Текст книги "Фаворит. Боярин"

Как правило, такие группы делились по территориальному признаку. Но нередко к ним приставали соседские вечевики или пригородчане. Причины могли быть различными. Кто-то брал своим представительным обличием и уверенным обхождением. К примеру, среди кузнецов в большом почете знатные мастера. Нередко объединение групп происходило по профессиональному признаку.

Вот именно на две последние группы Иван и решил надавить, дабы заручиться их поддержкой. Первая – кузнечный конец, к которому примыкало и два пригорода. Лидер кузнецов, подумав пару месяцев после разговора, все же пришел к выводу, что Карпов вполне способен наладить массовое и дешевое производство различных металлоизделий, оставив кузнецов без заработков. А в качестве отступного Иван обещал продавать псковским кузнецам металл по сниженным расценкам.

С ткачами получилось еще проще. Иван представил им готовый усовершенствованный станок и обещал наладить их выпуск на достаточно выгодных условиях. Нет, станок не механический. Но более совершенный, с челноком-самолетом, что минимум втрое повышало производительность. А главное, способствовало увеличению ширины производимого полотна. Что было особо ценным при изготовлении парусов и выводило ткачей на новый уровень с весьма востребованным товаром.

Иван ничуть не сомневался, что на него непременно последуют нападки. Пусть литовская партия и стояла за объединение с Литовским княжеством, видеть на псковских землях пожарище войны в их планы вовсе не входило. Это ведь их дом. А кому нужно, чтобы разоряли его владения. Именно поэтому они торопились покончить с тем, кого еще недавно поддерживали.

Во всяком случае, до тех пор, пока Карпов не занялся вопросом образования на псковской земле. В общей сложности им было запланировано четырнадцать начальных школ-интернатов, по числу крупных населенных пунктов. С общим бюджетом восемнадцать тысяч рублей. Бешеные деньги.

Через три года, когда начальные школы будут готовы выпустить первых учеников, должна заработать большая школа-интернат в Замятлино. Кроме того, параллельно будет запускаться реальное училище. Постоянно растущему производству кадры нужны как воздух.

Бюджет тут планируется значительно крупнее и учеников побольше. Причем последние будут проходить строжайший отбор и в прямом смысле этого слова сдавать экзамены. И удерживать их там никто не станет. Не справляешься – вперед, поднимать народное хозяйство дедовскими методами.

Кроме того, в самом Пскове должна появиться еще одна школа смешанного типа. Часть учеников будет в интернате, другая – на дневном обучении. Даже несмотря на то, что заведение предназначалось для детей знати, обучение тут должно было быть совершенно бесплатным. Мало того, всем ученикам, и крестьянам, и барчукам с бояричами, полагалась стипендия за обучение – десять копеек в месяц.

Новые учебные заведения непременно должны стать престижными, дабы составить конкуренцию литовским. А потому учителя для всех школ приглашались специально из Москвы. И на хорошее жалованье.

Карпов намеревался вложиться в образование качественно и весьма солидным капиталом. Только само строительство школ должно было обойтись не в одну тысячу рублей. А ведь уже через десять лет, к тысяча семьсот седьмому году, в Пскове должен появиться первый университет с несколькими факультетами.

Грандиозные планы? Возможно. А как еще можно противостоять иезуитам? Эти змеи ведь планомерно и систематически сворачивали мозги псковской молодежи. Да, продвижение шло достаточно медленно. Да, материал поддавался неохотно. Но движение в заданном направлении было неумолимым, и мировоззрение воспитанников коллегиумов постепенно менялось. Противостоять в борьбе за умы можно лишь точно таким же оружием и никак иначе.

Да, дело затратное, и даже очень. Но… Организованное Карповым производство давало достаточно средств. Хватало и на развитие промышленной базы, и на выбранные направления медицины и образования. Он даже дружину в составе целого батальона содержал без финансового напряжения. Да что там, у него все еще оставался изрядный жирок. В кубышке уже собралось порядка ста пятидесяти тысяч, что составляло его нынешний чистый ежегодный доход.

Кроме того, у бати дела шли более чем хорошо, и тот готов был помогать сыну, проникшись его устремлениями. Хм. Еще бы не проникнуться. Тот ведь не отступится. А коль скоро все так вышло, то не помешает и подстраховаться. Имелся кое-какой ручеек и от Демидовых. Но он пока еще был довольно слабеньким.

Так вот. Аршанский, разгадав планы и намерения Ивана, решил уничтожить проблему на корню. Причем нашел для этого поддержку в Литовском княжестве, пусть и пришлось выделить свое серебро на пару с Пятницким.

Формально в некотором плане платил сам же Иван. Потому как доход бояр за последние три года серьезно вырос. А все благодаря отхожим промыслам их крестьян, повадившихся сдавать Карпову руду. Законы в псковских и новгородских землях отличались от законов Русского царства.

В последнем долг кабального был строго регламентирован и увеличивался в определенном законом порядке. У псковичей и новгородцев угодивший в кабалу должен был уплатить ту сумму, которую назначит кредитор. Стал зарабатывать больше? Ладно. Тогда вот тебе и увеличение оброка, чтобы жизнь медом не казалась. А о том, чтобы выкупиться из кабалы, даже не мечтай. Хм. Как и меньше теперь уже не смей приносить.

Вот так. Иван-то думал, что поможет людям сбросить ярмо неволи, а на выходе подложил им знатную такую свинью. Ну да нет худа без добра. Теперь будет куда как осмотрительнее. И к сегодняшним нападкам боярина он был полностью готов.

– …господин Псков, чего добивается Карпов? – вещал Аршанский. – А ить все ясно как белый день. Заманит наших деток в свои московские школы и станет учить, что воля без Москвы – и не воля вовсе. Да у него там и учителя все московские. А дружина? Для чего ему содержать такую большую дружину? Более трех сотен бойцов. И может ли он себе позволить такие траты? У меня сорок тысяч годового дохода. Сорок! Но я не могу себе позволить такую дружину. Значит, серебро у него из московской казны. Змею мы пригрели у себя на груди, господин Псков, вот что я скажу.

Ага. Молодец. Вот как есть молодец. А главное, одобрение читается даже на лицах московской партии. Впрочем, их понять можно. Во-первых, два предыдущих нападения были организованы именно ими. Во-вторых, уж они-то точно ведают, что за Карповым Москвы нет. Получается, он сам по себе, на особицу, да еще и мешает московской партии. А значит, рвать его! И вся недолга.

Вообще-то не сказать, что Ивана это расстроило. Он изначально понимал, что на бояр ему рассчитывать не приходится. Он тут для всех чужой. Если поначалу еще способствовал обострению отношений Николая и Елизаветы, то сейчас уже превратился в помеху. Ну и ладно. Не больно-то надо.

– Ты закончил, боярин? – ничуть не смутившись, из толпы подал голос Иван.

– А тебе мало?

– Да откуда же мне знать, мало иль много. Я просто спрашиваю. Коли закончил вещать, то с позволения веча я отвечу на обвинения. Коли нет, вываливай на мою голову и остальные помои.

– Ты поначалу от этих отмойся.

– А это как решит вече. Ну что, господин Псков, позволите мне ответ держать за всю ту грязь?

– Да чего ты вола за причинное место тянешь! Давай на помост и разъясни честному люду, как до такой жизни дошел, – подал голос Лука.

Этот кузнец отнесся к Ивану с ярым недоверием с самого начала. Еще когда тот три года назад впервые появился на вече. И всем было ведомо, что раньше день станет ночью, чем Лука поддержит выскочку-новичка.

И так оно и шло. Но только до тех пор, пока Карпов не показал потомственному кузнецу, пусть и без подробностей, на что способны новые домницы. Да не провел его по мастерским, разъяснив, что может сделать уделом кузнецов только ремонт да перековку лошадей.

Оно, конечно, куда предпочтительнее сковырнуть его. А для этого поддержать бояр. Но… Поддержка Карпова сулила выгоду. Займи сторону бояр – в лучшем случае удастся удержаться за старину. Однако сомнительно, чтобы новичок этот вот так, за здорово живешь, уступил боярам. Лука видел – Карпов врастал в Замятлино качественно, основательно, на века. А потому и был готов оказать ему поддержку. Пусть поначалу все выглядело как раз наоборот.

– Господин Псков, ну что я могу сказать. Лукавит боярин Аршанский. Доход его составляет пятьдесят тысяч. Да уж больно не хочется ему отдавать в подати еще две тысячи рубликов.

При этих словах возмущенный боярин рванулся было вперед, чтобы заткнуть наглеца. Хм. Вообще-то за такое оскорбление и на поединок вызвать не грех.

– Погоди, Никандр Лаврентьевич. Я ить не обвиняю тебя. Так, к слову пришлось. Только чтобы ответить насчет московского серебра.

Услышав это, вече зашумело и потребовало подробностей. Боярину ничего не оставалось, кроме как осадить. Разумеется, ему не стоило вворачивать аргумент о невозможности столько заработать. Но нужно же было как-то ввернуть руку Москвы.

– Так вот, господин Псков, – продолжил Иван. – Все знают, что кузнец Лука давно и крепко невзлюбил меня. Он бывал у меня в Замятлино и видел, как там поставлено дело. Спросите его, могу ли я заработать столько серебра?

– Лука, чего молчишь? – послышалось из толпы через несколько секунд ожидания.

– Слово-то через губу выплюни, к тебе ить честной люд обращается, – раздался еще один недовольный голос.

– Ну чего привязались? – громко возмутился Лука. – Ну бывал я там, видел тамошние печи. Как, не ведаю доподлинно, но железо там выделывают по-иному.

– А в подтверждение того, что я не вру, пускай боярин Медведков, коий любовью к Москве не отличается и ведает податями, велит принести податные книги и сообщит вечу, сколько податей от меня поступает в казну земли псковской.

– Чего воду мутишь? – поморщился названный боярин, сторонник Новгорода. – Я и так скажу. Точную цифру не упомню, но сорок тысяч точно.

– Сорок тысяч, господин Псков, – громко возгласил Иван. – Пятая деньга от дохода. И знать, тот доход у меня есть, коль скоро в казну исправно вношу. С этим разобрались. Что до дружины, то согласно закону любой дворянин имеет право содержать либо боевых холопов, либо дружину, по способностям своим. Но по первому требованию он должен представить своих людей под команду князя или выступить в поход по его воле и воле веча. Где я преступил закон?

– По закону все.

– Не преступил.

– Все по чести, – послышались выкрики из толпы.

– Да. Бог дал мне возможность заработать. Так что же гневить его за это? Отчего не поставить школы, не пожертвовать на храмы и госпиталь? То дело богоугодное. Московские учителя не нравятся? А скажи-ка, Никандр Лаврентьевич, коли я учителей из Литвы пригласил бы, ты, поди, не возражал бы?

– Литва нас под себя прогнуть не хочет, – подал голос боярин.

– Это тебе они рассказали, пока ты учился в их коллегиуме и университете? А вот мне мнится, что как раз прогнуть нас под себя они и желают. А еще и веру нашу православную у нас отнять.

При этих словах поднялся такой шум, что несколько минут невозможно было сказать ни слова. Карпов терпеливо ждал. Аршанский и Пятницкий из литовской партии явно занервничали, что несколько обнадежило. Наконец после длительного стояния Карпова с умиротворительно поднятыми руками гвалт стих.

– Господин Псков, конечно, можно сказать, что я вру. Но я готов доказать свою правоту. Пусть здесь и сейчас боярин Аршанский достанет свой нательный крестик и покажет его честному люду. Коли на нем православный крест, я паду перед ним на колени и буду молить о милости. Да только не будет этого! Потому что боярин наш – католический выкрест!

Последнее Иван буквально выкрикивал, чтобы перекричать толпу. И видя испуг в глазах боярина, понял, что угодил в самое сердце. Самый молодой из бояр во время учебы в Вильно поддался уговорам преподавателей настолько, что согласился даже не на униатство, а на принятие католичества. Причем это был не политический шаг. Молодой боярич принял католическое учение всей душой.

Ай да Кузьма! Ай да сукин сын! На руках паршивца носить, не то что сестру отдать за его сына. Надо же, каков талант у мужика. За каких-то три года создать разветвленную разведывательную сеть. Причем не только в Пскове, но и за его пределами. Дорого. Но до последнего медяка оправдано.

На глазах Ивана и всего веча сейчас рушился боярский род Аршанских в пяти поколениях. Нет, никто не станет судить его или отбирать у него имущество. Вовсе нет. Вече просто лишит его боярского звания. Уж это-то в силах народного собрания. А суд… Суд еще состоится. Позже. Будет знать тля, как приводить на псковскую землю ворога. Но на сегодня хватит и того, что у него сейчас вышибут опору из-под ног.

Глава 5
В преддверии грозы

– Амалия, боже, ты меня с ума сведешь. Ну не могу я иначе, понимаешь ты или нет!

– Константин, что значит «не можешь»? Ганс же не присоединяется к войску. Так отчего и ты не можешь остаться в стороне? – возмутилась молодая женщина с годовалой дочерью на руках. Говорила она с заметным немецким акцентом.

Пятилетняя сестра малютки держалась за подол матери. Сын, сорванец шести лет, уже убежал на конюшню помогать собирать в дорогу отцовского боевого коня. Ну или, если хотите, путаться под ногами конюха и оруженосца.

– Дорогая, Ганс, по сути, наемник и состоит на службе в качестве коменданта пограничной крепости. Его никто и не зовет в поход. Но уверяю тебя, если бы он получил приказ, то, несомненно, выполнил бы его.

– Костя, даже если ты решил забыть, чем мы ему обязаны, вспомни о том, что случалось со всеми, кто отправлялся его грабить.

– Прекрати, Амалия. Ты прекрасно знаешь, что я не забываю ни добра, ни зла. И уж точно никого не боюсь. Но я ничего не могу поделать. Шляхтичи воеводства возвестили рокош[12]12
  Рокош – официальное восстание против короля, на которое имела право шляхта во имя защиты своих прав и свобод.


[Закрыть]. Воевода собирает рушение[13]13
  Рушение – шляхетское ополчение.


[Закрыть] против Пскова. Понимаешь? Пскова, а не Замятлино. Я просто не имею права оставаться в стороне. И сам Карпов тут уже ни при чем.

Амалия в очередной раз ожгла мужа гневным взглядом. Потом тяжко вздохнула и, приблизившись, положила ему на плечо свою головку, покрытую кружевным чепчиком. Острожский, притянув к себе дочку на руках жены, поцеловал ее в розовую щечку, отчего ребенок забавно сморщил носик. Не иначе как из-за жесткой щетки отцовских усов. Потом погладил жену по голове. Когда же она подняла свое заплаканное лицо, двумя поцелуями осушил дорожки слез. Присел перед Анной и поцеловал ее в лобик.

– Богом заклинаю, Костя, будь осторожен, – перекрестив его, попросила жена.

– Все будет хорошо, Амалия. Ты просто жди и верь.

Задорно подмигнул супруге и, решительно развернувшись, вышел на улицу. Острожский спешил так, словно боялся – еще немного, и у него недостанет сил, чтобы уйти. Жену и детей он любил больше жизни и ради них был готов не просто на многое, но абсолютно на все.

В конюшне его встретили конюх и оруженосец с двумя верховыми и вьючной лошадьми, готовыми к выступлению. По уже давно сложившейся привычке Константин лично проверил состояние подпруги, ладно ли надето седло, не доставляет ли коню неудобств сбруя. В каком состоянии оружие.

– Ну что, Михайло. Оставляю на тебя мать и сестер. Ты теперь в доме единственный мужчина. Береги их, – взъерошив светлые кудри шестилетнего сына, с самым серьезным видом произнес Константин.

– Бей ворога, батюшка. А о доме не тревожься. Я тут за всем присмотрю, – с важным видом заверил отца малец, от горшка два вершка.

Н-да. С тяжелым сердцем шляхтич Острожский покидал свой дом. Хм. Свой, но не отчий. Не вышло у него удержать родительскую вотчину. Так уж случилось, что его поместье оказалось как бельмо на глазу у магната Гаштольда. Не из самых крупных и влиятельных, но он над этим усиленно работал, прирастая землями и вассальными шляхтичами.

Вот и воспользовался сложной ситуацией, зажав Острожского в угол. Не то чтобы у того не оставалось выхода, но и выбора особо не было. Правда, после выкупа поместья Гаштольд предложил Константину остаться в прежнем доме в роли арендатора с гипотетической возможностью впоследствии выкупить обратно отчий дом. Да только молодой шляхтич не верил в подобное.

А тут еще и шурин сообщил о том, что в Вилякском повяте за долги на продажу выставлено поместье, как бы и побольше утраченной вотчины. Разорившийся шляхтич – дело обыденное. Правда, местный воевода, из немцев, проводил политику выкупа земель в первую очередь немцами. Но в случае с Острожским решил принять его сторону.

Сыграли свою роль просьба барона фон Ланге, который был у воеводы на хорошем счету, и то обстоятельство, что русинский шляхтич женат на немке. А как известно, если муж голова, то жена – это шея. Словом, Фелькерзам посчитал, что приобретение имения Острожским вполне отвечает чаяниям немецкой общины. Опять же, о Константине Ивановиче ходила слава как о славном воине и бывалом ротмистре, успевшем отличиться в последней войне с турками. И такой на границе будет совсем даже не лишним.

Вот так три года назад Константин с семейством и переселился в новое место. Да еще прихватил с собой все пять крестьянских семей, которым перед продажей поместья успел дать волю. Больше в отместку ненавистному магнату, чем из доброго отношения к ним. Крепостные ведь являются неотъемлемой частью земли. А так освободил перед сделкой купли-продажи, и вся недолга. Хочешь – покупай. Не желаешь – было бы предложено. Цену же ты сам уже назвал.

Впрочем, надо признать, к крестьянам Острожский всегда относился хорошо. Еще батюшка говорил, что только у нерадивого хозяина скотина едва ходит и светит ребрами. Добрый же всегда следит за своей худобой и содержит ее ухоженной. Вот и крестьяне требуют доброго отношения и заботы. Поэтому бывшие крепостные недолго думая отправились вслед за прежним барином, чтобы стать арендаторами в его новых владениях.

Пять семей арендаторов-русинов да три крепостные – латгальцев. Не сказать, что великое богатство. Но, во-первых, Константин никогда не жил особо богато. А во-вторых, на круг получалось даже больше, чем было прежде. Разве что по факту они на чужбине. Впрочем, это касалось только его. А вот дети уже адаптировались и чувствуют себя здесь прекрасно.

В Виляку, сопровождаемый оруженосцем, Константин прибыл уже к вечеру. Сюда же стекались остальные шляхтичи, откликнувшиеся на призыв об ополчении. Получив от воеводы звание ротмистра и необходимые средства, Острожский сам должен был набрать свое подразделение. Обычная практика.

– Пан Острожский, – подойдя к нему, поздоровался его поручик.

– Пан Мицкевич, – изобразив учтивый кивок, поприветствовал его в ответ Константин.

– У нас все в полном порядке. Хоругвь полностью укомплектована. Уже есть желающие, которым мы вынуждены отказывать. Шляхтичи подходят даже из соседних воеводств.

Показалось или в голосе Мицкевича сквозят мстительные интонации? Да кой черт показалось! Все именно так и есть. Впрочем, а чего от него ожидать? Да он ждет не дождется, когда сможет отомстить за то избиение, что потрясло всю шляхту.

Случилось это два месяца назад. Большая хоругвь под командованием ротмистра Войниловича отправилась в набег на псковские земли. Не сказать, что подобное происходит ежедневно или систематически, но все же случается. Вот только убийство более трехсот шляхтичей и нескольких десятков оруженосцев не укладывалось ни в какие рамки.

Нет, если бы кто-то погиб в бою, кто-то от ран скончался, а кто-то угодил в плен, то все нормально. Есть кому выкупить – выкупят. Нет – ну и будешь гнить в неволе. Дело-то житейское. Но эти псковские свиньи попросту всех убили. Мало того, снарядили погоню за теми, кто сумел вырваться из той мясорубки. Пули убийц настигли беглецов даже уже на территории Инфлянтского воеводства.

Кто-то говорил о преувеличении. Иные свято верили в истинность этих сведений. Константин же знал точно, что это правда. Нет, дело вовсе не в выжившем Крыштаве. Просто Острожский был лично знаком с Карповым и понимал, на что тот способен. К тому же последний беглец из самого первого набега на Замятлино был убит на глазах Константина Ивановича.

Шляхта начала требовать отмщения и военного похода на Псков. Но осталась не услышанной королем. Замятлино – лакомый кусочек, но не настолько, чтобы из-за него одного начинать войну с союзником Русского царства.

Польша едва только вылезла из затяжной войны с Турцией и не была готова влезать в другую. Да чего уж там, не было готовности даже к заключению мира между русскими и турками. Потому как последние могли вспомнить о своих территориальных потерях в прошлой войне и попытаться их вернуть. Опять воевать с султаном из-за какой-то горстки жадных шляхтичей? Вот уж чего не надо.

С другой стороны, если сама Речь Посполитая окажется как бы в стороне, то это совсем иное дело. И ведь такая возможность была. Шляхтичи Инфлянтского воеводства, усмотрев нарушение своих прав в том, что король не вступился за своих подданных, могли объявить о рокоше и выйти из-под воли его величества. А тогда уже самостоятельно объявить войну Пскову.

Формально королевская власть останется в стороне. Да и великий князь литовский, получается, непричастен, так как эта территория под протекторатом как Польши, так и Литвы. А потому и предъявить королевству нечего. По существующим законам к рокошу могли примкнуть абсолютно любые шляхтичи. Мало того, и другие воеводства.

Но тут уж никто никому воли давать не собирался. Магнаты прекрасно осознавали, что если в деле примет участие больше одного воеводства, то тут уж Николай наплюет на все. Быстренько замирится с турками, пойдя на ряд уступок, а потом навалится на Речь Посполитую. А уж если еще и договорится с обиженным султаном о совместных действиях, то тогда и вовсе кисло станет.

– О-ох-х! – как-то разом и глухо вздохнула толпа.

Вот так сразу и не поймешь, что выражает это людское море. А вообще очень похоже на то, как реагируют зрители в цирке на очередной смертельный кульбит эквилибриста. У Ивана, пристроившегося у самых ворот, отчего-то промелькнуло именно такое сравнение. Русь – она, конечно, не иноземщина, но и тут казнь можно счесть неким видом развлечения. А уж когда секут голову тому, кто еще вчера был всесильным, а сегодня превратился в ничто, так и подавно.

– Доволен, поди? – послышался голос за спиной.

Иван обернулся и окинул взглядом мужчину лет пятидесяти, в богато изукрашенном кафтане и с боярской горлаткой[14]14
  Шапка горлатная – меховой (мужской и женский) головной убор русской знати XV–XVII веков. Расширяющийся кверху цилиндр в локоть высотой с бархатным или парчовым верхом. Обшивались лисьим, куньим или собольим мехом. Мех брался из горлышек, оттуда и произошло название. В просторечье назывались горлатками.


[Закрыть] на голове. Пятницкий смотрел на него хмуро, если не сказать зло. Эка его распирает-то.

Пару месяцев назад Иван нанес удар в ахиллесову пяту его соратника по партии боярина Аршанского, который тайком перекрестился в католичество. И ведь не остановился на этом. Вече выволокло на помост всю его семью, и, как выяснилось, все они носили католические нательные крестики. Псковский боярин, отрекшийся от православия…

Боярское звание в Пскове по факту уже давно было наследственным. Все к тому привыкли, и никто на это не обращал внимания. Но только не Иван. Именно он напомнил вечевикам о том, что звание это, вообще-то, присуждалось народом и обязывало служить земле псковской. И то было записано в судной грамоте. Просто о том успели позабыть. Так что боярского звания лишился не только глава семьи, но и потомки его.

Впрочем, свято место пусто не бывает. Нашлись те, кто начал выкликать имя нового боярина Карпова. Разумеется, это были не стихийные выкрики, а очень даже проплаченные Иваном. Несколько выкриков – и разгоряченная толпа, почувствовав вкус своей власти, тут же подхватила этот призыв.

Так что, вместо того чтобы быть привлеченным к ответу, на том вече Иван вошел в высшую иерархию республики. Причем как бы и не сам туда стремился, даже упирался, мол, не мое это дело, не умею, мне бы своему хозяйству ума дать. Но народ настоял и силком вручил ему боярскую шапку. Кстати, не настолько высокую, как у москвичей, а куда более практичную.

Лишив род Аршанских боярства, Иван вовсе не собирался останавливаться. Незачем врагов плодить. Надо приучать бояться уже имеющихся. Ну и избавляться от тех, кто может быть опасен. Вот он и инициировал расследование по факту набега на Замятлино, к всеобщему удивлению представив в качестве свидетеля даже литовского ротмистра Войниловича, командовавшего той хоругвью.

И вот сейчас Карпов наблюдал за логическим завершением этого расследования. А чем еще могла обернуться измена? Вот если бы боярин сам со своей дружиной напал на Замятлино, тут было бы совсем иное. Спросили бы, конечно, но не столь строго. Сейчас же он, по сути, привел на псковскую землю иноземные войска. Так что измена, и никаких гвоздей.

– Здравия тебе, Ефим Ильич, – изобразив почтительный поклон, поздоровался Иван.

В этот момент над толпой разнесся возбужденный рев. Палач как раз ухватил за волосы отрубленную голову Аршанского и показывал честному люду.

– А вот я и не знаю, желать ли тебе здравствовать иль проклясть, – зло выплюнул боярин.

Угу. Он ить только что лишился верного союзника. А еще принял позор на свою голову. Уже не одно поколение их роды дружили и были не разлей вода, а тут… Словно предал перед лицом опасности.

– Вот оно даже как, Ефим Ильич. А не пройтись ли нам? Тут все одно уж ничего интересного не будет. Да хоть до трактира. Посидим, помянем раба божьего Аршанского. Хоть и отступником он был, но Господь милостив, глядишь, и простит. Ну и поговорим малость. А люди наши поспособствуют, чтобы нам никто не мешал.

– А есть о чем говорить?

Ага. Сразу видно, боярин подошел к нему только ради того, чтобы высказать свое «фи». Ну и обозначить для Карпова, что тот обзавелся серьезным врагом. Открыто и в лоб? Да тут нужно быть полным идиотом, чтобы не прийти к тому же выводу. Высказавшись же в лицо, можно ощутить хоть какое-то облегчение.

– Поговорить всегда есть о чем, Ефим Ильич. И лучше уж беседовать, чем махать саблей.

– Ну что же. Пойдем побеседуем.

Трактир располагался неподалеку, буквально в полутора сотнях шагов. Место весьма приличное, рассчитанное на чистую публику. По случаю казни и всеобщего столпотворения на лобном месте сейчас пустующее.

Боевые холопы Пятницкого и телохранители Карпова тут же взяли вход под контроль и преградили путь в трактир всем без исключения. Иван положил перед трактирщиком золотой червонец, и тот с легкостью проглотил все свое недовольство. Он, конечно, и так все снес бы молча, но при подобной щедрой оплате даже мысли нехорошей не допустил в отношении незваных гостей.

– Ну и о чем ты хотел поговорить? – отпив из кружки холодного кваса и удивленно кивая, признавая хорошее качество напитка, поинтересовался Пятницкий.

– Хотел кое-что уточнить. Благодаря мне вот уже три года как доходы бояр и помещиков увеличились минимум на тысячу рубликов. Я честно плачу крестьянам за приносимую ими руду, вы исправно ту деньгу кладете себе в казну. А в благодарность нанимаете литовских шляхтичей, да еще и чуть не половину оплачиваете серебром, полученным от меня же. Не надо так удивляться, Ефим Ильич, я прекрасно знаю, сколько серебра выделил именно ты. Более того, моими стараниями о том никто не спрашивал Аршанского на допросе.

– И к чему тебе это? Взял бы да и убрал сразу двоих.

– Во-первых, не смог бы. Недостало бы сил. Ты ведь не Аршанский – даже если и принял католичество, то сделал это настолько тайно, что я так и не смог выведать.

– Потому что и выведывать нечего.

– Я тоже так думаю, младшего-то твоего за норов и непокорность секут в Вильно регулярно. Ну чего так-то смотришь, Ефим Ильич? Я много о чем ведаю и мелочей ни в чем не вижу. А потому и о твоем сыне выведал, и об остальных прознал немало, – развел руками Карпов.

– Ладно. Сказывай дальше, – вновь отпивая квасу, произнес Пятницкий.

– Во-вторых, мне нужны не противники, а союзники. Напрасно, – покачав головой и тоже отпивая глоток кваса, возразил Иван, увидев появившееся на лице собеседника выражение недоверия. – Ты, Ефим Ильич, достаточно прожил на этом свете, чтобы понимать – вчерашние враги сегодня могут стать друзьями.

– А что же Аршанский? Он не мог стать тебе другом?

– Аршанский по натуре своей предатель. Он отрекся от веры и полностью перешел на сторону латинян. Да еще и в орден их иезуитский вступил. А предавший однажды предаст вновь. И в этом основная разница между тобой и покойником. Ты не предаешь ни союзников, ни родину. Сторонники Москвы хоть и противятся воссоединению с Русским царством, но в то же время особо возражать не станут. Глядящие в сторону Новгорода спят и видят, как бы воссоединиться с соседом, поскольку им это сулит несомненные выгоды. Аршанский тот и вовсе считал, что русский мужик ни на что не годен и им должны править умные латиняне. А вот ты всегда стоял за самостоятельный Псков. И батюшка Аршанского, дружок твой, придерживался твоих взглядов.

– Экий ты, всезнайка, – хмыкнул боярин.

– Всего знать никому не дано. Но да, знаю я многое. Как и то, что два предыдущих нападения были оплачены сторонниками Москвы. Только говорить я сейчас хочу не о том. Ты весьма умный муж, Ефим Ильич, и прекрасно осознаешь, что в одиночку Пскову не выстоять. Новгород или Москва попросту подомнут землю под себя. Литва же согласится и на вассальный договор. Чем положение той же Курляндии так-то уж плохо? Вот только и это ты считаешь лишь меньшим из зол.

– К чему ты ведешь?

– А к тому, что я тоже за вольный Псков.

– Боишься, что случится присоединение к Москве и сам угодишь под суд?

– Кто бы и что ни говорил, но между мной и княгиней ничего не было. И следствия мне опасаться нечего. Сбежал же я по двум причинам. Первая – не хотел оказаться на дыбе под горячую руку. Вторая – не желаю, чтобы кто-то вот так, за здорово живешь, мог схватить меня и бросить в узилище.

– Ишь, каков, – хмыкнув, иронично бросил Пятницкий.

– Я псковский боярин, – пожав плечами, нарочито просто возразил Иван, намекая на свои весьма скорые достижения.

– Кхм. Н-да. Уел.

– Пока еще нет. Но уем. Так вот, еще несколько лет – и Псков сможет выстоять в одиночку хоть против всей Речи Посполитой, хоть против шведов или кого иного. И меч для того я сейчас и кую.

– Ты о дружине своей?

– О регулярной армии, боярин.

– Армии?

– Именно. Конечно, она будет небольшой. Но поверь, зубы у нее будут большие и острые. Причем настолько, что дадим от ворот поворот любому ворогу. И ждать тех гостей незваных осталось недолго.

– С чего такие мысли?

– А ты не знаешь о том, что в Инфлянтии уже собирается войско, чтобы воевать Псков?

– Н-нет.

– О как. Не упредили, значит, шляхтичи. Ну да ладно. Сторонник – это ведь не союзник. Так вот. Сначала мы врежем по зубам Речи Посполитой. Затем наподдадим шведам. Уж больно горяч молодой Карл. Не усидит в своем Стокгольме. Ну а после и с Москвой договариваться можно. Но не о вхождении в состав Русского царства, а о равноправном союзе двух государств.