Текст книги "Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники"

Вторым по значению оратором Третьего рейха значился, безусловно, Йозеф Геббельс. И в силу своей должности руководителя нацистской пропаганды, и по неоспоримому таланту. Сам Гитлер признавал, оценивая своих соратников: «Я слышал их всех, но единственный человек, которого я могу слушать не засыпая, – это Геббельс. Он действительно умеет произвести впечатление». В устах серьезного профессионала такая оценка дорогого стоит.

Еще на заре национал-социализма, подстрекая берлинцев к недовольству республикой, Геббельс использовал язык, который называл «новым и современным, не имеющим ничего общего с устаревшими выражениями так называемых расистов». Он применял простые, но меткие метафоры и сравнения, сразу доходившие до слушателей. Все его речи пронизывал повелительный тон, призывы полагаться на силу и помнить об обязанностях. Они пестрят выражениями типа: «Продвинем вперед наше движение!»; «Вперед, ломая сопротивление врагов!»; «Мы маршируем, и будем биться стойко и самоотверженно!»; «Массовая пропаганда – наше главное оружие!», создающими настроение постоянной активности, борьбы и движения к цели.

Порою речи Геббельса рождали ощущения, что их извергает исступленный фанатик, но в действительности «маленького доктора» никак нельзя назвать человеком с буйным темпераментом. Геббельс был прилежен, трудолюбив, крайне педантичен, а приверженность партийной доктрине сочеталась в нем с широким кругозором и ясным умом. А эмоциональное нагнетание необходимо профессиональному оратору для поддержания у человека постоянного интереса к тому, о чем рассказывает пропаганда, и чтобы информация легче входила в подсознание. Когда говорят эмоции и чувства, разум молчит. Возбужденный человек гораздо легче совершает необдуманные поступки, а именно к таковым его подталкивали руководители Третьего рейха.

В профессиональной карьере Геббельса, так же как и у его шефа, имелись немалые достижения в манипулировании сознанием огромных толп людей. Сознание могущества толпы, обусловленного ее численностью, дает возможность сборищам людей проявлять такие чувства и совершать такие действия, которые невозможны для отдельного человека. Например, в начале тридцатых годов, выступая в Берлине, во Дворце спорта, Геббельс поразил молодого интеллектуала Шпеера тем, что, используя «фразы, из которых каждая поставлена на выигрышное место и четко сформулирована», сделал так, что «бушующая толпа, обуреваемая все более фанатичными взрывами восторга и ненависти, текла вниз по Потсдаммерштрассе. Исполнившись отваги под воздействием Геббельса, люди демонстративно заняли всю мостовую, перекрыв движение машин и трамваев». (31)

Однако представлять теоретиков нацизма лишь партийными демагогами было бы абсолютным непониманием феномена их популярности. А значит, и затруднением в поисках противоядия на будущее. Тот же Геббельс активно пропагандировал передовые для своего времени идеи эмансипации и громил консерваторов, считавших, что женщина обязана появляться лишь со своим мужем, не может пить, курить или носить короткие волосы. Свободомыслие Геббельса доходило до обличения показного аскетизма, который исповедовали многие нацистские фанатики. По его мнению, люди должны красиво и празднично одеваться, вкусно питаться и интересно проводить досуг.

И демонстративный «либерализм» одного из апостолов нацизма также укреплял социальную базу нацистского режима, во всяком случае среди интеллигенции Третьего рейха.

Вершиной ораторского мастерства Геббельса считается произнесенная им в феврале 1943 года речь о тотальной войне. Незадолго до того, потрясенный поражением под Сталинградом, Гитлер, которому нечего было сказать своему народу в очередную годовщину прихода нацистов к власти, поручил министру пропаганды 30 января 1943 года прочитать в «Спортпаласте» (берлинском Дворце спорта) речь от имени фюрера. По ходу выступления Геббельсу сообщили, что в небе появились английские бомбардировщики. Геббельс понимал, что если он прервет митинг и поспешит в бомбоубежище до первых взрывов, это станет его поражением, поражением его пропаганды. Поэтому он остался на трибуне и объявил многотысячной толпе, что митинг откладывается на час. Те, кто хочет спуститься в укрытие, могут это сделать, добавил министр. Кто-то поторопился уйти, но основная масса не сдвинулась с места. Им явно пришлось по душе, что Геббельс остался с ними. Некоторое время слышались только отдаленные разрывы бомб. Тысячи глаз смотрели на Геббельса, он понимал настроение зала и сохранял полную невозмутимость. Затем он начал говорить. Его речь была откровенной до предела. Несколько раз он назвал войну «тотальной». Поведение аудитории в «Спортпаласте» безошибочно подсказало ему, что в будущем он мог позволить себе говорить о тотальной войне намного решительней, чем предполагал ранее (32).

И главный пропагандист рейха немедленно взялся за дело. Само понятие «тотальная» война подразумевало грандиозную мобилизационную программу в тылу, перестройку промышленности на военный лад и ряд других мер, которые, по мысли нацистского руководства, должны были привести Германию к победе в той изнурительной войне против сильнейших государств мира, которую она же сама и развязала.

«Геббельс задумал свою речь как своего рода опрос общественного мнения, в котором знаменитые «десять вопросов» (которые оратор периодически задавал залу. – К.К.) должны были выяснить отношение людей к тотальной войне. Он намеревался спросить, готов ли народ пойти на любые жертвы ради победы. И он очень надеялся, что люди ответят ему «Да!» Он перечитывал речь вслух, запоминая, где следовало выдержать паузу, а где прибавить пафоса и выразительности: снова удалялся к себе, вставал против зеркала, жестикулировал, смеялся, вновь напускал на лицо серьезное выражение, выкрикивал несколько слов, потом переходил на трагический шепот – он репетировал свое представление: Геббельс разместит в толпе несколько сотен своих людей, которые будут подыгрывать оратору. Так делалось на всех его выступлениях» (33).

Итак, 18 февраля 1943 года Геббельс в своей речи призвал народ Германии к «тотальной войне». Причем он обращался не столько к рядовым гражданам, сколько к тем представителям привилегированных слоев, которые никак не хотели согласиться с программой мобилизации всех тыловых ресурсов. Германия по военным меркам жила слишком роскошно и это представляло опасность для государства в минуту напряжения всех сил нации. Нацистский режим, грабивший всю Европу ради социальной поддержки своих граждан, никак не мог решиться на радикальные меры. Даже Гитлер рекомендовал своему министру вооружений, как вспоминает сам Шпеер, вместо недвусмысленного запрета на бессмысленное модничанье немецких женщин в разгар войны, ограничиться «тайным созданием искусственного дефицита краски для волос и других косметических изделий» (34). И все же речь Геббельса вызвала грандиозный общественный резонанс, и партийные функционеры волей-неволей пошли навстречу его требованиям. Поздно вечером Геббельс разделся и встал на весы. Эта речь стоила ему потери почти трех килограммов веса.

Наконец-то были предприняты конкретные меры, сразу же горячо одобренные широкой общественностью Третьего рейха. В частности, Геббельс приказал закрыть в Берлине все дорогие рестораны и увеселительные заведения. Однако обращенный лично к партийным руководителям призыв Геббельса отказаться от излишне расточительного образа жизни не встретил восторга среди партийной верхушки. И когда Геббельс, как градоначальник Берлина, среди прочих закрыл любимый ресторан рейхсмаршала Геринга, это привело к острому конфликту между ними.

Сам Герман Геринг пользовался большой популярностью среди немцев. В Берлине любят толстяков: здесь лишний вес воспринимается как синоним радости, как доказательство хорошего характера его обладателя. Да и вообще, если верить психологам, видя полного, с округлыми формами мужчину, люди чаще всего утверждают, что он болтливый, добродушный, сговорчивый человек, открытый людям, любящий житейский комфорт и большой любитель поесть. Одним словом, обаяшка.

Геринг тоже охотно представал в образе храброго, добродушного человека, а в некоторых случаях даже защитника евреев. Кроме того, история любви Геринга и его рано умершей от рака первой жены Карин, так сказать, трогательная «лав стори» германского летчика и шведской дворянки, давно уже была взята нацистской пропагандой на вооружение и имела неизменный успех у сентиментальных немцев. Помнится, одна из таких публикаций, преисполненных возвышенной лирики, называлась «Высокая песня любви: становление Германии».

Берлинцы беззлобно посмеивались над страстью Геринга к медалям, но хотя он нередко становился жертвой их иронии, «Дядя Герман» оставался очень популярен. Это легко объяснимо, ибо люди инстинктивно тянутся к тому, у кого хорошее настроение, т. к. надеются, что оно передастся и им. Рассказывают, что развеселый Геринг обожал забираться на гигантскую фисгармонию и оттуда управлять, на радость своим маленьким племянникам, миниатюрной железной дорогой. Посол Франции и посол Соединенных Штатов застыли в изумлении, когда он однажды предложил принять участие в этой нехитрой забаве (35).

Если же речь заходила о приеме гостей, Геринг развлекал их с императорской щедростью, порою эксцентрично одеваясь в костюм героя германского эпоса Зигфрида: «Геринг устроил грандиозный «нордический» праздник, праздник авиации! Берлинцы, приглашенные во дворец своего Нерона, восхищались его сказочными коллекциями. Финские всадники в меховых шапках и с копьями в руках охраняли ворота поместья. На поверхности озер покачивались ладьи викингов, в парках разыгрывались поединки средневековых рыцарей» (36). И среди всяческих излишеств у него во дворце имелась аскетичная келья, точно скопированная с кельи святого Иеронима, какой она изображена на гравюрах Альбрехта Дюрера. Но, невзирая на все эти «слабости» (а на самом деле тщательно выверенные пиар-ходы), Геринг тоже стал отличным партийным оратором, хотя все, что он делал, являлось подражанием стилю Гитлера и заимствованием его фраз.

Иной стиль поведения выработал нефотогеничный и мышастый Гиммлер, который набирал основные пропагандистские баллы не в публичных партийных выступлениях, а в ежедневном личном общении.

В подражание Гитлеру и его стилю работы с сотрудниками, Гиммлер завел себе картотеку для распределения личных подарков и вознаграждений.

В картотеке отмечалось, когда получатель родился, какое звание и должность имеет, какой чин и место в партии, сколько у него детей, какова девичья фамилия его жены, где он живет. И, что особенно мило, как к нему следует обращаться: как к близкому знакомому («ты»), «дорогой однопартиец» или просто «однопартиец», а то и вовсе «господин». Точно также фиксировались все подарки. В их число входили тарелки, календари СС, фарфоровые фигурки. Дамы чаще всего получали полфунта шоколада или фунт кофе, консервированные сардины, масло или бекон. На Рождество Гиммлер нередко дарил полгуся или книги. При своей занятости рейхсфюрер никогда не упускал случая вручить подарок лично (37).

Естественно, кроме вышеперечисленных звезд первой величины из нацистского пантеона, и другие вожди нацистской партии не оказались обделены актерским дарованием. Известен случай, когда на съемках знаменитого фильма «Триумф воли» в 1935 году по техническим причинам оказался забракован отснятый материал, где вожди партии приветствуют Гитлера, и потребовалась пересъемка в павильоне. Первым под свет софитов вышел Рудольф Гесс. «Точно так же как перед 30 000 слушателей, он торжественно воздел руку. С присущим ему пафосом искреннего волнения он обратился именно туда, где на сей раз не сидел Гитлер, и, соблюдая выправку, вскричал: «Мой фюрер! Я приветствую вас от имени партийного съезда. Съезд объявляю открытым. Слово имеет фюрер». Говоря так, он производил столь убедительное впечатление, что с этой минуты я стал сомневаться в искренности его чувств. Трое остальных (Штрайхер, Розенберг, Франк. – К.К.) тоже правдоподобно разыграли каждый свою роль, обращаясь в пустоту павильона, и все проявили себя одаренными артистами» (38).

Кстати, о хозяине Нюрнберга и всей Франконии Юлиусе Штрайхере и его пиар-акциях. Об антисемитском издании «Штурмовик», который он возглавлял, мы еще поговорим, но и прочие находки этого журналюги носили воистину поразительный характер. Так, в конце 1935 года Штрайхер публично пригласил к себе на роскошный рождественский ужин… 15 коммунистов, заключенных в Дахау (39). Видимо, по его мысли, общая трапеза должна символизировать национальное примирение в праздничные дни. Интересно, как сложилась дальнейшая судьба облагодетельствованных ужином узников Дахау?

Более серьезные люди – из карательного аппарата – конечно, вели себя скромнее, как и должно законопослушным и честным бюргерам.

Например, легендарный шеф гестапо Мюллер был крайне набожен, ходил в церковь, отличался скупостью – больше 40 пфеннигов на «Зимнюю помощь» нацистам в копилку не бросал (40). Бережливость, видимо, какая-то особая черта нацистских людоедов.

Однако вернемся к публичной деятельности и выступлениям перед аудиторией. Ораторское искусство в нацистской Германии ценили высоко и для пропагандистской работы была разработана целая иерархия партийных ораторов, включавшая 6 категорий: «оратор-специалист» (экономика, международные вопросы, антисемитизм и пр.), «районный оратор» (каналы устной агитации на провинциальном уровне, данные специалисты особенно активно использовались для распространения всякого рода слухов), «областной оратор» (универсальные ораторы гауляйтерств), «ударный оратор-кадет», «ударный оратор» (эти обеспечивали централизованные кампании национального масштаба), «государственный оратор» («звезды» нацистской пропаганды); во время войны также было введено звание «фронтовой оратор». Причем рядовым агитаторам рекомендовалось избегать обсуждения таких щекотливых тем, как антисемитизм, подготовка к войне, принудительная стерилизация и негативное отношение вождей к организованной религии. Это считалось работой для специалистов более высокого уровня, которых готовили специальные курсы.

О размахе подготовки подобных профессионалов свидетельствует хотя бы то, что только в одном лагере, устроенном Бюро расовой политики в 1930-е годы неподалеку от Берлина, прошли восьмидневные курсы интенсивной подготовки почти полторы тысячи ораторов. И каждый год через курсы, где «миссионерское рвение сочеталось с военной дисциплиной», проходило более тысячи членов СС. Здесь готовили специалистов, которые могли «со знанием дела» обсудить любую расовую проблему – будь-то в школе или собрании домохозяек. Агитационная работа на местах осталась одной из немногих сфер, которую Министерство пропаганды отдало на откуп пропагандистским организациям НСДАП, вплоть до ортсгруппе – низовых звеньев НСДАП, отвечавших за работу в городских кварталах. Во главе их стояли ортсгруппенляйтеры, а, по сути, рядовые штурмовики, которые еще недавно занимались уличными побоищами и в новой ситуации строительства нацистского государства никак не могли найти себе достойного применения.

Вальтер Тислер, один из самых способных сотрудников Геббельса, придумал удачное обозначение для коричневых бойцов в их новой должности – «часовые пропаганды». Эти начинающие агитаторы ежемесячно получали профессиональное издание по пропаганде под названием «Воля и путь». Помимо организации собственно партийных мероприятий, «часовые пропаганды» посещали митинги трудящихся, деловые конференции и собрания общественных организаций, а женщины-нацистки устраивали поэтические чтения, семинары по вопросам воспитания, кружки кройки и шитья. Пропагандистские мероприятия оказались довольно эффективным средством «наведения мостов» между нацистской партией и традиционным обществом. Об интенсивности работы, посвященной идеологической обработке населения в национал-социалистическом духе, свидетельствовал хотя бы такой факт, что лишь в рядовом западногерманском городе Висбаден за период с марта 1933-го по май 1934 года нацисты организовали 263 митинга, 600 вечерних лекций и около 400 мероприятий иного характера (41). Важно не то, насколько верна та или иная идея – решающим является вопрос: кто может представить ее массам столь эффективно, чтобы они стали ее приверженцами?

Не останавливались нацисты и перед тем, чтобы слегка приоткрыть перед рядовыми гражданами дверь на партийную кухню, естественно, в рамках своей якобы подотчетности перед обществом и гласности. Глава Немецкого рабочего фронта Роберт Лей заканчивал свое выступление объявлением о строительстве отелей туристической организации «Сила через радость»: «Две тысячи гостей в течение семи дней смогут не только отдохнуть среди великолепных ландшафтов, но и близко и по-товарищески пообщаться с кандидатами в высшее руководство, которые не пользуются закрытым от народа образованием, а находятся среди народа. Так в течение года 2 миллиона человек смогут побывать в орденсбургах»[26]26
  Школах для партийных руководителей.


[Закрыть].

Партийная пропаганда в гуще масс стала делом маленьких, практически безымянных агитаторов. У нее имелось намного больше свободы, чем у официальной, государственной, чьи заявления находились в центре внимания. За упрощением следовало сверхупрощение. И здесь на сцене появляется обычный агитатор, человек, который мог вещать все, что ему вздумается, потому что никто не стал бы проверять его болтовню на правдивость. В маленьких городках и деревнях они говорили, что Гитлер – новый мессия, что германская раса призвана повелевать другими народами, что фюрер готов использовать свое секретное чудо-оружие. Под конец войны партийная пропаганда оказалась едва ли не самым эффективным оружием устной пропаганды, недооцененным по достоинству современными исследователями.

Отдельной формой работы агитаторов на местах были т. н. утренники. С началом войны утренники стали самостоятельной формой публичных мероприятий нацистов, они проводились регулярно и должны были мобилизовать готовность к борьбе, самопожертвование, веру, чувство долга, верность, храбрость, мужество. После вступительного слова партийного лидера следовали выступления поэтов, звучала музыка Генделя, Баха, Бетховена. Особенно ценилось хорошо скомпонованное действо: к примеру, в завершающей стадии праздника совершалась торжественная передача «короны урожая» высокому партийному начальству, награждение Почетным крестом в День матери, выдача партийных значков принятым в партию (42).

Большой успех имела также организованная Геббельсом пропагандистская кампания «Фронт обращается к тылу». В ее рамках Министерство пропаганды организовывало выступления фронтовиков перед рабочими и др. аудиториями. Например, в Кёльне 9 января 1943 года 36 фронтовиков (12 унтеров и 24 офицера, из них 6 кавалеров Рыцарского креста) выступили на 500 (!) собраниях. Эти выступления производили на публику значительно более сильное впечатление, чем жесткая и однозначная пропагандистская линия в СМИ (43).

Когда зимой 1942/43 года в результате яростного сопротивления советских войск тщательно выстроенное здание нацистской пропаганды начало давать первые трещины, в Министерство пропаганды зачастил руководитель партийной канцелярии Мартин Борман. Он вел долгие разговоры с Геббельсом с глазу на глаз и настойчиво требовал от специалистов министерства повысить уровень партийной пропаганды, обязать пропагандистов как можно больше беседовать с людьми в поездках по стране, вести себя напористо, обещать что угодно, а главное – скорую победу.

И подобная настойчивая работа шла до последних дней войны. За месяц до своей смерти Геббельс указывает в дневнике: «30 марта. (1945 г.) Я направляю на Запад около 30 лучших партийных агитаторов с задачей содействия приведению в надлежащий порядок морального духа войск и населения. Мы опять учимся работать методом импровизаций. Чтобы теперь добиться успеха, нужно снова разговаривать с каждым человеком» (44).

«Агитатор должен быть в то же время психологом – хотя бы этот агитатор был всего лишь демагогом» (45), – считал главный оратор Третьего рейха Адольф Гитлер. Более утонченно аналогичную мысль развивал и Геббельс: «Политическая пропаганда в принципе действенна и революционна. Она нацелена на широкие массы. Она говорит народным языком, поскольку хочет, чтобы народ ее понял. Ее задача – высочайшее творческое искусство выражения сложных событий и фактов достаточно простым языком, чтобы их мог понять человек с улицы» (46).

Речь агитатора будет убедительной, когда выполнены два условия:

1) уровень культуры, профессионализм оратора достаточно высок (во всяком случае, не ниже, чем у слушателей);

2) оратор хорошо подготовлен к выступлению. Чтобы найти слова, аргументы, которые за это время «дойдут» до слушателей, нужно проделать огромную аналитическую работу, отобрать самое главное, выстроить доводы в убедительную цепочку, продумать психологические нюансы (47).

Кроме того, «автору сценария» нужно тонко чувствовать и понимать, какое именно значение может придать словесному символу предполагаемая аудитория. А также научиться использовать не только звук, текст, жестикуляцию, но и такой фактор, как тишина. На мышление, сознание и подсознание действует именно чередование звука и тишины.

Для предотвращения возможности зарождения собственных групп элиты (интеллигенции) в массе управляемых, ее нужно полностью лишить тишины – помните круглосуточную музыку популярных групп на Майдане во время «оранжевой» революции и бесконечные речевки? На современном Западе возникло явление, которое получило название «демократия шума». Создано такое звуковое оформление окружающего пространства, что средний человек практически не имеет промежутков тишины, чтобы сосредоточиться и додумать до конца связную мысль. Постоянный фон – важное условие беззащитности против манипуляции сознанием. И хорошо, если это просто музыка, создающая праздничное настроение в супермаркетах. Здесь всего лишь страдает ваш кошелек. Элита, напротив, очень высоко ценит тишину и имеет экономические возможности организовать свою жизнь вне «демократии шума» (48).

Плюс бесконечные повторения. В разговорах с партийными пропагандистами Геббельс ссылался на опыт католической церкви: «Никто из прихожан не скажет: «Святой отец, вы это уже говорили в прошлое воскресенье». Дело обстоит как раз наоборот: люди идут в церковь и изо дня в день слушают одни и те же проповеди. Мало того, они слушают их с терпением и вниманием. То, что годится для церкви, годится и для пропаганды» (49).

Ну, и радость слияния народа со своими лидерами в рамках общих забот. Шесть раз в год в Германии проводились общенациональные праздники – т. н. «дни горшочка с мясом», во время которых раздавались бесплатные обеды. Нацистские лидеры, используя данные мероприятия в пропагандистских целях, часто усаживались за расставленные на улицах столы и принимали пищу вместе с рядовыми гражданами. Публике всегда импонирует, когда добившийся успеха человек не отрывается от простых людей, а участвует в общественном труде и живет их заботами. Когда, согласно требованию нацистской партии, почти все германские семьи в едином «патриотическом» порыве перешли на похлебку по воскресеньям, дабы обеспечить Германии «пушки вместо масла», у рейхсканцлера Германии тоже начали к обеду ставить на стол лишь одну супницу. Фюрер, так сказать, делил тяготы с народом. Но, конечно, все это являлось чистой воды пропагандой. И тот же Гитлер на всех народных гуляниях пил (в целях безопасности и трезвости) пиво, сваренное эксклюзивно для него.

А накануне крушения режима фанфаронство потерявших всякое представление о действительности нацистских бонз приняло прямо-таки гротескные формы. И министр пропаганды агонизировавшего Третьего рейха флегматично записывает: «Как сообщает «Иоахимсталер цайтунг», Геринг застрелил зубра и передал его в распоряжение беженцев. Это сообщение полно психологических просчетов» (50).

Но вопрос не в просчетах, а в пропасти между страдающими простыми людьми и сильными мира сего. Впрочем, этот оборонительный ров существовал всегда. Для его надежной охраны служила и будет служить пропаганда.