Текст книги "Личностный потенциал. Структура и диагностика"

Штаудингер с соавторами попыталась проанализировать отдельно личную мудрость, связанную с пониманием самого себя, и выяснила, что она хорошо коррелирует с такими мерами личностной зрелости, как шкалы личностного роста и целей в жизни по опроснику психологического благополучия К. Рифф, а также с общим уровнем личностного развития по Вашингтонскому тесту неоконченных предложений Дж. Лёвинджер, а также с ценностями благополучия других и ценностями личностного развития (ibid., p. 209). Они предполагают, что в числе таких предикторов личной зрелости и зрелого Я должны быть, в частности, средний уровень самооценки, внутренняя сложность, интеграция личности и ценностные ориентации, упомянутые выше. Предварительные данные лишь частично подтверждают эти предположения.

Саморегуляторную функцию мудрости отражает ее связь с функцией избирательной оптимизации с компенсацией. Избирательная оптимизация с компенсацией (ИОК) – это определенная прагматическая жизненная стратегия, направленная на то, как строить отношения с миром в аспекте достижения целей. В специальной работе (Baltes, Freund, 2003) было показано, что соотношения избирательной оптимизации с компенсацией и мудрости – отношения взаимодополнения: мудрость определяет желательные цели и средства, система избирательной оптимизации с компенсацией – ансамбль поведенческих стратегий, который показывает наиболее эффективный способ достижения целей и нахождения средств, оптимальные практические способы реализации мудрости. В частности, модель ИОК описывает человеческое поведение как систему, включающую в себя цель, преследование цели и достижение цели с опорой на три процесса: селекцию, оптимизацию и компенсацию. Селекция – это избирательность по отношению к целям. Она коррелирует с позитивным развитием и с чувством благополучия и процветания. Оптимизация связана прежде всего с формированием, усвоением и присвоением средств, которые используются для достижения целей, это техника достижения цели. В числе моментов, относящихся к оптимизации, указывается мониторинг, то есть обратная связь, отслеживание расхождений между актуальным и желаемым положением дел. К оптимизации относится также практика, упражнения, которые позволяют совершенствовать определенные навыки. Третий компонент модели ИОК, компенсация, связана с изменением целей в тех случаях, когда возникают проблемы, что-то не получается. Компенсация предполагает изменение тактики, способа преодоления неблагоприятных моментов без изменения целей. Таким образом, система ИОК является дополняющей по отношению к мудрости, которая в этом контексте рассматривается как инструмент саморегуляции, как метаэвристика для нахождения решения проблем. Данные подтверждают, что мудрость создает определенные когнитивные и мотивационные основания, которые позволяют достигать психологического благополучия, она обеспечивает более высокий уровень когнитивных и поведенческих представлений, картину мира и картину ситуации, в которой могут быть разработаны стратегии и цели, касающиеся как хода, так и смысла жизни. Модель ИОК рассматривает дальнейшее более детализированное развитие этой метаэвристики, и вместе они образуют цельную, гармоничную систему, дополняя друг друга.

Философ С. Райан дает определение мудрого человека в четырех простых тезисах (Ryan, 1996 – цит. по Kunzmann, 2004, p. 511). Человек мудр, если:

• Он является свободным субъектом.

• Он знает, как жить хорошо.

• Он живет хорошо.

• То, что он живет хорошо, является следствием его знания, как жить хорошо.

Эта схема говорит о том, что мудрость выполняет, главным образом, функцию саморегуляции, помогая нам жить хорошо через фактическое знание, что такое жить хорошо, и процедурное знание, как этого достичь. Конечно, хорошая жизнь не включает только личную самореализацию и счастье, понятие мудрости обязательно включает в себя благополучие других. Есть данные разных авторов, говорящие о том, что люди, определенные как мудрые, в частности, отличаются большим интересом и вниманием к благополучию других людей, а не только к своему собственному (Orwell, Perlmutter, 1990). Мудрость, по сути, преодолевает дихотомию эгоизм – альтруизм, хотя эмпирических подтверждений этого пока нет.

Саморегуляционный аспект мудрости выдвигает на первое место А.А. Файзуллаев, выделяя четыре компонента мудрости: ум (способность рассуждения), знания, жизненный опыт и самообладание (самоуправление и саморегуляцию) (Файзуллаев, 1987, с. 97). На первый план регулятивный аспект проблемы выходит при рассмотрении проблемы самоосуществления мудрости. На основании анализа теоретических взглядов на мудрость, а также собственного профессионального опыта, А.А. Файзуллаев выделяет ряд эвристических принципов мудрого отношения к жизни, реализация которых способствует тому, чтобы индивид по-настоящему стал субъектом своей жизнедеятельности. Многие из сформулированных им эвристических принципов и способностей перекликаются с представлениями, выработанными и эмпирически проверенными в зарубежных исследованиях.

• Умение отличать главное от второстепенного.

• Внутреннее спокойствие.

• Эмоциональная зрелость и устойчивость.

• Знание меры воздействия на события.

• Умение подходить к проблеме с разных точек зрения.

• Готовность к любым неожиданным событиям.

• Восприятие действительности такой, какая она есть.

• Стремление к выходу за рамки проблемной ситуации.

• Наблюдательность.

• Дальновидность.

• Стремление понять других.

• Умение извлекать позитивный опыт из всего происходящего.

Обобщая сказанное, А.А. Файзуллаев отмечает, что «выработка в человеке отмеченных принципов одновременно означает и совершенствование механизмов его мотивационной саморегуляции, и наоборот, умение проводить соответствующую саморегуляцию будет способствовать мудрому отношению к жизни» (Файзуллаев, 1987, с. 104).

Новый виток осмысления феномена мудрости в контексте сегодняшних проблем и личностного потенциала требует прежде всего уточнения одного из ключевых для определения мудрости понятий – понятия опыта, которое весьма активно используется в том числе и в академических работах, не имея четкого однозначного определения.

Опыт – это не просто знания, не просто информация. Не вся информация, которую человек получает и перерабатывает, становится опытом. Опыт – это продукт переработки информации через соотнесение ее с его собственной жизнью. Мудрость относится к опыту так же, как интеллект относится к знаниям.

Далеко не все из того, что случается с человеком в жизни, становится его жизненным опытом – бóльшая часть не становится. Возникает «дурное повторение», которое М.К. Мамардашвили (1995; 1997) описывал как непрожитую жизнь, потерянное время. Неизвлечение опыта из произошедших событий и есть потерянное время, упущенная возможность и необходимость изменения. Если события не изменили человека, он не извлек из них опыт и обречен повторно наступать на те же грабли.

Извлечение опыта не связано с количеством событий, в которые индивид погружен или стремится себя погрузить: известно, что тяга к острым ощущениям сигнализирует о психологическом неблагополучии. В дефиците оказываются не сами ощущения, а их переработка. Эмоциональная бедность и пустота – не в жизни, а в головах. И. Кант жил во внешне бедной и однообразной среде, но интенсивно перерабатывая свои впечатления, он извлекал из однообразного течения своей жизни очень много. Положение о решающей роли переработки опыта подкрепляется многолетней практической работой автора по проведению жизнетворческих мастерских, работа которых нацелена на обучение переработке жизненного опыта, на выработку навыков извлечения из материала жизни ее смыслового содержания. По-видимому, именно с этим и связана мудрость как способность к качественной переработке жизни в опыт.

В приведенных выше теоретических моделях и эмпирических данных содержатся основные ключевые моменты, необходимые для понимания психологической сути феномена мудрости. Одна из эвристик связана с расширением контекстов понимания собственной жизни и других явлений, одним из направлений которого служит, в частности, преодоление эгоцентризма, а также культуроцентризма и этноцентризма. Этическое измерение также расширяет контекст, вводя в него интересы других людей.

Следует, однако, отметить еще одну особенность мудрости, лишь частично отраженную в модели Берлинской парадигмы. Интеллект, креативность, компетентность и другие способности прагматического толка говорят о том, как мы что-то делаем, но не ставится вопрос, что мы делаем и зачем. Они относятся к средствам решения задач, которые выступают как заданные. Очень успешное решение задач не требует мудрости. В отличие от них, мудрость выходит за пределы заданного и заставляет проблематизировать сами цели, их основания, а не их решение. Мудрость иллюстрирует высший уровень интеллектуальной активности, обнаружившийся в исследованиях Д.Б. Богоявленской (2002), – выход испытуемого за рамки поставленной задачи. Решив заданную задачу, он начинает самостоятельно расширять контексты, осуществлять рефлексию самих границ постановки задачи и выходить за эти границы. В этом мы усматриваем движение к мудрости, которая соотносится больше не со способами действия, а с целеполаганием.

Говоря о соотношении мудрости с личностным развитием, следует подчеркнуть, что она релевантна не самому личностному росту как естественному разворачиванию имеющихся потенциалов, а личностной зрелости, которую мы в свое время охарактеризовали как опосредствование личностного роста (Леонтьев, 2001), овладение не только собственным поведением, но и собственным развитием через рефлексивное отношение к самому себе.

Именно поэтому мудрость оказывается тесно связана с понятием саморегуляции в ее широком понимании. Мудрость как механизм саморегуляции связана с осознанием, рефлексией границ, контекстов и с рефлексией относительности многих вещей, а также с балансом мировоззрения и убеждений, с одной стороны, и опыта, с другой. Часто то, к чему мы привыкли – наши убеждения, ценности, мировоззрение, – входят в столкновение с реальными событиями и переживаниями (см. Леонтьев, 2008). Одни люди разрешают этот конфликт, обесценивая и вытесняя тот опыт, который противоречит устоявшейся картине мира. Другие разрешают его тем, что они постоянно меняют и перестраивают свои убеждения под конъюнктурные задачи текущего момента, лишая их какой-либо априорной значимости. И то, и другое – крайности, которые нуждаются в балансе, а мудрость и создает этот баланс.

Сбалансированы должны быть и интерес к себе и другим, ведь нам заповедано любить ближнего как самого себя, но не больше. Многие, ошибочно поняв эту заповедь и не любя самих себя, пытаются продемонстрировать любовь к своему ближнему, и это у них получается очень плохо, потому что нельзя любить другого, не любя самого себя.

Еще один необходимый баланс мудрой жизни – баланс истины и отношений. Одна крайность: «Нет ничего важнее истины, ради нее никого не пожалею». Другая крайность: «Своему можно простить все, чужому – ничего». Необходим баланс, компромисс между этими крайностями, но общего решения не существует, оно может быть только индивидуальным. Можно вспомнить и про баланс настоящего и будущего (жить сегодняшним днем и получать положительные эмоции или жить будущим, собирать зернышки на зиму), и целый ряд других дилемм, которые не имеют общего однозначного решения и бросают вызов мудрости бьющегося над ними индивида. В жизни людей много таких ложных дихотомий, которые требуют преодоления, а оно возможно только на пути обретения мудрости.

В заключение подчеркнем, что мудрость – это не столько состояние, сколько траектория развития, путь. Не существует мудрости как некоего состояния, факта. Она существует всегда как некая возможность, как вектор, как движение. «От всех достигнутых вершинных образований личности мудрость отличается <…> присущей ей способностью к непрерывному росту, развитию, образованию новых способов осуществления жизни» (Анцыферова, 2006, с. 415). Осознавая, что он мудр, человек перестает быть мудрым: невозможно быть мудрым, осознавая себя таковым. Мудрость может существовать только как возможность, как шанс, использование которого зависит в том числе и от личного выбора каждого.

Анцыферова Л.И. Развитие личности и проблемы геронтопсихологии. 2-е изд., испр. и доп. М.: Изд-во ИП РАН, 2006.

Богоявленская Д.Б. Психология творческих способностей. М.: Академия, 2002.

Леонтьев Д.А. Личностная зрелость как опосредствование личностного роста // Культурно-историческая психология развития / Под ред. И.А. Петуховой. М.: Смысл, 2001. С. 154–161.

Леонтьев Д.А. Мировоззрение и бытие-в-мире как основания регуляции // Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия. 2008. № 2 (13). С. 72–77.

Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). М.: Ad Marginem, 1995.

Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. М.: РХГИ, 1997.

Файзуллаев А.А. Мотивационная саморегуляция личности. Ташкент: ФАН, 1987.

Эммонс Р. Психология высших устремлений: мотивация и духовность личности. М.: Смысл, 2004.

Baltes P., Freund A. The intermarriage of wisdom and selective optimization with compensation: two meta-heuristics guiding the conduct of life // Flourishing: positive psychology and the life well-lived / C.M. Keyes, J. Haidt (Eds.). Washington (DC): American Psychological Association, 2003. P. 249–274.

Baltes P., Kunzmann U. Wisdom // The Psychologist. 2003. Vol. 16. № 3. P. 131–133.

Baltes P., Staudinger U. The search for a psychology of wisdom // Current Directions in Psychological Science. Vol. 2. 1993. № 3. P. 75–80.

Csikszentmihalyi M., Nakamura J. The role of emotions in the development of wisdom // A Handbook of Wisdom: Psychological Perspectives / R.J. Sternberg, J. Jordan (Eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 2005. P. 220–242.

Csikszentmihalyi M., Rathunde K. The psychology of wisdom: an evolutionary interpretation // Wisdom: Its nature, origins, and development / R.J. Sternberg (Ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1990. P. 25–51.

Kunzmann U. Approaches to a good life: The Emotional-Motivational Side to Wisdom // Positive Psychology in Practice / P. Alex Linley, S. Joseph (Eds.). London: Wiley, 2004. P. 504–517.

Kunzmann U., Baltes P. The psychology of wisdom: theoretical and empirical challenges // A Handbook of Wisdom: Psychological Perspectives / R.J. Sternberg, J. Jordan (Eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 2005. P. 110–135.

Orwell L., Perlmutter M. The study of wise persons: integrating a personality perspective // Wisdom: Its nature, origins, and development / R.J. Sternberg (Ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1990. P. 160–177.

Peterson C., Seligman M.E.P. Character Strengths and Virtues: A Handbook and Classification. N.Y.: Oxford University Press, 2004.

Ryan S. Wisdom // Knowledge, teaching, and wisdom / K. Lehrer, B.J. Lum, B.A. Slichta, N.D. Smith (Eds.). Dordrecht: Walter Kluvers, 1996. P. 233–242.

Staudinger U., Doerner J., Mickler C. Wisdom and personality // A Handbook of Wisdom: Psychological Perspectives / R.J. Sternberg, J. Jordan (Eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 2005. P. 191–219.

Staudinger U., Leipold B. The assessment of wisdom-related performance // The Handbook of Positive Psychology assessment / S.J. Lopez, C.R. Snyder (Eds.). Washington (DC): American Psychological Association, 2002. P. 171–184.

Staudinger U., Pasupathi M. Correlates of wisdom-related performance in adolescence and adulthood: age-graded differences in «paths» toward desirable development // Journal of Research on Adolescence. 2003. Vol. 13. № 3. P. 239–268.

Sternberg R. Wisdom, intelligence and creativity synthesized. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.

Личностный потенциал как потенциал саморегуляции
Д.А. Леонтьев

Теоретические и отчасти эмпирические исследования, выполненные за последние годы, позволяют рассматривать проблему личностного потенциала как проблему потенциала саморегуляции.

Любая система, как неорганическая, так и органическая, как пассивная, так и целеустремленная, взаимодействует с окружающей средой – даже капля камень точит. Регуляция означает приспособительное изменение параметров функционирования системы в зависимости от изменения значимых параметров окружающей среды. Понятия регуляции и саморегуляции применительно к любой динамической системе или процессу означают управление их параметрами в соответствии с заданными критериями; это управление осуществляется на основе регулярно поступающей в реальном времени информации о текущих параметрах как самой системы, так и окружения, с которым система взаимодействует. Таким образом, именно в понятии регуляции такие функции, как поддержание стабильности, самосохранение системы, с одной стороны, и адаптация системы к внешним условиям – с другой, оказываются объединены, выступают как две тесно взаимосвязанные стороны единого процесса.

Контур регуляции включает в себя пять основных элементов: (1) сам процесс, который регулируется, (2) заданные критерии, которым должен соответствовать этот процесс, (3) механизм обратной связи – поступления информации об актуальном состоянии процесса, (4) механизм сличения текущего состояния с заданным критерием, выявления наличия расхождений и определения степени этих расхождений и (5) управляющее воздействие на процесс с целью максимально восстановить соответствие критерию. О регуляции речь идет тогда, когда источник управляющего воздействия находится вне самого процесса, например, когда учитель или родитель наказывает ребенка за невыученные уроки или когда оператор, наблюдающий за положением стрелки, нажимает на кнопку, когда стрелка отклоняется. С саморегуляцией мы имеем дело, когда система регулирует сама себя, реагируя на отклонение процесса от заданных параметров (таковы, например, процесс выделения желудочного сока в зависимости от наполнения желудка или саморегулируемый технологический процесс, где оператор заменен контролером, вмешательство которого требуется только в экстренных, «внештатных» случаях).

Появление понятий регуляции и саморегуляции в западной психологии тесно связано с развитием в 1950–1960-х гг. кибернетики, прежде всего с работами Н. Винера и У.Р. Эшби, и общей теории систем Л. фон Берталанфи. Одной из первых психологических моделей регуляции поведения стала необихевиористская модель Т – О – Т – Е Дж. Миллера, Ю. Галантера и К. Прибрама (1964). В нашей стране идеи системной регуляции активности на основе обратных связей не менее интенсивно развивались еще раньше в физиологии и физиологической психологии, начиная от И.М. Сеченова, И.П. Павлова, А.А. Ухтомского и Н.Н. Ланге, и вершинами их развития стали физиология активности Н.А. Бернштейна и теория функциональной системы П.К. Анохина. Развитие идей регуляции и саморегуляции в общей психологии шло в нашей стране и на Западе параллельно, причем взаимовлияния, насколько можно судить по ссылкам, крайне незначительны. Не только соответствующие работы советских и российских авторов практически неизвестны на Западе, но и основные теории и исследования саморегуляции в современной западной психологии (в частности, теории Ч. Карвера и М. Шейера, Э. Деси и Р. Райана, Ю. Куля) практически не находят отражения в российских публикациях по проблемам регуляции и саморегуляции.

В отечественной психологии идеи саморегуляции начали проникать в частные исследования уже в 1960-е гг., а в 1970-е гг. они стали облекаться в форму развернутых рабочих моделей в русле разных подходов. Так, одним из первых рассматривал эту проблему в контексте изучения решения задач Ю.Н. Кулюткин, завершив свою монографию тезисом: «Развивать мышление – это в первую очередь формировать те регуляторные системы, которые определяют способы действия все более высокого уровня и выраженного индивидуального своеобразия» (Кулюткин, 1970, с. 221). А уже в монографии М.А. Котика дается весьма тщательное описание саморегуляции напряженной деятельности летчика, в котором сочетаются строгие теоретические модели, богатая феноменология и разнообразные экспериментальные данные, полученные автором. Рассматривая человека как саморегулируемую систему, он подчеркивает антиэнтропийный характер таких живых систем, формулируя в качестве ведущего принципа их саморегуляции «принцип активного развития их организации на основе регулярного воспроизведения маловероятных состояний системы, осуществляемого на базе энергии, извлекаемой из внешней среды» (Котик, 1974, с. 32). М.А. Котик подчеркивает связь между энергетическими и информационными процессами, а также смыслами и значащими переживаниями, которые играют в процессе саморегуляции ключевую роль. В целом ряде эмпирических исследований он устанавливает взаимосвязи между сложностью задач, их значимостью, регуляторными реакциями (выражающимися, в частности, во включении активации того или иного типа и дозировании ее уровня) и индивидуально-типологическими признаками испытуемых. Еще одним проявлением саморегуляции служит выработка индивидуального стиля (там же, с. 118–126). Позднее М.А. Котик представил более обобщенную картину саморегуляции предметного действия (Котик, 1981, с. 171–201).

В последние три-четыре десятилетия проблематика регуляции и саморегуляции получила интенсивное развитие в русле отечественного деятельностного подхода. Как известно, любая теория, подход или парадигма проходит разные этапы и по мере развития неизбежно смещаются их акценты, происходит сдвиг центра тяжести теоретических и экспериментальных исследований с одних проблем и понятий на другие. В 1930–1950-е гг. в центре внимания культурно-исторической психологии и теории деятельности было соотношение деятельности и сознания, вопросы порождения сознания и психической реальности вообще в процессе деятельности, проблемы детской и педагогической психологии. В 1950–1970-е гг. акцент сместился на соотношение деятельность – действие – операция, на вопросы структуры и актуалгенеза деятельности, механизмов ее реализации. Центральными стали вопросы общей психологии, психологии труда и инженерной психологии. С конца 1970-х гг. произошел новый сдвиг акцентов – на соотношение личность – деятельность, на вопросы регуляции и саморегуляции деятельности, на проблематику психологии личности и клинической психологии.

Первой, с присущей ей исключительной проницательностью, это уловила и концептуально оформила Б.В. Зейгарник, опубликовавшая в 1981 г. статью «Опосредствование и саморегуляция в норме и патологии», где она характеризовала эти два понятия как ключевые (Зейгарник, 1981; см. также Зейгарник, Холмогорова, Мазур, 1989). Понятие саморегуляции, выступившее в этих работах как центральное и задавшее ориентир для деятельностного подхода на ближайшие десятилетия, явилось дальнейшим развитием исследований закономерностей и механизмов регуляции деятельности в процессе ее разворачивания и протекания, развернувшихся в 1970–1980-е гг. К ним относились в первую очередь исследования волевой регуляции (В.А. Иванников) и исследования смысловой регуляции и смысловой сферы личности (А.Г. Асмолов, Б.С. Братусь, Ф.Е. Василюк, Д.А. Леонтьев, Е.Е. Насиновская, В.В. Столин, Е.В. Субботский), а также многолетний цикл исследований мыслительной деятельности и целеобразования (О.К. Тихомиров, И.А. Васильев и др.), в котором интенсивно развивались регуляторные по своей сути модели, хотя чаще всего без использования самого термина «регуляция». На общетеоретической основе теории деятельности строил свои рабочие модели и М.А. Котик (1974, 1981).

Упомянутые исследования, однако, практически не затрагивали проблему личности, которая сводилась тогда к структуре мотивов, смысловых установок или смысловых образований; именно они и выступали в этих исследованиях как реальная регулирующая инстанция. Для понимания истинного соотношения между личностью как субъектом жизни, с одной стороны, и деятельностью, оснащенной многообразными механизмами ее регуляции, с другой, необходимо было ввести и концептуально осмыслить некоторую дистанцию между личностью и деятельностью, которая позволяла бы рассматривать личность не только как «момент деятельности» (Леонтьев А.Н., 2004), но и как ее истинного субъекта, обладающего немалой степенью свободы по отношению к ней. Эту дистанцию Б.В. Зейгарник ввела с помощью понятия опосредствования, которое позволило ей сделать решительный переход от парадигмы регуляции деятельности к парадигме саморегуляции, субъектом которой выступает личность во всей своей целостности и нарушения которой отражают патологию личности, а не только деятельности.

В этом же направлении – к пониманию ключевой роли процессов регуляции и саморегуляции – развивалась и мировая психология личности и мотивации. В частности, в психологии мотивации интерес все больше смещался от потребностей и внутренних источников, движущих сил человека к гибкому управлению самим процессом активности (см. Леонтьев Д.А., 2002б). Если в первой половине ХХ в. поведение человека рассматривалось в рамках метафоры бильярдного шара, который, получив удар, катится в заданном направлении, то во второй его половине фокус внимания сместился на то, как управляются текущие процессы активности и что на них влияет. В психологии личности также произошел переход от понимания личности как устойчивой структуры к представлению о гибкой структуре, находящейся в постоянном взаимодействии с окружающим миром (вспомним известную идею Г. Олпорта о личности как открытой системе (Олпорт, 2001) и вытекающие из нее следствия). В результате сегодня общепризнано, что деятельность определяется не личностью или ситуацией самими по себе, а многогранными и нелинейными процессами их взаимодействия. В 1980-е гг. С. Мадди выделил две основные тенденции развития психологии личности: первая заключается в растущем внимании к роли когнитивных факторов в личности, а вторая – в смещении внимания на процессы взаимодействия личности и ситуации и больший учет особенностей ситуации (Maddi, 1984). К схожим выводам приходит и Х. Хекхаузен (1986), различавший 4 последовательно формировавшихся взгляда на причинные механизмы поведения. Поэтому не случайно, что понятия регуляции и саморегуляции занимают в психологии все большее место.