Текст книги "Внимание! Это ирония, местами переходящая в сарказм"

Ночь. Барак

Теплится свечной огарок. Семен читает книгу. Вихоткин готовит что-то на примусе в сковороде. Семен смеется.

Семен. Извини, не смог сдержаться.

Вихоткин. Смешно?

Семен. Слушай, это поразительно! Никогда не думал, что Свифт настолько глубокий и интересный автор!

Вихоткин. Ты, наверное, читал облегченную версию «Путешествий»? Да и то, наверное, в невинном детстве.

Семен. Я смотрел фильм. Как много я, оказывается, потерял!

Вихоткин. Оценил, значит, редкое остроумие этого ирландца?

Семен. Да, он довольно едкий.

Вихоткин. Для полноты картины желательно изредка отвлекаться и заглядывать в примечания. Становятся понятны некоторые аллюзии.

Семен. Я так и делаю. Что у тебя еще под матрасом?

Вихоткин. Рабле, Гашек, Булгаков…

Семен. Михаил Афанасьевич?! Блеск!

Вихоткин. Согласись, условия для чтения подобной литературы, лучше не придумаешь.

Семен. Да, всё вокруг настолько тупо и серьезно…

Вихоткин. Совсем по-другому воспринимается текст. Как бальзам на душу.

Семен. Даже представить не могу, чтобы я когда-нибудь, не очутись я здесь, взялся бы за «Гулливера». Нет, этого бы никогда не случилось.

Вихоткин. А я тебе о чем!

Семен. Даже в отпуске времени не хватало. Кстати, Сергей Андрианыч…

Вихоткин. Да?

Семен. Я, кажется, придумал.

Вихоткин. Что?

Семен. Вот, что можно сделать. Поймать голубя…

Вихоткин. Угу.

Семен…я напишу письмо Ольге… Укажу, на всякий случай, подробный адрес, если попадет в другие руки…

Вихоткин. Угу.

Семен…привяжем его к голубиной лапке…

Вихоткин. Стой. Я понял.

Семен. Что?

Вихоткин. Ты как Гулливер.

Семен. В смысле?

Вихоткин. Похожая, говорю, ситуация. Очередное причудливое путешествие в страну конченных идиотов, лишенных смеха. Просек фишку?

Семен. Да, да, что-то в этом есть. Скажи, как тебе мой план?

Вихоткин. С голубиной лапкой?

Семен. Да.

Вихоткин. С таким же успехом можно бросать за колючую проволоку запечатанные сургучом бутылки.

Семен. Что тебе не нравится?

Вихоткин. Ты часто видел здесь голубей?

Семен. Нет, но…

Вихоткин. Хорошо, мы поговорим об этом после.

Семен. Да, но…

Вихоткин. После. Я подумаю, что можно сделать. Я ведь тоже в своем роде скитающийся судовой врач. Это чтобы ты не беспокоился. Гулливер плюс Гулливер – два Гулливера. Минус полное одиночество. Кстати, ты не заметил, что эту историю в массовом сознании невероятно исказили? Сделали настолько примитивной, с мягкими челюстями, что просто нельзя отделаться от ощущения, что разящая сатира патера Свифта кому-то сильно досаждала. Пахнет, по-моему, аппетитно. Как тебе?

Семен. Сойдет.

Вихоткин. Рагу из концентратов. Сюда бы немного укропчика.

Семен. Нужно было сурепки нащипать. Я пробовал, на вкус вполне приемлемо.

Вихоткин. Ты не заметил одну закономерность?

Семен. Какую?

Вихоткин. Люди в своем большинстве, как правило, не блещут умом. Независимо от того, где мы находимся, – здесь, за колючей проволокой, или по другую ее сторону. Впрочем, о чем это я. Это очевидные вещи.

Семен. Считаешь себя исключением?

Вихоткин. Меня убедил в этом долгий жизненный опыт.

Семен. Можешь рассказать о себе?

Вихоткин. Что тебя интересует?

Семен. Ну, вообще. Прошлое. Родители, любимые фильмы, музыка… О книгах не спрашиваю.

Вихоткин. Я об этом умолчу, хорошо?

Семен. Все еще не доверяешь?

Вихоткин. Ты сбил меня с мысли. Я хотел сказать, что мы живем при диктатуре большинства. Хотя, как сам понимаешь, значение имеет не большинство.

Семен. Кто же?

Вихоткин. Дирижеры. В их руках грубая слепая сила. Всё, что нужно, это держать ее в темноте, указывая свечой нужное направление. Это соблазн. Кто устоит? Это ради него, большинства, выхолащиваются истории вроде той, что ты читаешь. Всё великое, выходящее за рамки среднего понимания, попадая в руки деляг, тут же запускается по конвейеру, проходит через пресс, и в результате, на выходе мы получаем что-то такое маленькое, приплюснутое… Конечно, ведь это должно вместиться в узкие головы большинства. Их держат на скудном рационе, Семен.

Семен. Поддерживая дистрофию ума?

Вихоткин. Конечно. Ведь есть опасность, что кто-то из них окрепнет…

Семен…и начнет думать самостоятельно?

Вихоткин. Правильно. Но каков итог?

Семен. Деградация.

Вихоткин. Именно. Большинство глупеет, глупость растет и прогрессирует. Дельцам от искусства и иже с ними приходится скармливать голодной толпе все более примитивный продукт. Ну, а дальше цепная реакция. Эти вещи не исчезают без следа. Созданный массовой ментальностью и дешевым искусством виртуальный мир глупости начинает устанавливать собственные законы. В результате деградирует всё. Всё формируется и выстраивается в соответствии с эгрегором тупизны и примитива: качество бытующего юмора, общее состояние нравов… Политика, экономика… Ведь всем этим управляют люди, сформированные тотальной безвкусицей, это не могло не проникнуть в клетки их мозга. Конечно же, остаются те, кому удалось выработать иммунитет. Но их единицы. Они превращаются в одиноких и отчаявшихся Гулливеров в абсурдных землях. Думаешь, эта резервация построена для тех, кто сейчас развлекается в клубе «Чарли Чаплин»? Нет, Семен, эта наша с тобой резервация. Мы выдавлены за пределы общества, балдеющего от собственной усредненности. Мы им мешаем. Улавливаешь тему?

Семен. Серега, ты извини…

Вихоткин. Что?

Семен. Ты вроде как разведчик, правильно?

Вихоткин. Понимаю. По твоим ожиданиям я должен быть ограниченным солдафоном и рассуждать совсем о других вещах.

Семен. Вообще-то да. Так я думал.

Вихоткин. Скажу тебе по секрету: моя работа в разведке – это тоже разведка. Понимаешь?

Семен. Нет.

Вихоткин. Я поэт и философ, надевший маску и затесавшийся в стан людей с диаметрально противоположным типом мышления. Зачем? Не знаю. Быть может, такая планида: вечно притворяться кем-то и при этом не прекращать поиски близких по духу. Готово. Подсаживайся. Галеты, маргарин…

Семен. Спасибо.

Вихоткин. Намазывай.

Семен. М-м-м!

Вихоткин. Вкусно?

Семен. Не то слово! Объедение!

Вихоткин. Сема, я знаю, ты вежливый молодой человек, но не стоит расходоваться на любезности.

Семен. Почему?

Вихоткин. Потому что это концентрированное, наполовину искусственное дерьмо, которое я попытался превратить в мясное рагу. Не думаю, что мне это полностью удалось.

Семен. Да, но другого нет.

Вихоткин. Читая книги из-под матраса и наблюдая за здешними обитателями, начинаешь понимать…

Семен. Что?

Вихоткин. …какая это ценная и незаменимая вещь: ирония. А также способность всегда и во всем сомневаться, ничего не принимая на веру без должной проверки. Если всё это в нас есть, значит, так и было задумано. Это было вложено в нас по какому-то первоначальному замыслу. Природой, Богом, который, я так подозреваю, сам большой шутник и оригинал.

Семен. Да, это заметно.

Вихоткин. Подавлять и уничтожать всё это в человеке, я думаю, является не меньшим садизмом и преступлением, чем вырезать на живую жизненно необходимые органы. Представь, если бы каждый человек в стране в равной мере обладал иронией.

Семен. В чьей стране, нашей?

Вихоткин. Любой. Просто предположение. Что бы мы тогда имели?

Семен. Что?

Вихоткин. Во-первых, вряд ли случались бы войны.

Семен. Что смогло бы этому помешать?

Вихоткин. Представь: кто-то из штаба командования… Или президент, премьер-министр… Без разницы. Стоя на высокой трибуне, этот человек обращается к народу: «Товарищи, господа! Мне доподлинно известно, что население соседнего государства наши заклятые враги! Возьмемся же дружно за оружие и ударим по ним со всей нашей яростью!» А теперь представь, что все, кто его слушает, мастера и виртуозы иронии. Более того, они не бояться иметь – а самое главное высказывать – собственное мнение. Что они ответят на эти призывы?

Семен. Понятно что. «Пошел ты на фиг, чувак! Ты гонишь!»

Вихоткин. Очень близко по смыслу. Конечно, ведь они понимают, что население соседнего государства в большинстве своем точно такие же люди, никто не хочет войн. Потому что война – это грязь и выпавшие кишки. Много ли найдется любителей этого? И ты правильно заметил: они пошлют такого оратора на малую лексическую единицу. А теперь представим, что наш оратор тоже не лишен иронии. Как этот человек себя поведет? Обидится, затопает ножкой, призовет карательные органы? Нет, он критически оценит всё, что наговорил, представит всю свою смехотворность, и подумает: «А, действительно, не пойти ли мне… или лучше поехать к руководителю соседнего государства с дружественным визитом?» И вот он едет. И там выясняется, что руководитель соседнего государства тоже отнюдь не напыщенный и серьезный кретин и способен в нужную минуту менять ошибочную точку зрения. И что же?

Семен. По-моему, всё, вопрос исчерпан.

Вихоткин. Да что там война! Я прописал бы клистиры с небольшой примесью иронии обществу, пораженному коррупцией. Ведь что такое в первую очередь коррупция? Мы не говорим сейчас об отсутствии действующего закона, мы исследуем человеческие качества.

Семен. Жадность?

Вихоткин. Правильно. Жадность и страх на фоне ущербного мировоззрения. Как должен мыслить человек, помешанный на коррупционных схемах?

Семен. «О! Я весь такой крутой! У меня столько бабла!»

Вихоткин. Теперь подмешаем ему в голову крупицу иронии… Взболтаем, дадим раствориться… Посмотрим, изменились ли его мысли. «О! Я весь такой крутой, такой важный и надутый, как мыльный пузырь! У меня столько денег, такая большая тачка и такая мелкая и сморщенная в результате старения пиписька! Черт возьми, да я просто смешон! Я карикатура из журнала «Шпигель»! И как же все-таки нелепо и жалко я буду выглядеть, когда однажды неизбежно лопну и забрызгаю всё вокруг мыльной пеной!» Видишь, сколько болезней можно излечить при помощи регулярно принимаемых доз иронии.

Семен. Если бы всё было так просто.

Вихоткин. Добавки?

Семен. Да, спасибо.

Вихоткин. Самые мерзкие вещи на этой земле, Сема, делаются людьми с серьезными лицами и такими же ороговевшими, серьезными мозгами. Это серьезные, сумрачные мудаки. И в первых рядах, конечно же, наш президент, министры, далее идут мои коллеги разведчики… Все они, Сема, тупы и серьезны, и я уже не жду от них ничего утешительного. И если комедиографам с фабрики в целом это простительно, они жертвы эксперимента, то те, о ком я говорю, по-моему, лишены важных человеческих качеств от природы. А вслед за ними с собачьей прытью, вздымая пыль, несется свора убежденных и дремучих сволочей. Капая тягучей слюной, они хватают, как кость, каждое слово своих хозяев и готовы выполнять самые абсурдные и бесчеловечные приказы.

Семен. Ты говоришь крамольные вещи, Сергей Андрианыч.

Вихоткин. Сема, я понимаю: наши руководители удручающе тупы, об этом никто не должен знать, это тайна государственного уровня. А я взял и озвучил. Хорошо это? Нет, не хорошо, противозаконно. Но, послушай, я сижу где-то на задворках Средней Азии, в ее, образно выражаясь, rectum intestinum[1]1
  Прямая кишка (лат.)


[Закрыть], на территории бывшего ядерного полигона, в резервации для жертв неудачного эксперимента, у меня всего лишь один собеседник, который, я надеюсь, полностью меня понимает…

Семен. Ну конечно.

Вихоткин…так почему бы мне не быть наконец откровенным?

Вбегает обитатель резервации. Семен успевает спрятать книгу.

Обитатель. Вы здесь? Скорее, на площадь!

Вихоткин. Что там?

Обитатель. Товарищ Машонкин собирается сделать важное объявление.

Вихоткин. На самом деле так важно?

Обитатель. Он только что говорил по телефону с высшим руководством. Не знаю, что там. Скорее! Велели всех позвать! (Убегает.)

Семен. Пойдем?

Вихоткин. Чай не дали попить, сволочи.

Площадь

Перед толпой Машонкин. Подошедшие Вихоткин и Семен сливаются с собравшимися.

Машонкин. Товарищи, буквально только что, несколько минут назад высшее руководство поручило нам выполнение важной миссии. Я должен отобрать небольшую группу. Мы отправляемся в прошлое, товарищи. На территорию идеологического противника.

Голос из толпы. Снова в Америку?

Машонкин. Да, товарищи. Поручено сделать краткую вылазку в США середины пятидесятых и найти там одного человека.

Голос из толпы. Какого?

Машонкин. По поступившим сведениям, этот человек обладает секретом гениальной кинокомедии. Наша задача обнаружить его и вытянуть эти сведения любыми путями. После чего благополучно вернуться назад и продолжать трудиться.

Голос из толпы. Середина пятидесятых? Это прошлое?

Машонкин. Мне так сказали. Тише, товарищи, я должен отобрать тех, кто пойдет со мной. Пойдете вы, товарищ Дрикун, вы, товарищ Вихоткин… И вон тот молодой человек, рядом с вами. Как ваше имя, товарищ?

Семен. Чье, мое?

Машонкин. Да, немного подзабыл.

Семен. Марсель Пруст.

Машонкин. Отлично, товарищ Пруст. Будете в нашей команде.

Гараж машины времени

Здесь уже поджидают оркестранты. Включается свет. Входят Машонкин, Дрикун и Вихоткин с Семеном. Замаскированы под «американцев». Перед ними деревянная площадка на колесах. При помощи различного старья, кустарным способом эта телега преобразована в «футурологическое оборудование».

Машонкин. Вот она, наша старая добрая машина времени. Усаживаемся, товарищи. Предупреждаю тех, кто впервые: при преодолении временного коридора, возможно легкое подташнивание. Прошу вас, товарищи. Конфеты «Полет», сосательные. Желательно также закрыть глаза. Итак… Три, два, один… Конфету «Полет» все приняли?

Дрикун (откликается). Сосем, товарищ Машонкин!

Машонкин. Ну тогда, как говорил товарищ Гагарин… Приготовились… В путь!

Машонкин двигает рычаг. Освещение гаснет. Оркестр исполняет мелодию. Машина мигает лампами. Появляется пара фигур в темных балахонах, которые толкают машину к выходу. Туда же, не прекращая играть, двигается оркестр.

Участок «Америка»

Территория, на которой располагаются условные США. Признаки Америки обозначены весьма приблизительно: косые силуэты небоскребов, вывески с орфографическими ошибками, нечто напоминающее статую Свободы. Ночь, туман, тусклый свет фонарей. По тротуарам снуют условные американцы. Появляется машина времени с путешественниками и оркестранты, которые, негромко, фоном исполняют что-то американское.

Машонкин. Вот мы и на месте. Выходим. Всем чевинг гам. Жуем, товарищи, изображаем местных жителей.

Дрикун (оглядываясь по сторонам, ворчит). Хреновы пендосы! Так как нам все-таки его найти, товарищ Машонкин?

Машонкин. Кого?

Дрикун. Америкашку с секретом комедии.

Машонкин. Сам в растерянности. По телефону было сказано, что его легко будет узнать.

Вихоткин. Какие-то особые приметы?

Машонкин. В том-то и дело, товарищ Вихоткин, этот вопрос замалчивался. Сказали, будто бы мы должны почувствовать, что это тот самый человек. Признаюсь, мне иногда подсовывают расплывчатые директивы. Давно хочу пожаловаться.

Дрикун. Вы уже что-нибудь чувствуете, Геннадий Михалыч?

Машонкин. Нет, пока ничего. А вы, товарищи?

Вихоткин пожимает плечами. Дрикун останавливает прохожего.

Дрикун. Экскьюз ми, сэр. Да, вы. Можно вас на пару сек? Хау ду ю ду?

«Американец». Спасибо, хорошо.

Дрикун. Не знаете, случайно, как нам найти человека с секретом кинокомедии? Сикрет камеди? Ду ю андестенд?

«Американец». Нет, не знаю. (Уходит.)

Дрикун. Суки, падлы! Даже если и знают, хрен ведь чего добьешься.

Машонкин (окликает следующего прохожего). Мистер, стоп, плиз. Ви нид ё хэлп.

Машонкин и Дрикун идут к остановившемуся человеку. Семен с Вихоткиным, воспользовавшись моментом, разговаривают.

Семен. Что это за место?

Вихоткин. Участок полигона. Отделен от основного поселения.

Семен. Здесь что, типа Америка?

Вихоткин. Ага. Идейный антагонист и вечный жупел. Полигон большой, места для всего хватает.

Семен. Тут есть что-то еще?

Вихоткин. А как же. Для чего, думаешь, машина времени? Есть Германия тридцатых. Всё натурально: Гитлер, факельные шествия… Москва периода Великой Отечественной. Сталин, Берия… Это для ностальгирующих. Швейцарские Альпы для отдыха и эпоха палеолита.

Семен. А это на фига?

Вихоткин. Они катаются туда за фактами, опровергающими теорию Дарвина.

Семен. Скажи, а кто все эти?

Вихоткин. Те же самые жертвы эксперимента. Им внушили, что они американцы.

Семен. Они говорят на чистом русском.

Вихоткин. Думаешь, их волнуют такие мелочи? Им сказали, что все они Джоны, им этого достаточно.

Семен. Всех зовут Джон?!

Вихоткин. Да. (Машет кому-то рукой.) Эй, Джон!

Прохожий машет в ответ.

Семен. Ты его знаешь?

Машонкин. Товарищ Пруст, Вихоткин… Не отставайте, пожалуйста.

Вихоткин с Семеном идут к Машонкину и Дрикуну.

Машонкин. Никто ничего не знает. Туманные директивы. Я в растерянности, товарищи.

Дрикун (истерически выкрикивает). Вонючие пиндосы! Бездушные, прагматичные мрази! Где, сука, человек с секретом кинокомедии?! Где?! (Выхватывает из-под пиджака игрушечный кольт.)

Машонкин (шипит). Товарищ Дрикун, что вы делаете?! Сейчас же возьмите себя в руки и спрячьте оружие!

Дрикун. Извините, Геннадий Михайлович. Не могу спокойно смотреть на эти высокомерные рожи. Убил бы, пидоры сука!

Мимо идет клоун.

Семен (скромно намекает). Может, у него спросить?

Машонкин. Экскьюз ми, мистер. Ви нид ван мэн, ху ноу сикрет джиниас камеди. Ю ноу зэт?

Клоун. Извините, я вас не понимаю. (Идет дальше.)

Машонкин. Опять накладка. Что будем делать, товарищи?

Дрикун. По-моему, я что-то чувствую.

Машонкин. Что, товарищ Дрикун?

Дрикун (указывает на одного из «американцев»). Это он.

Машонкин. Уверены?

Дрикун. Он, сука, нутром чую. Глядите, как идет? Походочка, походочка! А?! Сразу видно: гениальный сюжетец припрятал. Эй, ты, слышь! Стой! Стоять, сказал!

Дрикун палит из пистолета пистонными зарядами. Прохожий улепетывает.

Дрикун. Стреляйте, товарищи!

Машонкин (сомневается). А вдруг убьем, что тогда?

Дрикун После сообразим! Стреляйте же! Уйдет!

Машонкин с Дрикуном стреляют. Прохожий скрывается за поворотом.

Машонкин. Вихоткин, Марсель!.. За мной!

Машонкин, Дрикун и Вихоткин убегают. Оркестранты следуют за ними. Семен тоже бежит, но, увидев телефонный аппарат, задерживается. Улица пустеет. Семен набирает номер. Идут гудки, вслед за чем женский голос говорит.

Женский голос. Да, я слушаю.

Семен. Оля, ты?!

Женский голос. Я слушаю вас, говорите.

Семен. Оля, это я, Семен! Черт! Не ожидал тебя услышать. Оля, я попал в сложную ситуацию. Слышишь?

Женский голос. Да.

Семен. Валюху убили. Случайно, по недоразумению. Но ты не беспокойся, со мной всё в порядке, я жив. Просто я в таком месте… Меня не выпускают. Оля, прошу, найди телефон разведывательного управления или позвони в областную администрацию… Не знаю, короче, как это сделать, но нужно сказать им: я здесь случайно. И я обязуюсь молчать. Никто ничего не узнает. Слышишь меня?

Женский голос. Да.

Семен. Помоги, прошу тебя. Я продиктую приблизительные координаты, запиши, пожалуйста. Валентин, перед тем, как мы сюда пошли…

В трубке что-то шипит, скрипит, слышны обрывки радиоэфира, морзянка.

Семен. Оля! Оля, ты слышишь меня?! Аллё! Оля, аллё!

Семен дует в трубку, трясет ее, но это не дает никакого результата: телефон замолчал. Семен пересекает улицу, заходит за картонный небоскреб и тут же оказывается на голом пространстве полигона.

Полигон, степь

Свет луны, крик сверчка. Семен идет мимо указателя: «До Нью-Йорка 101 км». Завидев впереди натянутую проволоку, он ложится, ползет. Остановившись за бугром, нащупывает рядом ветку, водружает на нее шляпу. Автоматная очередь. Семен ощупывает шляпу. Подползает Вихоткин.

Вихоткин. Что, не пускают?

Семен. Шляпу прострелили, скоты!

Вихоткин. Могут и костюмчик попортить.

Семен. Я хочу домой, к жене!

Вихоткин. Всему свое время, Семен.

Семен. Я устал! Я не выдержу здесь!

Вихоткин. Для того чтобы вернуться к жене, нужно, по крайней мере, остаться в живых. Согласен?

Семен кивает.

Вихоткин. Ползем обратно.

2023 год

Январь. День. Завод по производству русской духовности.

Просторный цех. Посредине куча порошкообразного вещества. Рабочие при помощи лопат наполняют им мешки с надписью «ОАО Русдух», завязывают их веревками, сгружают на тачки и увозят куда-то за пределы цеха. Мимо в сопровождении Машонкина идут Семен с Вихоткиным. Одеты в старые ватники, ушанки и валенки в дополнении с другим, оберегающим от холода тряпьем.

Машонкин. Должен вам сказать, товарищи, русская духовность, которую выпускает наш завод, используется во многих отраслях. Смотрите сами. Раз: в пищевой промышленности, добавляется в порошковом виде в хлебобулочные и кондитерские изделия, а также колбасы таких сортов как «Докторская», «Молочная» и другие. Два: в сельском хозяйстве, в смеси с минеральными удобрениями. Но это еще не всё. Выпускаемая в гранулах, русская духовность поставляется для нужд кинопромышленности. Искусственный снег, товарищи. Фильм «Доктор Живаго» кто-нибудь смотрел?

Семен. Омар Шариф?

Машонкин. Наш снег! Наша удивительная духовность!

Кто-то из рабочих (приветствует директора). Добрый день, Михал Генадич.

Машонкин. Здравствуйте.

Рабочий. Как здоровье?

Машонкин. Спасибо, не жалуюсь. И вам не болеть. Работайте, товарищи. Бог в помощь.

Рабочий. Спасибо.

Зачерпнув из кучи горсть порошка и отправив его в рот, Машонкин продолжает знакомить Семена и Вихоткина с производством:

Машонкин. То есть, как вы уже поняли, наша продукция идет на экспорт, и, надо сказать, пользуется большим спросом и популярностью.

Семен (пытается напомнить) По-моему, здесь раньше снимались комедии?

Машонкин. Когда?

Семен. Да, в общем-то, не так давно. Это называлось фабрикой.

Машонкин. Что-то не помню. Может, до меня. Во всяком случае, мне об этом не говорили. Должен вас, товарищи, сразу предупредить, чтобы не было недоразумений. Работникам нашего завода строго-настрого запрещено заниматься онанизмом.

Семен (с удивлением смотрит на него). Не понял.

Машонкин. Вышел законодательный акт, это дело у нас строго карается, в уголовном порядке.

Семен. Я не пойму, как это связано с работой на заводе?

Машонкин. Не знаю. Но это важное условие, вы под этим расписываетесь.

Вихоткин. За нас можете не беспокоиться.

Машонкин. Но вы не должны пугаться, товарищи. Существует отдельное постановление, созданное специально для работников нашего предприятия как стратегически важного объекта. Исходя из данного постановления, работник Завода по производству русской духовности, перевыполняющий индивидуальный план на двадцать пять процентов, получает: раз – почетную грамоту, и два – письменное разрешение на однократное занятие онанизмом. Далее, если вам удается превысить план на пятьдесят процентов, в этом случае вы удостаиваетесь: три – все той же грамоты и значка «Передовик производства», и четыре: разрешения на трехкратное занятие онанизмом. Чувствуете? Прогресс! Если же случится так, что вам, товарищи, удастся превысить план на все сто процентов…

Вихоткин (прерывает его). Вряд ли у нас получится.

Машонкин. Почему? Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Лиха беда начало.

Вихоткин. Нет, сто, пожалуй, многовато.

Машонкин. Но пятьдесят-то?! Пятьдесят, товарищи?!

Вихоткин. Будем стараться.

Машонкин. Спасибо. Верю в вас.

Слышен гудок.

Как? Конец рабочего дня? Ну что ж, славно потрудились. Жду вас, товарищи, завтра. А сейчас прошу извинить. Важная процедура.

Наполнив порошком миску и вынув из кармана ложку, Машонкин встает у выхода в цех. Там же, недалеко стоит вместительный ржавый чан, наполненный водой. Окончившие смену рабочие, выстроившись в очередь, раздеваются, влезают в чан, смывают трудовой пот, после чего, взяв вещи, подходят к Машонкину. Тот протягивает каждому ложку порошка. Проглотив его, рабочие одеваются, уходят.

Стоя в стороне, Семен с Вихоткиным негромко разговаривают.

Семен. Дай мне йодид калия. Нет, всё, что осталось.

Вихоткин. Зачем?

Машонкин. Я устал от этого маразма. Дай таблетки, я сожру их!

Вихоткин. Хочешь уйти из жизни?

Машонкин. Да!

Вихоткин. От избытка йода посинеешь, больше ничего.

Семен. Я не выдержу!

Вихоткин. Сема, просто посмотри на всё это и тихо посмейся.

Семен. Не могу больше! Блевать хочется! Нет, еще полмесяца, и меня точно можно будет отправлять в психушку. (Подавляет истерический смех.) Черт, это ж надо было такое сказать!

Машонкин (окликает их). Товарищи! Вы, вы, вновь поступившие. Раздеваемся и подходим с вещами за духовностью. Идем, товарищи, не стесняемся.

Вихоткин с Семеном, раздевшись, встают в хвосте очереди. В цех вваливаются два рабочих, держа под руки третьего. За ними идет толпа.

Рабочие. Товарищ Машонкин! Полюбуйтесь!

Машонкин. Что случилось, товарищи?

Рабочие. Нарушение. Отсутствие доброты.

Некто (протолкнувшись вперед и указывая на задержанного, жалуется). Послушайте, как было. Я ему говорю: «Здравствуй». Молчит. Даже не повернулся, гнилая душа!

Задержанный (протестует). Я задумался!

Рабочие. Заткнись, мразь!

Некто. А ведь мы оба работаем на заводе, товарищ Машонкин. Но я вежлив, как и положено, а этот что же? Игнорирует общее правило?

Возмущенные возгласы:

– Не место такому на заводе!

– Гнать к такой-то матери!

– Что решим, Михал Генадич?

Задержанный (оправдывается). Я невиновен! Я задумался!

Чья-то ладонь зажимает ему рот.

Машонкин (распоряжается). Наполните воду духовностью.

Кто-то волочет мешок к чану, сыплет туда пару горстей порошка.

Машонкин. Больше! Больше духовности!

В чан ссыпают почти весь мешок.

Машонкин. А теперь окунайте его туда головой!

Задержанного ведут к чану.

Задержанный. За что?! Пустите!

Машонкин. Держите его там, пока не захлебнется. Всем зачитывалось важное постановление. Работник нашего предприятия обязан сохранять доброе сердце и чистую душу. Только с такими качествами можно производить высокоценный продукт. Иначе всё страдает, духовность портится. Любовь и доброта, а также отзывчивость и приветливость к членам коллектива, – это то, что каждый из нас должен носить в себе ежесекундно!

Аплодисменты.

Машонкин. Еще раз повторяю: любовь и доброта! Вот к чему мы стремимся!

Рабочие скандируют: «Любовь и доброта! Любовь и доброта!» Ноги человека, погруженного в воду меж тем продолжают дергаться и брыкаться.

Вихоткин (без особой охоты повторяет вслед за остальными). Любовь и доброта! Любовь и доброта!

Семен (угрюмо отмалчивается, после чего неожиданно взрывается). Уроды! Чертовы садюги! Блин, как же вы меня достали!

Внезапное затишье. Недоуменные и подозрительные взгляды переводятся на Семена.

Семен. Пустите его, он же умрет!

Ноги провинившегося в этот момент обмякают.

Семен. Ну вот, добились своего. Тупые, жестокие скоты!

– О чем он говорит?

– Кто это, товарищ Машонкин?

Вихоткин (ткнув Семена незаметно в бок, вновь скандирует, дабы отвлечь общее внимание). Любовь и доброта! Любовь и доброта!

Семен (вынужденно, через силу повторяет). Любовь и доброта! Любовь и доброта!

Остальные постепенно присоединяются.