Текст книги "Приключения атома"

Деятельность обществ

Эта деятельность была практическая и теоретическая. Инициатива могла исходить от всякого члена всякого общества.

Практическая – относилась к насущному хлебу, насущным потребностям и к тому, отчего удовлетворение этих потребностей зависит, т. е. к заводам, машинам, орудиям, путям сообщения, водопадам, почве, удобрению и т. д.

Теоретическая – состояла в попытках улучшения практической деятельности. Разрабатывался или обсуждался ряд проектов, испытывался и, по мере возможности, приводился в исполнение.

Была ещё высшая теоретическая деятельность, которая касалась больше будущих поколений: это именно научные работы. Отыскивались и исследовались элементарные тела. Желающие трудились даже в сёлах, для чего их снабжали спектроскопом и другими не очень сложными и дорогими приборами.

Были для того и специальные учреждения. Так многие свойства вновь открытых элементов определялись там. У каждого элементарного тела узнавали температуру плавления и кипения при разных давлениях. Выражалась, если возможно, связь между упругостью, температурою и плотностью элемента. Если удавалось, составляли уравнение состояния. Надо было знать механические свойства тел во всех видах: упругость, трение, силу сцепления, ковкость, твердость, тягучесть, сопротивление разрыву и сжатию; также – физические свойства – скрытую теплоту плавления и испарения; световые свойства, электрические и т. д. Далее, нужно было изучить механические и физические свойства сплавов, затем химические свойства простых и сложных тел, наконец, – механические и физические свойства сложных тел.

Стремились получить и изучить всевозможные самые сложные тела, называемые органическими соединениями, выделить из них особенно важные для жизни, добыть, если можно, всё то, что вырабатывается растениями и животными, – главным образом, вещества, пригодные на краски, одежду, обувь, утварь, строительство, пищу, ароматы, лекарства, питье и т. д.

Изучали жизнь растений. Изменяли всячески их свойства путём искусственного подбора, внешними влияниями и другими свойствами, и всё полезное и замечательное описывали. Стремились и тут более к полезному для жизни, к получению в наибольших количествах наиболее необходимых плодов и веществ. Вырабатывали новые растения, с особенными, в каком-нибудь отношении, интересными свойствами. Разумеется, эта научная деятельность требовала массы напряжённого труда, много времени и очень редко давала сейчас же явные плоды. Тут было гораздо больше неудач, разочарований и огромных, по-видимому, непроизводительных расходов. В лучшем случае делали научные открытия, обнародовали их и берегли для будущих поколений. Последние изучали и опирались на эти труды, делали новые открытия и применяли их к жизни. Получались порою поразительные практические результаты и необозримые материальные выгоды. Они затмевали все потери.

Население росло, о чём всячески заботились. Каждые 30 лет оно, по крайней мере, удваивалось, а в ближайшем будущем ждали даже утроения, даже удесятерения населения в такой же срок. Прибывало каждый год не менее 3 % населения. И этот процент всё рос.

Непрерывно культивировались и тесно заселялись экваториальные страны. Через какие– нибудь 200–300 лет будет на Земле так тесно, что придётся заселять песчаные и каменистые пустыни, где нет ни влаги, ни дождя. Придётся обратить внимание на океаны, и даже поднять взор к небу на безграничные околосолнечные пространства.

Будущее в особенности озабочивало членов верховного общества. Лучше заранее быть ко всему готовым. Возникают поэтому вопросы: как заселить безводные пустыни, сделав их способными к произрастанию самых плодовитых растений? Как поселиться на поверхности моря или как эксплуатировать океан, сделав его также источником жизни для человека? Как устроить жизнь в безвоздушном пространстве небес?

Над всеми этими вопросами тщательно и усердно работало всё любознательное человечество. Высказывали мыли, составляли проекты, делали опыты, добивались практического успеха в большей или меньшей степени, и продолжали работать непрерывно в том же направлении, не довольствуясь полученным полууспехом.

Исследовали и человека: его тело, ум и нравственные свойства. Стремились улучшить тело, здоровье, устранить болезни, недостатки органов, удлинить жизнь, улучшить человека морально и умственно.

Мир женщин, не пренебрегая пособием мужчин, занимался теми же вопросами и ещё специально женскими, касающимися деторождения – этого кошмара прекрасной половины человечества. Как облегчить роды, сократить и, по возможности, устранить муки? Как уменьшить время беременности и умножить деторождение, т. е. производительность женщины? Как устранить детские болезни, уменьшить смертность детей, улучшить их качества и т. д.?

Старость героя. Путешествие в санаторию

Герой наш состарился, ослабел и часто сидел в кресле или лежал. Жена была бодрее и вечно суетилась. Ноги ей ещё не изменили. Она присматривала за ослабевшим мужем.

Оба супруга давно освобождены были от обязательных работ, и если бы не слабость одного, то лучшего бы для них нельзя желать. Больного исследовали сначала в селе, потом в уезде, но не могли ничем помочь: весь организм ослабел и нуждался только в тепле и хорошем и легком питании. Нужно было полное спокойствие. Предложили чете поселиться в колонии престарелых и ослабевших, – на одном из тропических островов Океании. Простились с родными и отправились в путь.

Наиболее спокойное, комфортабельное, хотя и не очень быстрое путешествие можно было совершить на громадном металлическом дирижабле. Подкатили к нему по железной дороге, проехав 40 верст. Вошли в чудесную теплую каюту, с легкими койками, креслами, висячими столами и всем необходимым. Посидели час, пока собралось достаточно народу и корабль нагрузили. Поднялись и помчались с попутным ветром. Пролетали верст сто в час. Смотрели кругом. Иногда было видно вдаль на сотни верст. С высоты в 120 сажен была видна вершина горы такой же высоты на расстоянии 100 верст; с высоты же в одну версту такая же гора видна была на 200 верст расстояния. С четырёхвёрстной высоты виднелась вершина горы такой же высоты за 400 верст. Но, вообще, смотреть на такие отдалённые предметы мешал воздух, его недостаточная прозрачность. Кругозор на ровные места с высоты был вдвое меньше. Виднелись реки, леса, холмы, горы, дороги, посёлки, разные сооружения, фабрики. Даль была особенно прекрасна и таинственна.

Красивые общежития возвышались, как храмы и были особенно изящны на большом расстоянии, закрытые голубой дымкой воздуха. В солнечный день, пораньше, здания красиво блестели своими окнами и, казалось, что некоторые из них охвачены пожаром. Ночью они светились множеством электрических огней. Особенно ярко были иллюминированы фабричные посёлки и громадные фабричные города. По величине и красоте здания можно было судить о степени общежития. Им чаще всего попадались сельские посёлки. Даже зараз их можно насчитать кругом штук сто и более. Через каждые три минуты виднелось под ногами село. Реже были уездные общежития. Это уже очень эффектные здания. Их то же было видно одновременно два, три. Над ними пролетали каждые полчаса и чаще. Грандиознее были губернские здания. Их встречали через 2–3 часа. Поэтому и они привлекали пассажиров. Окружные общежития были особенно высоки и прекрасны, но встречались раз в день, а иногда и несколько дней не видели ни одного. Все прилипали к окнам, когда видели этот величественный дворец.

Привлекали публику и большие реки, озера, горы, мосты, водопады, технические сооружения, сверкавшие ночью тысячами огней, также старинные оставленные разрушающиеся города. Они интересовали, как памятники, воспоминание, история. Не очень их, впрочем, хранили, понемногу разрушали и пользовались местом.

После многих остановок – иногда коротких, а иногда и длинных, когда поджидали благоприятного ветра, – дней через 5, достигли берегов океана. Лететь пришлось уже над ним.

Вода однообразна; это скучнее. Так как дул попутный ветер, то поднялись довольно высоко, где он был быстрее. Делали верст 150 в час.

Было свежо, и наши старички, с помощью регулятора, довели температуру своей каюты до банных размеров, и только тогда приятно завздыхали. Теперь всё им казалось интересным. И громадные волны, и множество кораблей внизу, и белые паруса, и небо, и Солнце, и неушедшие ещё берега.

В определённый час они получали еду и напитки, по предложенной карте делая выбор. Это ещё более улучшало их настроение.

Больного с его спутницей не отправляли на пароходе, потому что там затруднительно избежать качки, особенно тягостной для преклонных лет.

Через неделю спокойного путешествия их доставили до назначенной им колонии. ещё издали им указали на остров, где они могли прожить, сколько хотели. Они и ранее встречали много больших островов и ещё больше малых, но это не были места для их жительства. ещё верст за 50 до цели путешествия им указали на туманное пятнышко. Это и был их остров. Скоро в бинокли они увидели и посёлки на нем.

Им дали очень маленький домик. Кругом были хлебные деревья, поля арума, кокосовые пальмы, бананы, апельсины, масса зелени и цветов. Не надо было закрывать окон ни днем, ни ночью. Оконные просветы были только загорожены частыми металлическими сетками, пропускавшими отлично воздух и свет и не пропускавшими насекомых. Через сетки было видно, как через стекло. При сильном сквозняке или ярком свете пользовались ставнями и стёклами. Но там ветер только приятно прохлаждал. Не было забот об одежде, а стало быть, и множества сопряжённых с нею хлопот. Также не беспокоились о топливе и еде. Туземная пища не была для них новостью, так как бананы, апельсины, орехи и т. п. употреблялись в большом количестве ими и ранее, благодаря баснословно дешёвому и быстрому транспорту. Только плоды тут были первой свежести.

Как старым и больным, им дозволяли пользоваться ещё яйцами и молоком.

Люди в посёлке были тоже свои и не могли их стеснять. Жили хорошо, долго. Со всеми перезнакомились. Общественная жизнь была и тут подобна описанной, но только тише – стариковски покойней.

Здоровье нашего героя, под влиянием этого мира, вечно свежего воздуха, пропитанного солнечными лучами, испарениями моря и ароматами цветов, – поправилось. Он стал меньше лежать и больше ходить, даже иногда бегать частыми и шмыгающими старческими шажками по чудным, тенистым аллеям…

Но, увы, как это ни странно, оба супруга соскучились о зиме и о холоде своих суровых стран. Им так казалось. На самом деле им жаль было молодости с её обстановкой. Всегда кажется, что если мы вернемся туда, где провели счастливое время, то счастье осенит нас. Какое заблуждение! Внешние условия можно вернуть, но молодость – никогда. Прошедшее счастье не возвратится. Как бы то ни было, но иллюзия повлекла их на старые места.

Возвращение на родину. Предсмертные мысли и смерть

Были радостны первые минуты свидания с родной семьёй и близкими. Но тягостное чувство старости не исчезло. Силы продолжали падать, и наш герой опять слег. Прожито было много, и кончина была неизбежна. Не страшила смерть: ведь она должна совпадать с началом новой лучшей жизни. Но беспокоила мысль о неустранимых и неизвестных страданиях, так сказать муках нового рождения, которых при первом рождении наш герой не испытал, но испытала в полной мере его мать, уже ушедшая в другой мир. Однако и то не совсем верно. Действительно перед его рождением (от матери) была другая его жизнь и другая его смерть. Последняя слилась с новым его рождением и потому сопровождалась страданием. Итак, всякое новое рождение, а их без числа, должно сопровождаться страданием, – пока разум не уничтожит обычное рождение, смерть и страдание. Впрочем, наша предыдущая смерть, вероятнее всего, не сопровождалась страданием, так как космос, в общем, населён совершенной жизнью, в которой нет места смертным мучениям. Земля одно из немногих исключений; так что смертные страдания и муки рождения во Вселенной если и есть, то ничтожная доля процента.

Многие мечтали и на Земле устранить или хоть ослабить муки смерти, этого второго рождения. Все, от мала до велика, были заинтересованы определением рода и степени смертных мучений, но немногие серьёзно работали над этим вопросом.

Герой умирал и думал так: может быть в моей следующей жизни мне не придётся умирать, а если и придётся, то без страданий или со страданиями ничтожными, известными, которые не будут меня страшить, как не страшит теперь какая-нибудь простуда. Эти мысли он высказывал вслух, и жена с ним соглашалась и утешала. Приходили и друзья, чтобы поговорить с больным.

В прошлые века умирали, не зная, что их ожидает немедленно жизнь. Другие же, так называемые верующие, ждали её, но мало верили, и представление о ней имели странное и часто противоречивое и несогласное у разных лиц. Неверующие же думали, что они погружаются в нирвану, вечное небытие, которое не даст им никогда возможности увидеть свет Солнца и почувствовать что бы то ни было, что они испытали в своей жизни, или что-нибудь новое, что они никогда ещё не испытали. Очень отдалённое подобие этой нирваны можно вообразить себе в виде беспробудного сна без ощущений, без сновидений, в виде обморока. Дети представляли её себе, заткнув плотно уши и закрыв глаза. Они находили и нирвану ужасной, так как были очень довольны жизнью и не желали ни сна, ни обморока. Им казалось страшным не видеть, не слышать и лишиться всех утех жизни, которые они находили пленительными. Были и такие люди, которые, как дети, даже гораздо более, в силу развитого воображения и сильной привязанности к жизни, ничего страшнее смерти не предполагали. Они соглашались на всевозможные лишения и мучения, лишь бы жить и не умереть. Верующие посмертное бытие представляли в виде продолжения испытанной ими жизни. Так они думали, что их нравственные и умственные свойства сохранятся, хотя и преобразятся, память о жизни останется. Они увидятся с другими умершими, в особенности с их родственниками и знакомыми.

Не так думал наш герой, воспитанный на иных основах. Он знал, что прощается на веки со всем, что его окружало в этой жизни, со всеми свойствами своего ума и тела, со всеми своими близкими и знакомыми. Жизнь новая восстанет, не оставив памяти о прошедшей. Испытанные ощущения никогда не возвратятся в той же форме, не останется никакого воспоминания о жене, о детях, о жизни. Разве я помню, думал он, о множестве минувших жизней, предшествовавших этой, которую я скоро покину? Помню ли я, как был растением, животным, дикарём? Ум мне говорит, что большинство моих жизней, огромное большинство, почти 100 %, проходило в высших существах. Но ведь я о них не имею сейчас никакого представления, кроме теоретического. Точно также и следующая жизнь не даст мне представления об этой утекающей. Она возгорается вновь, будет гореть ярче покидаемой, но возникнет из пекла, из полного сожжения миновавшего. Только атом остаётся неизменным, вечным и нетленным. Но он примитивен, он – гость, живущий в разных организмах, как путешественник в разных гостиницах; он живёт их жизнью и пропитывается только ею. Жизнь других своих обиталищ атом не может помнить, так как каждое обиталище, каждый организм или храм атома, говорит только о самом себе и не может рассказывать о жизни других храмов-организмов.

Хорошо ли это забвение прошедшего в будущей жизни, полный разрыв с горестями, радостями, привязанностями и антипатиями уплывающего бытия? Ведь эти радости и огорчения так ничтожны, так мелочны, что не худо и разорвать с ним на веки. Если они и не ничтожны, то во всяком случае, страстны, животны. Стоит ли поправлять дрянный, полусгнивший, полуразвалившийся дом? Не лучше ли снести его до основания, употребить на дрова и воздвигнуть новый прекрасный дворец на очищенном до гола месте!.. Дело касается этой несовершенной жизни. При уничтожении же совершенной, она будет повторяться и разрыва как бы не будет: одна совершенная жизнь равна другой.

Как и где я буду рождён, думал наш герой, забывая о предстоящих страданиях?..

Заметим, что высочайшие учёные, современные герою, отрицали возможность устранить смертные боли разными медикаментами, вроде морфия. Поэтому никто их не употреблял, и наш больной также. Напротив, он с ужасом думал о прошедших заблуждениях врачей, касательно роли этих снотворных, которые, временно облегчая, в конце концов, только усугубляли страдания. Но о последних больные уже не в силах были сообщить окружающим.

– Итак, где же будет мое рождение, продолжал размышлять больной, – тут ли на Земле, или в иных мирах? Если на Земле, то когда – через тысячу, миллион, или биллион лет? В какую жизнь я тогда попаду? Ведь она так уйдет вперед! Может быть не будет уже тогда ни мук, ни смерти, ни обыкновенного рождения, сопровождаемого жалкой прозой! Не будут ли люди зарождаться так поэтично, как цветы, или так бесстрастно, как рыбы? Рожусь ли я мужчиной или женщиной, и будут ли тогда два пола? Если мне суждено, т. е. моему бессмертному атому. возникнуть вне пределов Земли, то останусь ли я в солнечной системе, возродившись на одной из планет, или где-нибудь между ними? Может быть я умчусь далее, к другой солнечной системе, пролетев пустыни эфира? На какой же планете и при каком новом солнце я открою свои глаза, слух и другие неведомые чувства? Будут ли у меня те же чувства или другие? Какова там жизнь… А может быть мне суждено возникнуть очень скоро, на той же Земле и увидеть не только то же Солнце и те же звезды, но и близкие мне поколения людей, моих внуков и правнуков. На то мало вероятия, но природа и случайность иногда разыгрывают удивительные штуки. Я даже могу возникнуть сейчас же после моей смерти в образе рождающегося где-нибудь у нас на Земле ребенка, может быть даже в образе моего внука или внучки. Но на это менее всего вероятия. Даже в образе сына – и это не невозможно.

Или, может быть, не разложится ли мой атом на мельчайшие части, и не войдут ли они в состав особых существ, не подобных земным, бесконечно более легких, образовавшихся ещё тогда, когда не было мира, подобного теперешнему, – дециллионы дециллионов лет тому назад. Тогда я буду как бы духом в обыкновенном смысле этого слова, хотя состав мой останется материальным. Но материя эта страшно разреженная и о свойствах её мы не имеем теперь никакого понятия?..

Тело умирающего всё более и более слабело, мысли блекли, замедлялись, останавливались, и герой почувствовал смертную тоску, и боли в разных частях тела. Он впал в бессознательное состояние, т. е. страдал, но не мог дать об этом отчёта людям. Он не владел своими нервами и всё настоящее, окружающее не чувствовал, не воспринимал. Только внутренние струны мозга, разрушаясь, печально звенели последний раз, заставляя его томиться. Умирало тело, и были физические и, так называемые, душевные страдания. Как и где он проснулся, какие мысли его о будущей жизни оправдались – неизвестно. Накинем покров и на его смертные мучения – мучения рождения.