Текст книги "Фаворит. Боярин"

– А мы проверим. Так я говорю, други?

– Так.

– Верно.

– Поглядим еще, чья возьмет, – поддержали Базыля трое товарищей чуть не в один голос.

Крыштав обвел взглядом присутствующих за столом. Они уже все решили, и переубедить их не получится. Ведь, по сути, что он предлагает воинам, потерпевшим сокрушительное поражение? Спрятаться в самую дальнюю нору и дышать через раз, чтобы ничем себя не выдать. Базыль же пусть и явился в некотором роде причиной их несчастий, все же предлагает реванш. И именно этого сейчас жаждет растоптанная гордость.

Ну а раз изменить уже ничего не получится… Хотелось бы иметь рядом верных товарищей, но раз так, то не следует терять время. Вот только нужно подкрепиться. Поэтому Крыштав набросился на мясо, запив его всего лишь половиной кружки вина. После чего рассчитался с корчмарем и вышел на улицу. Надо бы еще и к станционному смотрителю заскочить. Весточку жене отправить.

Базыль же с товарищами предпочли задержаться. Приговорили еще кувшин вина и уничтожили второе большое блюдо с отварной говядиной. Потом поднялись и, честь по чести расплатившись, вышли во двор. Дух перевели. Пора и выдвигаться. Пыжиться-то пыжатся, не без того, но и понимание имеют, что чем дальше от границы, тем безопаснее.

Корчма располагалась при почтовой станции, на окраине довольно большого села. Здесь можно было и письма отправить, и лошадей сменить. Нет, кабы под ними были их лошади, то они, пожалуй, не стали бы этого делать. Но так уж случилось, что в суматохе искать своих коней было уже некогда. Вот и похватали то, что под руку подвернулось. А потому и оставлять их не больно-то жалко. Лишь бы замена была равнозначной, а животные свежие, отдохнувшие. Что же до них самих, так они и несколько суток кряду выдержать способны.

Шляхтичи как раз выехали за ворота, когда вдруг раздались какие-то странные хлопки. Вот ни дать ни взять ребенок какой забавляется в ладошки. Да только грудь Базыля отчего-то вдруг взорвалась острой болью, вмиг затопившей все его сознание. Последнее, что он видел в своей жизни, – это летящую ему навстречу землю. Дальше одна только тьма…

– Не расслабляемся. Контроль, – держа под прицелом видимую часть двора, приказал Григорий.

Потом скользнул к воротам, расширяя сектор обзора и все время упирая баллон-приклад в плечо. Он был готов начать стрельбу в любое мгновение. Однако надобности в этом пока не возникало. Позади послышались легкие хлопки. Порядок, с контролем управились.

– Повнимательнее, братцы. Должен быть еще один, – вновь заговорил Григорий. – Саня, Муром, проверьте конюшню и станцию. Если кто дернется, валите, не спрашивая имени. Вы мне живые потребны.

– Ясно, – за обоих ответил Сашка.

Уже ученые. Кого первым назвали, тот и за старшего. Ну, если не поступило никаких уточнений. Не смотри, что им только по девятнадцатому годочку, а во взводе штурмовиков они всего год. Натаскивали их упорно и всерьез. Это в линейных ротах тот бой у реки случился впервые, и боевым опытом его назвать сложно. Штурмовики же в казармах не засиживаются. Так, разве что дух перевести. А то как же. Сами по себе, что ли, ватаги разбойные по всей псковской земле да по соседству извелись? Вот теперь тот опыт используют, гоняясь за шляхтичами.

– Митроха, за мной, – продолжал распоряжаться Григорий, беря направление на корчму.

Хорошо все же, что время полуденное и постояльцев здесь быть не должно. Был небольшой купеческий караван с охраной, но незадолго до появления беглецов отбыл. Так что двор практически пуст. А, нет. Вон конюх появился и тут же оказался на земле, сбитый Муромом. Штурмовик что-то быстро втолковал мужичку, и тот согласно закивал головой, насколько это было возможно. Потом сложил руки на затылке и замер.

Ага. В корчме какое-то движение. Нет, сквозь бычьи пузыри ничего не рассмотреть. Да и в открытые окна не больно-то видно. Помещение теряется в полутьме. Но зато отчетливо слышны как испуганные крики, так и грохот опрокидываемой мебели. Не иначе как имеется черный ход.

– Поправка. Митроха, занимай позицию у окна. Кого увидишь – роняй на пол. Да шугани из револьвера, воздушки не испугаются. А я обойду корчму.

– Понял.

Обегая бревенчатое здание, Григорий уже потянул из кобуры кремневый револьвер, одновременно взводя курок. А вот и задний двор. Хорошо все же, что высокий забор. Вон они четверо. По виду корчмарь, скорее всего, подавальщица и парочка завсегдатаев из села. Любителей приложиться везде хватает. Суетятся возле забора, не иначе как пытаются отодрать доску и выбраться наружу.

– Всем стоять! Лечь на землю! Кому сказал! Ну! Или стреляю!

Хм. Стрелять не хотелось. Село-то вон оно, рядом. Кто его знает, какая будет реакция у селян. Они ведь тут через одного родня. А за родню принято стоять горой. Нет, понятно, что штурмовики отобьются. Но до сих пор удавалось не пролить ни капли лишней крови. А это хорошо для их облика в глазах соседей. Дурная-то слава быстро прилипает. А вот добрую зарабатывать приходится долго и по крупицам.

Стрелять не пришлось. Видать, о дружинниках Карпова тут уже давно слухи ходят. А может, еще и от шляхтичей что-то слышали, пока те тут подкреплялись.

– Корчмарь, у тебя было пять шляхтичей. Из ворот выехало только четверо. Где пятый? – с явным акцентом на русинском спросил Григорий.

– Дык он раньше уехал. Энтим, значится, говорит, что дружинники из Замятлино их в покое не оставят, а потому бежать надо куда глаза глядят, но только не домой. Потому как за семью опаску имеет. Те отказались. Ну, он расплатился и был таков.

– Звали его как?

– Крыштав.

– Какого роду?

– Не ведаю, господин.

– Откуда они?

– Не ведаю, господин.

– А ты часом не врешь?

– Нет, как можно, – едва не дав петуха, поспешил с ответом корчмарь.

– Ну а кто они хотя бы были? Поляки, русины, литовцы, русские?

– Русины, – с готовностью произнес мужчина.

– Григорий Семенович, на станции сказывают, что один шляхтич раньше уехал. Куда, не ведают. Роду Мицкевичей, весточку домой подал, мол, жив, но скоро пускай не ждут, – тихо произнес подошедший с докладом Саня.

– Хм. Похоже, правда. Ну и где нам теперь его искать? – столь же тихо отозвался Григорий.

– Да никуда он не денется. Сыщем, – уверенно заявил Саня.

– Некогда. Возвращаться надо. Этим пускай уже Кузьма Платонович занимается. Вот сыщет, а там мы и спросим. Все. Уходим. Корчмарь, считать умеешь? – повысив голос, поинтересовался Григорий.

– Да, господин.

– Тогда считай до ста, и можете вставать. Да гляди, раньше встанете, всех перебьем.

– Понял, господин, – как всегда, поспешно заверил корчмарь.

Только для себя он решил, что лучше уж посчитает до двух сотен. Так-то уж куда вернее будет. И бог с ней, с кашей, что может пригореть. Невелика потеря.

Иван остановился, окидывая взглядом псковский госпиталь. Здание бревенчатое, двухэтажное, с мезонином. Крыша довольно пологая, двускатная, крытая черепицей. Стоит заметить, что с подачи Ивана – он поставил необходимое формовочное оборудование и помог обустроить печь – в Острове появился черепичный заводик. Карпову от него перепадает только пятая часть прибыли. Но он вполне доволен. Главное, что производство заработало и себестоимость довольно низкая, черепица выходит недорогой и востребованной.

Окна забраны в прозрачные стекла. Не местные. Из Англии доставили. Обошлись просто по грабительской цене. Ну да ничего. Укоротили хотелку англичанам. Не пожелали торговать честь по чести, решили урвать, ладно. Один раз урвали. В смысле, конечно, не один. Сколько лет везли сюда стекло по цене хрусталя. Зато теперь лавочка закрыта. А не наглели бы, так еще бог весть сколько торговали бы.

Стараниями купца Ерохина-старшего удалось сманить из Англии одного стекольных дел мастера. Снабдил его Иван деньгами, обеспечил оборудованием, изготовленным по заказу англичанина, ну и Карпов кое-что подсказал. Вот уже год как тот варит оконное стекло. Производство запущено на полную мощность, и сейчас строится стеклодувный цех, а также обучаются сами стеклодувы. Отсюда Карпову капает все та же пятая часть. И не сказать, что это так уж мало.

С местным рынком приходится тяжко. Объемы достаточно скромные. Вон черепичный заводик, по сути, не так уж и приподнялся. Ну сколько того населения в псковских землях? Шестьдесят тысяч? А сколько из них людей состоятельных, готовых тратиться, чтобы себя показать? Правильно, мало, и они уже давно озаботились стеклом английским. Ну разве только на замену.

Вот сразу и ориентировали производство на экспорт. Причем львиная доля уходила как раз в Русское царство. Как, впрочем, и основная масса карбида. Ацетиленовые светильники получили наибольшее распространение именно в Москве. Ерохиных, кстати, никто преследовать не стал. Николай вполне справедливо рассудил, что коль скоро Иван утащил с собой оборудование, значит, и продукцию выпускать станет. Из крупных же купцов он предпочитал работать именно с Ерохиным.

Словом, сделали вид, что ничего особенного не произошло. Купец получил плату и обеспечил переезд, а кто, куда и зачем, это уже его не касается. Вот и идут в Москву товары из псковской земли.

К примеру, огнестрельное оружие. Завод сейчас производит десяток различных моделей. И добрая половина уходит именно в Москву. Остальное отправляется в Европу. На гражданский рынок, разумеется. Ни одно государство не способно вооружать свою армию столь дорогими образцами.

Иван и не думал снижать цену. Наоборот, слегка задрал ее, дабы не подвергать соблазну какого короля или даже шляхетского магната. Эдак пожадничаешь, а потом получишь целую гору проблем в виде хорошо вооруженного противника.

Кстати, Карпов наладил серийное производство «бульдога». Того самого револьвера с полноценным унитарным патроном. Мало того что оружие стоило на пять рублей дороже армейского образца с кремневым замком, так еще и патроны выходили аж по двадцать копеек за штуку. Снарядить один барабан – рубль! Ага. Дороговато. Но и оружие предназначалось для богатой публики.

Под этот же патрон на базе все того же револьвера изготавливался и компактный карабин с отстегивающимся прикладом, в результате чего получался вполне себе здоровый револьвер. Правда, уже на шесть патронов. Модель куда удачнее, чем револьверный карабин с кремневым замком. У того был бич в виде прорыва газов, обжигавших руку на цевье. Здесь подобных недостатков не наблюдалось благодаря полной обтюрации гильзы.

Дорого. А уж по боеприпасам так и вовсе песня. Тем не менее карабин с унитарным патроном пользовался большой популярностью. Те, кто мог себе позволить, предпочитали переплатить и получить весьма серьезное оружие. К тому же и снаряженные патроны хранились без проблем в течение нескольких лет. Впрочем, трудно удержаться, имея под рукой столь занимательную игрушку. Обязательно пальнешь эдак рублей на несколько.

Однако, несмотря на несомненные преимущества, сам Иван все же поостерегся делать ставку на этот револьвер. Носил с собой парочку с запасом патронов в переметной суме, но это только на всякий горячий случай. А так предпочитал пользовать армейские револьверы и карабин с кремневыми замками. Жизнь – она вообще способна преподносить сюрпризы, и эти образцы были куда предпочтительней на случай сложностей с боеприпасами.

– Здравия тебе, Иван Архипович, – почтительно поклонился мужичок в возрасте, прислуживавший при госпитале.

– И тебе здравствовать, Ермолай Пантелеевич. Как здоровье?

– А как оно может быть при таком-то месте работы. В порядке. Вот только старость клятая. От нее лекарств наши эскулапы еще не нашли.

О как! Интересно, он знает, кто такой был этот самый Эскулап? К примеру, Иван узнал только в этом мире, из общения с Павлом.

– А что, Павел Валентинович у себя?

– Только что вернулся от больного.

– Отчего же не отправил кого из своих помощников?

– Так у боярина Севрюгина сынишка приболел, как не выказать уважение такому-то человеку.

– Понятно. Ермолай Пантелеевич, тут за мной сейчас повозка подойдет с гостинцами для вашего начальства. Ты уж прими все как положено.

– Даже не сомневайся, Иван Архипович, – с самой радушной улыбкой заверил мужик.

А то как же! Уж он-то ведает, какие такие гостинцы могут быть от Карпова. Все на пользу госпиталю. То оборудование какое, то лекарский инструмент. А то и травы целебные, высушенные должным образом.

Это приработок для детворы. В Замятлино, Острове да в Ивангороде. Везде, где имелись приказчики Карпова, принимали лечебные травы по списку. Деньга невеликая, но все подспорье для крестьян и посадских. А травы потом свозились в госпиталь и передавались в дар. Тут из них всякие настойки, отвары да мази делали, которыми потом людей пользовали. Опять же, даром. И о том, что и как делает Карпов, ведомо было всем.

Закончив разговор со стариком, Иван двинулся дальше. Перед входом его как-то незаметно обтек Емеля и скользнул в дверной проем. Иван привычно сбавил ход и, дождавшись сигнала, уверенно ступил в помещение. Угу. Вот, к примеру, та же Лизавета или ее супруг вполне могут себе позволить обходиться без охраны. И, кстати, обходятся. А он, будучи куда ниже по положению, вынужден все время быть настороже и, помимо пары «бульдогов» под одеждой, еще и держать подле себя двух телохранителей.

Едва вошел в здание, как в нос тут же ударил знакомый больничный запах. Вот же! Вроде и фармакология отстает, и все больше используют различные настойки и отвары. Лекарства кое-какие, конечно, имеются, но только и того, что кое-какие. О хлорке тут и слыхом не слыхивали, а значит, и полы ею никто не моет. Однако стоит переступить порог, как сразу же больничкой пахнет. Или у него такая вот стойкая ассоциация?

Повернул направо по коридору, упирающемуся в дверь лаборатории. Ну а где ее еще устраивать-то, как не в госпитале? А вот перед ней, слева, дверь в рабочий кабинет местного начальства. Табличка отсутствует ввиду ненадобности.

Нет, грамоте в Пскове и Новгороде почти треть населения обучена. Ну, в той или иной степени. Просто здесь таблички лишние. Потому как если тебя не завели за какую дверь, так и делать тебе там нечего. А коли завели, то ты и так ведаешь, что там. Работники же госпиталя и так все знали. Здесь не слишком много помещений.

– Здрав будь, Павел Валентинович, – получив позволение, ввалился в кабинет Иван.

– И тебе не быть моим пациентом, – в той же шутливой манере ответил Рудаков.

– Это что же, сразу в гроб, что ли? – делано возмутился Иван.

– Типун тебе на язык, – замахал руками лекарь.

– Сам не хочу, – заверил его Иван.

– С чем прибыл?

– Да вот решил навестить. А заодно доставил от Джека твой заказ.

– Уже сделал? – явно обрадовался Павел.

– Все как заказывал, – заверил его Иван. – Колбы, пробирки, стаканы и далее по списку. Причем в двойном количестве. И заметь, плату отказался брать категорически.

– Что так?

– А ты думал, как англичанин, так и добра не помнит?

– Ну что ж, ладно, коли так.

В дверь постучали, и в кабинет вошла молодая женщина. Темное платье с белым фартуком и платком, на котором красовался красный православный крест. Все же красивая униформа получилась у сестер милосердия. Простенько и со вкусом. Хм. А может, все дело в том, что очень похоже на школьную форму девочек из детства Рогозина. Только бантов не хватает и юбка куда длиннее.

С другой стороны, все зависит от того, кто эту одежду носит. Допустим, на Елизавете этот наряд был просто великолепен, подчеркивая как статность, так и плавность фигуры с миловидным личиком. Вот так взглянешь и залюбуешься. А еще появится учащенное сердцебиение, нервно сглотнешь, чтобы не дать петуха, если вообще заговорить сможешь.

– Здравия тебе, Иван Архипович, – прекрасно осознавая, какое впечатление произвела на Ивана, с лукавой улыбкой произнесла княгиня.

Вот же зар-раза! И когда только успела настолько заматереть, чтобы так-то собой владеть. Да еще и с такой легкостью играть мужиками. Ведь вроде и не заигрывает ни разу, и сама скромность, а ощущение такое… Нет, если бы такой эффект наблюдался только у Ивана, то и бог бы с ним. Он стал ловить себя на том, что порой слишком много и подолгу думает о Трубецкой. Но ведь и Павел щерится во все тридцать два зуба.

Хм. А может, это в нем ревность взыграла? И главное, с чего бы? Ни словом, ни полусловом Лиза больше не давала понять, что сколь-нибудь выделяет его в общем ряду мужчин. То, что кокетничает, это нормально. Это у всех женщин на подсознательном уровне происходит. Должны они ощущать, что красивы, молоды и желанны. Даже когда им за шестьдесят. Потому что если нет такого ощущения, то приходит разочарование и осознание потерянной жизни. И где им черпать эту уверенность, как не от мужчин. Причем желательно не от мужа, а со стороны.

– И тебе здравия, Елизавета Дмитриевна.

Общество сестер милосердия было инициировано именно княгиней. Предложил-то его Павел с подачи Ивана. А вот княгиня подхватила идею и развила бурную деятельность. Через Рудакова же Карпов подсказал и идею с формой, даже нарисовал ее эскизы. Как смог, ясное дело. Остальное – заслуга Лизы, которая оказалась прекрасной портнихой.

За прошедшие пару лет женщины и девицы поднаторели в деле оказания медицинской помощи настолько, что вполне были способны самостоятельно справиться с легкими случаями. Это касается и ран, и заболеваний. Теория, помноженная на практику, – великая сила.

Практика же в госпитале была богатой. Поначалу люди относились к бесплатной медицине с недоверием. Ну не могло быть такого, чтобы лекари вот так-то лечили задарма. Не сказать, что молодые специалисты, приезжавшие из университета, ломили цены. Но, во-первых, опыта у них пока никакого, и их лечение эффективным назвать трудно. Во-вторых, они отбывали повинность после академии. Здесь же трудились маститые медики и излечивали от таких недугов, когда казалось, что все, край пришел.

Сегодня, встретив на улице сестру милосердия, никто не заглядывает ей в лицо и не пытается определить качество материала ее платья. Благородная она там, из богатой семьи или простолюдинка, никому не интересно, уважение ко всем одинаковое. А уж если самому довелось оказаться на госпитальной постели, так и подавно. Поэтому всем им без исключения почтительно кланяются.

– Земля слухами полнится, будто литовцы ходили к тебе в очередной набег, – проговорила Лиза, присаживаясь на стул напротив стола Павла.

– То правда, княгиня. Захаживали в гости, – подтвердил Иван.

– И как им твое угощение?

– Пришлось по вкусу настолько, что они решили остаться.

– Любишь ты гостей, Иван Архипович. Ох, любишь, – погрозила Лиза пальчиком.

Но было заметно, что ответом она довольна. А отчего бы и нет, коли ворам, пришедшим к тебе домой, дали такой укорот, что и иным наукой будет. Лиза и сама не заметила, в какой момент вдруг стала относиться к Пскову как к своему дому. Вот так проснулась как-то поутру и представить себе не смогла, что когда-то сможет расстаться с этими краями. А ведь такое вполне вероятно. Вече каждый год сызнова принимает решение, оставаться ли князю на столе в следующий срок или податься восвояси.

В этот момент дверь вновь открылась. Хм, да нет. Пожалуй, все же распахнулась, и в кабинет буквально ввалился князь Трубецкой. Такое впечатление, что он хотел тут увидеть какую-то только ему ведомую картину. Н-да. Чего уж там. Наверняка ожидал и вместе с тем боялся застать супругу в объятиях полюбовника. Это легко читалось на его лице, по выражению из смеси облегчения и разочарования.

– Будь здрав, князь, – с легким поклоном поздоровался Иван.

– Здравия тебе, князь. – Рудаков отвесил более глубокий, пусть и не раболепный, поклон.

А что такого? Это у Ивана привилегия не кланяться низко даже государю московскому. И, кстати, никто его ее не лишал. Или забылось, или вопрос этот настолько серьезен, что решиться в одночасье, без доказательства вины, никак не может. Ни следствия же, ни суда над Иваном не было. Трубецкой же, по сути, подданный Николая. Вот так все заковыристо.

– И вам здравия. Иван Архипович, поговаривают, ты пять сотен шляхтичей в капусту порубал?

– Не пять, князь. А только чуть больше трех, – спокойно возразил Карпов. – Точнее сказать не могу, потому как какое-то число потонуло в Великой.

– А скольких твои штурмовики достали на литовской земле, тоже не ведаешь?

– Отчего же. До границы сумели добраться двадцать два человека, из них шестнадцать шляхтичей, остальные боевые холопы. В живых остался только один. Повезло паразиту, вовремя отделился от остальных. Ну да ничего. Придет время, и его к ногтю придавим, – спокойным голосом неспешно пояснил Иван.

– Прошу простить, князь, мне там надо, – подался к двери Рудаков. – Привезли оборудование для лаборатории, принять бы.

Ага. Сообразил, что разговор может быть очень непростым. А оно ему надо? Ладно бы касалось медицины, тогда бы его отсюда и пинками не выгнать. Но в намечающуюся беседу он лезть не хотел. Тем более что ему не впервой предоставлять свой кабинет для общения этой троицы.

Угу. Так чтобы по отдельности они ни разу не беседовали. С одной стороны, Иван не желал провоцировать князя, пусть и ловил себя на том, что его отношение к Лизе претерпело весьма серьезное изменение. С другой – Трубецкой ревновал супругу, и не на шутку. Ну и, наконец, была еще одна сторона. Проявляемое недоверие лишний раз подтверждало, что у этих троих отношения далеко не простые, и ссора княгини с царем – вовсе не пустой звук, а имеет-таки место быть.

– Ты хотя бы понимаешь, что можешь спровоцировать войну с Литовским княжеством? И хорошо как не со всей Речью Посполитой.

– А что такого я сделал? Мне не надо было оборонять свой дом от бандитов?

– Оборонять? Ладно. А где пленные? Где раненые? А когда твои штурмовики добивали беглецов в Инфлянтии, ты тоже оборонял свой дом?

– Князь, о каких пленных ты тут вещаешь? – начал заводиться Иван.

Плевать на княжеский титул. Иван уже и сам далеко не последний человек в Пскове. Вот уже год как Замятлино – не просто его вотчина, но получило статус нового, тринадцатого пригорода Пскова. И Карпов был его представителем. Что с того, что он обладал всего одним голосом, как и остальные пригородские? Зато имел право присутствовать на заседаниях малого веча. Причем, в отличие от Трубецкого, Иван еще и участвовал в принятии решений. Князь же имел только совещательный голос.

– Кабы была война, то дело иное. Но ко мне домой пришли воры. Пришли грабить и убивать. За что и поплатились. В чем ты зришь мою вину? – и не думал уступать Иван.

– А ты ее не видишь? Ты побил три сотни шляхтичей и около сотни боевых холопов, но не видишь своей вины?

– Интересно. Я ить не задавался вопросом, сколько там было шляхтичей, а сколько холопов. Разве только в отношении беглецов. А ты вона как все ведаешь. Откуда, князь?

– Ты на что намекаешь? – вздыбился Трубецкой.

– Я ни на что не намекаю, а просто задаю вопрос.

– Может, уже хватит? – не выдержав, раздраженно бросила Лиза. – Как бабки базарные. Бояре известить изволили, они же и опасаются, что война начнется. И заруби себе на носу, Иван Архипович, супруг мой уже многие годы несет на своих плечах груз княжеского стола, и не тебе сомневаться в нем.

– Прости, княгиня, прости, князь, – приложив руку к груди, обозначил поклон Иван. – Да только вор – он и есть вор. А боярин там, шляхтич или лесной разбойник – для того, чей дом грабят, разница невелика.

– Разница-то невелика, – вновь заговорил Трубецкой, – да последствия могут быть разными. И сегодня я вовсе не исключаю возможность военного похода литовского войска. Кабы ты просто намылил им холку, оказал помощь раненым и потребовал выкуп за пленных, это бы поняли и приняли. Но ты изничтожил всех без разбору. А это уже пахнет войной.

– Ну так нам оно только на руку, – пожал плечами Иван.

– На руку? – вздернул бровь князь.

– А почему нет? Я знаю доподлинно, чьим серебром было оплачено то нападение. Если будет затеяно следствие, то и доказать сумею. Надо же когда-то начинать ослаблять позиции литовской партии. Все так, князь. На этот раз постарались не москвичи. Боярина Аршанского работа.

– И что дальше? Людская кровь?

– А выхода иного нет. В прошлом году на шведский престол сел Карл Двенадцатый, и он, не в пример своему батюшке, вовсе не горит желанием заниматься мирным реформированием Швеции. Напротив, с завистью взирает на русского царя, уже не первый год успешно воюющего с турками. Вот ничуть не сомневаюсь я в том, что он решит развязать войну. И тогда уж крови прольется куда больше.

– Карл Двенадцатый – мальчишка шестнадцати лет от роду.

– Царь Николай в семнадцать отправился на Азов. А с шестнадцати был соправителем своего покойного батюшки, выказав при этом недюжинные способности и ум. Отчего ты в этом отказываешь шведскому королю, князь?

– Хм. К чему ты клонишь? – явно заинтересовался Трубецкой, но никак не мог уловить суть.

– К тому, что сегодня я постараюсь свалить боярина Аршанского. Причем не его одного, а лишить боярства весь род. Если сейчас война с Литвой под вопросом, то после такой потери в своей партии великий князь литовский непременно нападет. Или может навсегда распрощаться с намерением подмять под себя Псков.

– Насчет Аршанского точно?

– Никогда нельзя быть уверенным в чем-либо абсолютно. Но возможность такова, что сорваться все может только при сильном невезении.

– И все же это будет война, – не сдавался князь.

– И заметь, наши новгородские братья, как всегда, не станут спешить с помощью, – уточнил Иван.

– И что с того? Так всегда было.

– Правильно. Но только в этот раз по псковской земле разлетятся слухи один краше другого, и неприязнь к Новгороду будет постоянно подогреваться.

– И тогда потеряет свой авторитет и новгородская партия, – помяв подбородок, заключил Трубецкой.

– Именно, князь. Зато на волне побед твой авторитет станет расти, как тесто у доброй хозяйки. Оглянуться не успеешь, как бояре уже не смогут с тобой не считаться. И плевать, какой они будут партии. Сейчас-то и москвичи не больно тебя жалуют. Но как только ты своротишь рыло литовцам, все изменится. Всем скопом захотят тебя сковырнуть и умоются, потому как ничего не смогут поделать с людской волей.

– То есть ты решил вот так, единым махом, переворошить все устои.

– Не единым махом, князь. Мы к этому шли долгие три года. И сделать за это время успели многое. И госпиталь, в котором великая княгиня лично обихаживает хворых крестьян да посадских, в том ряду не на последнем месте.

В следующий миг на смену монотонному тиканью ходиков на стене пришел довольно громкий щелчок. Вслед за этим растворились створки, и из темного проема появилась кукушка, огласив всем, что минул очередной час.

Мите так и не удалось создать механизм кукования. Он его попросту подглядел у немецких часовщиков, разместив внутри своих часов небольшие мехи и свистульку. Но какая, собственно говоря, разница, если все работает в лучшем виде.

Мало того, в прошлую зиму в Замятлино был запущен часовой завод. Причем сразу на серьезном уровне, с большим числом как работников, так и станков. Его продукция уходила влет. Сказывалась и сравнительно невысокая цена, и исключительное качество товара.

Правда, сам владелец завода в настоящий момент занимался делами, далекими от производства часов. Что, в общем-то, и понятно. Работа на заводе при отлаженном производстве слишком монотонна и скучна для натуры деятельной и не обделенной талантами. Так что всеми делами там вертел Миронов Аркадий Серафимович. О как! Впрочем, и батюшка его не хуже. Стоит во главе всего большого замятлинского хозяйства. Какой уж тут кабальный. Ближайший соратник и никак иначе.

– Время, – глянув на часы, произнес Иван. – Князь, – легкий поклон Трубецкому, – княгиня, – теперь Елизавете, – прошу простить, но мне нужно торопиться и кое-куда поспеть. А через час быть на Соборной площади.

Проводив взглядом вышедшего Карпова, Трубецкой продолжал задумчиво смотреть на закрывшуюся дверь. Потом перевел взгляд на супругу и вздохнул.

– Опять, – сощурив глаза в узкие щелки, прошипела Лиза.

– Бог с тобой, Лизонька, – как-то вяло отмахнулся Трубецкой и опустился на стул. – В верности твоей телесной сомнений у меня уж давно нет. – Горестно улыбнулся и продолжил: – Только в сердечке твоем живет другой.

– Ох, Ванюша, и какой же ты у меня дурачок, – поднявшись со стула и прижав голову мужа к груди, со смешинкой ответила Лиза.

– Смешной? – не отрываясь от ее груди и обдавая жарким дыханием даже сквозь ткань фартука, платья и нательной рубахи, спросил князь.

– Ты у меня в сердечке, Ванюша. А под сердцем дите твое.

Трубецкой, не отрываясь от супруги, поднял лицо и взглянул снизу вверх в глаза жены. И столько в том взгляде было надежды, любви, заботы и готовности защищать свою ладу от любой напасти, что Лиза зарделась и взъерошила его волосы.

– Ну чего глядишь? – тихо, едва не шепотом, произнесла молодая женщина. – Второй месяц уж пошел. Надеюсь, что это будет дочка.

– Ты обещала! – подхватив жену на руки и закружив ее по комнате, возбужденно едва не выкрикнул князь.

– Окстись. Почем мне знать, кто там, – со смехом возразила она.

– Ничего не знаю. Обещала – делай.

– А ты, стало быть, к тому касательства не имеешь?

– Я другое, – упрямо гнул свое счастливый отец. – И да. Сейчас же собирайся домой. Нечего тут… – Он многозначительно мотнул головой.

– Ваня, ты давай особо-то не злобствуй, – щелкнув его по кончику носа, игриво возразила Лиза. – Тяжесть – она, чай, не болезнь. Крестьянки эвон в полях рожают. А я тут ничего тяжкого и не делаю. Лучше о своем думай. Если Карпов исполнит то, что собирается, литовцы точно придут с войной. Так-то они чают, что выйдет присоединить нас без крови. А когда поймут иное…

– То есть гонишь меня из дому?

– Не я. Долг гонит, – вздохнула Лиза и прижалась к мужу, уложив голову на его могучее плечо.

За оставшийся час до полудня Ивану нужно было поспеть еще в два места. Причем оба располагались в разных концах Пскова. Город-то, конечно, не так чтобы и велик. Но побегать предстояло изрядно. Впрочем, едва только покинул госпиталь, как им овладел такой азарт, что энергия буквально била через край.

Успел он вовремя. Правда, с другим своим собеседником пришлось разговаривать по дороге на Соборную площадь. Ну да ничего страшного. Главное, результат. И коль скоро он был положительным, все остальное не имеет значения.

По большому счету это были финальные переговоры. Иван попросту уточнял, приняты ли его условия и поддержат ли его лидеры двух групп вечевиков. Все верно. Не только среди бояр есть различные партии со своими неформальными лидерами. Вече тоже неоднородно. Имелись свои авторитеты, к которым прислушивались их ближайшие сподвижники.