Текст книги "«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны"

Методичному Рорбаху, который, родившись российским подданным, стремился привить себе истинно прусские добродетели, противостоял Ревентлов, человек, остро чувствовавший всю непрочность старых традиций.

3

Эрнст Кристиан Эйнер Людвиг Детлев граф цу Ревентлов родился 18 августа 1869 г. в Хусуме, небольшом городке на западе Шлезвиг-Гольштейна. Отец Эрнста, граф Людвиг цу Ревентлов, был ландратом округа Хусум. Мать Эмилия происходила из знатной семьи фон Рантцау. Ревентловы могли гордиться своим родом, который, как и Рантцау, принадлежал к старинной гольштейнской аристократии. Впервые он упоминается в 1223 г., в 1673 г. Конрад, основатель его младшей ветви, был возведен в графское достоинство, после чего на родословном древе не появлялось ни одного недворянского имени.

Род прославила Франциска, младшая сестра Эрнста.

В конце XIX в. она исповедовала принципы, которые с трудом пробивали себе дорогу: материальную независимость женщин, свободу любви, общественную эмансипацию. Она смеялась над моралью бюргеров. Восторженные строки посвятили ей Герман Гессе, Теодор Хойс, Оскар Паницца. Необычайно красивая, она решительно порвала с кругом, к которому принадлежала по рождению, ради того, чтобы стать «королевой» Швабинга, мюнхенского квартала художников, писателей и политических эмигрантов[116]116
  Cм.: Green M. Else und Frieda. Die Richthofen-Schwestern. München, 1980.


[Закрыть]. Франциска была исполнена утонченно-радикальных идей, восхищалась одновременно Ницше, Лассалем, Львом Толстым, Ибсеном и Бебелем и создала в Швабинге коммуну. История Швабинга эпохи модерна была историей жизни Франциски Ревентлов.

Рядом с ней немудрено было потускнеть самому незаурядному человеку. Эрнст, однако, не остался «братом Франциски» и проявил себя как самостоятельная и незаурядная личность. У них были наилучшие отношения. Он всегда поддерживал сестру и сочувствовал ей не только в свои «веселые лейтенантские годы», но и много позже. Дружба и взаимопонимание были обоюдными. Франциска писала в дневнике: «Эрнст во всем чувствует то же, что и я»[117]117
  Reventlow F. Tagebücher (26.05.1906) // Gesammelte Werke. München, 1925. S. 392.


[Закрыть]. Бунтарство Франциски встречало у него понимание: он отвергал буржуазный образ жизни, но не как представитель богемы, а с позиций истинного аристократа.

С 1879 г. Эрнст приступил к занятиям в Королевской гимназии Хусума. Это было типичное учебное заведение того времени, которое воспитывало в учениках приверженность прусским ценностям, педантично-догматический дух, умение повиноваться. Важнейшую роль играли религиозные наставления, проповедовавшие идею единства «трона и алтаря». Подобные методы преподавания подчас достигали противоположной цели. Безверие и отторжение церкви высшим слоем Германии того времени были общеизвестны. Обучение прививало также ненависть к педантизму; а часто как следствие этого – к любой системе вообще, в том числе государственной.

В гимназии Ревентлов проникся антицерковными убеждениями настолько, что на выпускном экзамене по религии получил «неудовлетворительно». Из гимназии Ревентлов вынес также, несмотря на открытое неуважение к вильгельмовской системе, высокий патриотизм, чувство гордости за молодое великое государство, восхищение им и уверенность в его славном будущем. Ревентлов причислял себя к последнему поколению, которое может помнить время раздробленности или первые годы империи. Это поколение, которое «вступило в политическую и национальную жизнь в конце восьмидесятых и начале девяностых… стремилось вперед, стремилось ввысь сквозь 1871 год, было исполнено перехлестывающим через края чувством силы»[118]118
  Reventlow E. Der deutsche Freiheitskampf. Berlin, 1933. S. 277.


[Закрыть].

Влияние сельской идиллии детских лет причудливо вылилось в неприятие технического прогресса. Непонимание значения техники, некоторый страх перед ней вели к недооценке ее роли в развитии человечества и, шире, к недооценке влияния экономики на политику, что позднее сказалось на понимании Ревентловым механизма возникновения мировой войны. Слабая способность управляться с механизмами мешала Ревентлову и в частной жизни, и во время службы на флоте.

В 1888 г., окончив гимназию, Ревентлов начал морскую карьеру в германском императорском военном флоте в качестве кадета. Попал на море он почти случайно. В гимназические годы Эрнст намеревался поступать в университет и о военной карьере не мечтал. Но из-за бедственного положения семьи этим планам не суждено было сбыться. Кроме того, Ревентлову, брату своей сестры, хотелось резко изменить образ жизни, отвлечься от гнетущей семейной атмосферы, усугубленной денежным крахом.

Служба началась удачно: он получил назначение на броненосец «Пруссия», которым командовал тогда капитан, а затем – гросс-адмирал, инициатор и организатор строительства военно-морских сил Германии Альфред фон Тирпиц. Выпущенный из морской школы 12 мая 1891 г. младшим лейтенантом флота Ревентлов вскоре принял командование торпедным дивизионом. Затем служба в Берлине, смена кораблей и частей. При этом молодой офицер усиленно изучал Канта и Шопенгауэра, в результате чего в его мыслях произошел резкий поворот, «решительное изменение и воистину спасительное освобождение» от низменности жизни[119]119
  Reventlow E. Wo ist Gott? Berlin, 1934. S. 303.


[Закрыть]. Это стало одной из причин того, что Ревентлов решил прервать карьеру, хотя перспективы дальнейшей службы выглядели радужно: за год до того был принят первый морской закон Германии и судостроительные планы Тирпица, наконец, начали давать плоды – ожидалось значительное увеличение флота, числа вакансий, кроме того, за десять лет адмирал не забыл Ревентлова.

Тем не менее ставший уже капитан-лейтенантом Ревентлов решительно добивался отставки, которую и получил 23 января 1899 г. Он никогда не писал о причинах этого поступка. Его брат Карл полагал, что дело – в проблеме со здоровьем, вернее, с сердцем[120]120
  См.: Boog H. Op. cit. S. 229.


[Закрыть]. Сказалась, вероятно, и намечавшаяся женитьба: через семь недель после отставки Ревентлов женился на графине Мари Габриэль Бланш д’Алльмон де Брутийо. Еще одним поводом к отставке Ревентлова могло стать нескрываемо ироническое отношение графа к монархическим настроениям, характерным для германского офицерства. Высоко оценивая личность Вильгельма II и его усилия, направленные на превращение Германии в великую военную и морскую державу, Ревентлов олицетворял как бы аристократическую оппозицию монархии и монархистам, позднее открыто высказанную им в книге «Кайзер и монархисты».

Все же главными причинами отставки стали растущая отчужденность Ревентлова по отношению к закостеневшему обществу, на традиции которого он смотрел глазами Франциски, его желание быть влиятельным участником событий и вместе с тем не подчиняться жесткому регламенту условностей и обычаев. Духовный мир Ревентлова сформировался как сложное переплетение трех мотивов: высокомерно аристократическое отвержение либерально-позитивистского восприятия мира и буржуазных ценностей; мистический спиритуализм, смешанный со скептическим отношением к церкви, что, по словам Эрнста Трёльча, составляло своеобразную «домашнюю религию»[121]121
  Troeltsch E. Die Soziallehren der christlichen Kirchen und Gruppen. Tübingen, 1912. S. 931.


[Закрыть], и, главное, высочайшая оценка роли личности в развитии нации и государства. Последнее было главным пунктом воззрений Ревентлова и с несомненностью свидетельствовало о воздействии на него взглядов Фр. Ницше.

Отказ от карьеры ради семьи и независимости должен рассматриваться не как импульсивный или вынужденный шаг, а, скорее, как возобладание духовного неприятия реальной жизни над трезвым расчетом и стремление отгородиться от чуждого ему общества не только внутренне, но и внешне. Кроме того, семья – за исключением Франциски и брата Людвига – не приняла его жену, сочтя сомнительным ее графский титул. Не имея иных средств к существованию, кроме скудной пенсии, он решил сжечь за собой все мосты и отправился в Америку. Подробности его пребывания там неизвестны. Очевидно лишь, что ни фермерство, ни попытки работать на фабрике не принесли немецкому графу удовлетворения. Уже через год, осенью 1900 г., он вновь оказался в Берлине. Только теперь наконец проявился во всем своем значении тот поворотный шаг в судьбе Ревентлова, который он сделал, уйдя в отставку. Не имея ни денег, ни работы, не умея ничего делать и не обладая никакой профессией, кроме той, от которой он отказался, обремененный необходимостью содержать семью, он бросился в последнее прибежище неудачников – взялся за перо, стал, по его собственным словам, «интеллектуалом за неимением лучшего»[122]122
  Boog H. Op. cit. S. 118.


[Закрыть].

Именно на литературно-журнальном поприще Ревентлов нашел себя. Именно здесь он в наибольшей степени мог служить и адмиралу Тирпицу, и германской военной мощи, и самой Великой Германии. Представитель древнего рода, граф, морской офицер и умелый литератор был находкой для издателей, связанных с военно-морскими кругами. Уже в 1900 г. появилась подготовленная им книга «Развитие организации немецкого флота». Прекрасно изданная, снабженная рисунками и цветными таблицами, она внесла заметный вклад в пропаганду идеи превращения Германии в великую морскую державу. В короткий срок Ревентлов становится ведущим экспертом по военным и особенно военно-морским делам, он умело сопрягает восхваление немецкой морской программы с критикой «британского господства на море», описывает события русско-японской войны в контексте необходимости соединения усилий армии и флота для достижения победы. Ревентлов преуспел и как издатель – с 1901 г. он стоял во главе еженедельника армии и флота «Überall», принимал ведущее участие в других военно-морских изданиях и даже выпускал целый год собственную газету, над которой витал дух Швабинга и которая посвящена была немецкой Отчизне, ее искусству и ее народности[123]123
  «Deutsche Heimat. Blätter für Kunst und Volkstum» с апреля 1903 по март 1904 гг.


[Закрыть].

В предвоенное десятилетие Ревентлов был, без сомнения, влиятельным публицистом и исключительно ярким представителем германского экспансионизма. Его регулярное общение с читателями военно-морских и национально-патриотических изданий сделало его фигурой настолько значительной, что сторонним наблюдателям казалось, будто «Ревентлов, Рорбах с еще некоторыми империалистически-политическими “экспертами”, собственно, и управляют Германией»[124]124
  Whitman S. Deutsche Erinnerungen. Berlin, 1912. S. 134.


[Закрыть]. Действительно, связи в военно-морских и дипломатических верхах, прямая ориентация на Тирпица объясняли осведомленность публициста, его настойчивость при обсуждении вопросов финансирования военно-морской программы, его откровенный милитаризм. Лозунгом Ревентлова стали слова «Опасность – в промедлении!»[125]125
  Reventlow E. Gefahr in Verzug! Betrachtungen über die Beschleunigung des Flottenbaus, ihren Nutzen und ihre Möglichkeit.Berlin, 1907.


[Закрыть]. С этих позиций он критиковал и решения Гаагской мирной конференции, и пацифистов, и сторонников интернационализма. Со временем интерес к собственно военно-морским проблемам перерос у него в стремление разобраться в вопросах внешней политики, объяснить себе и читателям, кто именно мешает Германии обрести «место под солнцем». Острие своей критики Ревентлов направил против «западного империализма», под которым он понимал прежде всего британскую колониальную систему, основанную на британском господстве на море[126]126
  Reventlow E. Englische Sorgen – Deutsche Gefahr. Betrachtungen zu Rowland Thirlemeres «The Clash of Empires». Berlin, 1907;Idem. Die englische Seemacht // T. Lenschau (Hg.). England indeutscher Beleuchtung. Bd. 5. Halle, 1906.


[Закрыть].

Внешне без особых усилий отставной морской офицер превратился в идеолога германского экспансионизма. Его главная книга «Германская внешняя политика» стала своего рода естественным и в высшей степени авторитетным подведением итогов тех усилий, которые милитаристские круги Германии затратили, чтобы привести немцев к мировой войне. Неслучайно ее первое издание вышло в 1914 г.

В годы войны Ревентлов – непримиримый враг нерешительности и уступок. Он не сомневался, что торжество немецкой идеи в мире связано с победами германской армии и флота. В 1915 г. он издал книгу, где разоблачал английскую политику, цели, средства и методы действия которой он называл империалистическими. Книга с ярким названием «Вампир континента» имела исключительный успех у немецкого читателя, в 1916 г. вышло ее 11-е (!) издание, а последнее, 14-е, появилось в 1940 г., служа целям нацистской пропаганды.

Однако было бы в высшей степени неверно истолковывать взгляды и публицистику Ревентлова в духе прямолинейного служения «германскому военному могуществу на суше и на море». В его истолковании германский экспансионизм, несомненно, очень близко смыкался с практическими целями кайзеровских дипломатов, генералов и адмиралов. Но вместе с тем Ревентлов, хотя и не так настойчиво, как Рорбах, подчеркивал недостаточность военных аргументов, ставил под вопрос необходимость территориальных захватов[127]127
  Reventlow E. Brauchen wir die flandrische Küste? Berlin, 1917.


[Закрыть]и постоянно подчеркивал, что главное его желание – духовное единство Германии не во имя военных побед, но ради торжества немецкой идеи в мире.

Взгляды Ревентлова были глубоко противоречивы. Стоя на вершине публицистической известности, он сожалел, что граф скатился до положения «пролетария». От военно-морских вопросов он обращался к попыткам серьезного философствования, к размышлениям о социальной несправедливости. Отдавая дань неприятию бюргерского благополучия, он в 1908 г. написал «Славный мир, сладкое согласие» – едкую, полную злой иронии политическую сатиру на современное положение в стране и в мире[128]128
  Reventlow E. Holder Friede, süße Eintracht. Eine politische Satire. Leipzig, 1906.


[Закрыть], пронизанную «интеллектуальной антиинтеллектуальностью»[129]129
  Boog H. Op. cit. S. 165.


[Закрыть], где явно ощущалось влияние Франциски.

В послевоенной Германии Ревентлов не нашел себе места.

Стремление стоять над повседневной политической и общественной жизнью, не обладая при том ни прежним публицистическим влиянием, ни весомыми источниками информации, обрекало Ревентлова на идейное одиночество, которое внешне проявлялось в странной переменчивости позиции. Оставаясь убежденным противником «западного империализма», Ревентлов в 1919–1920 гг. высказывался за взаимодействие с Красной армией для борьбы с Польшей Пилсудского и силами Антанты. Он исповедовал антиамериканизм, в начале 20-х годов полагал, что контакты с представителем III Интернационала Карлом Радеком и немецкими коммунистами будут полезными для борьбы за свободу всех угнетенных народов. Граф презирал Г. Штреземана и его политику мира, поддерживал планы диктатуры генерала Секта, в рамках фелькишеского движения участвовал в политической борьбе и в 1924 г. был избран депутатом рейхстага.

В 1927 г. Ревентлов, прежде высокомерно третировавший Гитлера, вступил в НСДАП, где, впрочем, не играл заметной роли. Вместе со сторонниками братьев Штрассеров он выступал «за немецкий социализм», изложению основ которого посвятил книгу с характерным названием «Civitas Dei Germanica». В последние годы Веймарской республики Ревентлов был и против Гитлера, и против Гарцбургского фронта, и против правительства, искал путь к новой Германии. В его суждениях смешались старые представления о немецкой миссии в мире с идеями национал-социализма. Помня о своих прежних заслугах, Ревентлов обличал «лжецов», которые пишут о германской ответственности за развязывание мировой войны. С приходом Гитлера к власти Ревентлов примиряется тем легче, чем больше это совпадает с желанным для него подъемом германского военного духа. Однако старая экспансионистская программа была им забыта, не совпадая с «духом времени», он отстаивал свободу личности, выступал против нагнетаемой расовой ненависти и преследования евреев[130]130
  См., например: Reventlow E. Judas Kampf und Niederlage in Deutschland. Berlin, 1937.


[Закрыть], осуждал террор СА и «ночь длинных ножей». В рамках борьбы за свободу религии он (скорее, для самоутверждения как постоянного оппозиционера) в бездуховное время гимна Хорст-Вессель и Марики Рекк вновь открывал для немногих читателей забытые труды деятелей церкви и теологов, программные документы 1848 г. Умер Ревентлов 21 ноября 1943 г. в Мюнхене.

Несмотря на сложность мировоззрения и запутанность жизненного пути Ревентлова, главное в нем и в его публицистике оставалось неизменным. И эта неизменность делала его многочисленные работы зеркалом общественных и политических изменений в Германии и в мире от периода становления Германской империи до начала крушения Третьего рейха. Ревентлов всегда, по справедливому выражению Х. Боога, оставался «великим дилетантом»[131]131
  Boog H. Op. cit. S. 7.


[Закрыть]. Блистательный пропагандист, идеолог германской политической, военной и духовной экспансии, религиозный мыслитель, журналист и историк, он служил идеям Великой Германии, не считая нужным искать для них опоры в чем-то ином, кроме «единства германской нации и ее духовных устремлений», подкрепленного соответствующей военной программой. Как и Рорбах, Ревентлов в основе своих воззрений безнадежно утопичен, что особенно наглядно проявилось в его бесплодных усилиях приспособиться к меняющемуся послевоенному миру. Служение экспансионистскому идеалу привело Ревентлова к общественной изоляции, идейному и человеческому краху. Но именно стремление сохранить верность этому идеалу делает интересным и исследовательски необходимым обращение к наследию этого аристократа и борца за Великую Германию.

4

Если Ревентлов и в особенности Рорбах стремились – осознанно и целеустремленно – выявить, определить и сделать достоянием общественности весь комплекс идей германского экспансионизма, если они по праву могут быть названы его идеологами, то их старший современник Шиман преимущественно разрабатывал одну – но при этом важнейшую! – сторону экспансионистских воззрений. В течение многих лет он писал о международных отношениях, внешней политике и обретении Германией «достойного места» среди великих держав. Достойным Германской империи, по твердому его убеждению, могло быть лишь безусловное первенство. Более последовательный, чем Ревентлов и Рорбах, но и более односторонний, чем они, Шиман по праву разделяет с ними ответственность за общественно-политическую и историческую репутацию германского экспансионизма.

Как публицист Шиман был не менее известен, нежели Рорбах и Ревентлов, как ученый – обладал европейским признанием, но подлинное его значение определяется тем огромным закулисным влиянием, которое он оказывал на Вильгельма II и его ближайшее окружение при выработке внешнеполитической стратегии. Научный авторитет и исключительная осведомленность делали Шимана незаменимым советником, особенно в вопросах, связанных с отношениями Германии с ее восточным соседом, Россией, которую он искренне ненавидел, внешнюю политику которой он (неважно, шла ли речь о Российской империи или о Советской России) не понимал и боялся, а подданных которой – за исключением остзейских немцев – презирал. Именно благодаря Шиману экспансионистские идеи из предмета ведения безответственных политических публицистов переходили в сферу практической внешней политики, делались предметом забот германских дипломатов. Именно благодаря Шиману эти идеи обретали предельно возможную ясность и законченность, что с неизбежностью выявляло их внутреннюю противоречивость, утопизм и историческую несостоятельность. В этом отношении судьба Шимана, чья научная и общественная карьера до времени складывалась исключительно удачно, представляется трагичной. Политический оракул неизменно ошибался, дело, которому он служил, было обречено на неудачу.

Теодор Шиман родился 5 (17) июля 1847 г. в уездном городе Гребине Курляндской губернии Российской империи. Семья литератов, из которых происходил Шиман, была известна далеко за пределами его родного городка, насчитывавшего немногим более тысячи жителей. В Прибалтике литератами обычно считались лица недворянского происхождения, получившие образование и занятые научно-педагогической деятельностью либо в сфере свободных профессий. В Курляндской губернии времен Шимана литераты относились к разряду личных дворян. Подданным Германии Шиман стал в зрелые годы, но в отличие от большинства остзейских немцев он с юности не был лоялен России, своей родиной считал Остзейский край, относя его вопреки реальности не к России, а к Германии. Дело объясняется, по-видимому, особенностями семейного воспитания. Характерно, что пренебрежение к реальной действительности Шиман сохранил навсегда.

Начало систематическому образованию Теодора Шимана было положено в известной гимназии «Петринум» в Митаве, где учился еще его отец и где позднее учился Пауль Рорбах. Шиман пробыл в гимназии с августа 1858 по июнь 1867 г. С 18 августа 1867 г. по январь 1873 г. Шиман числился студентом Дерптского университета, откуда исходило твердое идейное противостояние начавшемуся процессу русификации Остзейских провинций[132]132
  См.: Wittram R. Die Universität Dorpat im 19. Jahrhundert // Zeitschrift für Ostforschung 1 (1952). S. 195–219.


[Закрыть]. После университета Шиман некоторое время работал в архивах Митавы и Данцига, в результате чего в 1873 г. были изданы его первые научные произведения – небольшие исторические работы по материалам архивов. Осенью того же года он предпринял путешествие по Германии и вынес из него чувство гордости за «свою страну»[133]133
  «Frühes Tagebuch» (3.9.1873) цит. по: Meyer K. Theodor Schiemann. S. 18.


[Закрыть], совсем недавно объединенную великим Бисмарком и ставшую наконец великой державой.

С начала зимнего семестра 1873/74 гг. Шиман был внесен в список студентов в Гёттингене, куда он стремился, чтобы учиться под руководством профессора Георга Вайца, депутата Франкфуртского парламента, крупного историка, давнего сотрудника знаменитого издания «Monumenta Germaniae Historica», ставшего в 1875 г. его главным редактором. Вайц создал в Гёттингене научную школу, ставившую себе главной задачей критическое исследование германского Средневековья. В период ее расцвета, с 1860-х годов и вплоть до переезда Вайца в Берлин после назначения редактором «Monumenta», через нее прошли почти все молодые остзейские историки – Фридрих Бинеман, Леонид Арбузов, Рихард Хаусман, Оскар Штавенхаген.

Для Шимана результатом работы в семинаре Вайца, помимо приобщения к исследовательским традициям, восходящим к Л. Ранке, стала диссертация о лифляндско-курляндской хронике Саломона Хеннинга. В феврале 1874 г. ему было присвоено звание «доктор философии» (это звание в имперских университетах Германии соответствовало диплому кандидата Дерптского университета, который Шиман получил ровно через год). Женитьба и необходимость содержания семьи заставили молодого ученого отказаться от дальнейших научных планов и вернуться в Россию. Остались неоконченными история курляндского герцога Готтхорда Кеттлера и «История Курляндии». Шиман переехал в Феллин, на север Курляндии, где с 1875 г. почти восемь лет был учителем географии и истории в городской гимназии. Осенью 1883 г. он перебрался в Ревель, где стал первым штатным городским архивариусом. Верхи остзейского общества признали заслуги «защитника интересов немцев Прибалтики»[134]134
  Greiffenhagen O. Zur Geschichte des Revaler Stadtarchivs // Fünfzig Jahre wisseschaftlicher Arbeit im Revaler Stadtarchiv. Tallinn, 1933. S. 46–47.


[Закрыть].

Здесь, в России, начинается карьера Шимана-публициста, принесшая ему впоследствии и славу, и бесславие. Он, безвестный учитель российской гимназии, сотрудничал в немецких газетах Риги, Ревеля, городов Северной Германии. С ним, выразителем «остзейских понятий», полемизировали катковские «Московские ведомости». Бескомпромиссное отстаивание остзейских привилегий, благородная борьба против русификации и крайне неблагородная, почти патологическая (с этим соглашались даже его идейные единомышленники) ненависть к России и русским, публицистический талант – все это естественным образом вводило Шимана в плеяду знаменитых остзейцев, чьи политические сочинения, направленные против российской политики, были известны по всей Европе. Шиман продолжал дело Карла Ширрена, Вольдемара фон Бока, Юлиуса фон Экхарта и барона фон Брюггена. От балтийских корней у Шимана навсегда остались бурный политический темперамент, натура страстного борца, никогда не идущего на компромиссы и отвергающего холодный расчет, двусмысленность.

Следующая жизненная ступень – переезд в июле 1887 г. в Берлин, где он стал преподавателем университета, причем произошло это благодаря протекции великого Трейчке, о котором Шиман не раз вспоминал с самыми теплыми чувствами. 12 июля он прочитал вступительную лекцию «Первая попытка России овладеть Балтийским морем», и с этого дня работа в университете становится главным делом Шимана.

Шиман также работал в Прусском тайном государственном архиве, чему способствовала его дружба с графом Гербертом Бисмарком, сыном канцлера, который заведовал архивной службой. Одновременно он преподавал в Прусской военной академии и ушел оттуда только после назначения его ординарным профессором Берлинского университета в 1906 г., приурочив уход к 27 января, дню рождения кайзера.

Поворотным в жизни Шимана стал 1892 год. Во-первых, в апреле последовало его назначение экстраординарным профессором университета. Во-вторых, в сентябре он стал сотрудничать в правоконсервативном издании «Neue Preußische (Kreuz-)Zeitung». Именно длительное и плодотворное сотрудничество с «Kreuzzeitung» принесло Шиману европейскую славу, выдвинуло в число ведущих публицистов Германии. Целых 22 года каждую среду (за исключением очень кратких и редких периодов отпусков) газета печатала передовые статьи Шимана под общим заглавием «Внешняя политика недели». Вплоть до первого месяца мировой войны Шиман регулярно предлагал публике обзор важнейших международных событий с собственными комментариями. За это время из-под его пера вышло около 1000 статей-обзоров. Эти еженедельные внешнеполитические обозрения представляют собой главный итог деятельности Шимана как публициста, в них наиболее полно и четко выразились его убеждения.

С 1901 г. Шиман начал собирать свои статьи за прошедший год и публиковать их отдельными томами, без изменений, редакторской правки и комментариев, лишь с краткими вступительными заметками. Всего вышло 14 таких томов, озаглавленных «Германия и большая политика» (за соответствующий год). Во вступлении к первому тому Шиман определил назначение обзоров: «Их целью было всегда отражать интерес, который мы испытываем к великим проблемам мировой политики, и обращать волю читателей на то, чтобы поддерживать с их стороны энергичные действия правительства в защиту этого интереса, а где необходимо – вызывать их»[135]135
  Schiemann Th. Deutschland und die große Politik. 1902. S. III.


[Закрыть]. И это вполне удавалось. Общественный интерес к статьям Шимана сохранялся постоянно, к его мнению прислушивались как в Германии, так и за ее пределами.

Этому способствовала поразительная осведомленность Шимана в тайнах европейской политики. С начала 1890-х годов у него появилось множество знакомых, занимавших высокие посты в Министерстве иностранных дел, Военной академии, Генеральном штабе. Его безупречная патриотическая репутация и отличное знание русского языка открывали доступ к информации, поступавшей по секретным каналам. В середине 1890-х годов Шиман сблизился с бароном Фрицем фон Гольштейном, «серым кардиналом» германской внешней политики, фактически главой Министерства иностранных дел. Близкие отношения сложились у Шимана со всеми тремя канцлерами Германии после Бисмарка – Каприви, Гогенлоэ и Бюловым. Наконец, его почтил дружбой и сам кайзер Вильгельм II, с которым Шимана связывали узы личной симпатии, общность геополитических представлений и пристрастие к истории. Они и познакомились, как вспоминал впоследствии Шиман, на почве общих интересов: «Он (Вильгельм II. – К. Ц.) узнал от великого герцога Баденского, что я работаю над историей России в период царствования Николая I, первый том которой был издан, и знал, что я являюсь автором издающихся в “Kreuzzeitung” статей о внешней политике. И то и другое его интересовало. В июне (1904 г. – К. Ц.) я получил поэтому приглашение к императорскому ужину»[136]136
  Цит. по: Meyer K. Theodor Schiemann als politischer Publizist. Frankfurt / M.; Hamburg, 1956. S. 57.


[Закрыть]. Так началась почти 17-летняя дружба, прервавшаяся только со смертью Шимана. Кайзер регулярно встречался с берлинским профессором, обсуждал с ним внешнеполитическую ситуацию, воспринимал его оценки, особенно если речь шла о «русской опасности». Шиман иногда сопровождал его в зарубежных поездках, в частности в 1905 г. в Танжер, когда разразился Первый марокканский кризис.

Книга, о которой вспоминает Шиман, вышла в 1904 г. под названием «Александр I и итоги его жизненного пути». Это был первый том задуманного им исследования «История России в период правления Николая I». Всего вышло четыре тома. Второй охватывал период от смерти Александра I до польской революции 1830 г., третий – десятилетие до 1840 г., причем основное внимание уделялось борьбе русского правительства с «непокорной Польшей» и противостоянию с Францией и Англией (противостоянию России, но, поскольку этот том вышел в 1913 г., тема была весьма актуальной и для Германии); наконец, четвертый, наименьший по объему, но наибольший по хронологическим рамкам был опубликован в 1919 г. под заглавием «Император Николай от расцвета своей власти до падения в Крымской войне. 1840–1855». Исследование эпохи Николая I – главный научный труд Шимана, итог многолетней работы в области истории[137]137
  Хронологически оно завершает предшествовавшие сочинения (так, например, в 1897 г. вышел перевод Шимана книги Б. Бильбасова «Екатерина II, императрица России в суждениях мировой литературы»; в 1902 г. – сборник документов, объединенных и обработанных Шиманом «Убийство Павла и восшествие на престол Николая I», переизданный с небольшими изменениями в 1906 г. как «История правления Павла I и Николая I»).


[Закрыть].

В 1901 г. профессор Шиман основал в Берлинском университете семинар по восточноевропейской истории, первый семинар такого рода в Германии и в Западной Европе. Это произошло после долгой и сложной борьбы с университетскими властями. Именно благодаря Шиману в западноевропейской исторической науке началось серьезное исследование проблем России и Восточной Европы, научную и политическую значимость которых он вполне понимал. Правда, для самого ученого Восточная Европа – это прежде всего Прибалтика[138]138
  В 1910 г. Шиман основал (вместе с тремя соучредителями, издателями и авторами, известными литераторами и общественными деятелями – О. Хётчем, Л. Гетцем, Г. Юберсбергером) «Zeitschrift für osteuropäische Geschichte». И хотя с началом Первой мировой войны издание было остановлено, журнал стал важным вкладом Шимана в изучение восточноевропейской истории. В 1930 г. журнал был возобновлен с участием Хётча и Гетца.


[Закрыть].

После более чем 30 лет занятий русским прошлым и настоящим Шиман в сентябре-октябре 1904 г. предпринял первое путешествие собственно по России. Вояж по маршруту Одесса – Киев – Москва – Нижний Новгород – Петербург укрепил его в неприятии русской жизни, но немного дал как профессиональному историку. Этот пробел он восполнил осенью 1908 г., когда его главной целью была работа в русских архивах, что было не так просто для иностранного подданного. На помощь Шиману пришел император Николай II. Шиман получил аудиенцию у царя, которая затянулась надолго, доставив немало удовольствия обоим собеседникам. Она проходила, как писал Шиман жене, «в очень оживленной исторической беседе, которая большей частью затрагивала историю Николая (Первого) и при этом тотчас принимала совершенно раскованный тон»[139]139
  Цит. по: Meyer K. Theodor Schiemann. S. 141.


[Закрыть]. В результате Шиману было позволено работать в архивах, среди прочих дел он мог ознакомиться с бумагами III Отделения.

В Петербурге Шиман был представлен известному историку великому князю Николаю Михайловичу, председателю Совета министров П.А. Столыпину, министру иностранных дел А.П. Извольскому, наместнику на Кавказе И.И. Воронцову-Дашкову. Шиман вел себя исключительно как частное лицо, но его воспринимали как «глаза и уши кайзера». Безупречна была и его репутация монархиста.

Общий итог петербургских бесед – твердая уверенность Шимана в опасной слабости России и в том, что она близка к распаду. Петербургские собеседники были бы немало удивлены, узнав, что еще в апреле 1906 г. под впечатлением событий русской революции Шиман записал в дневнике, что целью германской политики должно стать «возвращение балтийских провинций». При этом он пояснил: «Это действительно первостепенная цель, достижимая, однако, при условии возникновения республиканской России с ее агрессивными тенденциями»[140]140
  Ibid.


[Закрыть].

В начале войны Шиман должен был уйти из «Kreuzzeitung», ибо был лишен возможности высказывать на страницах газеты свои проанглийские симпатии. Но его статьи с прежней регулярностью появлялись в других немецких газетах и журналах консервативно-националистического направления.