Текст книги "Бруклин"

Колм Тойбин
Бруклин

COLN TÓIBÍN

BROOKLIN

Самый значительный ирландский писатель нашего времени впервые на русском языке

Негромкая, полная скрытой иронии, драма о жизни и любви, о неовтратимости судьбы и личном выборе

Премия Costa за лучший роман года

Перевод Сергея Ильина

BROOKLYN by COLM TÓIBÍN

Copyright © 2010 by Colm Tóibín

Книга издана с любезного согласия автора и при содействии Rogers, Coleridge & White Ltd и Литературного агентства Эндрю Нюрнберга

Издатель выражает признательность за финансовую поддержку Ireland Literature Exchange (Фонд перевода) Дублин, Ирландия, www.irelandliterature.com [email protected]

Колм Тойбин – один из лучших сегодня ирландских романистов – написал историю-портрет, его Эйлиш – воплощение тихой силы, умения смотреть вперед и сдержанного оптимизма. «Бруклин» – о том, как прошлое сменяется настоящим, которое уже теснит будущее, о том, что проходит все – и хорошее, и плохое, но остается память о прожитом вместе со светлой грустью о нем.

Колм Тойбин – безусловно, самый одаренный писатель своего поколения – написал негромкую драму о сложностях и неодолимости любви.

Los Angeles Times

В этом очень классическом романе нет ни психодрамы, ни яростной тоски, в нет нет ничего взрывного или эффектного. Но в нем есть поразительная глубина и тонкость. Книга о молодой женщине, медленно и осторожно вступающей в жизнь, познающей себя, совершающей ошибки. Роман о выборе и решимости быть собой и только собой.

О, Oprah Magazine

Читать Колма Тойбина – все равно что смотреть за работой художника, за тем, как он наносит один маленький мазок, другой, еще и еще, и вдруг возникает картина, на которую ты смотришь и смотришь, и не можешь оторваться. «Бруклин» – прямой родственник «Женского портрета» Генри Джеймса.

The Times Literary Supplement

«Бруклин» из тех тихих волшебных романов, которые прокрадываются в душу, поселяются в воображении.

USA Today

Самый убедительный литературный портрет молодой женщины, какой мне только попадался.

Зои Хеллер

Произведение невероятного мастерства, очень простое, чуточку лукавое и фантастически обаятельное.

Али Смит

Поразительно, как Колм Тойбин трансформирует скучную обыденность в нечто экстраординарное, волшебное. Его «Бруклин» – истинное чудо.

Daily Telegraph

Свежий, непосредственный, воздушный, приятно ироничный.

Daily Mail

Очень вдумчивое чтение о том, что есть жизнь, что есть любовь, что есть судьба. Роман, предлагающий читателю серьезное удовольствие

Daily Telegraph

Наслаждение от этого романа почти физическое.

Observer

Юная Эйлиш настолько живая и яркая, что не верится, что это всего лишь плод фантазии писателя, что этой девушки на самом деле не существует.

Financial Times

Колм Тойбин родился в ирландском городке Эннискорти в 1955 году. Закончив Дублинский Университет, он три года, с 1975 по 1978, жил в Барселоне, где и созрел как писатель. Результатом трех испанских лет стал роман «Юг» (шорт-лист премии Whitbread за дебютный роман и Премия газеты Irish Times за лучший литературный дебют). Вернувшись в 1978-м в Ирландию, Тойбин работал в качестве журналиста для разных ирландский изданий. В 1982-м он снова покинул Ирландию и несколько лет путешествовал по Африке и Южной Америке. Результатом его путешествий стали несколько документальных книг. Его следующий роман The Heather Blazing (1992) получил премию Encore. За ним последовал роман The Blackwater Lightship (1999), попавший в шорт-лист Дублинской премии и шорт-лист премии Букер. А в 2004 году он выпустил роман «Мастер», который был увенчан сразу несколькими литературными премиями: Дублинской премией, французской премией Prix du Meilleur Livre и американской LA Times Novel of the Year, а также попала в шорт-лист Букера. Следующий роман Тойбина, «Бруклин» (2009) также не остался без премии – премия Costa за лучший роман года. Его книги переведены более, чем на 30 языков. Колм Тойбин – почетный доктор Университета Ольстера, Дублинского университетского колледжа и Университета Восточной Англии. Он преподавал в Принстонском Университете, читал лекции в Стэнфордоском университет и Манчестерском университете. В данный момент он является профессором кафедры английской литературы в Колумбийском университете Нью-Йорка. Колм Тойбин – возможно, самый уважаемый и значительный ирландский писатель нашего времени.

Часть первая

Сидя у окна верхней гостиной в доме на Фрайэри-стрит, Эйлиш Лейси смотрела, как ее сестра торопливо шагает по улице, возвращаясь с работы. С новой кожаной сумочкой, купленной на распродаже в дублинском «Клерисе», Роуз перешла с солнечной стороны улицы на затененную. Одета Роуз была в кремовый кардиган. В прихожей ее поджидали клюшки для гольфа. Через несколько минут, знала Эйлиш, кто-то заедет за ней и до вечерних сумерек этого летнего дня сестра дома не объявится.

Учеба Эйлиш на бухгалтерских курсах близилась к завершению, на коленях у нее лежало руководство по системам учета, а на столе за спиной – гроссбух, в который она, выполняя домашнее задание, заносила дебет и кредит компании, сведения о повседневном бизнесе которой переписала неделю назад в тетрадь – на занятиях в лицее.

Услышав, как открылась передняя дверь, Эйлиш сошла вниз. В прихожей Роуз рассматривала в карманном зеркальце свое лицо. Сосредоточенно вглядываясь, она подкрасила губы, потом веки, а потом повернулась, чтобы оценить картину целиком, к большому зеркалу на стене, поправила волосы. Эйлиш молча смотрела, как сестра облизывает губы, еще раз заглядывает в зеркальце и убирает его в сумочку.

Из кухни вышла их мать.

– Чудесно выглядишь, Роуз, – сказала она. – Ты будешь сегодня королевой гольф-клуба.

– Я проголодалась, – ответила Роуз, – а времени на еду нет.

– Вечером напою тебя чаем, – пообещала ей мать. – А мы с Эйлиш выпьем сейчас.

Роуз достала из сумочки кошелек. Открыла и положила на полку вешалки монету в один шиллинг.

– На случай, если захочешь в кино сходить, – сказала она Эйлиш.

– А как же я? – спросила мать.

– Она, как вернется домой, все тебе расскажет, – ответила Роуз.

– Как мило! – сказала мать.

Все трое рассмеялись и тут же услышали, как на улице остановилась и погудела машина. Роуз подхватила клюшки и вышла.

Немного позже, когда мать мыла тарелки, а Эйлиш их вытирала, кто-то постучал в дверь. Открыв, Эйлиш увидела девушку из продуктовой лавки «Келлис», что находилась у кафедрального собора.

– Меня мисс Келли прислала, – сообщила девушка. – Ей нужно вас повидать.

– Правда? – удивилась Эйлиш. – А зачем, она не сказала?

– Нет. Вы просто зайдите к ней вечером.

– Но зачем же я ей понадобилась?

– Господи, да я не знаю, мисс. Я у нее не спрашивала. Хотите, чтобы я вернулась и спросила?

– Нет, не стоит. Но вы уверены, что она вас ко мне послала?

– Уверена, мисс. Она говорит, что вы должны к ней заглянуть.

Поскольку Эйлиш так или иначе решила, что в кино пойдет не сегодня, а гроссбух успел ей изрядно надоесть, она переоделась, накинула кардиган и вышла из дома. По Фрайэри-стрит и Рафтер-стрит дошла до Рыночной площади, поднялась к собору. Магазинчик мисс Келли был закрыт, поэтому Эйлиш постучала в боковую дверь, которая вела к лестнице на второй этаж, где, по ее сведениям, жила мисс Келли. Дверь открыла все та же девушка и попросила Эйлиш подождать.

Некоторое время она прислушивалась к голосам и шагам наверху, потом девушка спустилась и сказала, что мисс Келли сейчас выйдет.

Эйлиш знала ее в лицо, однако мать в лавку мисс Келли не ходила, там все было слишком дорого. Кроме того, Эйлиш считала, что мать недолюбливает мисс Келли, хоть и не знала, по какой причине. Говорили, что у мисс Келли лучшие в городе ветчина и сливочное масло, что все ее продукты, в том числе и сливки, наисвежайшие, но Эйлиш в ее магазине не бывала, просто заглядывала, когда проходила мимо, внутрь и мельком видела стоящую за прилавком хозяйку.

Мисс Келли медленно спустилась в прихожую, зажгла свет.

– Ну вот, – сказала она и затем повторила эти слова еще раз, как будто они были приветствием.

Эйлиш собралась было объяснить, что она – та, за кем посылали девушку, и благовоспитанно спросить, правильное ли она выбрала время для визита, однако что-то в том, как мисс Келли оглядывала свою гостью с головы до пят, заставило ее промолчать. Эта манера мисс Келли навела Эйлиш на мысль, что, возможно, кто-то из горожанок обидел хозяйку лавки и та ошибочно приняла за обидчицу ее, Эйлиш.

– Пришли, стало быть, – произнесла мисс Келли.

Эйлиш вдруг обратила внимание на изрядное число прислоненных к напольной вешалке черных зонтов.

– Я слышала, что у вас нет работы и что вы хорошо умеете считать.

– Правда?

– Ну, в мой магазин заходит весь город, во всяком случае, каждый, кто в нем что-нибудь значит, поэтому я чего только не слышу.

Не исключено, подумала Эйлиш, что это намек на обыкновение мамы делать покупки в другой лавке, впрочем, наверняка ничего не скажешь. Из-за толстых очков мисс Келли прочесть что-либо на ее лице было трудно.

– А мы тут каждое воскресенье с ног сбиваемся. Ну еще бы, остальные-то магазины закрыты. Вот все к нам и идут – хорошие люди, плохие и никакие. Как правило, я открываюсь после семичасовой службы, и с конца девятичасовой до завершения одиннадцатичасовой да и какое-то время спустя в магазине не протолкнешься. Мэри помогает мне, однако она копуша, поэтому я решила найти девушку посообразительнее, которая и в людях разбиралась бы, и сдачу умела правильно отсчитать. Но только на воскресенья, имейте в виду. В остальные дни мы и сами управимся. А вас мне порекомендовали. Я навела о вас справки, вы будете получать семь шиллингов и шесть пенсов в неделю, они и вашей матери жизнь немного облегчат.

Говорит мисс Келли, думала Эйлиш, так, точно описывает чье-то оскорбительное к ней отношение – поджимая губы по окончании каждой фразы.

– Это все, что я вам хотела сказать. Начать можете в воскресенье, но завтра приходите – познакомитесь с ценами, а мы покажем вам, как обращаться с весами и ломтерезкой. Волосы вам придется зачесывать назад, а кроме того, купите в «Дэн-Болджерсе» или «Берке-О’Лири» приличный халат.

Эйлиш старалась запомнить все услышанное, чтобы передать матери и Роуз; ей хотелось сказать мисс Келли что-нибудь резкое, но не явственно грубое. Однако в голову ничего не приходило, и она молчала.

– Ну что? – спросила мисс Келли.

Эйлиш понимала – отвергнуть это предложение она не может. Все-таки лучше чем ничего, а у нее сейчас только «ничего» и было.

– Да, мисс Келли, – ответила она. – Я начну, когда скажете.

– Заодно сможете посещать по воскресеньям семичасовую службу. Мы так и делаем, а когда она заканчивается, открываемся.

– Замечательно, – сказала Эйлиш.

– Тогда до завтра. Если я буду занята, вернетесь домой – или можете подождать, рассыпая по пакетам сахар, а если буду свободна, покажу вам, что у нас к чему.

– Спасибо, мисс Келли, – сказала Эйлиш.

– Ваша мать будет рада, что вы получили работу. И сестра тоже, – заявила мисс Келли. – Я слышала, она хорошо играет в гольф. А теперь идите, как приличная девочка, домой. Я вас больше не задерживаю.

Мисс Келли повернулась и начала медленно подниматься по лестнице. Направляясь к дому, Эйлиш думала о том, что мама и вправду обрадуется, услышав, что дочь теперь сможет зарабатывать, а вот Роуз сочтет работу за прилавком продуктовой лавки недостойной сестры. Интересно, скажет ли она об этом прямо?

По дороге Эйлиш заглянула в дом своей лучшей подруги Нэнси Бирн и застала там еще одну их подругу, Аннетт О’Брайен. Поскольку комната у Бирнов была внизу лишь одна – кухня, она же столовая, она же гостиная – и поскольку сразу стало ясно, что Нэнси не терпится поделиться новостями, часть которых Аннетт, судя по всему, уже знала, первая воспользовалась появлением Эйлиш как предлогом для прогулки, позволявшей подругам поговорить с глазу на глаз.

– Что-то случилось? – спросила Эйлиш, едва они вышли на улицу.

– Ничего не говори, пока не отойдем от дома на милю, – сказала Нэнси. – Мама знает: кое-что произошло, но я ей ничего не рассказывала.

Они спустились по Фрайэри-Хилл, прошли по Милл-Парк-роуд к реке и направились променадом к Рингвуду.

– Она роман закрутила. С Джорджем Шериданом, – сказала Аннетт.

– Когда это? – спросила Эйлиш.

– Воскресным вечером, на танцах в «Атенеуме», – ответила Нэнси.

– Я думала, ты на них не собираешься.

– Я и не собиралась, а после пошла.

– И танцевала с ним до самой ночи, – сообщила Аннетт.

– Ничего подобного, всего-то четыре последних танца, а потом он проводил меня домой. Но нас все видели. Странно, что тебе до сих пор ничего не доложили.

– Ты намерена и дальше встречаться с ним? – спросила Эйлиш.

– Не знаю, – вздохнула Нэнси. – Может, просто столкнусь на улице. Он вчера проезжал мимо меня и посигналил. Будь там кто-то еще, ну, девушка, которая пришлась бы ему по вкусу, он танцевал бы с ней, однако такой не нашлось. Он пришел туда с Джимом Фарреллом, но тот просто стоял и смотрел на нас.

– Если все дойдет до его матери, прямо не знаю, что она скажет, – заметила Аннетт. – Она жуткая. Я терпеть не могу заходить в их магазин, когда там нет Джорджа. Мама однажды послала меня туда за парой ломтиков бекона, так старуха заявила, что по два ломтика она не отпускает.

Тут-то Эйлиш и сообщила, что мисс Келли предложила ей работать по воскресеньям в ее магазине.

– Надеюсь, ты объяснила, куда ей следует засунуть свое предложение? – спросила Нэнси.

– Я сказала, что принимаю его. Вреда мне от этого не будет. Зато я смогу ходить с тобой в «Атенеум» на собственные деньги и следить, чтобы тебя не обидели.

– Да какие там обиды, – сказала Нэнси. – Он вел себя очень мило.

– Так намерена ты с ним встречаться? – повторила вопрос Эйлиш.

– Пойдем в это воскресенье вместе, – попросила Нэнси. – Его, может, там и не будет, но Аннетт пойти не удастся, а мне наверняка понадобится утешительница, если он появится и не пригласит меня танцевать, а то и не посмотрит в мою сторону.

– Я могу слишком устать на работе у мисс Келли.

– Но ты пойдешь?

– Я там уже сто лет не бывала, – ответила Эйлиш. – Не выношу всех этих деревенских олухов, а городские еще и похуже. Полупьяные и думают только о том, как бы затащить тебя на Тэн-Ярд-лейн.

– Джордж не такой, – возразила Нэнси.

– Ага, слишком чванливый, чтобы снизойти до Тэн-Ярд-лейн, – заявила Аннетт.

– А давай предложим Джорджу подумать, не начать ли его мамаше отпускать по два ломтика бекона, – сказала Эйлиш.

– Не говори ему об этом, – попросила Нэнси. – Но ты правда собираешься работать у мисс Келли? Вот где бекон-то хорош.

В следующие два дня мисс Келли знакомила Эйлиш с товарами магазина. Эйлиш попросила листок бумаги, чтобы записывать названия сортов чая и размеры упаковок с ним, но мисс Келли заявила, что это будет напрасной тратой времени, самое правильное заучить все назубок. Наиболее ходовые по воскресеньям товары, сказала она, – сигареты, масло, чай, хлеб, бутылки молока, коробки крекеров, вареная ветчина и солонина, а за ними идут жестянки сардин и лосося, консервированные мандарины и груши, компот-ассорти, куриный и свиной паштеты, паста для сэндвичей и сливочный майонез. По ходу дела она показывала все это Эйлиш, называя цены. А убедившись, что Эйлиш цены запомнила, перешла к другим товарам – сметана, лимонад, помидоры, кочаны латука, свежие фрукты и мороженое.

– Представьте себе, нынче появились люди, которые приходят по воскресеньям за тем, что можно купить в любой другой день. Что тут поделаешь?

И мисс Келли, неодобрительно поджав губы, перечислила, что покупают эти типы – мыло, шампунь, туалетная бумага, зубная паста, – сообщая цену каждого товара.

Некоторые, прибавила она, покупают по воскресеньям сахар или соль, а то и перец, однако таких все же не много. Попадаются даже те, кому понадобилась светлая патока, или пекарный порошок, или мука, хотя эти товары лучше всего расходятся по субботам.

– Ну и всегда забегают дети, – и мисс Келли обвела взглядом полку с плитками шоколада, ирисками, пакетиками с порошком для шипучки, мармеладными пупсиками, – и мужчины, за сигаретами и спичками, однако их обслуживает Мэри, поскольку с большими заказами она не справляется, да и цены запомнить не может и нередко, – продолжала мисс Келли, – если в магазин набивается много покупателей, становится скорее помехой, чем помощницей. Никак не могу отучить ее глупо таращиться на людей. Даже на постоянных клиентов.

Выбор товаров в магазине богатый, поняла Эйлиш. Изобилие сортов чая, в том числе и очень дорогого, да вообще все здесь дороже, чем в «Хейзе» на Фрайэри-стрит, «ЛиН» на Рафтер-стрит или в «Шеридане» на Рыночной площади.

– Вам придется научиться расфасовывать сахар и заворачивать хлеб, – продолжала мисс Келли. – Но это как раз из того немногого, что у Мэри, помоги ей Бог, получается хорошо.

В первые же дни Эйлиш приметила, что с каждым покупателем мисс Келли держится по-разному. С одними она не произносила ни слова – просто стискивала зубы, а поза ее за прилавком давала понять, что присутствие этого человека в магазине крайне нежелательно и хорошо бы ему удалиться как можно скорее. Другим сухо улыбалась, но взирала на них с мрачным терпением, а плату принимала так, словно оказывала великую честь. Однако с иными она тепло здоровалась, называла по именам; для таких у нее был открыт кредит, и никакие наличные при покупках из рук в руки не переходили, мисс Келли просто заносила сумму в гроссбух, успевая при этом осведомляться о здоровье клиента и отпускать замечания о погоде, или качестве ветчины либо бекона, или разновидностях выставленного в витрине хлеба – от саек до того, который скармливают речным уткам, и булочек с коринкой.

– А я вот пытаюсь обучить эту юную леди, – сообщила она покупательнице, которую, по-видимому, ценила выше прочих, женщине со свежим перманентом, Эйлиш ее никогда прежде не видела. – Пытаюсь обучить ее и надеюсь, она будет более чем усердной, потому что Мэри, помоги ей Бог, усердна, да толку от нее никакого и даже меньше. Надеюсь, эта девица окажется проворной, понятливой и надежной, хотя в наши дни таких помощниц ни за какие деньги не раздобудешь.

Эйлиш взглянула на Мэри – та смущенно стояла у кассы и внимательно слушала свою хозяйку.

– Впрочем, у Господа всякой твари по паре, – заключила мисс Келли.

– Вот тут вы правы, мисс Келли, – согласилась, укладывая покупки в авоську, женщина с перманентом. – И сетовать на это бессмысленно, не так ли? Должен же кто-то и улицы мести.

В субботу Эйлиш, заняв у матери денег, купила в «Дэн-Болджерсе» темно-зеленый халат. А вечером взяла у нее будильник. Встать нужно было в шесть утра.

После того как Джек, ближайший к ней по возрасту брат, отправился вслед за двумя старшими в Бирмингем, Эйлиш переселилась в комнату мальчиков, оставив Роуз в ставшей ее собственной спальне, где их мать каждое утро старательно прибиралась. Поскольку пенсия у матери была маленькая, все они зависели от Роуз, работавшей в офисе компании «Заводы Дэвиса»; из жалованья Роуз оплачивалась большая часть их нужд. Ну и мальчики время от времени присылали из Англии какие-то деньги. Дважды в год Роуз отправлялась в Дублин на распродажи, возвращаясь в каждом январе с новым пальто и костюмом, а в каждом августе – с новым платьем, новыми кардиганами, юбками и блузками, нередко выбиравшимися Роуз в расчете на то, что они не выйдут из моды, – эти вещи укладывались в шкаф до следующего года. Дружила Роуз теперь с замужними в большинстве своем женщинами, нередко пожилыми, имеющими взрослых детей, или с теми, чьи мужья работали в банках, и летними вечерами игравшими в гольф друг с дружкой, а по уик-эндам – смешанными парами.

В свои тридцать лет Роуз – лишь хорошевшая что ни год, как считала Эйлиш, – оставалась одинокой, хотя у нее и водились поклонники; она часто повторяла, что жизнь ее сложилась куда лучше, чем у многих ее школьных подруг, которые теперь катают по улицам коляски. Эйлиш гордилась сестрой, тем, с каким тщанием следит та за своей внешностью и с какой заботливостью относится к людям, с которыми видится в городе и в гольф-клубе. Эйлиш знала, что Роуз пыталась найти для нее офисную работу, платила за книги, по которым она изучала бухгалтерское дело и элементарное счетоводство, но знала также, что, по крайней мере сейчас, никакой работы ни для кого в Эннискорти нет и от квалификации тут ничего не зависит.

О предложении мисс Келли Эйлиш говорить Роуз не стала, зато, пока обучалась в магазине, старалась запомнить каждую мелочь, чтобы пересказать потом матери, – та смеялась и заставляла Эйлиш повторять кое-что по нескольку раз.

– Эта мисс Келли, – говорила мать, – ничем не лучше ее мамаши, а я слышала от женщины, которая у нее работала, что та была воплощением зла. До замужества она всего-навсего служила горничной в «Роше». А «Келлис» был не только магазином, но и меблирашками, и каждый, кто работал на нее, или останавливался там, или просто заходил туда за покупками, с этим самым воплощением и сталкивался. Если, конечно, не был богачом или священником.

– Я поработаю у нее, лишь пока не подвернется что-нибудь другое, – пообещала Эйлиш.

– Так я Роуз и втолковала, когда все рассказывала, – ответила мать. – Если она станет приставать к тебе с поучениями, ты ее не слушай.

Роуз, однако же, о работе Эйлиш у мисс Келли ни разу не упомянула. Зато подарила сестре свой светло-желтый, почти не надеванный кардиган, сказав, что ей самой этот цвет не к лицу и на Эйлиш кардиган будет смотреться куда лучше. И еще подарила губную помаду. В субботний вечер Роуз вернулась домой поздно и потому не заметила, что Эйлиш не пошла с Нэнси и Аннетт в кино, а легла спать пораньше, чтобы в первое ее воскресенье появиться у мисс Келли отдохнувшей и свежей.

Семичасовую церковную службу Эйлиш посещала всего раз в жизни – рождественским утром, не один год назад, когда и отец был жив, и мальчики не разъехались. Ей запомнилось, как они с матерью – все остальные еще спали – на цыпочках выбрались из дома, разложив подарки под елкой, что стояла в гостиной наверху, а вернулись сразу после того, как братья, отец и Роуз проснулись и начали подарки разворачивать. Запомнились темнота, холод и волшебная пустота города. Теперь же, покинув дом после того, как колокол отбил двадцать минут седьмого, она – с сумкой, в которой лежал халат, волосы собраны в конский хвост, – шла по улицам к собору, сознавая, что времени у нее предостаточно.

Ей помнилось, что в то давнее рождественское утро почти все места в центральном нефе были заняты. Женщины, которых ожидало долгое кухонное утро, хотели вернуться домой пораньше. Но сегодня в церкви почти никого не было. Эйлиш огляделась в поисках мисс Келли, но не увидела ее до самого причащения, а тогда уж поняла, что та всю службу просидела напротив. Эйлиш смотрела, как она идет по проходу, соединив ладони и потупившись, как за ней следует Мэри в черной мантилье. Обе ничего, должно быть, не ели, подумала Эйлиш, так же, как я, и погадала, когда им всем удастся позавтракать.

После окончания службы она не стала дожидаться мисс Келли перед собором – помешкала немного у газетного киоска, куда как раз доставили запечатанные пачки газет, а после пошла к магазину и принялась ждать. Появившись, мисс Келли не поздоровалась и не улыбнулась, а направилась к боковой двери, угрюмо велев Эйлиш и Мэри остаться у магазина. Когда она отперла входную дверь и стала включать свет, Мэри сразу прошла вглубь магазина и начала выкладывать на прилавок хлеб. Вчерашний, сообразила Эйлиш, по воскресеньям хлеб не привозят. Она стояла, наблюдая, как мисс Келли раскручивает свежую полоску длинной желтой липучки для мух и приказывает Мэри залезть на прилавок и прикрепить ее к потолку, а старую, сплошь облепленную мухами, снять.

– Мух никто не любит, – сообщила мисс Келли, – особенно по воскресеньям.

Вскоре в магазин зашли за сигаретами двое-трое мужчин. Эйлиш уже облачилась в халат, однако обслужить их мисс Келли велела Мэри. Когда они вышли, Мэри получила приказ отправиться наверх, заварить чай и отнести чашку в газетный киоск – в обмен она получила свежий номер «Санди Пресс», каковой мисс Келли свернула и отложила в сторонку. Эйлиш отметила, что ни владелица магазина, ни Мэри есть-пить не стали. Мисс Келли провела ее в заднюю комнату.

– Вот этот хлеб, – сказала мисс Келли, ткнув пальцем, – самый свежий. Привезли вчера вечером из Стаффорда. Не трогайте его ни в каком случае. Для большинства покупателей сойдет и другой. И запомните: помидоров у нас нет. Те, что видите здесь, только для покупателей, на которых я сама вам буду указывать.

После девятичасовой службы нахлынула первая волна покупателей. Те, кому требовались сигареты и сладости, знали, судя по всему, что обращаться следует к Мэри. Мисс Келли стояла в глубине магазина, переводя взгляд с входной двери на Эйлиш и обратно. Она проверяла стоимость каждой покупки, записанную Эйлиш, отрывисто называла цену, если та не могла ее вспомнить, сама записывала и складывала цифры – повторяя проделанное Эйлиш – и позволяла ей выдать покупателю сдачу лишь после того, как выясняла, сколько денег он дал. Занимаясь всем этим, она еще успевала здороваться с некоторыми из клиентов, называя их по имени, подводя к прилавку и требуя, чтобы Эйлиш сразу же их обслужила, – махнув рукой на других.

– О, миссис Прендергаст, – в какой-то миг сказала она, – вами займется наша новая девушка, а Мэри потом отнесет покупки к вашей машине.

– Мне нужно сначала с этим закончить, – возразила Эйлиш, которой оставалось выдать стоявшему перед ней человеку всего лишь пару вещей.

– Это сделает Мэри, – сказала мисс Келли.

К этому времени перед прилавком выстроилась очередь в пять человек.

– Следующий-то я, – крикнул один из них мисс Келли, вынесшей из задней комнаты хлеб.

– Знаете, мы очень заняты, подождите, пока подойдет ваша очередь.

– Так она и подошла, – сказал мужчина, – а вы эту женщину стали обслуживать.

– И чего вы хотите?

Мужчина показал ей список продуктов.

– Эйлиш обслужит вас, – сказала мисс Келли, – только сначала ей нужно закончить с миссис Мерфи.

– И она тоже за мной была, – сказал мужчина.

– Боюсь, вы ошибаетесь, – ответила мисс Келли. – Эйлиш, поторопитесь, вас этот мужчина ждет. Никому неохота торчать здесь целый день, так что он следующий, после миссис Мерфи. Сколько вы за этот чай запросили?

Так все и длилось почти до часу пополудни. Ни перерыва, ни поесть, ни попить, а Эйлиш уже донимал голод. Очередь не соблюдалась. Некоторым покупателям, в число которых попали и две поздоровавшиеся с Эйлиш подруги Роуз, мисс Келли доверительно сообщала, что у нее имеются прекрасные свежие помидоры. Для этих двух она взвесила овощи сама, и было очевидно, что знакомство Эйлиш с ними произвело на нее немалое впечатление. Другим же она твердо объявляла, что помидоров нет, совсем никаких. Кроме того, она открыто и почти с гордостью выдавала покупателям, к которым благоволила, свежий хлеб. Проблема, поняла Эйлиш, состояла в том, что в городе не было другого магазина с таким большим выбором продуктов, да еще и открытого по воскресеньям, однако она почувствовала, что люди приходят сюда также и по привычке, против стояния в очереди ничего не имеют и даже получают удовольствие от толпы и толкотни.

Хоть Эйлиш и не собиралась в тот день рассказывать за ужином о своей новой работе – если только Роуз не заговорит об этом первой, – удержаться ей не удалось, и, едва все уселись за стол, она принялась описывать свое утро.

– Я один раз побывала в ее магазине, – сказала Роуз, – зашла по пути домой после мессы, а она обслужила вместо меня Мэри Делахант. Я развернулась и ушла. Помню, там чем-то пахло. Я не смогла понять чем. У нее ведь есть маленькая рабыня, так? Взяла ее из монастыря.

– Отец ее производил довольно приятное впечатление, – сказала мать, – однако ей надеяться было не на что, потому что ее мамаша, как я говорила тебе, Эйлиш, была воплощением зла. Я слышала, когда одна ее служанка ошпарилась, так она бедняжку даже к доктору не отпустила. Мамаша заставила Колли работать, едва та ходить научилась. Она света белого не видела, вот в чем ее беда.

– Колли Келли? – спросила Роуз. – Так ее, значит, зовут?

– В школе звали иначе.

– И как же?

– Доколе Келли. И монахини ничего с нами поделать не могли. Я хорошо ее помню, она всего на год-другой моложе меня. Каждый раз, как она возвращалась домой из монастыря, за ней шли пять-шесть девчонок, кричавших: «Доколе». Неудивительно, что она такая злющая.

Все немного помолчали, Роуз и Эйлиш переваривали рассказанное матерью.

– Тут и не знаешь, смеяться или плакать, – сказала Роуз.

Во время ужина Эйлиш обнаружила в себе способность имитировать голос мисс Келли – да так, что сестра и мать покатывались со смеху. И погадала, не единственная ли она, кто помнит, что младший из ее братьев, Джек, умел изображать воскресную проповедь, спортивных радиокомментаторов, школьных учителей и многих городских персон и смешил их всех. Она не знала, понимают ли также мать с сестрой, что со времени отъезда Джека в Бирмингем смех прозвучал за их столом впервые. Ей захотелось сказать что-нибудь об этом, однако она сознавала, что может сильно опечалить мать. И потому продолжала высмеивать мисс Келли, прервавшись, лишь когда кто-то заехал за Роуз и та укатила в гольф-клуб, оставив Эйлиш с матерью убирать со стола и мыть посуду.

Направляясь тем вечером к дому Нэнси Бирн, Эйлиш понимала, что над внешностью своей поработала спустя рукава. Конечно, голову она вымыла и надела летнее платье, но все же считала, что выглядит невзрачно, а потому решила: если Нэнси станцует с Джорджем Шериданом больше одного раза, я сбегу домой. Хорошо еще, Роуз не видела, как она уходит, – сестра непременно заставила бы ее сделать что-нибудь с волосами, накраситься и вообще придать себе вид более элегантный.

– Значит, правило такое, – сказала Нэнси, – в сторону Джорджа Шеридана мы даже не смотрим, тем более что он может прийти с целой компанией из регбийного клуба, а то и вовсе не прийти. Она воскресными вечерами часто в Кортаун отправляется, эта компания. Так что мы просто сидим и разговариваем. Я ни с кем танцевать не буду – на случай, что он вдруг войдет и увидит меня. Поэтому, если кто-то подходит и приглашает нас, мы просто встаем и удаляемся в уборную.

Видно было: с помощью матери и сестры, которым она все-таки рассказала, что в прошлое воскресенье танцевала с Джорджем Шериданом, Нэнси провела серьезную подготовительную работу. В субботу она сделала в парикмахерской прическу; надела голубое платье, которое Эйлиш видела до сей поры всего один раз; накрасилась перед зеркалом ванной комнаты, куда то и дело заскакивали ее сестра и мать, чтобы подать Нэнси совет, отпустить замечание или просто сказать, до чего она хороша.