Текст книги "Две жизни. Мистический роман. Часть 2"

– Ты упорно избегал всего мелкого, условного, что мог наложить на тебя быт. Ты изучал законы физики и механики, математики и химии, стремясь понять роль человека в жизни и его зависимость от окружающей природы. Ничто не открывало тебе глаз. Ты и сейчас не можешь примириться с тем, что человек разъединен со всей мировой жизнью. Ты не можешь принять короткого периода его существования – с рождения и до смерти – оторванного от общей закономерной и целесообразной жизни Вселенной.

Разумеется, ни одно живое существо не может выпасть из подчинения мировому закону причин и следствий. Точно так же, как истинный кодекс нравственных законов людей подчинен не внешней, условной справедливости, но закону целесообразности, по которому движутся и звезды, и солнце, и волны эфира. Кора лицемерия, покрывающая людей с головы до ног, сковывает их мысль и не позволяет проникать в их сердце и ум вибрациям более сильных и чистых индивидов, владеющих тем знанием, к которому ты стремишься. Нужна была вся твоя преданность науке, вся чистота любви к ней, чтобы стал возможен час моей встречи с тобой.

В своих отношениях с людьми никогда не ищи объяснений с ними. Ищи, чем обрадовать человека, чтобы начать и закончить встречу с каждым в радости. Но избегай тех, кто, хмурясь сам, старается искать в тебе причину своей хмурости. Избегай тех семей, где живут ссорясь. Тот, кто рассказывает о своей любви к семье, а на самом деле является тираном и ворчуном, – не меньше преступник, чем любые воры, крадущие ценности других людей.

Если ты выполнишь три условия, которые я тебе поставлю, то будешь призван в такое место, где сможешь вступить на новый жизненный путь.

Во-первых, вся твоя жизнь должна быть служением общему благу, без всякого разделения людей на своих и чужих, на друзей и врагов по своим личным соображениям и их личным качествам.

Во-вторых, проблему нового понимания человека и единения с ним ты должен решать не с точки зрения видимых личностных качеств, а учитывая сплетающиеся в веках нити многих жизней. Ибо каждый человек живет не один, а тысячи и тысячи раз.

В-третьих, ты должен уметь принять все обстоятельства, входящие в твой день, признать их своими, всецело и единственно тебе необходимыми. Не в теориях и обетах должна выражаться твоя любовь к брату-человеку и родине, а в действиях простого дня. И только эта каждодневная доброта и есть тот нелицемерный путь к знанию, которого ты ищешь. К нам приходят через любовь к людям.

Если ты согласен прожить три года в полном целомудрии и действовать по тем установкам, которые тебе даны, мы с тобой встретимся вновь и пройдем ряд лет в совместном сотрудничестве.

Незнакомец взял обе руки Николая и, притянув к себе, обнял. Храброму офицеру, давно забывшему о ласке матери, показалось, что он снова стал маленьким мальчиком и что мать гладит его по голове.

– Возьми вот этот перстень на память о нашей встрече. Когда проснешься и буря пройдет, меня уже не будет возле тебя. Но чтобы ты не сомневался, что вел беседу не с призраком, а с человеком из такой же плоти и крови, как ты сам, – носи мой перстень, а я возьму твой. При новой встрече мы с тобой снова обменяемся перстнями.

Незнакомец снял с мизинца Николая материнский перстень и надел на него прекрасный алмаз в старинной платиновой оправе. Жгучие глаза его смотрели в глаза Николая, он положил ему руку на голову и что-то тихо сказал, чего Николай не понял. Необычайное чувство мира, радости, непередаваемой легкости и спокойствия наполнило его душу. Он забыл обо всем и заснул совершенно счастливый.

Когда он проснулся, раннее утро, светлое и теплое, смотрело в открытые окна горницы. В комнате никого не было, но на столе были кипящий самовар, масло, сыр, молоко и белый хлеб. Ничего не мог сообразить Николай, ни где он, ни почему он в чужой комнате. Постепенно память стала в нему возвращаться, а с ней и воспоминание о чудесном незнакомце, его необычных глазах и удивительной беседе. Николай уже склонен был считать эту встречу сном. Но перстень незнакомца на руке убедил его в действительности этого происшествия. Он встал, и ему показалось, что никогда еще он не был так полон сил и здоровья. Подойдя к столу, он увидел записку, написанную крупным, четким почерком:

«Не ищите меня, это бесполезно. Но помните, что зов дважды не повторяется. Зов бывает разный, как и люди. Если хотите принять мои условия и встретиться для совместной работы через три года – все это время не ешьте ни мяса, ни рыбы. Я буду очень близок к Вам, и Вы будете ощущать мое присутствие. Если Вам будет тяжело, произнесите имя мое: «Али», и я откликнусь.

Слуга, взявший вчера Вашего коня, – немой. Позавтракайте хорошо перед дорогой, так как Вы дальше от своего дома, чем думаете. И тот же слуга проводит Вас ближайшей дорогой до знакомых Вам мест. Мой камень да сохранит Вас в верности и силе. И если верность Ваша будет следовать за верностью моею – мы встретимся.

Али».

Николаю и в голову не пришло попытаться заговорить со слугой, вошедшим в комнату и приветливо ему кивнувшим головой. Это был высокий седой человек, с загорелым лицом, молодым, добрым и очень красивым. Вся его внешность, стройная фигура с тонкой талией горца, легкая походка, манеры культурного человека, умный проницательный взгляд говорили Николаю, что этот слуга так же необычен, как и его господин. Что он немой – Николаю не верилось. Слуга ответил на пристальный взгляд Николая радостной и дружелюбной улыбкой и усадил за стол. Заметив, что гость ни к чему не прикасается, он налил ему чаю, пододвинул молоко и указал рукой на все остальное, стоявшее на столе.

Николаю не хотелось есть одному. Слуга точно понял его мысль, снова улыбнулся своей доброй улыбкой и сел за стол, как бы приглашая гостя к еде. После завтрака он снова поклонился гостю и подал ему бурку и пакет с едой. На удивленный взгляд Николая он кивнул головой и пошел из комнаты, приглашая гостя следовать за ним во двор. Здесь он вывел из конюшни оседланных лошадей, причем лошадь Николая была чисто вычищена. Заперев дверь хижины, он вскочил в седло своего коня. Не успев рассмотреть как следует домик, офицер поспешил нагнать уже выезжавшего из ворот слугу.

Теперь Николай не мог понять, каким образом удалось ему пробраться в хижину. Тропа была узка и так закрыта сдвинувшимся ущельем гор, что найти ее казалось совершенно немыслимым, не зная тайн местности. По этой узкой тропе они ехали так долго, что Николая стало уже утомлять холодное, сырое ущелье, и он был благодарен своему проводнику за данную ему бурку, без которой продрог бы до костей. Внезапно и совсем не там, где ожидал Николай, тропа вывела их на дорогу. Солнце стояло уже довольно высоко, был, очевидно, час десятый. Но Николай не завел часы вечером и не мог точно определить время. Угадав его мысли, слуга посмотрел на солнце и показал на пальцах десять часов. Он снова улыбнулся, тронул повод и двинулся вперед крупной рысью. Лошадь Николая еле поспевала за своим вожаком. Так ехали они еще больше часа. Конь офицера стал уже утомляться, когда слуга свернул с дороги и сделал привал в тени группы деревьев. Все больше удивлялся Николай. Это место было ему совсем незнакомо, а между тем саму местность он знал довольно хорошо. Слуга расседлал и привязал лошадей, задал им корму и предложил гостю поесть.

Дав отдохнуть лошадям, они двинулись дальше и вскоре выбрались на широкую дорогу, которую Николай сразу узнал, как и окрестные горы. Но до его аула отсюда было не менее десяти верст, что совсем уж поразило Николая, не понимавшего, как он мог забраться в такую даль. Но поразмышлять ему не удалось. Слуга остановил своего чудесного коня, черного, с белой звездой на лбу, спешился и жестом предложил Николаю сделать то же самое.

Видя, что его не понимают, слуга расстегнул один из карманов своей черкески, вынул оттуда записку и передал ее Николаю. Тем же крупным, четким почерком, которым было написано письмо Николаю, была написана и записка.

«Друг мой и брат! Если ты решил принять мои условия, прими от меня того коня, которого передаст тебе мой слуга, а ему отдай своего. Слуга мой – человек опытный и добрый. Твоему коню будет у него хорошо. Тебе же очень скоро пригодятся и мой быстроногий конь, и моя толстая бурка. До свидания, спасибо, я не ошибся в твоей чести и в выдержке.

Али».

Прочтя записку, Николай спешился, передал повод слуге и потрепал по шее своего конька, служившего ему верой и правдой. Конь знал хозяина, сам шел ему навстречу и радостно ржал, еще издали почуяв его. Не однажды конь выносил его с поля боя и тяжко было Николаю расстаться с боевым другом. У него сжалось сердце, точно завершалась какая-то полоса жизни…

Казалось, это понял и слуга. Он подошел к офицеру, поклонился ему, потрепал его коня по шее, поцеловал его в лоб и положил руку на сердце. Затем передал повод своего горячего коня Николаю. Конь грыз удила, стоял неспокойно, глазищи его метали искры. Но слуга взял обе руки Николая и положил их на голову коня, давая ему понять, что теперь он стал собственностью другого хозяина. За мгновение до этого бунтовавший конь склонил голову и стал как вкопанный, ожидая нового седока. Слуга перевернул записку Али, и Николай прочел: «Конь мой горяч. Никто, кроме тебя, не сможет ни сесть на него, ни чистить его. Но тебе он будет повиноваться всегда и во всем. Зовут его Вихрь, и он оправдает свое имя на службе тебе».

Не задерживаясь больше, слуга сел на коня Николая и, повернув обратно, скрылся за поворотом. Проводив его глазами, Николай сел на нового коня и сразу оценил, какое сокровище подарил ему Али. И вскоре Вихрь дважды выручил его на поле битвы, в третий же раз Николай спасся на нем от стаи волков.

Потом Николаю вспомнилось, как опасно заболел Левушка в конце третьего года, назначенного ему Али. Почти потеряв всякую надежду спасти метавшегося в бреду братишку-сына, глухой осенней ночью сидел Николай у его постельки. «Вот теперь я отдаю все свое, что имел в жизни. Если я правильно понимаю долг человека в жизни, – думал Николай, – то брат мой должен жить, так как я не вижу в нем лично своей ниточки жизни, а вижу в себе лишь помощь и охрану для него. Многое я могу не понимать, но любовь к человеку как путь к совершенству я понял. Если высшая целесообразность находит нужным увести тебя – иди, Левушка. Ни единой слезы я не пролью о тебе, но всегда буду благодарен за радость, которую ты мне приносил».

Раздался стук подков, и чья-то рука постучала в окно. Нередко к Николаю заезжали обогреться и отдохнуть застигнутые непогодой люди, и он привык к ночным визитам. Он встал, прошел в сени и открыл дверь. В темноте он не видел вошедшего и только в комнате узнал в высокой фигуре гостя слугу Али из хижины, скрытой в далеком ущелье. Слуга снял бурку, вынул из карманов бутылку, коробочку и письмо и подал их Николаю.

«Как только получишь пилюли и микстуру, сейчас же дай ребенку пилюлю. Микстуру хорошо взболтай и вливай ему в рот через два часа по чайной ложке. Порошок разведи в рюмке воды и по одной капле закапай в ноздри и глаза. К утру больному станет лучше, а дня через два все пройдет бесследно. Оставь при себе моего слугу до полного выздоровления брата. Я дам тебе знать, когда приехать на свидание со мною. Будь тверд и спокоен. И что бы ни случилось в эти дни, все прими в полном самообладании.

Али».

Слуга помог Николаю ухаживать за братом, а когда мальчик выздоровел, то не сходил с рук слуги, ухитряясь хорошо понимать свою немую няньку. Прошел целый месяц очень тяжелой военной жизни, с постоянными тревогами и набегами, много случилось и внутренних неприятностей в полку, задевавших отчасти и Николая, но у него была только одна цель, одна мысль, для которой он жил: встреча с Али. Все остальное скользило по поверхности его сознания, не задевая глубин.

И наконец желанный час настал. Однажды слуга подал Николаю письмо Али, с просьбой быть через месяц в ближайшем городе Р. и остановиться в его доме, который старый слуга хорошо знает. Можно взять и брата, так как Николаю все равно придется прожить в этом городе несколько лет. Удивлению офицера не было границ. Но в тот же день он был вызван командиром полка, который объявил ему о награде за храбрость, повышении по службе и переводе в город Р., куда он должен отправиться немедленно.

Сдав свои многочисленные дела, провожаемый опечаленными товарищами, оплакиваемый хозяйкой дома и ее детьми, нагрузив телегу книгами, Николай с Левушкой и слугой отправился в Р. Снова ему предстояли отвратительные дороги и постоялые дворы, но какая разница была с первым его путешествием. Сейчас Николай был полон сил и уверенности, что начинает новый жизненный путь, ведущий к знанию. Везя теперь Левушку в теплой одежде и со всем доступным комфортом, Николай вспомнил их первое путешествие, как этап ада. Он лишь весело улыбался слуге и брату, морщившимся от духоты и плохих постелей в заезжих дворах.

К концу месяца они добрались до города Р. и нашли там указанный Николаю дом. Войдя в него, офицер был просто поражен. Прямо из передней он увидел, что все стены следующей комнаты были уставлены полками с книгами. Забыв все на свете, Николай остановился у полок. Слуга, увидев, что офицер прямо в дорожном платье погрузился в книги, стал обустраиваться сам, как умел, распределяя багаж по комнатам; каждый раз, проходя мимо забывшего обо всем Николая, он лукаво улыбался, а глаза его поблескивали юмористическими искорками.

И дальше текли мысли Николая. Он вспоминал счастливое время, проведенное с Али, который прожил почти год в Р. под предлогом всяких дел и торговли, а на самом деле посвятил Николаю и другим трем ученикам все свое время, ежедневно занимаясь с ними. Уезжая, Али дал Николаю целый ряд задач, наполнивших счастьем его жизнь, и сказал, что только от него самого будет зависеть, как скоро они вновь увидятся и как часто он будет получать вести от Али.

Прошло еще четыре года с редкими встречами, и наконец офицер получил письмо от Али с призывом приехать в К. и жить там рядом с ним. Ни мгновения не раздумывая, Николай устроил наскоро свои дела и уехал в К.

Глядя сейчас на осунувшееся лицо Алисы, Николай думал, какими разными путями идут в жизни люди. Как много страдает и ищет каждый, и при этом находит лишь то, что в силах вместить его собственное сознание. Сколько жизней сейчас соединено вокруг Флорентийца, скольких ведут Ананда и Иллофиллион, сколько приходит к Али, и о скольких он, Николай, вообще ничего не знает. И пути у всех разные, а ступени лестницы восхождения для всех одинаковы.

Вот здесь живут две молодые женщины, две будущие матери, полные любви и самоотвержения, и как разны их дороги прошлого, настоящего и будущего. А цель и смысл их жизни абсолютно одинаковы.

В комнату вошла Дория, чтобы сменить Николая. Он передал ей все указания Флорентийца насчет ухода за Алисой, взял на руки спавшую Наль и тихо вышел из комнаты.

Глава 8
Чтение завещания в доме пастора

Получившие указания Флорентийца Сандра и Мильдрей отправились вместе с юристами в дом пастора для ознакомления членов его семьи с завещанием. Находивший всегда и для всех время, лорд Бенедикт уделил его и Сандре, чтобы помочь юноше сосредоточиться и выполнить все, связанное с делами пастора, внимательно.

– Твой друг пастор, Сандра, в свое время разыскал тебя только для того, чтобы указать тебе на некоторые ошибки в твоей работе. Благодаря его бескорыстному труду и вниманию ты избег многих затруднений. Отплати ему теперь добром и постарайся, чтобы люди, близкие ему, приняли, по возможности, без претензий его волю. Наши обязанности по отношению к ушедшим из жизни не кончаются с разлукой с ними. Думай все время, что пастор стоит рядом с тобой и может выразить свою волю или повлиять на своих жену и дочь лишь благодаря твоему физическому посредничеству. И представляй, что я тоже стою рядом с тобой.

Выучи еще один урок: надо не столько смотреть на внешность человека, сколько уметь заглядывать в его душу. Вспомни, как нравилась тебе Дженни и как наивно ты верил тому впечатлению о глубине ее сердца и мыслей, которое она стремилась на тебя произвести. Теперь же, рассмотрев подлинный портрет ее души, ты начинаешь терять мужество и не знаешь, как себя держать в ее присутствии. А между тем вся твоя жизнь посвящена любви к человеку и служению ему. Ты ищи в Дженни лично тебе нравящееся или не нравящееся существо. Думай не об ее личных качествах, а о радости служить ей мощным проводом любви, способным помочь ей понять и принять волю отца. Ты, конечно, не будешь нести ответственность за все последующие поступки ее и матери, если они вздумают оспаривать судом волю пастора. Но ты будешь ему верным другом, если придешь в его дом свободным от личных чувств, принеся лишь милосердие, честь и любовь, самообладание и усердие, чтобы вместо меня исполнить его волю.

– Если бы я мог, лорд Бенедикт, ненадолго подняться хотя бы к сотой доле вашего сознания и вместить ее в себя, я был бы счастлив, потому что тогда мне удалось бы стать сосредоточенным. В работе мне удается концентрировать внимание. Но когда я нахожусь на людях, общаясь с ними, я все время пребываю в рассеянности. Я забываю о самом главном и великом смысле текущей минуты: о том, что именно эта минута и есть неповторимое, летящее мгновение Вечности. Что именно это сейчас и составляет все самое главное, самое важное и самое ценное в жизни. Поэтому сплошь и рядом, мои мгновения бегут в пустоте. Но завтра я постараюсь начать свой день по-новому, постараюсь уже сегодня подготовиться к нему.

По дороге, в поезде, у Сандры мелькали в уме отдельные фразы и слова лорда Бенедикта, и он заметил, что как бы ощущает присутствие возле себя и его, и пастора. «Как четко может работать мысль, – подумал Сандра, – достаточно было лорду Бенедикту сказать мне, чтобы я представлял себе его и пастора, стоящими рядом со мной, и я чувствую себя в их обществе все время. Только бы мне не потерять этого ощущения, когда я буду с Дженни. Я бы тогда ни в чем не ошибся и не растерялся бы, и достиг бы максимального успеха».

Мильдрей не прерывал размышлений Сандры. Он понял, что юноша собирает все силы, как делал в тот момент и он сам. В его сердце и мыслях последние месяцы шла усиленная работа. Вместе с тем он очень устал за это время, поскольку хлопоты о похоронах легли почти полностью на него. В его сознании совершался огромный перелом. Его беспокоила болезнь Алисы, ставшей для него с первой же встречи предметом любви и восхищения. Теперь же девушка стала его священной мечтой, осуществления которой он даже считал себя недостойным.

Отправляясь в семью пастора, лорд Мильдрей не знал содержания завещания, но предвидел, что не все может пройти гладко в этот день. Ему достаточно было видеть Дженни с матерью в гостях у Флорентийца, а также на скачках, чтобы оценить вполне их вкусы и склонности. Привычка пристально наблюдать и анализировать все окружающее, а также быть деятельным в общении с людьми и уметь всегда помогать им создали молчаливому Мильдрею репутацию добряка и защитника бедноты, над чем не раз подшучивали его клубные приятели, спрашивая, кого и куда он сейчас перевез, кого спасает от голодной смерти, кому ищет место.

Мягкое сердце Мильдрея страдало из-за пастора. Теперь он сосредоточенно думал, как бы помочь Дженни избавиться от ее зависти к Алисе. Раздумья его прервались с прибытием поезда на вокзал, где все уселись в коляску и отправились в дом пастора. Здесь их уже ждали сидевшие в зале мать и дочь в изысканных траурных туалетах. Они встретили Сандру – единственного, кого знали из четырех вошедших мужчин, – чрезвычайно высокомерно.

– А разве лорд Бенедикт и Алиса не прибыли вместе с вами? – холодно спросила Сандру Дженни, даже не взглянув на представляемых ей мужчин и не потрудившись выслушать их имена. – Мы не начнем, пока они не явятся. А, вот и они, я слышу звонок.

– Я думаю, мисс Уодсворд, вы ошибаетесь, – ответил ей Мильдрей. – Лорд Бенедикт уполномочил меня быть его представителем при чтении завещания вашего отца. Что же касается вашей сестры, то она очень больна и сегодня присутствовать здесь не может. Но это не меняет дела. У меня есть полная доверенность от лорда Бенедикта. Если вас заинтересуют какие-либо подробности, я уполномочен дать вам разъяснения и ответить на ваши вопросы.

В это время в комнату вошел мистер Тендль, поздоровался и подошел к Дженни.

– Как не вовремя вы нанесли нам визит, мистер Тендль, – недовольно произнесла пасторша. – Вы, очевидно, приехали пригласить Дженни прокатиться или позавтракать, но, к сожалению, мы заняты хотя и несносным, но неотложным делом.

– Простите, сударыня, – вмешался старый адвокат, давно уже взбешенный высокомерием обеих дам, к которому он – светило Лондона, богач и баловень клиентуры – не привык. – Мой клерк во внеслужебное время имеет полное право вести тот образ жизни, который ему нравится. Но в данную минуту он явился по тому же делу, по какому и мы имеем удовольствие лицезреть вас.

– То есть как, – воскликнула Дженни, – вы хотите сказать, что мистер Тендль не более, чем ваш клерк?

– Именно так, мисс Уодсворд. Он вызван мною для чтения акта и как лишний свидетель. Я надеюсь, у вас нет возражений против моего клерка?

– Час от часу не легче, – бросаясь в кресло, процедила сквозь зубы Дженни. – Ну, начинайте, мистер адвокатский клерк, выдающий себя за члена порядочного общества.

– Дженни! – громко вскрикнул Сандра и хотел было броситься к девушке. Но Мильдрей, выпрямившись во весь рост, точно внезапно выросший, удержал его за руку.

– Простите, мистер Тендль, за оскорбление, нанесенное вам в деле лорда Бенедикта. Я являюсь здесь его заместителем и от его лица прошу у вас извинения. Я не сомневаюсь, что лорд Бенедикт пожелает видеть вас и принести вам лично свое извинение. Я считаю нужным извиниться и перед вами, сэр, – обратился Мильдрей к старому адвокату, – за нанесенное вашему сотруднику и племяннику оскорбление. – Обратившись к Тендлю и старику, он прибавил: – Если вы удовлетворены моими извинениями, мы можем приступить к делу.

– Только глубоко уважая лорда Бенедикта и вас, лорд Амедей, я подчиняюсь. Прошу вас, мистер Тендль, начните чтение документа. Но предварительно подайте его наследницам, чтобы они могли убедиться в неприкосновенности печатей на конверте, – обратился старый адвокат к бледному как мел Тендлю.

Ни слова не ответив, молодой человек взял из рук дяди большой конверт, запечатанный пятью красными печатями с инициалами пастора и надписанный его рукой, и подал пасторше. Леди Катарина внимательно осмотрела все печати и надпись, и лицо ее при этом осмотре как бы говорило: «Кто мне поручится, что вы чего-либо здесь не смошенничали?» Дженни бросила взгляд на конверт и всех присутствующих, явно желая показать, что вся процедура ей скучна, что только ее кротость способна вынести подобную муку. С видом жертвы она встала с кресла и пересела так, чтобы лицо ее закрыла от окружающих тень.

– Не разрешите ли вы и нам присесть? – спросил старый адвокат таким саркастическим тоном, что обеих дам передернуло.

– Вы здесь не в гостях, а по делу. Можете вести себя так, как ваш деловой этикет вам предписывает, – огрызнулась пасторша. В ее голосе, взгляде, жесте, которым она сопровождала свой ответ, было столько ненависти и раздражения, как будто она хотела стереть в порошок всех этих людей, принесших ей последнюю весть от мужа.

Старый адвокат сел, остальные остались стоять, и Тендль, разорвав конверт, стал читать завещание. Когда дело дошло до пункта о доме, пасторша привскочила.

– Да это грабеж! Он ограбил меня и Дженни в пользу этой подлой девчонки. Мы будем судиться! Откуда мы знаем, чем околдовали моего мужа в доме вашего лорда Бенедикта!

– Будьте осторожны в словах, сударыня, – обратился старый адвокат к пасторше. – Когда ваша дочь оскорбила моего племянника, не сказавшего ей о своей профессии, а также не доложившего, что он является одним из очень крупных помещиков Л-ского графства, – мы еще не приступили к официальной части дела. Поэтому я мог извинить вам вашу грубость. Если же вы позволите себе какое-либо оскорбление сейчас, я должен буду прекратить чтение документа и привлечь вас к суду. Каждый пункт, в частности, о доме, подтвержден засвидетельствованными юридическими документами. Вы потом можете просмотреть завещание отца вашего мужа, по которому дом, в котором вы живете, вам фактически никогда не принадлежал. Он всегда принадлежал вашей младшей дочери. Продолжайте, Тендль.

Мать и дочь чувствовали себя все хуже по мере чтения завещания, а когда дело дошло до капитала, с которого леди Катарина могла пользоваться только процентами, – она готова была закатить истерику. Но лорд Мильдрей предупредил подобное проявление ее темперамента, сказав, что есть еще письмо Алисы, которое тоже должно быть оглашено официально, так как оно засвидетельствовано юридически и является документом, необходимым при оглашении завещании.

– С каких это пор грудные младенцы пишут в Англии официальные письма? – фыркнула пасторша.

– С тех пор, как они имеют право на наследство и собственность, – ответил адвокат.

Мильдрей подал Тендлю письмо Алисы, также запечатанное печатью с инициалами пастора.

«Мои дорогие мама и Дженни. Я пишу вам это письмо, сидя возле папы, по его настоянию, и в присутствии лордов Бенедикта и Мильдрея.

Мне очень горько, что в эти часы, когда папа так хорошо себя чувствует и прекрасно выглядит, он желает, чтобы я писала его волю о том времени, когда его не будет с нами. Сердце мое разрывается от одной мысли об этом. И представить себе, что можно пережить такую потерю и остаться жить, – я просто не в силах. Но я повинуюсь его воле и пишу те пункты, которые он считает необходимым для моей и вашей дальнейшей жизни.

1. Дом, как вам давно известно, завещан дедом мне. Папа требует, чтобы ни одна стена в нем не была разрушена, ни одна дверь не была сломана. Все, вплоть до самых простых вещей обихода, должно оставаться на местах. Никто не должен переезжать из одной комнаты в другую. Все должно быть сохраняемо в полном порядке, как если бы отец вернулся в свой дом. Моя комната, как и его кабинет, должны сохраняться неприкосновенными.

2. В доме вы обе можете жить еще два года, если раньше этого времени вы не приищете себе новой квартиры. Если же по истечении двух лет вы все еще будете оставаться в этом доме, то опекунский совет выселит вас, так как дом должен быть к этому сроку свободен.

3. В течение года я буду высылать вам деньги на содержание и ремонт дома и сада. Наймите специальную прислугу и садовника.

4. Перед началом зимнего сезона я пришлю мастера заделать наглухо вход в мою и папину комнаты.

5. Ответственность за целостность всего имущества в доме вы возьмете на себя перед лицом тех юристов, которые огласят вам завещание папы и мое письмо.

Такова воля отца относительно моего дома. Лорд Бенедикт, которого папа назначает моим опекуном, скрепляет своею подписью, равно как и сам папа, мои распоряжения несовершеннолетней. Из завещания папы вы узнаете, что, по его воле, я домой не вернусь после его смерти. Как мне ни грустно в этом сознаваться, но теперь я знаю, что разлука со мною не опечалит вас. Всю мою жизнь я так любила вас обеих. Я так старалась заслужить хоть каплю ответной нежности, но увы, не успела в этом. Горестно мне и сейчас сознаваться, что нас с папой пригрели чужие люди. Что здесь, среди чужих, мы нашли нежность и заботу, ласку и внимание, о которых не смели и думать дома. Это не упрек, конечно, а лишь выражение моего горя, потому что лишь теперь я стала понимать, как ценна дружба между людьми, какое счастье не только самой любить людей, но и быть любимой ими. Я очень хотела бы вспомнить хоть один день моей жизни дома, когда я была бы нужна вам не только как портниха или повариха, но и как сестра, друг, дочь…

Но что же мечтать о несбыточном счастье? Все, что я хотела бы тебе пожелать, дорогая Дженни, это счастливой семьи, в которой ты могла бы одинаково любить всех своих детей. Я крепко обнимаю вас обеих, и у меня такое странное чувство, точно я больше не увижу вас никогда. Как будто у меня нет больше родного дома, кончилась какая-то одна жизнь и начинается совсем другая. За последнее время я так состарилась, что сразу перепрыгнула из детства в зрелость, миновав период юности. Здесь я живу в такой красоте, о которой и мечтать не могла. Благодаря лорду Бенедикту все здесь полно гармонии, а папа положительно ожил. Мне кажется, что за всю его жизнь это первые его счастливые дни».

– Нельзя ли прекратить этот наглый лирический бред, – возмущенно закричала пасторша, вся покрывшаяся красными пятнами.

– Я обязан прочитать все до конца, – ответил Тендль, к которому непосредственно обратила свой выкрик пасторша, – но конец очень близок.

«В эту минуту я вдруг нарисовала себе картину, что папы уже нет с нами. И сердце мое застонало от боли. Если бы действительно выпала нам несчастная доля пережить папу, я молю Провидение помочь нашим трем сердцам найти дорогу любви друг к другу. Пусть навеки память о папе будет цементом между нами, и его чистая жизнь да послужит нам примером для подражания.

Крепко обнимаю вас обеих и еще раз молю, не выбрасывайте из сердца и жизни любящую вас маленькую Алису».

Прочтя письмо, Тендль сложил его и положил на стол, рядом с завещанием. Пасторша встала, подошла к столу и, брезгливо отбросив письмо Алисы, взяла в руки завещание.

– Если я не ошибаюсь, завещание должно быть подписано не менее чем двумя свидетелями.

– Так точно, здесь стоят подписи даже трех свидетелей. Но что вы хотите этим сказать? – спросил старый адвокат.

– Хочу проверить, те ли самые люди привезли документ, которые его подписывали.

– На первом месте стоит подпись лорда Бенедикта, – сказал адвокат. – Его здесь нет. Вместо него – уполномоченный им лорд Амедей Мильдрей. Вот документ, удостоверяющий его права.

Он протянул бумагу пасторше.

– Я думаю, мама, что здесь все в порядке. И чем скорее мы кончим это тоскливое испытание, тем приятнее будет и нам, и нашим гостям. Это так любезно с вашей стороны, лорд Мильдрей, что вы приехали к нам, – сказала Дженни, совершенно изменив свой тон. – Садитесь сюда, мне хочется поговорить с вами кое о чем. Как вы, вероятно, соскучились в деревне, без общества, без развлечений. Нельзя же считать обществом нашу маленькую дурнушку Алису. Она там одна и составляет весь фрейлинский штат графини Т., – смеясь, закончила Дженни, принимая самые обворожительные из своих поз.