Текст книги "Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники"

4. Работа по формированию системы. Поджог Рейхстага

Уже через несколько часов после назначения Гитлера канцлером два немецких диктора, обращаясь к 20-миллионной германской радиоаудитории, описывали факельное шествие в Берлине, которое организовал Геббельс. Задыхаясь от восторга, подобно спортивным комментаторам, они сообщали: «Крики «Ура!» раздаются снова и снова. Адольф Гитлер стоит у окна. Его оторвали от работы. Лицо Гитлера серьезно, но в его выражении не читается самодовольства победителя.

И все же его глаза сияют при виде пробуждающейся Германии, при виде этого моря людей из всех слоев общества. Хотелось бы, чтобы наши слушатели хоть немного почувствовали атмосферу этого грандиозного зрелища» (1).

Энтузиазм, сопровождавший приход Гитлера к власти, и сегодня вызывает тревогу и недоумение у любого мыслящего человека. Ибо его триумф перечеркивает все попытки выдать захват власти нацистами за несчастный случай в истории, комедию, интриги или мрачный заговор. Победа сил, декларировавших себя как «патриотические», давала народу надежду на выход из затяжного кризиса; люди радовались и наступившей определенности, и тому, что страна избежала гражданской войны. Гитлер, в свою очередь, не замедлил принять величественную позу миротворца и объединителя нации.

По его личному указанию известному своими выходками штурмовику Майковскому, который, возвращаясь с исторического факельного шествия 30 января, был убит неизвестными, возданы посмертные почести вместе с погибшим в ту же ночь сотрудником полиции Цаурицем. Их похороны стали первым государственным актом Третьего рейха. Гробы с телами погибшего полицейского, который был католиком и левым, и штурм-фюрера, нарушителя закона и безбожника, были установлены в Лютеровском соборе (несмотря на протесты церковников), и бывший кронпринц (сын последнего кайзера) возложил к их гробам венки (2).

Далее события развивались с головокружительной скоростью. Три записи в дневнике Геббельса в течение февраля 1933 года последовательно передают этапы перехода власти к нацистам: от обретения рычагов управления до уничтожения оппозиции. Всего один месяц!

«Теперь легко вести борьбу, поскольку все средства государства в нашем распоряжении. Радио и пресса подчиняются нам» (03.02.1933). Органы коммунистической и социал-демократической печати, «которые доставляли нам столько неприятностей, одним ударом сметены с берлинских улиц. Это успокаивает и проливает бальзам на душу» (15.02.1933). И, наконец, – «Рейхстаг горит!.. Теперь надо действовать. Геринг немедленно запрещает всю коммунистическую и социал-демократическую прессу. Коммунистические функционеры будут ночью арестованы» (27.02.1933).

В последнем случае речь идет о знаменитом поджоге здания рейхстага, который нацисты использовали для расправы со своими политическими противниками. Гитлер лично следил за тем, чтобы пропагандистская кампания в прессе носила с самого начала четко выраженный антикоммунистический характер: «В полночь я проводил Гитлера в редакцию «Фёлькишер беобахтер», – писал в своих мемуарах Генрих Гофман. – В кабинетах было пусто. Единственный автор передовиц, оказавшийся на месте, сидел в корректорской. Когда Гитлер вошел, он на скорую руку набрасывал статью о пожаре, чтобы поместить ее на странице местных новостей. Гитлер рассвирепел: «Такое событие должно идти на первой полосе! – крикнул он. – Неужели ваше журналистское чутье вам этого не подсказало?» Гитлер швырнул шинель и фуражку на стул, быстро подошел к письменному столу и набросал передовицу под самым что ни на есть провокационным заголовком: «Коммунисты поджигают Рейхстаг» (3).

Современные историки считают поджог Рейхстага инспирированным самими нацистами, дабы получить повод развязать в стране массовый террор. Так это или нет, но в любом случае инцидент был использован новой властью на все сто. Доктрина превращения страха в оружие власти принадлежит якобинцам и подробно изложена в сочинениях Марата. Для создания массового страха государство должно пойти на разрушение собственного образа как гаранта права. И тот же Марат сформулировал другой важнейший тезис: для завоевания или удержания власти путем устрашения общества (что и есть смысл слова «террор») необходимо создать обстановку массовой истерии. Если лишить массу ее лидера, она становится легкоуправляемой, и потому обезглавливание оппозиции, как правило, парализует сопротивление. Во времена Великой Французской революции понятие «обезглавливание» имело самый прямой смысл. Но и нацисты недалеко ушли вперед.

После налета на штаб-квартиру коммунистов в «Доме Либкнехта» в Берлине Геринг в качестве министра внутренних дел Пруссии издал сенсационное коммюнике о «множестве обнаруженных там разоблачающих материалов, касающихся планов по организации мировой революции». Связь врагов внутренних с врагами внешними всегда является неубиенным козырем во внешнеполитической игре. Средства массовой информации, направляемые Геббельсом, немедленно подхватили горящую тему. Они быстро довели население Германии до массового психоза – никогда до того коммунистическая угроза не ощущалась немцами столь остро. Жильцы домов даже организовывали дежурства в страхе перед предстоящими грабежами, а крестьяне выставляли охрану у колодцев и родников, боясь, что их отравят! (4). Хотя истинная опасность для общества таилась, конечно же, в другом – в расправе с действующей оппозицией. После поджога Рейхстага в феврале 1933 года было арестовано почти 4000 функционеров Компартии и запрещены все ее печатные издания.

Уже 28 февраля 1933 года, вместе с постановлением по поводу поджога здания Рейхстага (чрезвычайный декрет «О защите народа и государства») рейхстаг принял постановление «Против измены немецкому народу и действий, представляющих собой государственную измену», ставшее важнейшей основой системы господства национал-социалистов и заменявшее правовое государство постоянным чрезвычайным положением. А параграф 3 данного закона определял как «преступление против страны» (не меньше трех месяцев тюрьмы) даже распространение новостей, уже известных за границей, поскольку они «могли бы нанести вред благополучию рейха». Это означало подавление внутри страны нежелательной информации, распространение которой невозможно было предотвратить вне Германии. Таким образом, путь к безграничному влиянию государственной пропаганды на умы оказался полностью открыт.

К марту нацистский переворот по терминологии немецких пропагандистов превратился в «национальную революцию». Английский репортер рассуждал о воздействии, оказываемом на общественное сознание подобными терминологическими подменами.

С точки зрения нормальной политической жизни, нацистский террор ужасал. Как пример можно привести т. н. «Кеппенингские убийства» – резню коммунистов в рабочем пригороде Берлина Кеппенинге. «Там заставляли коммунистов и членов «Рейхсбаннера» – социал-демократов – пить серную кислоту, одну из жертв поджарили на открытом огне, других зверски избивали плетьми, а потом приставляли к стенке» (5). В Кеппенинге было убито 30 антифашистов. «Но стоит нам принять к сведению, что все происходившее в Германии в течение нескольких последних недель – не что иное, как национальная революция, как мы должны будем признать, что к этой ситуации не применимы нормальные стандарты политической и парламентской жизни», – следует глубокомысленный вывод английского журналиста (6).

Понятно, что коль речь шла о «Революции», действия, которые в обычное время считаются преступлением, теперь выглядели как неизбежные крайности в целом достаточно умело организованной и бескровной революции, поддержанной народом. Подмена понятий до сих пор является одним из любимейших приемов СМИ. Назвать группу террористов, захвативших театр с сотнями людей, «повстанцами» – и смысл сообщения изменен.

Кроме слова «Революция», излюбленным определением нацистов для своей политической силы было слово «Движение». Филолог Виктор Клемперер обратил внимание, что понятие «Движение» настолько составляет суть нацизма, что он сам называет себя «Движением», а город Мюнхен, где он зародился, именует «столицей Движения». «Буря» (Sturm) – это как бы его первое и последнее слово: начали с образования штурмовых отрядов SA (Sturmabteilungen), а заканчивают фольксштурмом (народным ополчением) – в буквальном смысле близким народу вариантом ландштурма времен войны с Наполеоном (1813). В войсках SS было свое кавалерийское подразделение Reiter-sturm, в сухопутных войсках свои штурмовые части и штурмовые орудия, антиеврейская газета называется «Штюрмер». «Ударные операции» – вот первые героические подвиги SA, а газета Геббельса называется «Атака» («Angriff»). Война должна быть молниеносной (Blitzkrieg)» (7). Рассуждения, может, и отвлеченные, но, наряду со словом «революция», свидетельствующие о внутреннем динамизме, идеологии перемен которую вполне осознанно лидеры национал-социализма пытались привить своим сторонникам. Во многом именно сущностным динамизмом, сумасшедшей скоростью свершений и объясняется тот удивительный факт, что всего за десять с лишним лет нацизм оставил столь глубокий след в истории.

В марте 1933 года по факту избрания нового состава рейхстага (после проведенных внеочередных выборов) был принят «Закон о ликвидации бедственного положения народа и государства», состоявший всего из нескольких пунктов. За правительством было закреплено право принимать законы без одобрения парламентом (ст. 1). Законы эти могут не соответствовать конституции (ст. 2). Канцлер может сам разрабатывать законы и вносить их на одобрение правительства, и они вступали в силу на следующий день после утверждения (ст. 3). Договоры с иностранными государствами не подлежат ратификации парламентом (ст. 4). Срок действия закона на четыре года – до 1 апреля 1937 года (ст. 5), а Закон о предательстве от 21.03.1933 следил за тем, чтобы даже устная критика нового режима подпадала под наказание (тюрьма, в тяжелых случаях – каторжная). Позже – концентрационный лагерь. Например, «главным» концлагерем в Мюнхене стал концлагерь в Дахау, который разместился в бывших корпусах фабрики по производству пороха. Дахау – первый гитлеровский, так сказать, «официальный» и показательный концлагерь.

Еще на первом заседании коалиционного правительства Гитлер сказал, что нельзя запретить коммунистическую партию, ибо она насчитывает 6 миллионов сторонников. Однако до 1934 года власти арестовали 60 000 коммунистов, из них за первые два года диктатуры было убито 2000 человек (8). Естественно, первейший удар был нанесен по тем, кто могли дать вооруженный отпор режиму – «Ротфронткемпфербунду» («Союзу борцов Красного фронта»), военизированным отрядам Коммунистической партии Германии в период Веймарской республики. Они участвовали в многочисленных уличных схватках с нацистскими штурмовиками из СА (некоторые отряды проходили подготовку под руководством советских инструкторов). Лозунгом союза был: «Бей фашистов, где бы ты ни встретил их!» Еще 1 февраля 1933 года (т. е. после прихода Гитлера к власти) гамбургское отделение союза даже выступило с призывом к вооруженным силам: «Недалек тот день, когда наша победоносная Красная армия, которой не требуется защита полиции, с оружием в руках уничтожит смертельных врагов рабочего класса ко всем чертям!» (9). Указом от 24 марта 1933 года Коммунистическая партия Германии и ее вооруженные формирования попали под запрет и вскоре прекратили свое существование. Репрессии продолжались и в последующие годы. К примеру, в 1936 году арестовали еще 11 687 коммунистов и 1374 социал-демократа, в 1937–8068 коммунистов и 733 социал-демократа. Многих из них гитлеровцы убили. За двенадцать лет диктатуры из 300 тысяч членов КПГ 130 тысяч подверглось преследованиям (10).

Вернемся, однако, к упомянутым двумя абзацами выше выборам в рейхстаг, которые состоялись 5 марта 1933 года и уже без участия коммунистов. Явка избирателей на них достигла рекордных 89 %, однако, несмотря на запугивание и цензуру, менее половины избирателей проголосовали за нацистов (43,9 %). После выборов Геббельс самоуверенно записал в своем дневнике: «Первые результаты. Но что значат теперь цифры. Мы господа и в Рейхе и в Пруссии. Это тем более приятно, что у нас теперь есть возможность выступить против сепаратистского федерализма» (05.03.1933). Как видим, уже тогда «федерализм» в устах некоторых политиков являлся словом ругательным.

Однако Гитлер результатами выборов был удивлен и раздосадован, хотя заголовки газет 6 марта провозглашали: «Наша невероятная победа! Великий триумф! С Адольфом Гитлером в Третий рейх!» Считая националистов, согласившихся поддержать новоиспеченного канцлера, всего чуть более половины всех избирателей (51,8 %) проголосовали за нацистский режим. Стало понятно, что, используя демократические механизмы, долго удерживать власть коричневым не удастся. Начался энергичный прессинг на другие партии, с целью добиться их ликвидации.

22 июня 1933 года Гитлер заявил о роспуске Социал-демократической партии и ее юношеской организации «Соколы». После запрещения СДПГ полиция заняла помещения, принадлежавшие Немецкой национальной партии (ННП) – партнера НСДАП по правительственной коалиции. Все ее местные организации были закрыты, имущество конфисковано. Лидеры ННП поняли «намек»: 27 июня они заявили о самороспуске. На следующий день их примеру последовали руководители Немецкой государственной партии. В начале июля эпидемия «самороспусков» распространилась на все остальные буржуазные партии.

Параллельно с этим штурмовики грабили квартиры, разбойничали, в отдельных случаях отряды СА занимались дикой торговлей людьми, отпуская политических противников на свободу за высокий выкуп. А в покорной прессе этих насильников и убийц подобострастно именовали не иначе, как «коричневое воинство».

Однако если людоедский террор против коммунистов встречал одобрение среди представителей пресловутого среднего класса в Германии и за рубежом, то антисемитские выходки штурмовиков вызвали отвращение. Во всем мире буржуазные СМИ весьма снисходительно трактовали тему репрессий против левых, но участившиеся нападения на евреев вызвали скандал на грани международных санкций. Показательна в этом отношении статья, занявшая целую полосу в номере «Дейли Экспресс» от 24 марта 1933 года, т. е. всего после семи недель пребывания Гитлера у власти, «Иудея объявляет войну Германии». Речь шла об объявлении полного бойкота Германии (11). Чтобы избежать подобного развития событий финансист Ялмар Шахт срочно встретился с влиятельными евреями в Нью-Йорке, а Геринг даже принес свои извинения ведущему объединению немецких евреев (12).

Для изучения общественного мнения в 1933 году были проведены социологические исследования, и вскоре стало очевидным, что большинство немцев осуждают незаконные нападения на евреев. Да и после поджога Рейхстага, в результате сопротивления со стороны Гинденбурга и рейхсминистра юстиции, Гитлеру пришлось позволить расследованию и судебной процедуре идти своим чередом, что закончилось, как мы помним из истории, оправданием обвиненного в организации поджога болгарского коммуниста Георга Димитрова.

И, тем не менее, решающий перелом произошел довольно быстро. «Патриотическая» интеллигенция, считавшая себя хранительницей национальных святынь, которые преступно попирались космополитическим обществом, воспряла духом и решительно стала на сторону нового режима. Через несколько недель после прихода нацистов к власти, в своей книге, названной «Курфюрстендам», глашатай этих кругов Фридрих Гусонг, не в силах сдерживать себя, воскликнул: «Случилось чудо. Их больше нет… Они претендовали, что являются германским духом, германской культурой, германским настоящим и германским будущим. Они представляли Германию перед всем миром, они говорили от ее имени. Все остальное было греховная, низкая, жалкая подделка, отвратительное мещанство. Они всегда сидели в первом ряду. Они присуждали рыцарские титулы духа и европейства. Нерешенных проблем для них не существовало. Они «создавали» себя и других. Кто бы им ни служил, его успех был гарантирован. Он появлялся на их сценах, печатался в их журналах, будучи рекламирован по всему миру, его товар рекомендовался, независимо, был ли то сыр или относительность, патентованное лекарство или права человека, демократия или большевизм, пропаганда за аборт или против юридической системы, дурная негритянская музыка или танцы нагишом. Другими словами, никогда не существовала более наглая диктатура, чем диктатура демократической интеллигенции и Zivilisalions-lileraten» (13).

Одновременно начался скачкообразный рост НСДАП. Еще в «Майн Кампф» Гитлер предупреждал: «Самой большой опасностью для Движения является чрезмерно быстрый, ненормальный рост числа членов организации. Пока данному движению приходится вести тяжелую борьбу, трусливые и эгоистические элементы старательно избегают его. Но когда победа движения стала фактом или когда близость победы становится уже вполне очевидной, в ряды его организации спешат все» (14).

Борясь с массовым наплывом желающих, заместитель фюрера Гесс 26 июня 1933 года издал постановление о двухгодичном испытательном сроке для новых партийцев, которые на это время получали только членскую карточку, а не партийный билет; они также не имели права носить коричневую рубашку (лишнее подтверждение значения внешней атрибутики в понимании нацистов)[10]10
  По истечении этого срока в 1935 году мы обнаруживаем, что от общего числа партийцев – 20 % являлись чиновниками, 30 % – учителями, служащими – 12 % и 15 % – владельцами собственных предприятий. Всего в НСДАП состояло 7,3 % трудоспособного населения, объединенного строгой партийной дисциплиной.


[Закрыть]. Партия действительно стала правящей.

5. Министерство пропаганды

Мы специально дали довольно подробную картину событий, предшествовавших рождению нацистской пропаганды как государственного феномена, дабы читатель понимал ситуацию, в которой приходилось работать национал-социалистическим пропагандистам, и какие вызовы времени перед ними стояли. Еще несколько отступлений такого рода нас ждет впереди, а сейчас, как говорится, детали.

Никогда в Германии не было крупного политика и государственного мужа, деятельность которого так сильно нуждалась в пропаганде как средстве поддержки, как это происходило при Гитлере в 1933–1945 годах. Современные ему режимы, в частности, советский и итальянский, уже имели мощный механизм государственной пропаганды. Причем, говоря об Италии, можно даже говорить о засилии в правительстве профессионалов от пропаганды. Многие фашистские «иерархи» Италии эпохи Муссолини пришли из мира журналистики, а потому считали своим долгом руководить всяческими новостями. В 1930 году половина министров и половина членов фашистского Большого Совета были журналистами. Двадцать других итальянских газетчиков стали ведущими дипломатами, а шестьдесят восемь оказались в парламенте (1). Так что это скорее корыстный интерес людей, которые ничем другим толком заниматься не могли, а не продуманная государственная политика.

Но вернемся в Германию. Начнем с того, что превосходным пропагандистом был сам вождь НСДАП Адольф Гитлер. Как уже сказано, еще в начале 1920-х годов он досконально понял значение пропаганды и описал его в книге «Майн Кампф»: «Пропаганда – это содержание и форма идеи, дошедшие до широкой массы, а ее правильность измеряется исключительно по ее реальному успеху» (2). Гитлеровские приемы пропаганды состояли в апеллировании к широким массам, в концентрации на немногих вопросах, в постоянных повторениях одного и того же, в настойчивости и терпении в ожидании результатов: «Успех всякой рекламы – и это одинаково относится к коммерческой, и политической рекламе – заложен только в настойчивом, равномерном и длительном ее применении» (3). А Геббельс добавил: «Надо вечно повторять одно и то же в вечно меняющихся условиях. Народ в основе очень консервативен. Его полностью нужно напитать нашим мировоззрением через постоянное повторение» (4). И он же: «Слишком умная пропаганда тоже не пропаганда».

Позже, на основании анализа наследия Гитлера, Геббельса и других ведущих пропагандистов Третьего рейха теоретик журналистики Э. Дофифат сформулировал принципы нацистской пропаганды. «Принципов приводилось два – оба со ссылкой на «Майн Кампф» Гитлера. Они гласили:

1) гуманность и красота «не могут находить применения в качестве масштаба пропаганды» (слова в кавычках – цитата из «Майн Кампф»);

2) пропаганда «вечно должна адресоваться только массе», из чего следует, что «она не научное поучение».

«Из этого вытекают, констатировал позже диссертант доктора Дофифата, основные законы публицистики:

I основной закон – закон умственного упрощения (простота подачи материала);

II основной закон – закон ограничения материала (его должно быть не много);

III основной закон – закон вдалбливающего повторения (вдалбливая, повторять);

IV основной закон – закон субъективности (представляется лишь одна точка зрения);

V основной закон – закон эмоционального нагнетания (драматизация события)».

При этом объективное выяснение истины квалифицировалось – опять-таки со ссылкой на Гитлера – как «доктринерское простодушие» (5).

И еще – мы сейчас не говорим о коммерческой рекламе, хотя многие приемы обработки массового сознания весьма похожи. Теоретики национал-социализма тоже довольно ясно различали эти понятия. Например, инструкция 1937 года для рекламной группы при Организации национальной экономики гласила: «Термин «пропаганда» применим лишь в политической деятельности. Пропаганда используется политиком, который хочет навязать кому-либо какую-либо идею или подготовить людей к изменению законодательства. Производитель или торговец, желающие продать свой товар, прибегают к рекламе» (6).

Чтобы быть убедительными, новые мировоззренческие установки должны выглядеть как естественная реакция на объективное положение вещей. Геббельс писал: «Лучшая пропаганда – та, которая действует незримо, проникая во все уголки общественной жизни и одновременно оставаясь для общества незаметной» (7), то есть якобы органичной – проистекающей из внутренних потребностей народа.

Интересное наблюдение сделал уже современный французский философ С. Московичи: «Восточный деспотизм отвечает экономической необходимости, ирригации и освоению новых мощностей. Западный же деспотизм отвечает, прежде всего, политической необходимости. Он предполагает захват орудий влияния или внушения, каковыми являются школа, пресса, радио и т. п.» (8). Когда в эпоху распада СССР некоторые советские товарищи по партии сосредоточились на расхищении социалистической собственности, их более умные зарубежные партнеры сконцентрировались на решении других задач. Может, и не громогласных, тихоходных, но значительно более эффективных в дальнейшем использовании – настойчивое проникновение в сферу образования, обработка представителей СМИ, планомерное сотрудничество с творческой интеллигенцией. Постепенно «внешнее подчинение масс уступает внутреннему подчинению масс, видимое господство подменяется духовным, незримым господством, от которого нельзя защититься» (9).

В описываемое нами время в том же ключе рассуждал итальянский мыслитель Антонио Грамши. По его мнению, гегемония в обществе предполагает не просто согласие, но благожелательное (и активное) согласие, при котором граждане желают того же, что необходимо правящему классу. Элита использует «ненасильственное принуждение» (включая массовую или народную культуру) так, чтобы манипулировать подчиненными группами – вроде бы с их согласия, но лишь в интересах крошечной части общества. Позитивно оценивается то, что служит интересам господствующей элиты, и негативно то, что им угрожает. Соответственным образом формируются массовые стереотипы (10).

Современник Антонио Грамши Йозеф Геббельс в своей речи «О пропаганде», произнесенной им на партийном съезде 1934 года, подтвердил ту же самую мысль: «Пропаганда, в конечном итоге, это только средство. Ее цель – привести людей к пониманию, которое поможет им добровольно и без внутреннего сопротивления посвятить себя задачам и целям высшего руководства. Если пропаганда хочет добиться успеха, она должна знать, чего хочет. Она должна держать в уме ясную и твердую цель и искать подходящие средства и способы ее достижения» (11).

Если монарх или рядовой диктатор просто ограничивает свободу слова, то есть лишает оппонентов возможности вводить свою мысль в информационное пространство страны, а население страны – доступа ко всей полноте информации, на основе которой происходит процесс мышления, то нацистский режим активно заполнял информационное пространство ложью. Логическим мышлением современного человека является такое, которое позволяет получить правильный результат только при точных исходных данных. Но если мы вводим в исходные данные заведомо ложную информацию, мы лишаем отдельного человека (а в «идеале» и весь народ) возможности логически (правильно) мыслить.

С живыми существами поступают так, словно они не одушевленные предметы, но всего лишь объекты манипуляции. Когда данный процесс принимает массовый характер, его результатом становится неуклонное и не осознаваемое снижение статуса человека до уровня легко понукаемого быдла. Разумеется, сначала это действует на человека, не входящего в элиту (она – манипулирует плебеями). Сначала таковой «элитой» себя искренне считает интеллигенция. Грамши указывал: «Интеллигенты служат «приказчиками» господствующей группы, используемыми для осуществления функций, подчиненным задачам социальной гегемонии и политического управления» (12). Но интеллигенты, как правило, не понимают, что данная система перемелет и их, этот порядок машинизирует, овеществляет любого человека.

Отстаивая свое индивидуальное мнение, мы принимаем на себя ответственность за его правильность. Поддаваясь общему мнению, мы снимаем с себя ответственность. Поэтому режиму необходимо обеспечить доминирование общего мнения. «Дурные мысли», которые могли закрасться в общественное сознание, подавлялись; обществу постоянно навязывались и внушались «правильные» идеи. Нацисты вполне обоснованно считали, что сломить сопротивление внешних противников – достаточно понятная и сравнительно простая задача по сравнению с той сложной игрой, которую приходилось постоянно вести, чтобы преодолеть сопротивление внутри страны. Здесь игра шла на их собственные головы: «Тиран может подобреть и помягчеть – и ему будут благодарны. Но манипулятор этой возможности лишен – прозревающий человек приходит в ярость» (13). После краха нацистского режима у Гитлера и Геббельса не было иного пути, кроме самоубийства.

Для того чтобы пропаганда не превратилась в пустой звук и не теряла своего воздействия на население, руководители Германии чутко «держали руку на пульсе общества», а массовые пропагандистские кампании не только сопровождали решения правительства, а зачастую предваряли их. Для систематизации подобной работы 13 марта 1933 года в Третьем рейхе было учреждено легендарное Министерство просвещения и пропаганды (как оно сначала называлось). В ответ на возражения скептиков, недоумевавших по поводу такого вызывающе откровенного названия министерства, Геббельс заявил: «Вокруг пропаганды не должно быть ничего тайного. Мы признаем открыто, что хотим влиять на людей. А для этого самый верный способ – пропаганда» (14).

Внешне самый выдающийся пропагандист ХХ века был ниже среднего роста, с крупной головой, острыми чертами лица и большим ртом. «Он обладал едким остроумием и был наделен даром ядовитого сарказма, но, несмотря на это, мог быть совершенно очарователен в общении, если того требовала ситуация, – отмечал в своих мемуарах вице-канцлер Франц фон Папен (15). Уже упомянутый нами Ханфштангль, который хоть и являлся недругом «маленького доктора», также отдавал ему должное: «Геббельс был странным маленьким щуплым типом с косолапой походкой, но у него был прекрасно поставленный голос и огромные карие, как у оленя, умные глаза. Геббельс был дерзким, задушевным и бесконечно увертливым. Он давал Гитлеру всякую информацию, которую тот не мог почерпнуть из своих газет, рассказывал всякие непристойные истории как о врагах, так и о друзьях. Я единственный живой человек сегодня, который видел его без ботинка: его правая нога в носке выглядела как кулак, ужасающе» (16). Гейнц Гудериан в своих «Воспоминаниях солдата» оказался по-военному краток: «Доктор Геббельс был, вне всякого сомнения, одним из умнейших людей из личного окружения Гитлера» (17).

Геббельс один из немногих среди нацистской элиты имел ученую степень – доктора литературы Гейдельбергского университета, хотя в фильме «Семнадцать мгновений весны» голос Копеляна ошибочно наделил его всего лишь средним образованием. Все доклады для Геббельса печатали с тройным по размеру шрифтом: проблема очевидна – близорукость. Он вполне отвечал немецким представлениям о трудолюбивом и умелом работнике, был дисциплинирован и требовал того же от своих сотрудников. Как опытный режиссер общественных настроений он обожал доводить до совершенства детали. (И ведь действительно – дьявол таится в мелочах!) Одна из первых инструкций, изданных Геббельсом на посту министра пропаганды, запрещала кому-либо пользоваться зелеными чернилами и зелеными карандашами – с первого взгляда на бумагу сотрудники видели, какую правку внес сам Геббельс (18). Резиденция министерства до 1941 года находилась в Мюнхене, а потом переместилась в Берлин, в специально отстроенное здание. Интересно, что всего в здании имелось пять подъездов, два из которых предназначались исключительно для министра, его заместителей и высокопоставленных посетителей.

Геббельс досконально изучил американский опыт воздействия на массовое сознание и использовал его для Германии. Но в чем же он состоял? В США через неделю после вступления в Первую мировую войну (14 апреля 1917 года) по распоряжению президента был основан Комитет общественной информации (СР1). Председателем был известный журналист Джордж Криль. На пропагандистские расходы правительство выделили 7 миллионов долларов. Комитет издавал ежедневную газету «Юнайтед Стейтс офишиэл буллетин» тиражом 100 тысяч экземпляров, направлял материалы о войне в 16 тысяч газет и журналов, 9 тысяч библиотек, 17 тысяч отделений профсоюзов, 47 тысяч банков и других предприятий, учреждений, 56 тысяч почтовых отделений. К 1918 году комитет имел 110 тысяч так называемых «Четырехминутных ораторов» («краткость – сестра таланта» – К.К.). Пропаганда велась с экранов 17 тысяч кинотеатров, сотен театров, эстрад (19). В 1918 году по стране пошли агитпоезда. Много внимания уделялось учету всех каналов, средств воздействия и типов аудитории. В Комитете работали специалисты, которые занимались агитацией и пропагандой среди женщин, молодежи, религиозных групп, фермеров, иммигрантов и т. п. Определяющей чертой в деятельности Комитета было комплексное воздействие на аудиторию с помощью средств печати, кино, иллюстрированных материалов, устной агитации и пропаганды. Значительные успехи пропаганды достигаются только за счет комплексного подхода. Последний момент особенно важен для понимания системы работы многому научившихся у американцев нацистских пропагандистов.