Текст книги "Книги мудрецов"

Д. П. Кониси
МЕТАФИЗИКА ЛАОСИ

Из древнейших китайских философов один только Лаоси хотел открыть начало мира чисто умозрительным путем. Он не мог довольствоваться конкретным объяснением мира. Ему думалось, что существует высший мир, который открывается только нашему разуму. Видимое бытие, думал Лаоси, ограничено и конечно, следовательно, и не вечно; если оно не вечно, то должно иметь начало; если оно имеет начало, то подлежит разрушению, но разрушение мыслимо только тогда, когда существует неразрушимое; конечное мыслимо только тогда, когда существует бесконечное[113]113
  Трактат о нравственности. LIX, XXV.


[Закрыть].

Об этом неразрушимом и бесконечном говорит наш философ следующим образом: «Верх не ясен, низ не темен. О, бесконечное! нельзя назвать его именем»[114]114
  Трактат о нравственности. XIV.


[Закрыть]. «Оно неуловимо[115]115
  Там же. XXI.


[Закрыть], – пишет он в другом афоризме. – Оно не имеет имени, но люди его называют Тао»[116]116
  Там же. XXV, XXXII, XXXIV.


[Закрыть].

Что такое, спрашивается, Тао? «Тао, – учит Лаоси, – которое должно быть действительным, не есть обыкновенное Тао»[117]117
  Там же. I.


[Закрыть]. «Тао пусто»[118]118
  Там же. IV.


[Закрыть], т. е. оно – «чистейший дух»[119]119
  Там же. VI.


[Закрыть], в котором отсутствует всякая материальность. Оно – «бесконечная глубина»[120]120
  Там же. IV.


[Закрыть], поэтому «неуловимо, как блеск света»[121]121
  Там же. XXI.


[Закрыть].

Признавая Тао бесконечным и чистейшим духом, Лаоси приходит к логически необходимому выводу, что оно существо высочайшее[122]122
  Там же. XVII.


[Закрыть] и абсолютное. Это свое торжественное исповедание он излагает следующими словами: «Невозможно даже вообразить, что существует что-нибудь выше его (Тао)».

Если Тао – существо абсолютное, то оно должно быть единым и кроме него не может быть другого. Эту мысль Лаоси доказывает тем, что по существу своему Тао – чистейший дух, который имеет внутреннее единство и неделим[123]123
  Трактат о нравственности. VI, X.


[Закрыть].

О непостижимости Тао Лаоси образно выражается следующим образом: встречаясь с ним (Тао), не видать лица его; следуя за ним, не видать его спины[124]124
  Там же. XIV.


[Закрыть].

Хотя Тао невидимо для наших очей и непостижимо для нашего ума, но великие дела его видны и осязательны для нас. «О, беспредельно великое Тао! – восклицает наш философ, – ты и справа, и слева»[125]125
  Там же. XXXIV.


[Закрыть]. «Оно как будто не действует, но действует лучше всех»[126]126
  Там же. LXXIII.


[Закрыть].

Правда, видимая природа (т. е. великие дела Тао) провозглашает о существовании Тао, но это несущественно, ибо наш омраченный многими заблуждениями разум мог бы не заметить этого. Гораздо существеннее и сильнее проповедь о Тао нашей души, чем видимой природы. Отсюда Лаоси твердо признает врожденность в человеке идеи о Тао. Он думает, что эта врожденная душе идея так ясно говорит каждому из нас о величии Тао, что будет излишне вновь проповедовать о нем[127]127
  Трактат о нравственности. LI.


[Закрыть]. Никогда не проповедовалось, учит наш философ, что надо почитать и уважать Тао, но это совершалось и совершается само собой[128]128
  Там же. XXV.


[Закрыть].

Определивши, таким образом, существо Тао, насколько разуму дано его знать, Лаоси идет дальше: он определяет атрибуты Тао.

Абсолютное Тао не может быть существом зависимым от других: оно, уже как таковое, должно существовать от самого себя. Если б оно было не самобытным существом, то оно не было бы абсолютным бытием. Учение Лаоси: «Тао самобытно»[129]129
  Там же. XXV.


[Закрыть] есть строго логический вывод из признания абсолютности его.

Абсолютное и самобытное Тао, по мнению нашего философа, не может быть существом ограниченным и конечным. Это привело его к признанию бесконечности и беспредельности Тао. «О, беспредельно великое Тао»[130]130
  Там же. XXXIV.


[Закрыть]. «Оно идет, совершая бесконечный круг, и не знает предела»[131]131
  Трактат о нравственности. XXV.


[Закрыть].

Лаоси допускает третий атрибут Тао – всемогущество[132]132
  Там же. LXXIII.


[Закрыть]. Хотя Тао, по Лаоси, кажется существом слабым и нежным, так как оно бестелесный дух, но слабость и нежность его сильнее могущественнейших сил мира сего[133]133
  Там же. XXV.


[Закрыть].

Признав Тао существом беспредельным, т. е. стоящим выше условия пространственности, Лаоси не мог думать, что Тао подлежит условию времени. И действительно, он в одном из афоризмов ясно учит, что Тао – вечное бытие и поэтому не знает ни изменения, ни переворота. Великое и бесконечное Тао, пишет он, следует признать вечным[134]134
  Там же. XXXII.


[Закрыть]. Тао «слабо и нежно», а «слабое и нежное живет»[135]135
  Там же. LXXVIII, LXXVI.


[Закрыть]. «Тао самобытно, поэтому не знает переворота»[136]136
  Там же. XXV.


[Закрыть].

Таким образом, метафизическая система, развитая Лаоси, представляет собою последовательное и цельное учение о едином Верховном Существе, подобное тому, до которого возвысилась греческая философия в эпоху своего расцвета. Но преимущество Лаоси в том, что он один, силою личного ума, развил учение, до которого греческая философия дошла лишь совокупными усилиями и в историческом росте.

Нашему философу казалось непримиримым противоречием признавать вечность и бесконечность материи (или вещи, по его терминологии). Беспрестанное движение, видоизменение и перевороты в вещественном мире для него были неоспоримым доказательством того, что вещество условно и подлежит законам пространства и времени, следовательно – не вечно и конечно. Отсюда – естественный вывод, что вещество, как невечное и конечное, несомненно, имеет свое начало, которое предполагает Творца. И действительно, Лаоси признает Творцом всего существующего абсолютное и всемогущее Тао. Вся тварь, думает он, появилась на свете благодаря ему[137]137
  Трактат о нравственности. LI.


[Закрыть].

О происхождении вещества наш философ учит следующим образом: «Тао сотворил одно, одно – два, два – три, а три – весь вещественный мир»[138]138
  Трактат о нравственности. XLII. Один – это нечетное число, а два – четное. Соединение четного с нечетным обнимает все многообразие чисел.


[Закрыть]. Это значит, что Тао создало единое, т. е. несложное, которое не есть еще видимое, осязаемое вещество и есть небытие. Так как небытие – отрицание бытия – заключает в себе элемент отрицаемого, то из него же произошел и весь видимый мир.

О верности нашего понимания вышеприведенного изречения Лаоси свидетельствует следующая мысль его: «Все вещи, – говорит он, – произошли из бытия, и бытие – из небытия»[139]139
  Там же. XL, II.


[Закрыть].

Первоначальное вещество, или материя, находилось в хаотическом состоянии[140]140
  Там же. XXV. «Вещество, – пишет Лаоси, – произошло из хаоса».


[Закрыть]. Эта хаотическая масса, по мнению Лаоси, заключала в себе две противоположных силы: «инь» и «ян»[141]141
  Там же. XLII.


[Закрыть]. Посредством этих двух сил вся хаотическая масса была приведена в движение, во время которого легкое поднялось наверх, а тяжелое погрузилось вниз[142]142
  Трактат о нравственности. XXVI.


[Закрыть]. Благодаря этому движению хаотическая масса материи пришла в порядок. Достигшая порядка материя и есть вселенная со всей ее сложностью и разнообразием[143]143
  Там же. XXXIX.


[Закрыть].

Такой сложный процесс происхождения действительности не мог совершиться сам собой. Творцом всего этого Лаоси признает Тао.

Лаосиевская гипотеза о происхождении действительности напоминает собой теорию Анаксагора относительно того же предмета. Как Лаоси, так и Анаксагор признают, что видимый мир произошел их хаотической массы материи, находившейся во вращательном движении. Но в вопросе, кем или чем эта хаотическая масса была приведена в движение, они несколько расходятся. Наш философ думает, что хаотическая материя приводилась в движение двумя друг другу противоположными силами «инь» и «ян», которые имманентны материи; Анаксагор же утверждает, что Ум привел хаотическую массу материи в движение, Это разногласие двух мыслителей, впрочем, весьма неважно и несущественно. Если мы примем во внимание учение Лаоси, что Творец всего – Тао, то сделается ясным, что китайский мыслитель несколько подробнее раскрыл свою космологическую гипотезу, нежели эллинский философ. Тао Лаоси и Анаксагоров Ум по смыслу и значению почти тождественны и однородны.

Создавши мир и произведши всякую тварь, Тао не оставляет их без надлежащей помощи: оно промышляет о них.

Промыслительная деятельность Тао изображается нашим философом следующими словами: «Тао производит вещи, добродетель (его) кормит их; они (т. е. Тао и добродетель) дают им вещественную форму, а могущество (их) совершенствует вещи»[144]144
  Трактат о нравственности. LI.


[Закрыть].

Временное существование вселенной, т. е. всей твари, Лаоси признает очень ясно. «Ни небо, ни земля, – пишет он, – вечно существовать не могут», потому что «процветающая вещь легко стареет»[145]145
  Там же. XXIII и LV.


[Закрыть]. И если мир может существовать относительно долго, то только благодаря Тао, сотворившему его, и притом не для него самого. Эта мысль весьма ясно высказана Лаоси в одном из его афоризмов. «Небо и земля, – говорит он, – вечны… ибо они существуют не для самих себя»[146]146
  Трактат о нравственности. VII.


[Закрыть].

Во многих афоризмах наш философ восхваляет великие дела Тао. Глубина и могущество творческих сил Тао, по его учению, непостижимы и недоступны для нашего ограниченного ума. «Могу ли я знать, – пишет Лаоси, – почему вселенная такая, а не иная?»[147]147
  Там же. LIV, XXI.


[Закрыть]

Вот, в общих чертах, лаосиевская космология. При ближайшем знакомстве с сочинением Лаоси нетрудно будет убедиться, что эта космология есть естественный вывод из учения о Тао как существе самобытном, абсолютном и всемогущем и, таким образом, входит органическим членом во всю систему его философии.

Л. Н. Толстой
УЧЕНИЕ ЛАО-ТЗЕ

Основа учения Лao-Тзе одна и та же, как и основа всех великих, истинных религиозных учений. Она следующая: человек сознает себя прежде всего телесной личностью, отделенной от всего остального и желающей блага только себе одному. Но, кроме того, что каждый человек считает себя Петром, Иваном, Марьей, Катериной, каждый человек сознает себя еще и бестелесным духом, таким же, какой живет во всяком существе и дает жизнь и благо всему миру. Так что человек может жить или той телесной, отделенной от мира личностью, которая хочет только себе блага, или тем бестелесным духом, который живет в нем и который желает блага всему миру. Человек может жить для тела или для духа. Живи человек для тела, – и жизнь горе, потому что тело страдает, болеет и умирает. Живи для духа, – и жизнь благо, потому что для духа нет ни страданий, ни болезней, ни смерти.

И потому для того, чтобы жизнь человека была не горем, а благом, человеку надо научиться жить не для тела, а для духа. Этому-то и учит Лао-Тзе. Он учит тому, как переходить от жизни тела к жизни духа. Учение свое он называет Путем, потому что всё учение указывает путь к этому переходу. От этого и всё учение Лао-Тзе называется книга Пути. Путь этот, по учению Лао-Тзе, состоит в том, чтобы не делать ничего или хоть как можно меньше делать то, чего хочет тело, с тем чтобы не заглушать того, чего хочет душа, так, чтобы не препятствовать деланием телесных дел возможности проявления в душе человека той силы неба (как называет бога Лао-Тзе), которая живет во всем.

Часто мысль эта, если только она переведена переводчиком верно, выражена как бы умышленно странно, но везде она, эта мысль, служит основой всего учения.

Мысль эта не только похожа, но совершенно та же, как и та, которая выражена в 1-м Послании Иоанна и лежит в основе христианского учения. По учению Лao-Тзе, единственный путь, посредством которого человек соединяется с Богом, есть Тао. Тао же достигается воздержанием от всего личного, телесного. То же и по учению, выраженному в 1-м Послании Иоанна. По учению Иоанна, средство соединения человека с Богом есть любовь. Любовь же, так же как и Тао, достигается воздержанием от всего телесного, личного. И как под словом Тао, по учению Лао-Тзе, разумеется и путь соединения с небом и самое небо, так и по учению Иоанна под словом любовь разумеется и любовь и самый Бог («Бог есть любовь»). Сущность и того и другого учения в том, что человек может сознавать себя и отделенным и нераздельным, и телесным и духовным, и временным и вечным, и животным и божественным. Для достижения сознания себя духовным и божественным, по Лао-Тзе, есть только один путь, который он определяет словом «Тао», включающим в себе понятие высшей добродетели. Сознание это достигается свойством, которое знают все люди. Так что сущность учения Лао-Тзе есть та же, как и сущность учения христианского. Сущность и того и другого в проявлении, посредством воздержания от всего телесного, того духовного божественного начала, которое составляет основу жизни человека.

Л. Н. Толстой
КНИГА ПУТИ И ИСТИНЫ, НАПИСАННАЯ КИТАЙСКИМ МУДРЕЦОМ ЛАО-ЦЗЫ

Тот Бог, которого можно назвать словом, не есть Бог вечный. Имя, которое можно назвать, не есть имя вечное.

То, что без имени, то есть начало неба и земли. То, что с именем, то есть мать всего мира.

Оно и есть существо непостижимое. Оно было прежде неба и земли.

Оно пребывает неизменным. Оно проникает всюду и нигде не задерживается.

Нам оно представляется как мать мира. Я не знаю его имени.

Чтобы дать ему имя, я называю его Бог.

Человек подобен земле, земля подобна небу; небо подобно Богу. Бог подобен сам себе.

* * *

Только тот, кто не имеет страстей, может видеть сущность Его. Тот, кто волнуется страстями, видит Его не вполне.

И потому тот, кто хочет быть свят, старается о том, чтобы не отдаваться страстям и делам личной жизни.

Святой поучает других молчанием. Он производит все истинное и ничего не присваивает себе.

Он усовершенствует себя и не надеется на свои совершенства.

Он доводит до совершенства свои достоинства и не дорожит ими.

Он не дорожит своими достоинствами, и достоинства его не оставляют его.

* * *

Восхваления мудрецов производят споры в народах.

Высокая оценка легкого приобретения производит воровство в народе.

Рассматривание предметов, возбуждающих похоть, производит смуты в народе.

И потому святой, чтобы управлять народом, освобождает свое сердце от желаний, уничтожает свою волю и укрепляет свою силу тела.

ИЗРЕЧЕНИЯ ЛАО-ЦЗЫ
Перевод Л. Н. Толстого

Есть существо непостижимое, которое существовало раньше неба и земли.

Безмолвное, сверхчувственное.

Оно одно остается и не изменяется.

Я не знаю его имени.

Чтобы обозначить его, я называю его Тао.

То, что может быть названо, не есть начало всего.

То, что без имени, то начало всего.

Понимать это начало может только тот, кто свободен от страстей.

Как только Тао стал проявляться в бытии, он получил имя.

Тао прикровенно, и ему нет имени.

Но Тао велико в воздействии и совершении.

Тао – прибежище всех существ.

Сокровище добродетельного и спасение злого.

Все вещи мира возникают от бытия, бытие возникает от небытия.

Мудрый отрешается от самого себя и этим самым достигает всего, потому что ничего не признает своим.

Когда существа развились, каждое из них возвращается к своему началу.

Возвратиться к своему началу значит быть в покое.

Быть в покое значит исполнить свое назначение.

Исполнить свое назначение значит быть вечным.

То, что мягко, побеждает то, что твердо; то, что слабо, побеждает то, что сильно.

Самое уступчивое покоряет самое твердое.

Немногие в мире постигают учение без речей и выгоду неделания.

Тринадцать спиц соединяются вокруг одной ступицы. От ее пустоты зависит употребление колесницы.

Мнут глину, чтобы сделать сосуд. От ее небытия зависит употребление сосуда.

Прорубают в стене окна и двери, когда делают дом. От их небытия зависит употребление дома.

Таким же должен быть мудрый. Он должен быть ничем. Только тогда он нужен и полезен людям и всему.

Не выходя за дверь и не глядя в окно, можно видеть путь неба.

Чем больше выходишь, тем менее знаешь.

Поэтому святой человек не выходит и знает, не смотрит и называет, не делает и совершает.

Тот, кто предается учению, увеличивается каждый день.

Тот, кто предается Тао, уменьшается каждый день.

Он уменьшает и уменьшает себя до тех пор, пока достигнет неделания.

Он не делает, но он становится владыкой мира (божественным).

До тех пор, пока он деятелен, он не может быть владыкой мира (божественным).

Святой человек не имеет упрямого сердца; его сердце сообразуется с сердцами народа.

С добрым он обращается добро, с недобрым тоже добро.

С честным он обращается честно, с нечестным он обращается тоже честно.

Святой человек живет в мире, боясь в мире загрязнить свое сердце.

Высшая добродетель подобна воде.

Вода тем и хороша, что она дает добро всем существам и не спорит с ними.

Достоинство души – в бесконечной тишине.

Мудрый не борется ни с кем, и потому на него никто не сердится.

Мудрый делает добро и не приписывает этому значения.

Добрый побеждает, и только.

Побеждает и не гордится.

Побеждает и не торжествует.

Побеждает и не возвеличивается.

Побеждает и не может избежать этого.

Побеждает и не насилует.

Побеждая, надо уметь остановиться.

Кто умеет остановиться, тот этим избегает опасности.

Кто в свете Тао, тот как будто во мраке.

Кто далеко ушел в познании Тао, тот как будто позади незнающих.

Кто на высоте Тао, тот кажется ниже всех.

Кто высоко добродетелен, тот как будто недобродетелен.

Кто велик по чистоте, тот как будто в грязи.

Кто велик по заслугам, тот кажется неспособным.

Кто тверд в добродетели, тот кажется колеблющимся.

Кто прост и правдив, тот кажется презренным и позорным.

Начинай трудное с легкого; начинай великое с малого.

Труднейшее в мире начинается с легкого; величайшее в мире начинается с малого.

Святой человек никогда не делает внешнего великого и потому может совершать свое великое.

Огромное дерево возникает из ростка, тонкого, как волос; девятиэтажная башня поднимается из горсти земли; путешествие в тысячу верст начинается одним шагом.

Святой желает не желать и потому не дорожит трудно добываемыми вещами.

Кому многое легко, тому многое сделается трудным.

Поэтому святой человек находит всё трудным, и поэтому во всей жизни его ему нет ничего трудного.

Как только покидается великое Тао, так является человеколюбие и справедливость.

Как только является умная дальновидность, то является великое лицемерие.

Истинная добродетель не представляется добродетелью, поэтому она добродетель.

Неистинная добродетель представляется безупречною добродетелью, поэтому она не добродетель.

Истинная добродетель не деятельна и не нуждается в деятельности.

Неистинная добродетель деятельна, она нуждается в деятельности.

Если потеряно Тао, то остается добродетель; потеряна добродетель, остается человеколюбие; потеряно человеколюбие, остается справедливость; потеряна справедливость, остается приличие.

Приличие – это только подобие правды и источник смут.

Когда высшие ученые узнают о Тао, они старательно исполняют его.

Когда средние ученые узнают о Тао, они то соблюдают, то теряют его.

Когда низшие ученые узнают о Тао, они смеются над ним. Если бы они не смеялись над ним, оно бы не заслуживало имени Тао.

Кто многим владеет, тот многое потеряет.

Кто умеет довольствоваться, тот не узнает позора.

Кто умеет стоять тихо, тот вне опасности

И может пребывать долго.

Входить в жизнь значит входить в смерть. Кто, пользуясь истинным просвещением, возвращается к своему свету, тот ничего не теряет при разрушении своего тела.

Это значит облечься в вечность.

Заботиться о малом значит быть просвещенным.

Соблюдать мягкость значит быть крепким.

Знать, что не знаешь, есть высшее.

Не знать, что не знаешь, есть болезнь.

Добрые слова могут искупить; добрые дела могут сделать еще более.

То, что спокойно, легко удержать; что еще не появилось, легко предупредить; нежное легко сломать; мелкое легко рассеять.

Делай, пока еще легко делать.

Успокаивай, пока еще не возмутилось.

Закрывать свои выходы,

Затворять свои двери,

Притуплять свою остроту,

Рассеивать свою полноту,

Смягчать свой блеск,

Уподобляться праху,

В этом – единение.

Человек входит в жизнь мягким и слабым.

Он умирает жестким и крепким.

Все существа, растения и деревья входят в жизнь мягкими и нежными и умирают засохшими и жесткими.

Жесткость и сила – спутники смерти.

Поучать словами не нужно. Нужно только самому быть свободным от страстей.

Нет ничего в мире мягче и слабее воды, и нет ничего, что бы превосходило воду в ее разрушительном действии на жесткое и крепкое.

Слабое побеждает крепкое, мягкое побеждает жесткое.

Нет человека, который не знал бы этого, а никто не поступает так.

Нет большего преступления, как признавать похоть позволенной.

Нет большего несчастия, как не уметь довольствоваться.

Нет большего порока, как желать приобретать.

Если дворцы очень великолепны – поля очень запущены и закрома очень пусты.

Не превозносите мудрецов, и не будет споров в народе.

Не цените предметов трудной добычи, и народ не будет воровать; не показывайте предметов, влекущих к похоти, и народ будет спокоен.

С справедливостью управляют государством, с хитростью нуждаются в оружии, неделанием становятся владыками поднебесной.

Почему это так?

Потому что, чем больше запрещений и ограничений в государстве, тем более нищает народ.

Чем больше острого оружия у народа, тем больше беспокойства в стране.

Чем больше искусен народ, тем больше производится страшных вещей.

Чем больше обнародывается предписаний, тем больше воров и разбойников.

Поэтому святой человек говорит: я не делаю, и народ сам собою совершенствуется.

Я люблю спокойствие, и народ делается сам собою справедливым.

Я бездеятелен, и народ сам собою делается богатым.

Я без желаний, и народ сам собою возвращается к простоте.