Текст книги "Личностный потенциал. Структура и диагностика"

Чтобы выяснить, как влияет религиозная принадлежность на выраженность оптимизма, Ш. Сейти и М. Селигман оценивали АС у 623 представителей девяти основных религий, распространенных в США (Sethi, Seligman, 1993). Эти религии были подразделены на три подгруппы. Первую подгруппу составили ортодоксальные фундаменталисты: ортодоксальный иудаизм, кальвинизм и ислам. Их фундаментализм состоит в том, что они отличаются достаточно буквальным пониманием религиозных текстов и множеством ежедневных правил поведения, накладываемых на верующих.

Во вторую группу вошли четыре «умеренные» религии: консервативный иудаизм, католицизм, лютеранство и методисты. Их представители отличаются более либеральными взглядами, тратя меньше времени на религиозную активность и принимая на себя меньше обязательств религиозного характера. Третья группа состояла из двух так называемых либеральных религий: унитаризма и реформированного иудаизма. По мнению авторов исследования, в этих религиозных направлениях наиболее активно поддерживается индивидуальность, толерантность и скептицизм, ее члены могут свободно решать, насколько они верят в религиозные догматы. Сама вера в Бога, например, не является необходимой для того, чтобы практиковать унитаризм или реформированный иудаизм.

Было обнаружено, что люди, исповедовавшие религии, включенные в первую подгруппу, были значительно более оптимистичными, чем участники, исповедовавшие религии из третьей (либеральной) подгруппы (F(2,593)=14,82, p<0,0001), при этом оптимизм представителей второй подгруппы находился посередине. Интересно, что это касалось и объяснения позитивных и объяснения негативных событий, хотя различия в интерпретации позитивных событий у приверженцев различных религиозных групп были более выраженными.

Кроме того, с помощью методики CAVE исследователи проанализировали материалы, которые слышат и читают представители различных религий – проповеди, литургии. Анализировались фразы, которые содержали выражения каузального характера, такие как «потому что», «так как» или «как результат того что». Отрывки из разных документов были случайным образом перемешаны и розданы тренированным экспертам, незнакомым с источником материалов. Материалы оценивались с точки зрения интернальности, стабильности и глобальности анализировавшихся объяснений. Результаты данного анализа показали, что больший оптимизм, обнаруженный у представителей фундаменталистских религий, соотносится с большими надеждами, которые предлагают их религии. Фундаменталистская религиозная служба содержала в себе больше оптимизма, чем либеральные службы, при этом службы умеренных религиозных течений находились между ними (F(2,93)=25,81, p<0,00001) (Sethi, Seligman, 1993).

По-видимому, АС может также отличаться у представителей разных культур и в разные исторические эпохи. В пользу существования кросс-культурных различий в АС свидетельствуют данные о разной выраженности ошибки позитивности у представителей разных культур. В частности, результаты метаанализа показали, что представители азиатских культур обнаруживают менее выраженную ошибку позитивности (d=0,40), то есть склонность к более внутренним, стабильным и глобальным атрибуциям в случае объяснения позитивных событий, чем в случае объяснения негативных, чем жители США (d=1,05) и европейцы (d=0,70) (Mezulis, Abramson, Hyde, Hankin, 2004).

Габриэла Оттинген провела интересное исследование объяснительного стиля у западных и восточных немцев до объединения ГДР и ФРГ. Она подвергла анализу материалы трех западноберлинских и трех восточноберлинских спортивных газет в период Зимней Олимпиады 1984 года, всего 381 цитату с объяснениями спортивных успехов и неудач. Оттинген обнаружила, что заявления восточных немцев были значительно пессимистичнее, чем западных. Интересно, что восточные немцы прекрасно выступили на олимпиаде, выиграв 24 медали (западные немцы – всего четыре), кроме того, все их газеты были государственными, что могло быть хорошим аргументом в пользу оптимизма, однако, этого не произошло (Oettingen, 1995).

Возможно, что эти данные отражают надежды и ожидания, испытываемые людьми, проживающими в условиях двух разных политических систем. В пользу данного объяснения свидетельствуют также наблюдения за поведением рабочих их двух стран. Наблюдения в барах, расположенных в промышленных районах Западного и Восточного Берлина, подтвердили пессимистичность восточных немцев. У посетителей баров подсчитывались разные поведенческие проявления, по которым можно судить о депрессивных состояниях: улыбки, смех, позы, энергичные движения руками, а также мелкие движения типа кусания ногтей. Оказалось, что рабочие из Восточного Берлина значимо чаще демонстрировали поведение депрессивного характера. Например, они реже смеялись и улыбались (p<0,002), реже сидели или стояли выпрямившись (p<0,001), и реже были повернуты лицом к другим людям (p<0,001) (см. Zullow, Oettingen, Peterson, Seligman, 1988).

Данные о выраженности пессимистичного мышления у жителей бывшей ГДР нашли подтверждение и в широкомасштабном исследовании представлений о контроле учебной деятельности, проведенном с учащимися школ (2–6 классы) из Восточного Берлина, Западного Берлина, Москвы и Лос-Анджелеса. Оказалось, что представления школьников из Восточного Берлина о владении средствами достижения успеха в учебной деятельности и контролируемости своих школьных успехов и неудач отличались наибольшей пессимистичностью и беспомощностью (Oettingen, Little, Lindenberger et al., 1994).

Большинство исследований атрибутивного стиля были проведены на американских выборках. Интересно, что для них характерна максимальная асимметрия в объяснении позитивных и негативных событий. Она проявляется в склонности предлагать более внутренние, стабильные и глобальные объяснения в случае объяснения хороших событий и менее внутренние, стабильные и глобальные в случае объяснения плохих. Минимальная выраженность этого расхождения наблюдается у японцев (см. Mezulis, Abramson, Hyde, Hankin, 2004). Исследования, проведенные на английских, датских, российских, финских и других выборках, свидетельствуют о значимых кросс-культурных различиях в выраженности атрибутивного стиля и его коррелятах (см. Гордеева, 2007).

Исследования оптимистического мышления имеют особую актуальность и перспективы в России. По данным самых разных исследований, россияне показывают достаточно низкие показатели психического здоровья, удовлетворенности жизнью, счастья, преобладание негативного аффекта над позитивным, высокие показатели депрессии, тревожности и агрессивности (Аракелов, 2006; Джидарьян, 2001; Diener, Lucas, Scollon, 2006; Ryan, Little, Sheldon et al., 1999). В широкомасштабном кросс-культурном исследовании психологического благополучия и счастья, проведенном под руководством Э. Динера (в котором приняла участие 41 страна), российская выборка занимает предпоследнее место по удовлетворенности жизнью и по соотношению позитивных и негативных эмоций (Diener, Lucas, Scollon, 2006; а также см. Селигман, 2006).

Ряд исследований непосредственно подтверждает точку зрения о пессимистичности россиян (см. Муздыбаев, 2003; Тер-Минасова, 2004; Balatsky, Diener, 1993; Brief, Comrey, 1993; Kassinove, Eckhardt, 1994). В исследовании предпринимателей, ученых, рабочих и пенсионеров большая часть российского общества была оценена как пессимистически настроенная (Абульханова, Енакаева, 1996).

Однако есть данные, свидетельствующие об определенном оптимизме некоторых сторон русской культуры. Например, ряд исследователей полагает, что русские склонны пессимистично оценивать лишь настоящее, для них типична неудовлетворенность существующим положением дел (Стефаненко, 2004). И.А. Джидарьян, исследовавшая счастье и удовлетворенность жизнью в российском обществе, приходит к выводу, что надежды и мечты о благополучном и счастливом будущем, устремленность в завтрашний день являются одной из наиболее ярких и глубоко укорененных черт русского народа (Джидарьян, 1997). Исследование анализа лексических групп русского языка также позволяет заключить, что для его носителей характерен оптимизм в прогнозе будущего, связанный с верой в то, что негативные события обойдут их стороной, что отражается в непереводимом на многие языки словечке «обойдется» (Голованиевская, 1997).

Здесь уместно отметить, что у населения России наблюдаются также специфические гендерные различия в продолжительности жизни, уровне самоубийств и гибели от несчастных случаев, – средняя продолжительность жизни мужчин составляет 59 лет, женщин 73 года, мужчины также лидируют по уровню самоубийств и гибели от несчастных случаев. Эти различия нельзя объяснить генетикой, низким уровнем медицинского обслуживания и бедностью населения, за ними кроются различные психологические факторы: гендерные различия в оптимизме, конструктивности стиля мышления, стиле реагирования на неудачи и копинг-стратегиях. Недавние психологические исследования на российских выборках подтверждают данное предположение. Так, было выявлено, что российские женщины обнаруживают более высокий уровень диспозиционного оптимизма и более оптимистичный атрибутивный стиль (Гордеева, Осин, Шевяхова, 2009; Муздыбаев, 2003), что хорошо согласуется с тем, что они чувствуют себя более счастливыми и удовлетворенными жизнью, чем мужчины (Джидарьян, 2001). Интересно, что, по полученным нами данным, гендерные различия в оптимистическом мышлении отсутствуют у подростков-старшеклассников, но появляются уже в возрасте ранней взрослости (Гордеева, Осин, Шевяхова, 2009).

По зарубежным данным гендерные различия в оптимизме отсутствуют (Peterson, 2000). Мы полагаем, что исследования оптимизма как способности конструктивно мыслить, объясняя себе сложные жизненные ситуации, могут внести ценный вклад в понимание этих различий у россиян и помочь их эффективно скорректировать.

Исследования близнецовым методом показывают, что оптимизм (оптимистический АС) может передаваться по наследству (детерминирован генетическими факторами), при этом вклад генотипа по разным данным варьирует от 15 до 50 % (Schulman, Keith, Seligman, 1993). Существуют также данные, подтверждающие стабильность оптимистического атрибутивного стиля. Как показало сопоставление выраженности пессимистического мышления по материалам дневниковых записей, сделанных в юности и 52 года спустя (использовалась методика CAVE), стиль объяснения негативных событий является достаточно стабильной характеристикой индивида (p<0,002). При этом интересно, что стиль объяснения позитивных событий может претерпевать существенные изменения в течение жизни (Burns, Seligman, 1989). Однако поскольку эти данные о стабильности/изменчивости атрибутивного стиля на протяжении жизни были получены всего на 30 испытуемых, они требуют своего дальнейшего подтверждения.

В соответствии с данными Селигмана, оптимизм как склонность мыслить определенным образом о жизненных ситуациях складывается примерно к 8–9-летнему возрасту. Селигман и его коллеги провели ряд исследований, посвященных изучению источников стиля объяснения у детей. В качестве основных источников рассматривались: роль родителей как моделей атрибутивного стиля, роль критики со стороны взрослых (родителей и учителей) и роль неблагоприятных событий и кризисов в жизни ребенка (см. Зелигман, 1997; Seligman, Peterson, Kaslow et al., 1984).

Действительно, существуют подтверждения того, что стиль объяснения ребенка схож со стилем объяснения матери (см. об этом выше). Очевидно, что сходство атрибутивных стилей родителей (чаще всего матерей) и их детей обусловлено тем, что дети имеют максимальную возможность учиться у них объяснению разного рода событий (причем как внешнего характера, так и внутреннего). Не случайно, что именно вопрос «Почему?» является одним из первых и наиболее повторяемых вопросов, которые начинают задавать дети. Внимательно вслушиваясь в те или иные причины, о которых говорит ему мать, ребенок усваивает, являются ли, например, причины неудач, с которыми ей приходится сталкиваться, постоянными или временными, конкретными или универсальными, ее ошибкой или чьей-то еще.

Следующим важным источником, благодаря которому ребенок формирует свой стиль объяснения, является характер обратной связи, получаемой ребенком от воспитывающих его взрослых, то есть характер объяснения ими причин успехов и неудач, происходящих в жизни ребенка. Например, один школьный учитель может давать замечания и комментарии, приписывающие неудачи ребенка на уроке временным и конкретным причинам (например, «Ты не достаточно старался»; «Ты была невнимательна»; «Ты хулиганил, когда я объясняла материал»). Напротив, объяснения неудач ребенка, даваемых другим учителем (или другому ребенку), могут иметь постоянный и широкий характер: «Ты слабоват в математике»; «Ты никогда не проверяешь свою работу»; «Ты вечно сдаешь неряшливую работу», что вносит свой вклад в формирование пессимизма.

Родители и другие взрослые могут с раннего детства вносить постоянный и весомый вклад в формирование пессимистического АС ребенка, объясняя его ошибки постоянными чертами характера и недостатком способностей и забывая использовать значительно более эффективные объяснения – такие, как недостаток упорства, усилий и настойчивости в данной конкретной деятельности (см. Зелигман, 1997, а также Гордеева, 2006).

Критика, которую взрослые адресуют ребенку при его неудачах, накладывает отпечаток на то, что он сам о себе думает. Этот тезис подтверждается данными, полученными К. Двек и ее коллегами: дети склонны воспроизводить характерные особенности стиля объяснения, которые они слышат от взрослых. Девочки, которые в ответ на неудачи чаще получали от учителей комментарии широкого и стабильного (постоянного) типа, сами, сталкиваясь с неудачами, объясняли их недостаточными способностями («Думаю, что я не очень хорошо соображаю»). Объяснения мальчиков также соответствовали критике, адресуемой им учителями, и были более временными и конкретными (Dweck, Davidson, Nelson, Enna, 1978).

Третий источник пессимистического стиля объяснения – это кризисы в жизни ребенка (Зелигман, 1997). Если в раннем детстве ребенка постигают реальные потери и травмы, такие, как потеря матери, которые носят постоянный и всеобъемлющий характер, то у него вырабатывается теория, что плохие события нельзя изменить. Напротив, если ребенок видит, как семье удается постепенно справиться с серьезной жизненной проблемой, например, финансовым кризисом, постигшим семью, он усваивает более оптимистические установки.

Представления о конструктивном АС опираются на опыт психотерапевтической работы и результаты психологических исследований, показывающих, что у людей, испытывающих депрессию, чаще встречаются разного рода ригидные, нереалистические, иррациональные, алогичные, одномерные, глобальные, или, другими словами – неконструктивные представления типа «Если я не могу все сделать идеально – я неудачник», «Если я не нравлюсь всем – я полное ничтожество», «Я не могу жить без любви», «У каждой проблемы есть идеальное решение, и я должен его найти». Конструктивный оптимистический АС непосредственно связан с конструктивными представлениями о себе, мире и других людях. Личностно зрелые и психологически благополучные люди склонны к более многомерным, гибким и реалистичным размышлениям при оценке трудных жизненных событий. Например, оптимист может сказать: «Успех в том, чтобы сделать все как можно лучше», «На каждого, кому ты нравишься, приходится человек, которому ты не по душе», «Любовь драгоценна, но редка», «Жизнь состоит в том, чтобы затыкать самые большие дыры в плотине» (по Бек, Раш, Эмери, 2003; Мак-Маллин, 2001; Seligman, 1990).

В результате этих исследований появились практические разработки, вылившиеся в целое практическое направление психотерапии – когнитивную психотерапию, которая на сегодняшний день является одним из наиболее активно используемых современных направлений психотерапии (см. Бек, 2006; Бек, Раш, Шо, Эмери, 2003; Зелигман, 1997; Мак-Маллин, 2001 и др.). Пессимистическое, или негативное, мышление (как психологическая реальность, противоположная оптимистическому мышлению) стало предметом работы когнитивных терапевтов, поскольку оно непосредственно связано с возникновением различных эмоциональных и поведенческих расстройств. В дискурсе клиентов были выделены характерные логические ошибки, или искажения, совершаемые людьми при оценке себя, мира и других людей и приводящие к проблемам психологического функционирования – таким, как сверхобобщение, катастрофизация, персонализация, поиск виновного, перфекционизм, дихотомическое (полярное) мышление, долженствование, произвольные заключения, преувеличение и минимизация, избирательное абстрагирование.

Пессимистический атрибутивный стиль, являющийся неотъемлемой частью депрессии, поддается коррекции. М. Селигман, А. Бек, А. Эллис, С. Холлон, А. Фримен, П. Столц вместе с другими исследователями и психотерапевтами разработали и испытали на практике серию методик, которые позволяют человеку изменять свои деструктивные реакции на события жизни. Одна из наиболее известных – метод ABCDE, предложенный А. Эллисом, в соответствии с которым, сталкиваясь с негативным событием (A – activating event), человек оценивает его в соответствии со своими зачастую иррациональными представлениями (B – belief), что в свою очередь вызывает различные негативные эмоциональные и поведенческие последствия (C – consequences). Когнитивные терапевты, однако, предлагают изменить эти убеждения, оспорив их (D – discussion) и построив новую эффективную философию (E – effective philosophy). В последние 30 лет когнитивная терапия, обучающая клиента оспаривать и избавляться от деструктивных и негативных мыслей, стала одной из самых востребованных и распространенных разновидностей психотерапии (см. Зелигман, 2006; Мак-Маллин, 2001; Эллис, 1999; Stallard, 2006). Большую роль в признании и популярности когнитивной терапии сыграла ее научная обоснованность и относительная кратковременность.

Изменяя иррациональные мысли и пессимистический АС, когнитивная терапия обучает клиента следующим навыкам. Во-первых, человека учат идентифицировать (распознавать) и отслеживать автоматические мысли, то есть привычные фразы, проскальзывающие в сознании, обычно остающиеся незамеченными. Его учат обращать внимание на объяснения негативных событий, которые носят постоянный, всеобъемлющий и личный характер, и записывать их.

Во-вторых, человека учат анализировать, ставить под сомнение и опровергать деструктивные автоматические мысли и интерпретации. Например, превращаться в детектива, «ловя собственные мысли», собирая доказательства, факты, свидетельства как «за», так и «против» каждой проблемной мысли, и устраивать над подозреваемыми мыслями «суд», то есть возражать им. Человека просят детально анализировать «улики», и, если «вина» какой-то мысли будет доказана, сделать вывод, стоит ли продолжать иметь дело с проблемной мыслью или же отказаться от нее и найти ей замену, поскольку вакуум в сознании невозможен. Его учат находить так называемые ошибки мышления, или когнитивные искажения, часто присутствующие во внутреннем диалоге и приводящие к эмоциональным расстройствам (например, слишком широкие обобщения и выводы без учета альтернативных точек зрения).

В-третьих, человека учат делать так называемые реатрибуции, искать различные альтернативные объяснения событий и использовать их в дискуссии со своими автоматическими мыслями. Его учат находить объяснения, уместные в определенное время и в определенной ситуации, например, не обвинять себя за события, которые он не может контролировать, трезво оценивать ситуацию и находить ей внешние объяснения, объяснять неблагоприятные события не в терминах «всегда» и «никогда», а в терминах конкретных причин, их породивших. Как справедливо замечает М. Селигман, «люди, склонные к пессимизму, нередко цепляются за какую-нибудь одну причину, по их мнению, наиболее существенную и “все объясняющую”. Однако, проведя критический анализ, мы понимаем, что реальность куда многограннее и светлее, чем нам казалось. Если каждое явление обусловливает масса причин, с какой стати нам учитывать только одну, да еще и самую неприятную? Не лучше ли выбрать иной, менее деструктивный подход к жизни?» (Селигман, 2006, c. 135).

Например, подросток, допустивший оплошность в общении со сверстниками, может научиться говорить себе что-нибудь вроде: «Я думал о чем-то другом и оговорился. Если бы кто-нибудь все это снял на камеру и показал по телевизору, это было бы забавно». Студент может сказать себе: «У меня был неудачный день. Экзамен выдался не таким, как я ожидал, да и я выучил совсем не то, что было нужно» (конкретное, нестабильное, контролируемое объяснение). Мать, которая срывается на своих детей, отправляя их в школу, а потом обвиняет себя в том, что она «никудышная мать, которой нельзя иметь детей, да и жить-то незачем», может научиться видеть ситуацию с другой стороны и повести с собой такой внутренний диалог: «Я отлично веду себя с детьми во второй половине дня и ужасно – в первой. Может быть, я – человек неутренний, сова по биоритмам?»

В-четвертых, человека учат отвлекаться от мрачных мыслей, то есть контролировать не только то, что он думает, но и когда. Вместо того чтобы заниматься «пережевыванием», которое только усугубляет ситуацию, имеет смысл заняться чем-нибудь другим – встретиться с другом, пойти в кино, прогуляться, прочитать книгу, заняться медитацией и т. д. А возникающие мысли записать, сложить в отдельную коробку и пообещать себе вернуться к ним в определенное заранее оговоренное время.

В-пятых, человека учат заменять негативные автоматические мысли на позитивные. Например, многие люди ставят перед собой жесткие рамки, определяя, что сделает их счастливыми. «Я не могу быть счастлива, если знаю, что кому-то не нравлюсь», «Я не буду счастлив, пока не куплю новую машину». Во внутреннем диалоге такие посылки становятся правилами, которые накладывают жесткие ограничения на то, когда или как можно быть счастливым. Записав, осознав и рационально проанализировав свои автоматические мысли, человек учится перестраивать свои мысли (отказываясь от должномании), не поколебав поставленных целей, но не исключив при этом возможности счастья: «Хотелось бы, чтобы меня считали отзывчивым и тактичным человеком. Но, поскольку мои ценности отличаются от ценностей других людей, мне нужно усвоить, что другие не всегда понимают и разделяют мою позицию» («И вообще я не стодолларовая купюра, чтобы всем нравиться»), «Эта машина неплоха, но моя цель – купить в конечном счете новую машину» (по Фрэнкин, 2003).

Так постепенно человек приобретает навыки конструктивного мышления, отличающегося гибкостью, реалистичностью, позитивностью и зрелостью. Большинство современных форм терапии и тренингов конструктивного мышления рекомендуют продолжать работать и дальше, обучая клиента также и конструктивным действиям, вытекающим из нового видения ситуации. Например, П. Столц, разработавший методику LEAD, обучает людей действовать в направлении практического разрешения ситуации, задавая себе при этом следующие ключевые вопросы: «Какая мне нужна дополнительная информация? Что мне сделать, чтобы хотя бы частично овладеть ситуацией? Что сделать, чтобы ограничить распространение невзгоды? Что я могу сделать, чтобы ограничить длительность невзгоды в ее теперешнем состоянии?» (Столц, 2003).

При соответствующей поддержке родителей и/или квалифицированного психолога эти навыки могут быть успешно сформированы и у детей. Полезна также библиотерапия: умением не отчаиваться и находить позитивные стороны в сложных жизненных ситуациях, к радости всех окружающих ее людей в совершенстве владела Полианна, героиня одноименной повести Э. Портер. Этому навыку она научилась от отца-священника и смогла обучить ему многих окружающих ее людей.

Приемам конструктивного мышления, развенчивания и опровержения пессимистических мыслей можно научить уже детей младшего школьного возраста, однако, в целом, результаты исследований практик когнитивного обучения детей показывают, что дети до 9-летнего возраста получают от него меньше пользы, чем более взрослые дети (Stallard, 2006). Детей, так же как и взрослых, учат узнавать иррациональные автоматические мысли, когда они чувствуют негативные эмоции, оценивать их, оспаривать, генерировать более точные объяснения и чувствовать, что отныне они управляют ситуацией и своими эмоциями (Seligman, Reivich, Jaycox, Gillham, 1995).

Эти «методики оспаривания», обучающие искусству спорить с самим собой, дают человеку возможность справиться со своими негативными переживаниями и регулировать свое поведение. Методики атрибутивного переобучения применяются в самых разнообразных ситуациях и на различных группах населения. Например, исследовательская группа К. Райвич, Л. Джейкокс, Дж. Джиллхам и М. Селигмана (университет штата Пенсильвания) получили эффективные результаты по выводу из депрессии и решению поведенческих проблем у подростков с использованием методики когнитивного переобучения. Р. Перри и К. Пеннер продемонстрировали эффективность таких методов на студентах. Те, кто проходили тренинг, направленный на атрибутивное переобучение, значительно улучшали свою академическую успеваемость по сравнению с теми, кто не получил такой подготовки (см. Столц, 2003). Методика ситуационного реструктурирования, разработанная С. Мадди и С. Улет, обучающая анализу и переоценке ситуации на основе реальных данных – еще один пример формирования конструктивного (оптимистического) мышления. Результаты когнитивного переобучения не приобретаются в одночасье, а требуют серьезной работы и усилий, но полученные в итоге навыки имеют долговременные позитивные последствия, остаются с человеком, усиливаясь и становясь все более эффективными по мере их применения.

Последние данные о роли оптимистического объяснения позитивных событий в психологическом благополучии и достижениях в деятельности (Гордеева, Осин, Шевяхова, 2009; Гордеева, Осин, 2010; Needdles, Abramson, 1990; Johnson, Han, Douglas et al., 1998; Abramson, Dykman, Needles, 1991; Yates, Yates, 1995) свидетельствуют о том, что в рамках проведения когнитивной терапии психотерапевтическую работу следует осуществлять как на материале коррекции объяснений негативных жизненных событий, так и на материале объяснения позитивных (благоприятных) событий, так как умение оптимистично объяснять успехи и радоваться им вносит самостоятельный вклад в психологическое благополучие личности.

В рамках недавно возникшего и активно развивающегося направления позитивной психотерапии были предложены техники, акцентирующие происходящие позитивные жизненные события, что приводит к повышению ощущения субъективного счастья и снижению депрессии. Например, одно из упражнений, доказавших свою эффективность – «Три хорошие вещи в жизни», состоит в том, чтобы ежедневно записывать по три позитивных события, случившихся в течение дня и их причины (см. Бонивелл, 2009). (Отметим, что религиозные практики, включающие вечернюю молитву и благодарность Господу за все то хорошее, что произошло в течение дня, запускают сходные психологические механизмы, способствующие фокусировке внимания на хороших событиях, успехах и их неслучайности в нашей жизни.)