…
 
 
Там, на небесах, дежурный кто-то,
Забавляясь, делал перекуры.
И, хотя любил свою работу,
Вёл себя порою некультурно.
 
 
Будто забывая ненароком
Вентиль закрутить. И сразу счастье
Проливалось радостным потоком
Почему-то тем, кто был у власти…
 
 
А в сторонке тихо пили водку,
Наплевав на представленье это,
Поедая ржавую селёдку,
Бедные, но гордые поэты…
 
 
Им, неглупым, смелым, неленивым,
Может, счастье виделось иначе?
Только побрели они за пивом.
В сторону другую от раздачи…
 

Спасибо, осень!

 
Октябрь разнузданный сияет наглым солнцем!
Никак бедняга не угомонится.
Мне всё трудней с гормонами бороться.
На месте, право слово, не сидится.
Казалось, что вчера туман окутал
Белесой ватой улицу мою…
Не тут-то было! Солнце нынче утром!
Я в нём купаюсь, ем его и пью!
Спасибо, осень, за твою заботу,
За яркий луч и за неспешность дней,
За муху, залетевшую в субботу
В моё окно. Я очень рада ей!
За недождливость и за отопленье,
Спасибо за читателей вдвойне!
Спасибо за любовь и вдохновенье,
Внезапные, подаренные мне…
 

Дмитрий ДУБКОВ

Я родом оттуда…

 
Черкнул для души в пожелтевшей тетрадке:
Я там, где гитары, я там, где костры,
Я родом оттуда, где кеды с палаткой,
Где чистые мысли, где ноги быстры.
 
 
Остался я там, где ещё пионеры.
Ищите меня, где простые ребята
До Марса достать, долететь до Венеры
Под звёздные ночи мечтали когда-то.
 
 
Я там, где ещё кризис вовсе неведом,
Где в речке была ещё чистой вода,
Где то, что рассказано мне моим дедом,
Останется в сердце моём навсегда.
 
 
Я родом оттуда, где все были братья,
Ищите меня, где гордились страной,
Где Родина – было святое понятье,
С достоинством произнесённое мной.
 

Перед боем

 
– Хочу сказать тебе начистоту,
Короткий будет, в сущности, рассказ:
– Любой ценой сдержать нам высоту! —
Прошёл по взводу старшины приказ.
 
 
Такой нам, брат, с тобою выпал рок.
Такая, стало быть, побед цена.
Я знаю, ты вернёшься в хуторок,
Расскажешь про войну и ордена.
 
 
Что ж, перед боем страхи разорвём,
Ведь кончится когда-нибудь война.
Представь себе, как после заживём,
Какие после будут времена!
 
 
Ах, день сегодня выдался какой!
Так хочется покоя, тишины.
Гляди-ка, стриж летает над рекой,
Как будто для него и нет войны.
 
 
Эх, нам бы искупаться в той реке
И истопить бы баньку вечерком!
Да ты гранату не сжимай в руке,
Как дёрнул за кольцо, кидай рывком.
 
 
Патроны, брат, ты тоже береги,
Стреляй прицельно, на рожон не лезь,
Пускай поближе подойдут враги,
Раз уж пришли, то и полягут здесь.
 
 
Ну, вот и всё, пожалуй, началось…
Крещёный? Ну, тогда перекрестись.
Теперь на Бога только и авось,
Храни тебя Господь, сынок, держись!
 

Мне, право, нелегко сейчас признаться

 
Мне, право, нелегко сейчас признаться,
Хотя и было это так давно.
Ах, как она любила целоваться!
Наедине, на людях – всё равно!
 
 
Она дарила тонкости искусства
В саду, в подъезде или у моста.
Я понял, в мире нет счастливей чувства,
Когда соприкасаются уста.
 
 
Старался я изысканным казаться,
Прилежным быть хотел учеником.
Ах, как она любила целоваться!
И губы были нежным лепестком!
 

Жар-птица

 
Это ж надо такому присниться:
В неизвестной чудесной стране
Я поймать всё пытался жар-птицу,
Ну уж очень понравилась мне.
 
 
Может, проще поймать мне синицу?
За перо ухватить журавля?
Только манит заморская птица,
Что живёт, где чужая земля.
 
 
Я крадусь потихоньку средь леса,
Опасаюсь я диво вспугнуть.
Может, это не птица – принцесса?
Норовит от меня улизнуть,
 
 
Издевается – с ветки на ветку,
Дразнит вновь – от куста до куста,
То оставит мне звёздную метку,
То блеснёт опереньем хвоста.
 
 
Позабавиться, видно, хотела
Надо мной, и в другие края,
Словно сон, от меня улетела,
Упорхнула жар-птица моя.
 

Юлий ЕЛИСТРАТОВ

Монолог быка на корриде

 
Я сегодня сражение выиграл,
Удалось мне от шпаги уйти,
Пусть железа толедского в вые грамм
Где-то около ста двадцати…
 
 
Две яремные жилы напружу я
Так, что сердце забьётся в виске,
И обломок чужого оружия
Вместе с кровью блеснёт на песке.
 
 
Был Мигель и лихой, и удачливый,
Ус свой бакский любил теребить,
И, когда ещё только мы начали,
Он поклялся меня истребить…
 
 
Двое с крючьями, явно подосланы,
Маскируют железо в плюмаж.
Ничего, сосчитаем по осени
Гандикап заработанный наш…
 
 
Враг мой плащ распускает свой тоненький,
От которого пышет огнём,
И тогда я кошу под дальтоника —
К чёрту плащ, откровенье не в нём.
 
 
Тень Мигеля за малой мулетою,
Он теперь, как на выставке весь…
На неловкость невольную сетую,
И взлетает проклятый эфес…
 
 
Но каким-то мгновением ранее,
Чуть левее вильнув головой,
Принимаю железо буграми я…
Да, я ранен, но, вроде, живой…
 
 
Я копытом лежащего трогаю,
Бой горячий уже позади,
И оставил пол-левого рога я
В ненавистной Мигеля груди…
 

Этюды деда Мороза

 
Дух Севера сковал Неву,
И под влиянием природы
Стоят, уткнувшись в синеву,
Сиреневые теплоходы…
 
 
Лежат каналы в полный рост
Строками выверенных гранок,
И каждый петербургский мост
Гудит, как нотный полустанок…
 
 
По мановению зари
В дома не входит утро улиц,
Как будто бычьи пузыри
На окна снова к нам вернулись.
 
 
И не толпятся по углам
В надежде праздника разини,
И режет мир напополам
Дыханью неподвластный иней.
 
 
А по-над Охтою фантом
Скользит серебряною тенью —
За темя держится Ньютон,
Предвидя яблока паденье…
 

Марина ЕРМОШКИНА

Остужно-вьюжной снежной хронике

 
Остужно-вьюжной снежной хронике
Я предложу легко взамен
Зелёный сад на подоконнике,
Где пламенеет цикламен!
 
 
Насвистывают мирно в носики
Два лежебоки, два кота…
В лесу не сыщешь даже просеки,
А в доме ладном – красота!
 

Ты повинишься

 
Вино в буфете, по старинке…
Да разве плохо мы живём?
Давай с тобой, как на картинке,
Его по чашам разольём.
 
 
И жизнь легко переиначим,
И слёзы спрячем до зимы,
Поговорим о том, что значим
Вдали от пёстрой кутерьмы.
 
 
Ты повинишься, что влюбился,
Что «непорядок» с головой,
Что у неё… в пупочке пирсинг,
А ты, как мальчик, сам не свой.
 
 
Мне улыбнёшься старомодно
И тронешь поредевший чуб…
Да если сердце к чувствам годно,
Люби взахлёб, пока ты люб!
 
 
И рассмеёмся мы невольно,
Ведь ты влюблённый, знать, живой.
Пусть впереди темно и больно —
Ныряют в омут с головой.
 
 
Вино любви не на картинке
Горчит рябиновым огнём,
Давай, дружище, по старинке
Мы чаши доверху нальём.
 

Счастья часы

 
В жёлто-синий квадратик двора
Лист багряный слетит без труда.
Карнавальных дерев мишура
Закачается в чаше пруда.
 
 
Пёс безродный уткнётся в ладонь:
Мол, давай-ка с тобою дружить…
Вспыхнет клёна весёлый огонь,
То-то повод, чтоб попросту жить.
 
 
В жёлто-синий квадратик двора
Лист последний слетит без стыда.
Золотая качнётся пора
В малахитовой чаше пруда.
 
 
Мне на краешке этой красы
Тем двором и тебя закружить,
Пусть отмерены счастья часы,
Ни о чём мы не станем тужить!
 

На выставке импрессионистов

 
Лиловы так, что хочется потрогать
В кувшине на столе прованские ирисы,
Сияют золотом подсолнухи Ван Гога,
Густеет неба синь мазком Анри Матисса.
 
 
И «Завтрак на траве» Мане стремглав готовит…
Дега, устроившись удобно на паркете,
Палитрой голубой танцовщиц ловко ловит —
Прекрасных бабочек, порхающих в балете.
 
 
Моне спешит в поля к стогам и макам,
Миг бежевой зари на холст, как маг, вбирает,
Пьер Ренуар, ну просто франт во фраке,
Перед красавицею кисти растирает!..
 
 
Горбун Лотрек давно не столь несчастен,
И дамы в «Мулен Руж» чисты и непорочны…
Художник, как ты радостно причастен
К тому, что мир так живописно сочен!
 

Былое, словно сновиденье

 
Былое, словно сновиденье,
Нечётко смотрит на меня,
По-птичьи проступают тени
Всех тех, кого любила я.
 
 
О, вереница лиц неясных…
Вы – эхо отзвучавших лет,
Вы – звёзды, что давно угасли,
Но ваш ещё струится свет.
 
 
И я опять, пусть на мгновенье,
Вгляжусь в былого силуэт,
Там оживают милых тени,
Там не размыт ещё их след.
 

Параллельные миры

 
У тебя под окном Нева,
На фасаде —
              лепнины декор…
У неё —
              под окном трава,
На стекле —
                дождинок узор.
 
 
У тебя не вершки —
                             верхи,
Ты желаньям давно господин.
У неё —
                 по ночам стихи
Да иллюзий химерный дым.
 
 
У тебя —
             за банкетом банкет,
Жизнь сверкает театром мод…
У неё —
              лампы жёлтый свет
Да от бабки смешной комод.
 
 
Что ж ты плачешь,
                      как сучий сын,
Что же воешь, как серый зверь?
Ты —
               такой на округу один!
 
 
А она не открыла дверь!
 

Дождинок не стирая…

 
Плачет Петербург…
               Зачем он плачет?
Господи,
              ему бы жить иначе!
Триста лет текут из сизой хмари
Слёзы над усталыми домами.
 
 
С плоских щёк дождинок не стирая,
В небеса глядит он,
                         не мигая.
Плачет город мой…
                  Веками плачет!
Захочу —
            и станет всё иначе!
 
 
И своей любви к нему не скрою,
Заберусь на тучи,
                 как на кровлю,
Упрошу сердитое их племя,
Пусть оставят город,
                 хоть на время!
 
 
Вспыхнет свод майоликовой синью,
Брызнет солнце
                    долькой апельсина,
Птицы разольются вешним гвалтом…
О, каким мой Питер станет франтом!
 
 
Только плачет он…
                          Дождями плачет!
Не дано судьбы переиначить…
Триста лет текут из сизой хмари
Слёзы над усталыми домами.
 

Ирина ЖАРКОВА

Осенние миражи

 
Петербургская ночь заблудилась в туманах,
Где мерцающим светом горят фонари,
Здесь нетрудно поверить любому обману
И в счастливом обмане дожить до зари.
Но, дождливым рассветам и сумеркам рада,
Я ни в чём не посмею мой город винить —
Надо мною в аллеях старинного сада
Ветер кружит стихов серебристую нить.
И летят по ветвям разноцветные блики,
От шагов разбиваются луж витражи,
О любивших тебя – и простых, и великих,
Летний сад, ты мне тайны свои расскажи…
Здесь мелькают порою прошедшего тени —
Адъютантов, красавиц, и верных пажей
И поэтов, ступавших по этим ступеням.
Летний сад, я в плену у твоих миражей!
Оживают застывшие в камне сюжеты,
Осень вновь пишет золотом автопортрет.
Петербургская ночь окликает поэтов,
И струится в ночи вдохновения свет.
 

Васильевский остров

 
На Васильевский остров я смотрю из окна —
Стрелка, красные ростры, справа биржа видна.
Мой Васильевский остров – остров первой любви,
Не по отчеству – просто, вновь меня позови!
 
 
И на Малом проспекте, у знакомых ворот,
Через годы, поверьте, снова сердце замрёт.
Сколько раз на свиданье я спешила в тот сад…
А подальше – Смоленка: прадед с дедом лежат.
 
 
На Васильевский остров вновь судьба привела —
Ранним утром июльским сына здесь родила.
Здравствуй остров Васильев! Ты по жизни – родня,
Мы с тобою из сильных: ведь – Васильевна я!
 

Васильки России

Посвящается отцу – Карявину Василию Васильевичу

 
Имя деда и отца – Василий,
И отчасти, может, потому,
Полевые васильки России
Так созвучны сердцу моему.
 
 
И глядеть, и век не наглядеться
Мне на это поле за рекой,
Где, смеясь, бежит навстречу детство,
Машет мне мальчишеской рукой.
 
 
И пока живу на белом свете,
Помню это поле в васильках,
Где за день набегавшись, как ветер,
Плыл куда-то в васильковых снах.
 
 
Красоту ценили наши предки,
Или было больше васильков,
Только имя это стало редким,
Что пришло из глубины веков.
 
 
И хоть нынче стали мы другими,
Но синеет небо надо мной,
Сбереги, Россия, это имя,
Это поле над родной рекой!
 

Валерий ЖИДКОВ

Во дворе подгулявшая вьюга

 
Во дворе подгулявшая вьюга
Не устала плясать гопака.
Навестить не могу нынче друга,
Как у нас говорят, без звонка.
 
 
Лишь ступи на большак – непогода
Встретит, как с кистенём злобный тать.
А три цифры подъездного кода
Память больше не в силах держать.
 
 
Налицо, к сожаленью, потери.
Ставя чайник на «медленный» газ,
Про замки и железные двери
Скромно я промолчу в этот раз.
 
 
В добром здравии, памяти, силе,
Не ершист, не злоблив, не колюч…
Я из той, из барачной России,
Где у двери под ковриком ключ.
 

Берёзы на передовой

 
Глаза комбата застилают слёзы
От чувства незаглаженной вины
За то, что на передовой берёзы
С ним разделяют тяготы войны.
 
 
Вспотевший лоб, как над задачкой, морща,
Ракетой в небо чёрное паля,
Он твёрдо знал – берёзовая роща
Обителью была для соловья.
 
 
Ничто для мины на земле не свято,
Подумал он, дурную мысль гоня,
Берёзки здесь, как сёстры медсанбата,
Почти у самой линии огня.
 
 
И у бойцов опять теплеют лица,
Меняют облик грубые черты,
Когда лоскут «берёзового ситца»
Они им рвут на свежие бинты.
 
 
Бинты на раны наложив с любовью,
От пуль закрыть готовые уже,
И, истекая соком, словно кровью,
Стоят, как на последнем рубеже.
 

Целуйте руки матерей

 
В рассвете юности своей,
Мальчишки, мудрые мужчины,
Целуйте руки матерей
В прожилках синих и морщинах.
 
 
И не стесняйтесь целовать
Ладони, пальчики, запястья.
Что возле вас хлопочет мать —
Неописуемое счастье.
 
 
Но разве дело за борщом
Домашним, к завтраку – в оладьях…
Кто так на свете вас ещё
По голове седой погладит?
 
 
Себя так строго не суди
За эту под глазами слякоть,
Но нам на чьей ещё груди,
Как в детстве, жалобно поплакать?
 
 
Вы на глазах родных детей
Неловко, трепетно, солидно
Целуйте руки матерей,
А им за вас не будет стыдно.
 

Николай ЗАЗУЛИН

Для них я – близкий и земляк

 
Для них я – близкий и земляк.
Здесь помнят всё о жизни нашей.
И только издали ветряк
Руками мне уже не машет.
Иду я полем вдоль межи,
А мне колосья бьют поклоны.
И мысли, быстрые стрижи,
Летят, прошедшее затронув.
И вдруг тоски скользнула боль:
Не я ваш сеятель-хранитель,
Кто познавал здесь пота соль,
Я – созерцающий любитель,
От вас сбежавший сельский житель.
Живу в далёкой стороне,
Не скоро снова я приеду.
Не мне вы кланяйтесь, не мне,
Вы низко поклонитесь деду:
Он вас и сеял, и растил,
Ухаживая по-отцовски.
Я вас случайно посетил —
Пришёл, ушёл, как гость московский.