Текст книги "Фаворит. Сотник"

Рискованно, конечно. Если он хоть малость ошибся во французе, то это может обернуться такими проблемами, что небо с овчинку покажется. О мстительности женщин уже говорилось. Хованская же любой даст сто очков вперед. Но надеяться только на ее покровительство попросту глупо. Пришла пора обзаводиться друзьями и союзниками.

Ну и Лизонька. Хуже не придумаешь, чем оказаться между двумя высокопоставленными особами, влюбленными в тебя по уши. Эдак раздавят – и глазом моргнуть не успеешь. Ну или разорвут надвое, что в общем-то без разницы. Уж лучше держаться в сторонке. От обеих. Спокойней так.

– Господин де Вержи, я еще хотел сказать. Словом, это насчет великой княгини.

– И что ты хотел поведать мне об Ирине Васильевне? – вдруг сделавшись каменным, поинтересовался француз.

– Мне кажется, ты должен знать. Мы с ней вместе, только потому что того желает она.

– И отчего я это должен знать? – неудачно попытавшись изобразить ухмылку, вновь вопросил де Вержи.

– Не нужно игр, господин полковник. Я, может, и молод, но взгляд влюбленного человека все же рассмотреть могу. Да ты сам погляди на себя в зеркало и сразу поймешь, насколько тебе безразлично, с кем княгиня. Словом, не соперник я тебе. Сумеешь завоевать ее – будешь счастлив. И потом, пусть я ее не люблю, но от чистого сердца желаю ей счастья. Она по-настоящему удивительная женщина и достойна того, чтобы рядом находился мужчина, любящий ее целиком и без остатка. Да она этого и ищет, потому как с мужем покойным была искренне счастлива.

– Хочешь сказать, ее поддержка и покровительство тебе не надобны? – с явственным сарказмом произнес Гастон.

– Надобны. Но тут дело такое. Словом, полюбил я. Дышать спокойно не могу. Но ни подойти, ни тем более посвататься мне нельзя. И родители все кручинятся, внуков хотят на руки взять. У нас с Ириной Васильевной вроде как уговор, что коли решу жениться, то буду совершенно волен. Но ты ведь понимаешь, что эти слова женщины ничего не стоят. Коли был бы я простой игрушкой, то попросил бы позволения и получил бы его. Но Хованская меня любит, вот в чем беда.

– Отчего же беда?

– Оттого, что она меня пока любит. – Иван сделал на этом ударение. – А я полюбил всем сердцем, другую. Но только и могу, что со стороны вздыхать, чтобы не угодить в немилость той, кто, почитай, второй у трона стоит.

Иван врал. Врал самозабвенно, сам веря в свою ложь, даже представив себе ту, в кого он якобы влюбился. Савицкая Настенька, девушка восемнадцати лет, обладательница весьма приятной наружности и прямо-таки бархатного голоска. Ага. Так куда легче изображать влюбленного. И де Вержи ситуация должна быть очень даже понятной.

– Выходит, Иван, ты хочешь освободиться с моей помощью, да еще и ни с кем не поссориться?

– Понимай как знаешь, господин полковник, – пожал плечами Карпов.

– А как мне еще тебя понимать? Непонятно только, отчего ты вдруг решил, что я стану тебе помогать.

– Не мне, господин де Вержи, а себе. Разницу узри. Я тебе только раскрыл, как оно обстоит на самом деле, а уж дальше ты сам.

– И ты уверен, что я стану поступать так, как тебе нужно?

– Не мне, – качнув головой, вновь повторил Иван.

Француз смерил его долгим взглядом, потом глубоко вздохнул и, поднявшись со стула, прошелся по кабинету. Взял со стола трубку, закурил. После третьей затяжки подошел к окну и распахнул форточку, оттуда тут же повеяло прохладой. Оно вроде и солнышко светит, но сторона несолнечная, а в тени нынче прохладно. Не так, как весной, когда несет стылостью, но и не тепло.

Ивану вовсе не нужен был ответ де Вержи. Ну что тот мог ответить? Что теперь он непременно перейдет в наступление на крепость по имени Ирина? Ага. Как бы не так. Тут главное другое. Ему обсказали ситуацию, и теперь, как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Дав французу время слегка переварить информацию, Карпов наконец перешел к не менее важному. К закреплению достигнутого успеха. А это был успех. Его не выгнали, выслушали, задали вполне конструктивные вопросы, не осмеяли и не погнали взашей после всего, что он тут наговорил. Конечно, успех!

– А теперь не побрезгуй, господин полковник, – открывая длинный футляр, продолжил Иван. – Не за деньги куплен, самолично выкован. И что бы ты ни решил, знай – ковал я его с душой. Я вообще не привык делать что-либо без души, – с добродушной ухмылкой закончил он.

С этими словами Карпов передал де Вержи палаш в ножнах. Ничего особенного, самые обычные ножны, рукоять и гарда в виде чашки. Нет, все в отличном качестве, но без изысков и насечки. Как говорится, оружие не для парада, а для боя. Если только не учитывать на треть обоюдоострый клинок, красующийся булатным рисунком.

– Знаю, сегодня в Москве можно нарваться на дурной булат, – передавая оружие французу, пояснил Иван. – Но то от оружейников, услышавших звон, да не знающих, где он.

– Я слышал, что та наука по Москве пошла от твоего батюшки, – принимая палаш и не в силах отвести взор от завораживающего рисунка, произнес де Вержи.

– Ты верно слышал, господин полковник. Только мы с батей очень редко куем булат. Но коли встаем к наковальне, то за качество ручаемся. Льщу себя надеждой, что клинок сей сослужит тебе службу добрую.

– Спасибо на добром слове. Не знаю, чем я это заслужил, но это дорогой подарок. И я сейчас не о серебре.

– Так на радость и дарился. Какое уж тут серебро.

– Отчего же ты решил вручить его только сейчас? – не в состоянии перебороть себя и упрятать палаш в ножны, поинтересовался Гастон.

– Да оттого, что дружбу и понимание не покупают. А подарки делают только от души. Иначе это уже посул иль подношение, а не подарок. Вот чтобы ты не принял сей дар ни за то, ни за другое, я и вручаю его тебе только теперь, когда меж нами все уж вроде как разрешилось.

– Все же ты странный, Иван.

– Я знаю, господин полковник.

– А что во втором футляре? Иль то не про мою честь?

– Не совсем. Это револьверы нашей мастерской.

– Ре-во… – непонимающе начал было и осекся француз.

– Револьверы. Их еще называют магазинными. – Иван откинул крышку футляра и представил пару. – В барабане шесть зарядных камор.

Иван достаточно серьезно модернизировал револьвер Коллиера. Так, вместо планки, посредством которой крепился ствол, у него появилась полноценная рамка вкупе с рукоятью, у которой теперь деревянными были только накладки. Надо сказать, это не привело к столь уж существенному утяжелению, зато сделало конструкцию куда более прочной.

Еще одно немаловажное отличие. Теперь при взводе курка на предохранительный взвод барабан проворачивался самостоятельно, выставляя очередную камору напротив казенника. При постановке же на боевой взвод барабан подавался вперед, насаживаясь выточкой зарядной каморы на конус казенника ствола, что уменьшало прорыв газов.

Признаться, если бы не наработки знатоков из его мира и не изготовленные самолично несколько экземпляров, то Иван нипочем не смог бы столь быстро справиться с этой задачей. А так всего-то пришлось вспомнить уже однажды проделанное. Он вообще не брался за то, с чем не был знаком. Что ни говори, но оружие не терпит подхода с кондачка.

– Вот, значит, как. Я видел такие в моем полку, у княжича Воротынского. И даже пользовал на стрельбище. Весьма серьезное оружие. Только мы их так и называем – магазинными пистолями.

– То не важно, господин полковник. Я бы хотел передать их тебе, чтобы ты подарил цесаревичу.

– От твоего имени?

– Зачем от моего? От своего. А уж чья работа, он и так ведает. Самому ему, поди, зазорно за новинкой обращаться, а мне не хочется особо на глаза лезть.

– Иван, а ты ведь покупаешь меня.

– Не покупаю, а предлагаю выгодное сотрудничество. Ты – мне, я – тебе. Глядишь, из нас настоящие компаньоны получатся. А это подчас куда крепче и надежней дружбы.

– Хорошо. Тогда я заплачу за них.

– Чтобы я да за царский подарок деньги взял? Господин де Вержи, ты за кого меня держишь?

– Н-да. Это я что-то не подумал. Ладно. Убедил. А как насчет принять заказ от меня на пару таких же? Я слышал, заказы уж на год вперед расписаны.

– Это так. Но для хорошего человека можно и постараться.

– И во сколько хорошему человеку обойдется такая пара?

– А во сколько и нехорошему. Шестьдесят рублей за пару.

– Ого!

– Ну так, – с деланым сожалением развел руками Иван.

– А как же насчет особого отношения к неким персонам?

– Так ведь из-за особого отношения я вообще берусь изготовить те револьверы. Чай, на мастерской висит большой казенный заказ, даже продохнуть некогда.

– Через сколько сможешь изготовить?

– Пара недель. Раньше – ну никак.

– Задаток?

– Я тебя умоляю, господин полковник. К чему он мне? Попробуешь, оценишь и уплатишь разом. А откажешься, так покупатель быстро сыщется. И цену даже на копейку спускать не придется.

– Так ты уверен, что из стрелецкой семьи? – иронично хмыкнув, вновь вопросил полковник.

– Можешь не сомневаться, – с искренней улыбкой заверил Иван.

Вообще-то Карпов ничем не рисковал. Он ведь не мастерил оружие по одному экземпляру. Мелкими партиями, по паре десятков, никак не меньше. А потому в его планы входило изготовление какого-никакого излишка, чтобы иметь возможность подмазать кого надо. Эта формула работала всегда и во все времена.

– Кстати, господин полковник, есть у меня к тебе еще одно предложение, – словно спохватившись, вновь заговорил собравшийся было уходить Иван.

– И какое?

– Помнишь ведь, как твои ребятки уступили нам в рукопашной?

– И?

– Ну так попроси выделить тебе лучший десяток для постижения приемов штыкового боя.

– Попросить? – изогнул бровь дугой де Вержи.

Вот же дворянская душа! У него что, аллергия на это слово? Или… Нет, ну точно. Он решил, что просить придется Ивана. А это зазорно. Нет, полковник явно не в лучшей форме и соображает достаточно туго.

– Господи, и как только ты собираешься плавать в этом омуте под названием «царский двор», – покачал головой Иван и сразу пояснил: – Сотня подчиняется лично великой княгине. И подобное решение может быть принято только с ее соизволения. Неплохой повод, чтобы навестить Ирину Васильевну. Не находишь? Опять же, ей будет приятно, что командир потешных просит ее о помощи. Да и Николай будет доволен, потому как ты не только платье сменил, но еще и не чураешься перенять науку у русских стрельцов.

– Это если у твоих парней действительно есть чему поучиться, – задумчиво возразил полковник.

– Есть. И ты это знаешь. Даже если на том тренировочном поле нам и повезло. Суметь выстоять против конницы, сдержав строй, будет доказательством посерьезнее.

– И какая тут тебе выгода?

– Прямой выгоды нет, – соглашаясь, кивнул Иван. – Но есть выгода тебе, а долг, как известно, платежом красен. Не сегодня – так завтра, глядишь, и ты мне добром отплатишь. Ладно. Ты тут думай. А я в Москву. Нужно мастерской заняться. Учти, сегодня людей к тебе направить уж не успею, потому как в Измайлово не попаду. Слишком много забот на меня свалилось. Батя-то в отъезде.

– Хм. Хорошо. Я подумаю.

Разумеется, подумает. И если Иван хоть малость разбирается в людях, то француз еще до вечера окажется в усадьбе Ирины Васильевны. Ну не идиот же он в самом-то деле.

А что до выгоды самого Карпова… Ну, знать де Вержи о том незачем. А она есть. Причем самая что ни на есть прямая. Лучшим-то десятком в его сотне командует не кто иной, как Егор.

Если же отправлять, то только лучших. Чтобы, так сказать, не ударить в грязь лицом. И Ирина, именно она, а не Иван, отдаст такой приказ. Вот и прервется связующая нить с Лизаветой. И весточку не отправить, и никто не виноват, кроме тетки. Подстава, конечно. Но парень сильно сомневался, что при таких делах девушка испытывает по отношению к Хованской теплые чувства. Ревность способна разъесть изнутри похлеще любой кислоты…

Проводив незваного гостя, де Вержи опустился в свое кресло. Подержал в руках великолепный клинок, любуясь коленчатой вязью. Потом взял в руки револьверы. Примерился. Хороши! Дороги. Но хороши. Впрочем, дурное самочувствие все же взяло верх, и он отложил желанные игрушки, исторгнув болезненный стон:

– Бо-оже, ну зачем было столько пить?

Выпито за прошедшую ночь было немало. До полуночи он был самым счастливым человеком, проведя время в компании великой княгини. Они вовсе не ограничились одним танцем. Полковник буквально узурпировал право ее танцевального партнера на этот вечер. И насколько заметил, ей даже понравились его настойчивость и смелость.

Вот только потом все было не столь благостно. Нет, пока он кутил вместе с ближайшим окружением цесаревича, вновь вернувшим Гастону свое расположение, все шло замечательно. Несмотря на то что француз попросту потерял счет домам, в которых успела побывать их компания во главе с будущим новоявленным отцом.

В себя де Вержи пришел в доме тестя цесаревича. Причем на сеновале конюшни, в обществе какой-то служанки, не устоявшей перед его очарованием и пьяным напором. Хм. Впрочем, судя по тому, как томно потянулась к нему девица, о насилии тут все же говорить не приходилось.

Стоп! Плевать на девицу! Что тут вещал этот Иван? Измайлово. Ага. А ведь Ирина Васильевна упоминала о том, что собирается в загородную усадьбу. И какого тогда дьявола он тут сидит?!

– О-о боже… – Едва подскочив на ноги, Гастон тут же схватился за голову.

Нет. С этим надо что-то делать.

– Мишель. Мишель, бездельник! Где ты?

– Я здесь, ваша милость. – В кабинете тут же появился старый слуга, сопровождавший Гастона уже на протяжении нескольких лет.

– Мишель, вина.

– В доме вина нет, – безапелляционно заявил тот.

– Как так?

– Вы и ваши друзья все выпили еще вчера.

– Вчера? Мы что, были здесь?

– Вы не помните?

– Смутно. Очень смутно. А-а-а, да-да-да, было дело. И что, вина совсем нет?

– Я не взял на себя смелость сделать покупку самолично. Но…

– Ладно. Плевать. Я схожу в трактир. Заодно и проветрюсь, – решительно рубанул Гастон.

Ему нужно было как можно быстрее прийти в себя, а потому совсем не помешает совместить прогулку и опохмел. А ближе к ужину можно наведаться и в Измайлово. Хм. К тому же повод, предложенный сотенным, вполне даже резонный. Решено! Так и поступит.

Гонимый плохим самочувствием и жаждой, полковник очень быстро добрался до трактира. Тот встретил его характерными запахами и приглушенными голосами посетителей. Не сказать, что их собралось много, все же рабочий день в разгаре. Но обеденный зал был заполнен чуть ли не наполовину.

– Дорогой Гастон, что с вами? – раздался наигранно издевательский голос де Атталя.

Тот устроился за одним из столов и, приметив доброго знакомого, поспешил пригласить его составить ему компанию. Ну и не сумел удержаться от соблазна пройтись по поводу состояния де Вержи.

– Лучше не спрашивай, – присаживаясь за стол, отмахнулся тот. – Давненько я не напивался до потери памяти.

– То есть того, как вы с цесаревичем устроили пальбу в воздух посреди слободы, ты не помнишь?

Между бровей Гастона пролегла глубокая борозда, указывающая на усиленную работу мысли. Потом появилось страдальческое выражение.

– Смутно.

– Ясно. Тебе нужно срочно принять целительный бальзам, – констатировал иезуит.

– За тем и пришел. Грегор, у тебя найдется кувшинчик анжуйского?

– Разумеется, господин де Вержи, – тут же откликнулся трактирщик.

– Неси. И побыстрее. Ну и своего знаменитого барашка.

С барашком пришлось обождать, а вот кувшин с вином и кубок появились сразу же. Уж больно выразительным был вид у полковника.

– Господа, предлагаю выпить за здоровье царя Дмитрия, – поднявшись со своего стула, провозгласил де Вержи.

Присутствующие в трактире вразнобой и без энтузиазма поддержали здравицу. Больше для порядка, чем в действительности желая здоровья царю.

– Дружище Гастон, тут все свои. Стоит ли оно того? – все же отпив за здравие государя, усомнился де Атталь.

– По-твоему, монарх дикой Московии не достоин уважения цивилизованных европейцев? Я правильно тебя понимаю, Жером? – отставляя в сторону осушенный кубок, поинтересовался де Вержи.

– Не надо мне приписывать те слова, которых я не произносил, как и то, на что я не намекал. Я просто хотел сказать, что подавляющее большинство европейцев находятся в Московии только ради звонкой монеты. Нам хорошо платят, мы честно торгуем своими талантами и кровью. Любить русских мы не обязаны.

– То есть ты не любишь русского царя?

– Не люблю, – пожав плечами, легко согласился де Атталь. – Но это мне не мешает честно ему служить. Чего не скажешь о многих русских, которые всячески выпячивают свою любовь и преданность царю.

Уж кто-кто, а де Атталь имел право на подобные высказывания. Если бы Голицын прислушался к словам своего советника, которого сам же и назначил на эту должность, то поход не окончился бы полным крахом. Нет, понятно, что Австрия и Польша остались в выигрыше. Но Жером-то стремился к совершенно иному. Русская армия должна была одержать громкую победу, причем не на политическом поприще, а на военном.

А так получалось, что их с Конти старания пошли прахом. Голицын вернулся побитой собакой и, несмотря на все свои попытки, до сих пор не сумел обратить на себя внимание великой княгини. Их план рушился из-за твердолобости боярина. Насколько он хорош в политике, настолько же бездарен в военном деле.

Конечно, не все еще потеряно. У слияния Самары и Днепра поставлена крепость с земляными валами. Там уже сейчас организовываются магазины для будущего похода. Так что в следующий раз армия двинется куда более подготовленной. Да и Голицын, который вроде бы вновь назначен командовать войсками, теперь внимательнее прислушивается к советам де Атталя.

Вот только время. Оно теряется впустую. А в свете того, что де Вержи прошлым вечером расхаживал перед княгиней петухом с распушенными перьями, интрига начинает терять смысл. Хм. Или стоит перенаправить свои усилия, только и всего. Ведь Гастон француз, пусть и стал рядиться в русские одежды и предпочитает говорить на русском.

Наконец, он не какой-то там перекати-поле. У него во Франции остались близкие. А значит, есть на что надавить. Впрочем, это уже решать не им. Инициатива принадлежит провинциалу[3]3
  Здесь подразумевается четвертая по старшинству должность в иезуитской иерархии.


[Закрыть], вот пусть он и думает.

Остается еще вопрос с этим стрельцом. Но тут можно действовать более радикально. В недавнем послании провинциала сказано, что по факту смерти их брата в Вильно следствием установлена причастность к данному преступлению не кого иного, как Карпова. Прямых доказательств нет, но все указывает именно на это. Ну и еще его участие в раскрытии заговора против княгини. Словом, на смертный приговор он себе уже насобирал.

– Что ж, в твоих словах есть резон, – вынужден был согласиться полковник, всем существом чувствуя, как по телу растекается облегчение.

Вино начало свое действие, и на ясности мысли это сказалось далеко не в последнюю очередь. Что не могло не радовать. Закрепляя успех, Гастон вновь ухватил кувшин и наполнил кубок. Снова осушил его одним махом.

– Грегор! – окликнул трактирщика де Атталь.

– С меня хватит, – тут же поспешил поставить его в известность де Вержи. – Мне нужно было только поправить здоровье.

– Как скажешь.

Вскоре принесли барашка, и Гастон с аппетитом принялся за еду. Его состояние становилось лучше с каждой минутой и каждым проглоченным куском горячего мяса. А перед мысленным взором уже рисовались радужные перспективы предстоящего свидания. Ну ладно, пусть не совсем свидания или совсем не свидания. Но какая разница?! Главное, что он вновь увидит ее, будет с ней разговаривать. И он очень надеялся, что не обнаружит разницы между Ириной вчерашней и сегодняшней.

– Я вас приветствую, господа. – Подошедший к ним худощавый мужчина говорил по-французски, но с мягким итальянским акцентом.

– Здравствуй, доктор, – поприветствовал де Вержи по-русски доктора Конти.

– Привет, – поддержал его де Атталь. – И где ты пропадал целых два дня?

– В Белом городе. В доме некоего подлекаря Рудакова, – устраиваясь за столом и делая знак трактирщику, пояснил доктор. – Должен тебе сказать, это были удивительные два дня, полные открытий. Просто не понимаю, как можно было предать опале и изгнать из медицинской академии такой прозорливый ум. Русская медицинская школа хороша, и отрицать это глупо. Но подобное отношение… Не понимаю.

– Можно подумать, европейские умники поступили бы иначе, – возразил де Атталь. – Вспомни Парацельса, учение которого отвергали, а нападки на него самого были повсеместными.

– Согласен, – скривившись, как от дольки лимона, вынужден был признать доктор.

Потом слегка отклонился назад, чтобы служанка поставила перед ним блюдо с мясом, кувшинчик с вином и кубок. Поблагодарил и поспешил наполнить последний, сделал глоток и с удовольствием кивнул.

– И тем не менее это не умаляет его таланта, – продолжил Конти. – Подумать только, сложнейшие ранения – и среди его пациентов ни единого смертельного случая. Разумеется, кроме тех бедолаг, кого угораздило получить рану в грудь или брюшину. Не все из них отправились в мир иной, но большинство. Остальные же… Он лечит даже тех, кого обычная медицина однозначно лишает конечностей. Количество калек из-под его рук в разы меньше, чем у иных докторов. А то, как он справился с оспой? Просто потрясающе. – Закончив этот спич, доктор с аппетитом налег на мясо.

– Дружище, а не ты ли гнал его взашей там, в походе, когда он появился перед тобой со своими предложениями? – решил поддеть товарища де Атталь.

– И что с того? Я не какой-то там закоснелый ретроград и готов признавать свои ошибки. Да-да, дорогой Жером, я ошибался и ничуть не пытаюсь искать себе оправданий. Я со всей ответственностью заявляю: Павел Рудаков – это гений. Пока непризнанный, но несомненный.

– Тоже мне, нашли гения, – расслабленно откинувшись на спинку стула, фыркнул слегка осоловевший де Вержи.

– Поверь, Гастон, я знаю, о чем говорю, – отозвался итальянец. – И заметь, я признаю это, несмотря на то что поначалу сам же от него и отмахнулся.

– Возможно, ты прав, да только как обрабатывать должным образом раны, ему подсказал, а скорее даже научил, Карпов. Тот самый молодой командир Измайловской стрелецкой сотни. Не иначе как перенял у ветеранов. Он вообще любознательный и необычный молодой человек.

– Я слышал о том, сколько всего удивительного ему приписывают. Тут и булат, и гениальность в области механики и оружейного дела. А теперь вот еще и знаток медицины, – с нескрываемой иронией произнес де Атталь.

– Ты забыл упомянуть еще кое о чем, – покачав головой в знак того, что не разделяет этого сарказма, начал Гастон. – Именно им были обнаружены богатейшие золотые россыпи на Урале. Это его сотня выстояла там, где полегли бы куда большие силы. Измайловские стрельцы были полностью экипированы в мастерской Карповых. А это как минимум полторы сотни нарезных мушкетов. Хватает и иных новинок, за которыми выстраиваются в очередь. К примеру, новые светильники, и горючее к ним также получают в их мастерской.

– Я склонен полагать, что тут имеет место банальное преувеличение. А то, что остается, можно с легкостью отнести к его отцу, потомственному кузнецу, – не согласился де Атталь.

– Вот, значит, как, – ухмыльнулся в ответ де Вержи. – Господа, я ни в чем не буду вас убеждать. Просто скажу, что самолично наблюдал, как Карпов пригрозил пистолетом Рощину и потребовал, чтобы тот отмыл руки и инструменты от моей крови. Потом обработал и то и другое крепким хлебным вином. Велел убрать щуп и взрезать ножом колотую рану, чтобы ее можно было лучше вычистить. Помочился в бутылку и настоял на том, чтобы той мочой промыли рану.

– Вы сами это видели, дорогой Гастон? – ошарашенно уточнил доктор Конти.

– Я был от него не далее как в пяти шагах.

Говоря это, де Вержи вспоминал разъяренную, словно фурия, Ирину Васильевну, бросившуюся на помощь своему любимому. Боже, как же она в тот момент была хороша. Хм. Кажется, он не просто похмелился, но и слегка опьянел. Пора на воздух. Необходимо проветриться и отправляться в Измайлово. Будь он проклят, если эта женщина не будет его!

– Ваш же Рудаков стоял в сторонке, – решил все же закончить рассказ де Вержи. – Потом именно он приходил делать нам перевязки. И они подолгу о чем-то там беседовали с Карповым. Как бы то ни было, но именно с этого времени между ними завязалась дружба. А что до булата… – Полковник с тихим шелестом извлек из ножен тускло сверкнувший лезвием палаш. – Это работа мастерской Карпова. Господа, прошу меня простить, но мне пора.

Оба иезуита проводили его не столько удивленными, сколько задумчивыми взглядами. Потом переглянулись между собой и перешли на латынь. Знатоков этого языка в Москве не так чтобы много, а если еще и говорить тихо, то и вовсе можно чувствовать себя практически в безопасности.

– И что ты об этом думаешь, любезный Жером? – поинтересовался доктор Конти.

– Только то, что мы правильно сделали, не став торопиться с ликвидацией этого стрельца. Ведь если судить по выражению твоего лица, ты полностью с этим согласен.

– За все остальное не скажу. Тут нужно будет еще проверять и отделять правду от выдумок. Но… – Доктор задумался, а потом продолжил: – Гастон только что описал проведение операции в полевых условиях по методу Рудакова. С использованием мочи раненого или его товарищей при отсутствии раствора для промывания ран. Весьма болезненный способ, сродни пытке, но вполне действенный. Вот только де Вержи утверждает, что это именно Карпов под дулом пистолета заставил оказывать ему помощь именно так, и никак иначе. Не знаю, что это, то ли богатый жизненный опыт стрельцов, то ли этот юнец и впрямь весьма необычная личность. Но я считаю, что с его ликвидацией торопиться не стоит. Ни в коем случае.

– И я склонен с тобой согласиться, – кивнул де Атталь. – Я сегодня же отпишу провинциалу. Необходимо подкорректировать наши действия.