Текст книги "Внимание! Это ирония, местами переходящая в сарказм"

Ночь. Городская площадь

Снег, завывает ветер. К столбу с телефоном подходит Вихоткин, набирает номер.

Голос. Алло.

Вихоткин. Кто это?

Голос. А кто говорит?

Вихоткин. Мне нужен Долгоносик.

Голос. Что за долгоносик? Куда вы звоните? Кто вы?

Вихоткин. Долгоносик Юрий Олегович. Фамилия. Завлабораторией. Будьте добры, позовите его.

Приближается Семен.

Голос. Он больше здесь не работает.

Вихоткин. Почему не сообщили мне?

Голос. Откуда мне знать? Кто вы такой? Ваш звонок из резервации?

Вихоткин. Хорошо, тогда передайте генерал-лейтенанту ГРУ Скопцову, что майор Вихоткин просил связаться с ним как можно скорее.

Голос. Мы больше не работаем с разведкой.

Вихоткин. Давно?

Голос. Нет, с недавних пор. Мы теперь сами по себе. Извините.

Гудки.

Семен. Получается, про тебя забыли? Что будешь делать? Сергей Андрианыч…

Вихоткин. Что?

Семен. Что нам теперь делать? Я рассчитывал на тебя, думал, вместе выберемся. Что теперь?

Скрипя снегом, Вихоткин идет в темноту.

Семен. Серега, куда ты?! Подожди!

Полигон, степь

Появляются Вихоткин и Семен, останавливаются на некотором расстоянии от проволочной ограды.

Вихоткин. Эй, кто там есть! Не стреляйте, я свой. Майор Сергей Вихоткин.

Автоматная очередь. Семен с Вихоткиным падают на землю.

Вихоткин. Что вы делаете?! Сказал же: свои, не инфицированные!

Семен. Мы выполняли задание!

Вихоткин. Можете позвонить генерал-лейтенанту Скопцову из разведывательного управления, он всё объяснит. Нас двое. Я и мой помощник. Эй, вы там! Слышите?

Вихоткин осторожно приподнимается. По нему строчат из автомата. Он успевает уткнуться лицом в снег.

Семен. Серый, что всё это значит?

Вихоткин. Без понятия.

Семен. Что думаешь делать?

Вихоткин. Что-что! Ждать! Со мной должны выйти на связь. Не может быть, чтобы меня так просто оставили.

Семен. Зачем стрелять? Ясно ведь объяснили.

Вихоткин. Этим-то откуда знать. Обычные вертухаи. Отползаем, короче. Попробую послать радиограмму.

Вечер. Площадь

Смеркается. Здесь собрались заводчане. Неподалеку «припаркована» ракета: громоздкий, разрезанный вдоль цилиндр с конической верхушкой, дырами-иллюминатами и размашистой надписью на боку малярной кистью: «Восток-5». К летательному аппарату канатом привязан широкий поддон. Машонкин, стоя за высокой трибуной, толкает речь. Оркестр фоном аккомпанирует.

Прячась от посторонних глаз за углом барака, Вихоткин с Семеном наблюдают за развитием событий.

Машонкин. Товарищи! Я только что говорил с представителем руководства. Наш завод ликвидируется.

Голоса:

– Как же так?

– Назовите причину, Михал Генадич.

Машонкин. Причин нет, товарищи. А если и есть, не наша с вами задача их искать. Сказали сделать, значит сделаем. Правильно говорю?

Голоса

– А что же с нами?

– Да, куда мы теперь?

Машонкин. Спешу всех успокоить. Коллектив завода по производству русской духовности в полном составе перепрофилируется. Перед нами поставлена новая задача.

– Какая?

Машонкин. Обратите внимание. Специально доставлен космический корабль. Отправляемся на Луну, товарищи.

– Ни хрена себе!

– Зачем же так далеко, товарищ Машонкин?

Машонкин. Как мне удалось узнать, до нас в помещении завода кто-то снимал кино. Ленты в основном комедийного плана. Но массовый зритель не хотел смеяться над этими картинами. Наши предшественники, товарищи, были бездарями и разгильдяями.

– Лохи!

Машонкин. Правильно, товарищи, лохи и прощелыги. Тянули из бюджета немалые средства и принесли стране одни убытки. Но мечта о грандиозной, масштабной ленте по сю пору жива. Требуется снять другой фильм. Без всяких там хи-хи, ха-ха. Серьезный, эпохальный. О подвиге и самоотверженности. Духовности и долготерпении.

– Да понятно. А на Луну-то зачем?

Машонкин. Подхожу к главному. Фильм, который решено запустить в производство, должен быть не просто ударным. Это должна быть бомба, товарищи, разрыв ядерной боеголовки. Перво-наперво нужно воплотить в нем всё самое лучшее, что мы имеем. Он должен выбивать из зрителя слезу, душить его, собаку, эмоциями и вздергивать на самый пик человеческого духа, чтоб он висел там, сучья рожа, и не дергался! Мы должны побить все кассовые рекорды, во всех кинотеатрах мира. Понимаете, какая задача? А что касается Луны… Для запланированных съемок потребуется тысячи километров свободного пространства. Я ответил на ваш вопрос, товарищи?

– Мы будем снимать кино?

Машонкин. Нет, этим займутся другие люди, специалисты. Нам поручено выстроить декорации. Улицы, проспекты, набережные… И несколько памятников зодчества. Первое: храм Василия Блаженного; второе: Исакиевский собор; еще что-то, сейчас не помню, записано на бумажке; и третье, товарищи: пирамиду Хеопса. Всё в натуральную величину, точно воспроизводя каждую мельчайшую деталь внешней отделки и интерьера. Как думаете, справимся?

– Да не вопрос!

– Мы им такие купола зафигачим, опупеют!

Машонкин. Очень хорошо, товарищи. Не зря я в вас верил. Прошу учесть, материалом для постройки будет обычный хлебный мякиш.

– Лучшего материала не найти, товарищ Машонкин!

Машонкин. Для этого наш коллектив придется разбить на отдельные бригады. У нас должны быть: раз: жевальщики, основной костяк, они будут усиленно жевать мякиш; два: месильщики, их задача будет состоять в том, чтобы добавлять в мякиш духовность и смешивать это до состояния однородной массы; три: лепщики, этим людям предстоит вылепить храмы и пирамиды, будут отобраны самые талантливые; ну и последнее, четыре: раскрасчики; как только свежие декорации подсохнут, этим людям поручено будет живописно всё разукрасить при помощи акварели, гуаши и позолоты. Я ясно объяснил?

– Когда летим, товарищ Машонкин?

Машонкин. Чего ж оттягивать, товарищи? Думаю, прямо сейчас и полетим. Для этого нужно будет сгрузить всё, что осталось у нас из заводской продукции, на этот поддон. Отправится за нами прицепом. Следующим космическим рейсом должны будут доставить пятьдесят три центнера хлебных буханок, я уже договорился. Ну что, друзья, за работу?

Включается прожектор. Рабочие возят с территории завода на тачках наполненные мешки. Машонкин наблюдает за ходом работы. Оркестр играет.

По-прежнему скрываясь за бараком, Семен с Вихоткиным беседуют.

Семен. С тобой не связывались?

Вихоткин. Нет.

Семен. И что? Так и будем сидеть и ждать непонятно чего? Жена меня давно похоронила, я уверен. Почему не хочешь сбежать?

Вихоткин. Потому.

Семен. Почему, Серый, объясни.

Вихоткин. Потому что мне уже безразлично. Насрать со сторожевой вышки. Просто сижу и наблюдаю всё, как дурацкий сон.

Семен. Но так нельзя.

Вихоткин. А я делаю.

Семен. Вдруг про тебя действительно забыли.

Вихоткин. Насрать.

Семен. Нельзя жить с таким настроением. Ты раскис. Сергей Андрианыч, я тебя не узнаю.

Вихоткин. Плевать, говорю. Надоело всё.

Машонкин (обращается к рабочим). Предупреждаю, мякиш из буханок, которые позже доставят, весь без остатка идет на строительный материал. Корки в нашем распоряжении, будем ими питаться. Но о мякише, товарищи, даже не помышляйте! Спрос будет строгим! Не забудьте захватить телефон с правительственной связью. Будем получать директивы.

– Вместе со столбом берем, Михал Генадич?

Машонкин. Если телефон с гербом страны прикреплен к столбу, значит, и столб тоже имеет важное значение. Берите со столбом.

Рабочие вытягивают столб из земли, грузят на поддон вместе с мешками.

Вихоткин (извлекает из недр ватника самокрутку). Будешь?

Семен. Что это?

Вихоткин прикуривает, делает пару затяжек, размахивая дым ладонью, передает Семену. Семен затягивается.

Семен. Откуда это у тебя?!

Вихоткин. Так, заныкал. Ждал подходящего момента. Мне кажется, это должно пойти на пользу. Ослабит наши натянутые нервы.

Семен. Так мы летим на Луну или нет?

Вихоткин. Почему бы нам не полететь на Луну.

Семен. Может, лучше остаться?

Вихоткин. Полагаешь, это что-то кардинально изменит?

Оба сдерживают смех. Кто-то из заводчан замечает их.

Рабочий. Михал Генадич, гляньте-ка сюда! Двое сачкуют!

Вихоткин (незаметно погасив и бросив окурок). Просто на минуточку отошли.

Семен. По нужде.

Рабочий. Шлангуете, гондурасы?!

Машонкин. Возвращаемся к работе, товарищи, не стоим. Нельзя мешкать. Скоро ночь, будет темно. Как бы по ошибке не улететь на другую планету.

Семен с Вихоткиным подхватывают мешок, тянут к поддону. Наконец все мешки погружены, работа завершена.

Вижу, у нас всё готово. Замечательно! Проходим в ракету, товарищи. Кому не хватило места, усаживаемся на поддон. В тесноте да не в обиде.

Рабочие загружаются в ракету. Семен с Вихоткиным устраиваются на поддоне.

Ну, как бы сказал в этом случае товарищ Гагарин… Вперед!

Машонкин жмет кнопку внутри ракеты. Меняется освещение. Появляются едва различимые во мраке фигуры в балахонах. Кто-то из них приносит дымовой генератор. Стелется дым. Кто-то включает ленточный магнитофон. Звучит рев турбинных двигателей.

К новым берегам, товарищи, к новым свершениям!

Оркестр играет что-то, соответствующее моменту. Фигуры в балахонах застилают землю материей, имитирующей «лунную поверхность», демонтируют часть старых построек и преобразуют их во что-то иное.

Семен (шепчет, указывая на людей в балахонах). Смотри, тени! Может, спросить у них, как и что?

Вихоткин. И провалить задание? Расслабься, наплюй. Наслаждаемся полетом.

Люди в балахонах приносят таз с камнями, начинают «обстреливать» ракетный борт. Кто-то выглядывает из иллюминатора.

Машонкин. Что там?

– Кажется, проходим через метеоритный дождь, Михал Генадич.

Машонкин (крестится). Товарищ Бог, если ты существуешь… Спаси и сохрани!

Один из камней попадает в лоб выглядывающего. Потирая ушибленное место, тот прячется обратно в ракету.

Машонкин. Что, зацепило?

– Осколочек, Михал Генадич. Больно, твою мать!

Вихоткин (запевает, растянувшись на мешках с русской духовностью)

 
Заправлены в планшеты
Космические карты,
И штурман уточняет
В последний раз маршрут…
 

Привлеченный пением, Машонкин выглядывает из ракеты.

Машонкин. Что там за безобразие, кто орет?!

Вихоткин (невозмутимо продолжает)

 
…Давайте-ка, ребята,
Закурим перед стартом,
У нас еще в запасе
Четырнадцать минут.
 

Машонкин. Здесь космос, товарищ! Не забывайтесь!

Семен (затягивает свое)

 
Words are flowing out like endless rain into a paper cup…
 

Вихоткин (подхватывает)

 
…they slither while they pass, they slip away across the universe.
Pools of sorrow, waves of joy are drifting through my open mind,
Possessing and caressing me.
 

Машонкин (не унимается). Хотите, чтобы нас засекли иностранные радары?! Выдать наши планы?! Прекратите сейчас же!

 
Jai guru de-e-eva! О-o-om!
Nothing's gonna change my world…
 

Сентябрь. День. «Луна». Цех пережевыванья и смешиванья

За дырявыми, прикрытыми подручным материалом окнами задувает ветер и шумит проливной дождь. Посреди помещения длинный стол. С одного края сидят жевальщики. Беря с центра стола нарезанные ломти хлеба, они обкусывают мякиш, сбрасывают корки в картонную коробку и начинают тщательно и не глотая жевать. От одного к другому передвигается цинковый таз. Жевальщики поочередно сплевывают туда пережеванную массу, после чего таз отправляется к другому краю стола, к бригаде месильщиков. Освобождая таз, бригадир сбрасывает пережеванный мякиш в широкую лохань. Из мешка с надписью «ОАО Русдух» добавляется порошок. Бригадир смешивает его с мякишем в однородную массу и распределяет ее равными частями между членами бригады. Месильщики мнут и перемешивают массу более усердно. Вид у присутствующих изможденный. Среди работающих Семен и Вихоткин. Семен в бригаде месильщиков. Чувствует он себя, судя по всему, неважно. То и дело приходится бороться с насморком при помощи куска тряпки, заменяющей носовой платок. Полагая, что он отлынивает, коллеги враждебно косятся в его сторону. Кто-то прикрикивает:

– Харэ сопли размазывать! Работай, не стой!

Семен. Что я, виноват? У меня температура.

– Кого это волнует?! Меси давай!

Входит Машонкин в дождевике, подпоясанном веревкой, складывает зонт с поломанными спицами.

Машонкин. Ну что, товарищи, трудимся?

– Работаем, товарищ Машонкин.

– Вкалываем. Трудовой настрой нормальный.

– Геннадий Михалыч…

Машонкин. Я слушаю вас, товарищ Моисеенко.

– Хлеб еще не подвезли, не знаете?

Машонкин. Ждем, товарищи, ждем.

– Духовность тоже почти вся вышла. Последнее подсыпаем.

Машонкин. Обещали, товарищи, подвезти и то и другое. Если точнее: пункт а) пшеничных и ржаных буханок где-то около полтонны, и пункт б) двадцать два мешка свежей духовности.

– Поскорей бы.

Машонкин. Я созванивался. Сказали, всё отправлено, всё в пути. Черт знает, может, пробки в космосе. Но вы не волнуйтесь. Всё будет, гарантирую. Я понимаю, в последнее время трудности с продовольствием, даже хлебных корок и тех не хватает. Но это временно, товарищи. К нам движется караван космических кораблей. Я чувствую это, вижу внутренним взором. Несколько ракет… И в каждой хлеб! Сотни, тысячи буханок, товарищи!

Восторженные аплодисменты.

Но это не всё. Есть еще приятная новость. Все наши декорации без пяти минут выстроены. Храм Василия Блаженного, пирамида Хеопса с внутренними лабиринтами и усыпальницей… Всё вот-вот будет готово, остались сущие мелочи. Мы справились, товарищи!

Аплодисменты.

Вместе с тем, там, у нас дома, на Земле практически всё готово для съемок намеченного фильма. Формируется съемочная бригада. Подобран актерский состав, найден величайший из режиссеров. Лауреат нескольких государственных премий, Герой труда, тридцать семь Оскаров… Правда, на данный момент в коме после операции. Но обещал подняться. В нужный момент будет, как огурчик.

Аплодисменты.

Всё это, конечно, хорошо, товарищи. И готовые декорации, и режиссер… Но перед нами поставлена новая задача.

Семен (не сдерживается). Да сколько можно?!

Машонкин. Неправильно поставленный вопрос, товарищ Маркс. Не сколько можно, а сколько нужно. Вот что в первую очередь должно нас волновать.

Машонкин достает и разворачивает перед собой бумажный лист с огромными буквами: «THE END».

– Что это, товарищ Машонкин?

Машонкин. А это и есть наше очередное задание. Из того самого хлебного мякиша, благодаря которому были отгроханы и церкви и пирамиды, нужно будет вылепить эти финальные буквы. Зэ энд. То есть «конец», «завершение». Доступно объясняю?

– Мы слушаем, Геннадий Михалыч.

Машонкин. Высота каждой буквы, товарищи, должна составить ровно сто тридцать метров двадцать четыре сантиметра. Всё подробно рассчитано. Именно такой величины буквы будут видны тем, кто остался на земле. Причем они будут видны жителям не только нашей страны, но и жителям практически всех остальных стран мира. В частности, Соединенным Штатам Америки.

– Йес! Пускай завидуют, гады!

Машонкин. Правильно, товарищи. Именно с такой целью всё и задумывалось. Уделать и Америку, и заодно Европу. Пускай кусают локти.

Аплодисменты.

Далее, товарищи. Чтобы работа не прерывалась, мы должны: а) еще немного потерпеть лютый голод, который начал свирепствовать в наших рядах, и б.) поскольку свежего мякиша осталось не так много, пустить в дело хлебные корки. (Он достает из кармана газетный сверток, оттуда сухие корки.) Обратите внимание, товарищи. Моя порция, мой недельный рацион. А теперь следите. Пункт «а»… (Машонкин начинает жевать корки.)…и пункт «б»… (Пережевав, он сплевывает хлебную массу в таз.) Я жертвую своим пропитанием, товарищи. Ради дела! Во славу отечественного кинематографа! Я верю: стотридцатиметровые буквы будут построены! Ура, ура, ура!

Звучат аплодисменты, после чего руки рабочих тянутся к картонной коробке. Разбираются корки. Жевальщики пережевывают их и сплевывают в таз. Месильщики добавляют духовность и мнут получившуюся массу. Работа вновь закипает.

Спасибо, товарищи! Спасибо! Конечно, этого мало. Всех наших корок наберется от силы около сорока килограмм. Ничтожное количество, товарищи. Но нам разрешено переработать для этой цели уже выстроенные объекты. Сказали, в частности, можем взять часть кремлевской стены и мавзолей товарища Ленина. Будет запущен обратный процесс. То есть а) рисовальщики возьмут шпатели и сковырнут засохшую краску; б) лепщики распилят ножовками спрессованный мякиш, а именно: стены и фигуру товарища Ленина в натуральную величину; ну, а дальше месильщики раздробят и растолкут это до состояния муки и позволят жевальщикам вновь смочить всё слюной и перемолоть челюстями.

Входят несколько рабочих в измазанных грязью сапогах, вводят двоих со связанными руками и кляпами во ртах.

Машонкин. Что случилось, товарищи? Почему они связаны?

Рабочий 1. Мы только что со стройки, Геннадий Михалыч.

Рабочий 2. Поймали этих двух.

Машонкин. Что они сделали, товарищ Кунц?

Рабочий 1. Вот этот, товарищ Машонкин… У-у, сволота! Глядеть на него не могу!

Рабочий 2. Обкусал обходную галерею, Геннадий Михалыч.

Машонкин. Где?! В храме Василия Блаженного?!

Рабочий 1. Да, ту, что вокруг церкви Покрова Богородицы.

Машонкин (хватается за голову). Боже, какой урон, какой урон!

Рабочий 2. Пидорас, такую красотищу испортил!

Рабочий 1. А вот этот, Геннадий Михалыч, пролез ночью на склад, где хранилась духовность…

Машонкин (ужасается). Нет!!! Там оставалось всего половина мешка!

Рабочий 2. Всю упорол, падла! Ни грамма не оставил!

Один из месильщиков. Епическая сила! Как же теперь без духовности?! Она же как стабилизатор шла!

Побледнев и покачнувшись, Семен падает в обморок. Вихоткин подбегает к нему.

Машонкин. Что такое, товарищ Вихоткин? Что с товарищем Граучо Марксом?

Вихоткин. Я отведу его.

Голоса:

– Куда?! А работать?!

– Пусть приходит в себя, и за дело!

– Да, нехрен! Буквы надо строить!

Вихоткин. Он умирает. Пойду похороню.

Голоса.

– Мало ли что умирает!

– Шланг гофрированный!

Машонкин (встревает). Товарищи, товарищи, спокойно. Смерть – уважительная причина. Пойдите, товарищ Вихоткин, и похороните товарища Маркса со всеми почестями. Мы его не забудем, так ему и передайте.

Подхватив Семена на руки, Вихоткин покидает помещение.

– Товарищ Машонкин, так мы будем судить этих проглотов или нет?

Машонкин. Конечно, конечно. За порчу декораций и уничтожение русской духовности должна последовать суровая кара. Я думаю, стоит поступить следующим образом. Замуруем их живьем.

Аплодисменты.

В стотридцатиметровой финальной надписи, товарищи!

– Хорошо придумано, товарищи Машконкин! Пускай заместо стабилизатора побудут!

Машонкин (распоряжается). А пока что заприте их на складе.

Связанных уводят.

Работаем, товарищи, не отвлекаемся. Пойду на стройку, скажу, чтобы сколотили леса и лестницы.

Луна, недалеко от барака

Дождь прекращается, падают последние капли. Устав нести Семена, Вихоткин кладет его на землю.

Вихоткин. Вставай, тунеядец.

Семен. Что такое? Где я?

Вихоткин. Это Луна. Идти сможешь? Я ведь не носильщик.

Семен. Я потерял сознание?

Вихоткин. Граучо Маркс умер, учти. Подыщи что-нибудь другое. Пошли. До барака всего ничего. У меня где-то там консерва с перловой кашей. Водички закипятим, сахарку найду по паре кубиков… Вставай.

Барак

Входят Вихоткин и Семен.

Вихоткин. Ложись, отдыхай, я сейчас.

Вихоткин разжигает примус, находит сковороду, вскрывает ножом консервированную кашу. Семен достает из кармана небольшую картонку и огрызок карандаша.

Что у тебя там?

Семен. Календарь сделал. Дни отмечаю. Сергей Андрианыч, мы здесь почти год.

Вихоткин. Ты год.

Семен. Я понимаю, ты больше. Но это же, блин, ненормально!

Вихоткин. Твои предложения?

Семен. Не знаю. Нет их у меня. Неужели придется здесь умереть?

Вихоткин. Возьми.

Семен. Снова калий?

Вихоткин. От температуры.

Семен. Спасибо. Сергей Андрианыч… Только честно…

Вихоткин. Да.

Семен. За тобой придут, как думаешь?

Вихоткин. Лежи отдыхай.

Семен. Можно надеяться или нет?

Вихоткин. Я не могу тебе этого запретить. Верь и надейся. Я научился здесь бережливости, Семен. Видишь, даже немного тушенки с кашей осталось. А ведь мог прикончить еще полтора года назад. Пошел аромат! Как бы голодные крысы не сбежались.

Семен. Слушай, нехорошо, наверное.

Вихоткин. Что?

Семен. Все голодают, а мы тут…

Вихоткин. Успокойся, альтруист. Ты же видел: товарищам нравится. Хотят они сооружать свои циклопические буквы, хотят великих идей? Что ж, приятного аппетита. А мы уж как-нибудь перловочкой. Впрочем, если ты отказываешься…

Семен. Я этого не говорил.

Вихоткин. Тогда лежи и жди. Почти готово.

Конец октября. Вечер. Цех пережевыванья и смешиванья

Жевальщики с месильщиками используют остатки хлеба. В ход идет всё: и мякиш, и корки. В таз сплевываются мизерные порции. Из вывернутого наизнанку мешка «ОАО Русдух» вытряхивается «осадок». Измождение в лицах и телах более выражено. Вихоткин и Семен здесь же, трудятся. Кто-то заглядывает с улицы:

– Бросай работу! Всем в комнату отдыха!

– Что за срочность?

– Сообщение по телевизору! Государственной важности!