Текст книги "Мы наш, мы новый…"

Не остались без своих подарков и крейсеры. Если в бою все прошло относительно нормально, несмотря на две подводные пробоины у «Аскольда» и одну у «Новика», то при возвращении «Диана» наскочила бортом на мину. Сделав изрядный крюк, крейсеры возвращались маршрутом, уже давно не подвергавшимся тралению. Кстати, последующее протраливание данного участка не выявило ни одной мины. Чистое невезение – какая-то шальная мина, скорее всего, сорванная с якоря, а потому, вполне возможно, и русская.

Практически всем кораблям для ремонта был необходим сухой док, и с этим относительно еще можно было разобраться. Концерну все же удалось запустить большой док, способный принять броненосцы. В доке восточного бассейна имелась возможность ремонтировать крейсеры. Да только доков два, а поврежденных кораблей значительно больше. Опять вставал вопрос о ремонте с помощью кессонов. Да, долго. Да, муторно. Но можно. А вот с тем, что на время флоту опять предстояло позабыть об активности, поделать ничего было нельзя.

Оставался еще и такой скользкий вопрос, какое количество артиллерии можно будет вновь ввести в строй. Совершенно точно следовало утверждать о полной непригодности одного из двенадцатидюймовых орудий «Петропавловска», которое попросту разорвало, в результате чего вышло из строя и второе орудие в башне. Как говорили, возможно, это то самое орудие, которое ремонтировал подполковник Меллер.

Относительно легко из прошедшего сражения удалось выйти миноносцам. Последнее время они были на острие, неся на своих хрупких плечах всю тяжесть боевых действий на море, но сегодня не они играли первую скрипку – сегодня в море сошлись броня и калибр. Японские легкие силы пытались пойти в решительную атаку, но были встречены русскими. Артурские миноносники слишком хорошо помнили, чего стоили их действия японскому флоту, и, несмотря на то что уступали количественно, были готовы биться до последнего. Однако бой миноносцев, не успев начаться, практически тут же затих. Японцы, встретив отпор, вдруг откатились, так и не доведя схватку до серьезной. Но, как оказалось, эта легкость была видимой: они все же успели нагадить, в результате чего сильно пострадали два броненосца.

Что касается крейсеров, они, как и главные силы, были обречены на бой и не имели никакой возможности его избежать. Радовало хотя бы то, что биться им в основном пришлось со старыми кораблями, а потому именно они могли задавать ритм схватки. Правда, это все же не позволило им вовсе выйти сухими из воды: три корабля нуждались в ремонте, причем один из них в весьма вдумчивом.

Антон, стоя на берегу, в бинокль рассматривал корабли, и на душе его было тяжело. Но глядя на лица моряков и офицеров, только что вышедших из тяжелого боя, глядя на то, как сияли их лица, он невольно вспомнил, как в каком-то фильме главный герой, будучи сильно избит, с задором возглашал: «Вы ИХ еще не видели!» Да только то, что японцы тоже получили по сусалам, пусть даже и больше русских, его совсем не радовало. Они имели доступ к ремонтной базе в метрополии и сравнительно скоро вновь появятся в море. Это если позабыть о том, что у противника все еще сохранялись весьма серьезные силы из крейсеров. Антон сильно сомневался, что все броненосные силы Того пострадали: таковых, судя по избитым русским кораблям, у японцев должно быть около половины.

Господи, ну почему все так-то! Почему в тот момент, когда, казалось, все решилось самым лучшим образом, оно опять пошло прахом?! Да, русские выстояли, да, они не потеряли ни одного корабля, но они проиграли этот бой, а возможно, и всю войну… Ну уж нет! Не все так просто!

Песчанин перевел бинокль на «Петропавловск». Слава богу. Вон он, Степан Осипович, правда, на ногах держится неуверенно, поддерживаемый флаг-офицером, который крепко вцепился в правое предплечье шатающегося адмирала. Но это не столь важно – главное, что жив и вроде остался у руля. Эвон на ногах-то стоит неуверенно, но свободной рукой возбужденно жестикулирует, отдавая распоряжения. Все же живчик, каких мало, такого только могила остановит. Тьфу ты, мысли дурные в голову лезут.

– Петр Афанасьевич, вы к Степану Осиповичу? – окликнул он Науменко, который садился в ялик, где на веслах уже сидели два матроса.

Все катеры, в том числе и заводская самоходная баржа, сейчас мечутся по акватории между кораблями, свозя на берег раненых, которых принимают как на набережной, так и на госпитальной пристани. Мертвых пока не трогали – им уже не помочь, им осталось только отдать подобающие почести, а раненые требовали первостепенного внимания.

– Да, я к командующему.

– Думаю, не стоит сейчас его беспокоить нашим выходом. К вечеру подготовка будет полностью завершена, так что останется только получить подтверждение. К тому же он сейчас разгорячен, а для того, что мы с вами обсуждали, просто необходим холодный рассудок.

– Думаете, ему придется по душе то, что вы предлагаете? Ведь авантюра.

– Авантюра, но если все срастется, то наше поражение обернется победой.

– Поражение?

– А вы можете назвать это победой или ничьей?

– Смотря как смотреть на этот вопрос.

– Да тут как ни посмотри. В данной ситуации это сродни поражению, даже не пиррова победа, а нечто хуже.

– Хорошо, я повременю с этим разговором.

Науменко убыл по направлению к «Аскольду», так как именно туда направился катер с командующим. Странно, крейсер нуждался ничуть не в меньшем ремонте, но Макаров, судя по всему, решил остаться на нем. Ну да это вряд ли. По тому, что видел Антон, из крейсерского отряда «Аскольд» был одной из первых кандидатур на ремонт, а тут уж какой отдых или работа, когда по всему кораблю будет стоять шум и гвалт. Но пока беспокойный адмирал направлялся именно туда. Впрочем, возможно, он сам сейчас находился в возбуждении, а потому плохо отдавал себе отчет в происходящем. Судя по состоянию адмирала и тому, что какие-либо повязки отсутствуют, его неслабо контузило. Только бы он остался у руля, только бы не передал командование.

Да, Науменко намеревался в нарушение приказа вмешаться в схватку, несмотря на полную бессмысленность этого шага. Да, он был намерен вечером выйти с отрядом в море, даже если не получит на то разрешения, но решение это было скорее эмоциональным, принятым под влиянием момента, а не полностью осознанным. Песчанин заметил это по утраченной уверенности тестя. Что же, в этой ситуации живой Макаров был как нельзя кстати, потому что Антон не сомневался, что адмирал поддержит его.

Взгляд Песчанина оставил ялик, на котором находился Науменко, и скользнул дальше по акватории. Ага, вот и катер, прибытия которого он ждал. Все быстроходные и просто самодвижущиеся средства были сейчас откомандированы для транспортировки раненых, но одно суденышко Антон велел все же придержать. О раненых и без того позаботятся, а вот дело ждать не может. Ну не верил он в то, что «Севастополь» вот так, за здорово живешь, ни с того ни с сего потерял ход, да еще и в тот момент, когда к крепости подтянулась вся эскадра Того, причем тут присутствовала практически в полном составе и эскадра Камимуры. Ох неспроста это, ох неспроста.

В этой войне уж слишком много было счастливых стечений обстоятельств или, если хотите, случайностей – настолько много, что процент просто зашкаливал. Бесследная пропажа двух новейших броненосных крейсеров, просто-таки фантастические попадания снарядов «Варяга», приведшие к гибели двух японских крейсеров. Счастливая встреча русского миноносца с транспортом и отбитие последнего фактически из рук японцев. Появление на Цзиньчжоуском перешейке двух бронепоездов и ранение командира четвертой дивизии, проявившего себя в крайней степени нерешительно перед этим боем, фактически два этих обстоятельства и предрешили произошедшие события. Причем ранение Фока и вступление в командование Надеина многими ставилось в заслугу хунхузам – маловато военных были уверены в том, что Фок дрался бы до последней возможности. Вот только все эти случайности были прямым следствием вмешательства трех друзей. Поэтому Антон не верил в счастливое стечение обстоятельств для адмирала Того – они просто обязаны были оказаться рукотворными, иначе и быть не могло. Не случайность, не стечение обстоятельств, а спланированная и великолепно проведенная операция, вот что это такое.

Катер подошел к берегу и мягко ткнулся в него носом, с его борта тут же спрыгнул Зубов. Сейчас в диверсионных операциях пока необходимости не было, а потому на Максима ложилась обязанность руководства службой безопасности в Порт-Артуре. Понятно, что у него не было способностей Варлама – вот кто здесь все поставил бы на уши, – но Варлам нужен был во Владивостоке: там скопилось слишком много активов, и оставить их больше не на кого. Однако Зубов вполне справлялся со своими обязанностями, хотя и не переставал ворчать, что это не для него, и уж лучше бы он продолжил диверсии на море. Кстати, для этого имелись все условия. Местонахождение японской эскадры было известно, и минирование кораблей Того на стоянке в районе островов Элиот не являлось чем-то невыполнимым, но этому воспротивился сам Песчанин. Японцы далеко не дураки, а потому могли сложить два и два, морских же диверсантов светить ох как не хотелось. Об их существовании вообще никто не должен был ничего знать.

– Что скажешь, Максим?

– Все как вы и предполагали, Антон Сергеевич. Диверсия, к гадалке не ходить. Одна машина вышла из строя, да так, что без капитального ремонта нечего и думать ее восстановить. Мы постарались заполучить раненых из машинной команды, пока доставляли к Госпитальной пристани, успел пообщаться.

– Выйти на исполнителей возможно?

– Нет ничего проще. Сами морячки не стали бы этим забавляться – им ить тоже пришлось бы идти на дно. Для такой грамотной работы нужны знания. Ведь все работало как часы: до самой аварии и машинная команда ничего не заметила. Скорее всего, на броненосец были поставлены бракованные запчасти.

– Думаешь, бригада рабочих, привлеченная для выполнения заказа на броненосец?

– Точно они, – убежденно заявил Максим, энергично кивнув в подтверждение своих слов. – Сейчас соберу ребят – и в город. Нужно вязать, пока деру не дали. А может, уже и поздно.

– В любом случае они на Квантуне. Сомневаюсь, что японцы озаботились бы их эвакуацией. Это может вызвать подозрения, а Того нужно было непременно заполучить наших на блюдечке с голубой каемочкой.

– Так я побегу?

– Давай, время дорого.

Вот так вот. Столько усилий – и все прахом из-за пары-тройки предателей. А может, революционеры? Ведь сколько он слышал разговоров и читал разоблачительных статей об использовании спецслужбами той же Германии революционеров всех мастей в целях расшатывания стабильности внутри Российской империи, с целью как минимум вынуждения ее пойти на сепаратные переговоры по выходу из войны. Да нет, вряд ли. Он никогда не встречал документов о том, чтобы на подобные шаги шла Япония, а уж о революционных настроениях в самом Порт-Артуре вообще никогда не читал и не слышал. Так, общее упоминание о брожении в умах солдат и рабочих, и это при всеобъемлющей пропаганде революционного движения, а значит, диверсии и теракты со стороны революционеров здесь стремятся к нулю. Однозначно предатели, польстившиеся на деньги, и никак иначе.

Однако, как показало дальнейшее расследование, не было никакого предательства группой рабочих. Все они как один нашлись на своих рабочих местах и понятия не имели о том, что им инкриминируют, а вот их начальника инженера Ковальского в наличии не оказалось, а именно он-то и руководил подготовкой заказа для «Севастополя». Мало того – он контролировал весь процесс, так как квалификация рабочих была не на высоте. Стоит ли говорить, что без подобного руководства сами рабочие исполнили бы заказ с куда лучшим результатом?

Так вот, Ковальский оказался членом Польской социалистической партии. Только когда стало известно об этом, Антон тут же вспомнил о том, что незадолго до провала во времени он видел одну передачу. В ней упоминалось о том, что в 1905 году тогда еще будущий глава Польши Пилсудский посещал Японию и предлагал набрать для борьбы на территории России легион из военнопленных поляков.

Но это было потом, а пока он проводил взглядом Зубова, даже не зная, куда приведет его расследование. Взгляд Антона задержался на парнях, оставшихся в катере и сейчас неотрывно смотрящих на корабли, между которыми продолжали сновать суденышки. Лица бледные, состояние подавленное, в глазах читается чувство вины. Вон их старшие боевые товарищи, только что вышедшие из боя, очень многие побиты, они до конца выполнили свой долг и не поддались супостату. А что же они? Они так долго готовились к тому, чтобы сойтись с врагом, а когда у них появилась такая возможность, вместо того чтобы вступить в бой, спокойно отстоялись в порту, пока другие проливали свою кровь и из последних сил противостояли противнику. Понять ребят было можно, но только в психологическом плане, а вот все остальное… Иначе просто нельзя.

– Ваше благородие, дозвольте обратиться, – все же не выдержал один из них, высокий крепкий парнишка. Антон прекрасно его знал – этот из экипажа «Росича», наводчик носового орудия, причем лучший наводчик, и то, что видел Антон, вполне позволяло думать о нем как о лучшем не на «Росиче», а вообще на всей эскадре.

– Слушаю тебя, Вахрушев.

– Ваше благородие, ить нас завсегда учили, что сам погибай, но товарища выручай. А что же мы сегодня?.. Наших эвон под орех раскатывали, а мы тут отсиживались.

Мелькнуло было желание осадить парнишку. Мелькнуло и пропало. Нет, так нельзя. Эдак можно заставить замолчать, а вот понять – ни за что, а парни должны понимать. Всего им не расскажешь, но вот хотя бы малую толику нужно.

– Понимаешь, Саша, не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями, не всегда отступление является проигрышем, бывает и так, что это скорее победа. Вот Бородино – ведь русские отступили, и Москва оказалась в руках французов, а все говорят, что это была победа. А ведь победы не было. Поле боя осталось за врагом, русская армия отступила. И это так. Но если смотреть на этот вопрос по-другому, мы тогда победили. Армия осталась боеспособной, враг понял, что перед ним очень серьезный противник. В то время как боевой дух русских оказался на подъеме, дух французов, до этого не терпевших поражений, сильно упал. В конкретном месте и в конкретное время мы проиграли, но сделали задел на будущую победу. Ничто еще не закончилось, все только начинается. Здесь, сегодня, случилось наше Бородино. Японцев было гораздо больше, но они не победили и сами, сильно побитые, ушли от Артура, наши корабли – все как один в порту. Мы их отремонтируем, и они еще сойдутся с врагом. При Бородино тоже не все части были в бою, потому что одно сражение не решает всего: выиграв из последних сил один бой, нельзя выиграть и всю войну. Так что не вините себя, ребята, нет вашей вины в том, что вас не повели в бой, думая о будущем, а вот если вы спасуете, когда пробьет ваш час, тогда уже на вас падет позор.

Господи, что он несет. Вон глаза у парней как загорелись, понимают, что еще не все решено. А ведь он собирается вести их в бой и сейчас говорит все это, чтобы поддержать в них решимость сражаться. Сражаться и, возможно, умереть. А с другой стороны, не такие уж они и мальчишки. Их сверстники, и куда более плохо подготовленные, в известной ему истории вынесли на своих плечах и Великую Отечественную, и афганскую, и такую близко знакомую ему чеченскую. Вот только там ребят бросали в бой, практически ничему не научив, а он сделал очень много для того, чтобы эти парни были готовы ко встрече с противником и умели воевать.

Голова раскалывалась от нестерпимой боли. Любой громкий звук отдавался в ней колокольным звоном, а в то время, когда вокруг обозначалась тишина, за дело брались маленькие кузнецы, обосновавшиеся прямо в мозгу и беспрерывно молотящие своими молоточками по наковаленкам, отчего он слышал постоянный металлический перезвон. Да-а-а, контузило его знатно.

Воспротивься Степан Осипович уговорам Моласа – и наверняка его уже не занимали бы вопросы боеспособности эскадры. Его сейчас вообще ничто не интересовало бы, потому как он был бы мертв, как были бы мертвы и все офицеры его штаба. Двенадцатидюймовый снаряд ударил прямо в мостик, раскурочив его и превратив в нагромождение перекрученного металла. Большая часть из тех, кто в этот момент находился в боевой рубке, получила контузию различной степени тяжести, самому Макарову досталось чуть ли не больше всех, так как он был как раз у смотровой щели. Его самого и многих из присутствовавших там спасла задумка с остеклением этих щелей. Целый рой осколков устремился к этим амбразурам и был фактически остановлен. Нет, стекло не выдержало напора огрызков металла и ударной волны, но сумело погасить их настолько, чтобы предохранить людей от ранений. Пара осколков все же преодолела разлохмаченное стекло, но силы уже никакой не имела, стекло также не превратилось в смертельный рой – задумка с целлюлозой себя полностью оправдала.

Боже, как же болит голова. Но расслабляться рано. Еще очень много дел.

Превозмогая себя, Макаров все же поднялся с дивана, куда прилег, чтобы немного перевести дух. Переход с «Петропавловска» на «Аскольд», казалось, выпил его последние силы. Он смог позволить себе недолгий сон – как сказал доктор, сон ему просто необходим, но как бы плохо он себя ни чувствовал, как бы ни нуждался в отдыхе, забыться он так и не смог. Проспав не больше часа, он сам вынырнул из целительного сна и, взявшись за колокольчик, позвонил, вызывая флаг-офицера. Господи, да как же болит голова-то.

– Ваше превосходительство, – стараясь подобрать тембр так, чтобы его было слышно, и вместе с тем чтобы не доставлять боли командующему, обратился к нему Дукельский. К слову заметить, сделать ему это было трудно, так как он и сам имел контузию, но также обладал и куда более молодым и крепким организмом, что в немалой степени позволяло бороться с недугом.

– Георгий Владимирович, разыщите капитана второго ранга Науменко и пригласите ко мне.

– Ваше превосходительство, вам необходимо отдохнуть. Доктор сказал…

– Мне известны рекомендации доктора, – устало и как-то болезненно вздохнул Макаров. – Однако время уходит.

– Петр Афанасьевич уже давно здесь, все офицеры штаба и командиры кораблей, как вы и приказывали, также дожидаются в кают-компании. – Раненых уже свезли на берег, а саму кают-компанию привели в относительный порядок, хотя запахи там были далеки от благовоний. – Но если позволите…

– А вот на них, боюсь, моих сил уже не хватит. Что-то я себя переоценил. Передайте им, чтобы занялись осмотром кораблей, учли понесенные потери и полученные повреждения. Надеюсь, до завтра ничего не случится, а я буду чувствовать себя гораздо лучше. – Одобрительный взгляд лейтенанта. – Передайте Лощинскому, чтобы усилил охрану входного створа, все мероприятия целиком и полностью на его плечи. – Опять одобрительный и понимающий кивок. – А Науменко пригласите сюда. – Макаров со страдальческой улыбкой взглянул на офицера, который теперь уже осуждающе смотрел на адмирала. Вот ведь понимает, что необходим отдых, и встречу с офицерами отложил на завтра, так отчего же не отложить и встречу с Науменко? Силы-то не безразмерные, вон как висел на нем… – С Науменко мне встретиться необходимо, а потом – только отдыхать.

Макаров тяжко вздохнул и откинулся на спинку дивана, запрокинув голову. Вроде полегче. Но это обман: не прошло и минуты временного облегчения, как голова опять налилась звоном и болью. Нет, ну что ты будешь делать, боль пульсирует с такой силой, что кажется, будто глаза наливаются кровью и вот-вот лопнут. Да-а, контузия здоровья все же не прибавляет.

– Ваше превосходительство… – Науменко старается говорить потише, а потому Макаров едва расслышал его слова. Но услышал, открыл глаза и сел прямо, устремив взгляд на давнего товарища:

– Здравствуй, Петр Афанасьевич. Присаживайся, мне так будет куда удобнее.

– Как ты, Степан Осипович?

– Могло быть и хуже, но Бог миловал. Спасибо, что не сорвался и не ринулся в атаку. Признаться, боялся, что не выдержишь.

– Я и не выдержал – Песчанин остановил.

– Хороший у тебя зять, а главное, выдержанный. Уверен, что он настаивал бы на бездействии даже при более плохом развитии ситуации, хотя куда хуже-то. Но могло быть, могло. А как он обосновал свою позицию?

– Настаивает на выходе уже сегодня вечером. Предлагает ночную атаку эскадры Того, которому однозначная дорога в Сасебо. Признаться, подостыв, я пришел к тому же выводу.

– Я приказал позвать тебя, чтобы отдать именно этот приказ. Но раз уж мы думаем одинаково, хотелось бы знать твое мнение.

– Мы с Антоном Сергеевичем прикинули возможные варианты… Степан Осипович, извини, тебе, конечно, нужно отдохнуть, но время терять ой как не хочется, да и нельзя, возможность может быть упущена.

– Поэтому ты здесь, а с остальными беседа состоится только завтра. Продолжай.

– Я взял на себя смелость и отправил два миноносца вслед за японцами на пределе видимости, чтобы потом не плутать.

– Напрасно только два. Нужно было выслать хотя бы четыре. Опасно.

– Это, на мой взгляд, уже лишнее. Затеряться Того не успеет, так что с поиском и пара справится, в бой же им лезть я запретил, а скорость вполне позволит его избегнуть.

– Через сколько твой отряд будет готов к выходу?

– Еще час – и мы сможем выйти в море.

– Тогда не затягивай, как только будешь готов, выводи отряд. Того сегодня намылил нам холку, постарайся сделать так, чтобы он об этом пожалел. Только прошу: риск должен быть разумным, главное – не эскадра, главное – удар по коммуникациям.

– Степан Осипович, в этом плане у Песчанина появилось предложение, которого я не могу не одобрить. Ты уж извини.

– Не устал еще извиняться? – болезненно поморщившись и попытавшись улыбнуться, произнес адмирал. Вот только улыбка вышла вымученной, лишний раз показав, насколько сейчас плохо адмиралу. – Излагай.

– Необходима совместная операция с отрядом владивостокских крейсеров. Если Иессен со своими кораблями займет позицию между островом Дажелет и скалами Лианкур, скажем, вот здесь, – Науменко указал на висящей карте точку предполагаемого рандеву, – мы сможем легко их там найти. Ты понимаешь, что не все транспорты можно будет пустить на дно. Если они окажут сопротивление, это одно, но ведь могут и не оказать. Так что же, отпускать их? Песчанин предлагает забирать призом. Высаживаем призовую команду, пароход под эскортом миноносцев сопровождаем к крейсерам.

– Песчанин – очень толковый молодой человек. Что же, он хочет воспользоваться призовым правом. Я вижу, твоего зятя деловая хватка не оставляет даже на войне.

– Как раз о судах с грузами он выразился однозначно: топить. А вот те, что будут перевозить войска, вызывают его опасения. Честно признаться, мне тоже не блажит отпускать солдат, которые вполне могут потом обратить оружие против нас здесь же, в Порт-Артуре. Но если они не окажут никакого сопротивления, то я не представляю, как быть, чтобы не нарушить международного права. Вот же навязали нам на голову политиканы. Нашим предкам было куда проще: увидел врага – уничтожил, и никаких гвоздей.

– А сопровождать призы, стало быть, во Владивосток?

– Так предлагает Песчанин, и с этим был согласен я. Но, признаться, до сегодняшнего дня.

– Что же изменилось?

– А то, что после сегодняшнего боя, я просто не вижу, как Того сможет не допустить наши крейсеры в Артур, а им здесь самое место и сегодня, как никогда. Опять же призы проще будет сопроводить сюда, чем с риском протаскивать через Корейский пролив.

– А почему же тогда встреча у Дажелета? Может, в Восточно-Китайском море?

– Думаю, что все же лучше будет у Дажелета. Пройдемся гребенкой по проливу, сгребем все, что попадется под руку. Только бы личного состава хватило – что-то мне подсказывает, что добычи будет больше, чем мы сможем проглотить.

– Ничего, прикажу Иессену подсадить на крейсера дополнительных людей из экипажа, вот и будут призовые команды. А еще лучше – пусть присоединит к отряду вспомогательный крейсер «Лену»: у этого места на полк хватит, да и здесь ему занятие найдется. Как только будешь готов, выдвигайся. О крейсерах я позабочусь. Петр, наши корабли мы худо-бедно починим, к сожалению, не так скоро и не со всей артиллерией, так что у Того в скором времени опять будет преимущество на море – ведь его корабли будут в строю пораньше наших. Я понимаю, мой приказ будет звучать двояко: с одной стороны, не рисковать без нужды и направить основные усилия на коммуникации, а с другой – постараться нанести потери японской эскадре.

– Не волнуйся, Степан Осипович, всю эскадру Того я не обещаю, но минимум на два корабля можешь рассчитывать смело. Выздоравливай.

Науменко поднялся и, ободряюще кивнув, направился к выходу. Все, что нужно, оговорено, что не сказано – Макаров поймет и так, а остальное – пустые разговоры. Ни к чему они. Пора наконец заняться тем, к чему он готовился уже почти два месяца, скрежеща зубами тогда, когда в бой шли другие.