Текст книги "Внимание! Это ирония, местами переходящая в сарказм"

Луна, возле барака

Рабочие идут к пристройке барака. Подсвеченные закатным солнцем, на «лунный» грунт и на идущих людей косо ложатся тени гигантских букв, выстроенных вдали: «THE END» (буква «D» в виде огрызка, не завершена).

Семен с Вихоткиным, плетясь в хвосте, переговариваются:

Семен. Интересно.

Вихоткин. Что?

Семен. Год здесь нахожусь и ни разу не был в комнате отдыха.

Вихоткин. Тебя ждут свежие впечатления.

Комната отдыха

Множество табуретов. Машонкин и лепщики с раскрасчиками застыли перед пустым телевизионным корпусом. На месте отсутствующего кинескопа вставлено фото какого-то государственного мужа, величественного старого пердуна, физиономия которого излучает высочайшее чувство собственной важности и крайнюю непримиримость, грудь увешана регалиями, на месте рта прорезана дыра, за которой проглядывает мембрана динамика. Входят жевальщики с месильщиками, а также главные герои.

Машонкин. Усаживайтесь, товарищи. Вслед за этим обещали озвучить директиву.

Голос в телевизоре. Моллюски или, как их еще называют, «мягкотелые», – древние обитатели нашей планеты. Появились они около пятисот миллионов лет назад. Их предками, как полагают ученые, были плоские черви. Место обитания этого вида – преимущественно соленые и пресные воды. Человеком моллюски используются в пищевой и ювелирной промышленности. На этом заканчиваем нашу познавательную передачу. Спасибо за внимание.

Музыкальная заставка.

Машонкин. Сейчас будет сообщение. Ждем.

Семен с Вихоткиным шепчутся:

Семен. Что с телевизором?

Вихоткин. А ты не знаешь?

Семен. Нет. Ты сказал, что по нему несут всякий бред, я и не смотрел.

Вихоткин. Не так давно сломался. На новый кураторы, видимо, пожались. Теперь два в одном: телевизор и радио.

Семен. Там радио?

Вихоткин. Ну да. Вынули внутренности, сунули радиоприемник. А что ты хотел. Суровая экономия и бардак.

Телевизионный голос. А теперь для тех, кто на Луне, передаем важное правительственное сообщение. Внимание! Код два, сто пятьдесят семь, девять, зэт, три нуля…

Машонкин. Перевожу, товарищи. Буквально на днях начинаются съемки запланированной ленты. На орбиту уже запущен спутник с камерой. Съемка будет вестись непосредственно из космоса. Нужна массовая батальная сцена, товарищи, для эффектного финала. От нас с вами потребуется…

Голос в телевизоре замолкает.

От нас потребуются, товарищи…

Голоса. Что?

Машонкин. Минуточку.

Машонкин крутит ручку настройки. Оживший телевизионный голос сообщает:

Телевизионный голос. А сейчас по многочисленным просьбам зрителей передаем концерт классической музыки.

Звучит ария.

Голоса рабочих:

– Что такое?

– Почему прервали?

Машонкин (срывается с места). За мной, товарищи! К телефону! Не исключено, что там продолжение!

Луна, возле барака

Телефон на столбе звонит. Подбегает толпа. Машонкин срывает трубку.

Машонкин. Алло! Машонкин у телефона!

Голос в телефоне.…три, пять, эм, кью, сто восемьдесят один, три нуля, зэт… А сейчас по просьбам слушателей концерт оркестра народных инструментов.

Появившийся откуда ни возьмись оркестр затягивает мелодию.

Голоса рабочих.

– Что сказали, товарищ Машонкин?

– Успели расшифровать?

Машонкин. Несомненно. Сказано было кратко, но понятно.

Голоса

– Что от нас требуют?

Машонкин. Для участия в батальной сцене, которая пойдет в финальных кадрах, товарищи, был выбран наш с вами коллектив. Я считаю это знаком высочайшего доверия.

Аплодисменты.

Нужно будет разделиться. То ли, как есть, по бригадам, то ли по другому принципу. Поглядим. После чего нужно сойтись, товарищи, в настоящей, не шуточной схватке.

Голоса. Лепщики против жевальщиков?

Машонкин. Поглядим. Может, наоборот.

Голоса. Драться насмерть?

Машонкин. Да. Таково решение. Выбор оружия оставляют за нами. Предлагаю привычные рабочие инструменты: а) молотки, б) штыковые лопаты и в) кирка и топор.

Семен. Прошу прощения. Уточнить. Вы собираетесь друг дружку убить?

Машонкин. Почему «вы»? Мы, товарищ Маркс. Подождите, товарищ Маркс, кажется, умер. Как вас зовут, напомните, пожалуйста?

Семен. Семен.

Машонкин. Так вот, товарищ Семен, попросили максимум реализма. Батальная сцена. А что вас, собственно, смущает?

Семен. Да так, ничего. Интересуюсь.

Машонкин. Но это только часть задачи, товарищи. Для того чтобы снизу нас видели, для того чтобы там, на Земле все, включая американцев, были потрясены до глубины души, мы должны сделать следующее. Перед тем как приступить к батальной сцене нужно будет: а) облить себя горючей жидкостью и б) что? Кто скажет? Воспламениться, товарищи. Спички выдадут, я гарантирую. И всё это у подножия финальной надписи, которую мы почти отстроили. Представляете? Ночь, люди в языках пламени и огромные буквы: зэ энд! Конец! Представьте, как это будет выглядеть оттуда, с матушки Земли. Было сказано, что эта сцена войдет в рекламный ролик, который уже буквально на днях будет пущен по всем кинозалам мира. Я ясно выражаюсь? Ура, товарищи! Ура, ура!

Аплодисменты.

Несколько дней спустя. День. Барак

Вихоткин лежа читает. Семен сидит рядом.

Семен. Они приготовили канистры с бензином.

Вихоткин. Угу.

Семен. Лопаты и топоры наточены до бритвенного состояния, я видел.

Вихоткин. Угу.

Семен. Я привык за последнее время, кажется, ко всему. Но я думал, это какая-то злая шутка. Думал, всё рассосется. Как считаешь, они в самом деле друг друга покромсают?

Вихоткин. Если раньше не слягут от ожогов третьей степени.

Семен. Ужас! Сергей Андрианыч…

Вихоткин. Да?

Семен. По-моему, это шанс. Подумай: если все будут мертвы, эксперимент можно считать завершенным. Так?

Вихоткин. Возможно.

Семен. Охранять будет некого, поэтому автоматчиков по периметру снимут по-любому. Хотя на соседних участках все еще остается Америка, всякие там палеолиты… Там ведь тоже часть придурков.

Вихоткин. Ну да.

Семен. Но, я так думаю, охрану перебросят туда, правильно?

Вихоткин. Всё может быть.

Семен. Я к тому, что пока здешние будут размахивать топорами, мы с тобой можем где-нибудь спрятаться и пересидеть. Ну, а после, когда наступит окончательный зэ энд…

Вихоткин. Семен, я остаюсь.

Семен. Не понял. Зачем?

Вихоткин. Я никуда не иду.

Семен. Но смысл? Скажи. Сгореть за компанию?

Вихоткин. Смешно сказать, но я, кажется, привык к ним.

Семен. Серый, так нельзя.

Вихоткин. Не знаю, как это назвать. Сочувствие или что.

Семен. Должна же оставаться хоть капля здравого смысла. Их не исправить, я убедился. Но ты-то, ты!

Вихоткин достает из-под кровати чемодан, оттуда папку с документами.

Семен. Что это?

Вихоткин. Личные дела.

Семен. Чьи?

Вихоткин. Всех этих людей. Смотри. Дрикун, Лемехов, Моисеенко… А вот и товарищ Машонкин, бывший начальник колонии. Подозревался в присвоении и растрате, должны были привлечь по сто шестидесятой. Не удалось доказать. Точнее, не успели. При этом двадцать четыре года в браке, заботливый муж, отец…

Семен. Зачем ты мне всё это говоришь?

Вихоткин. Я хочу сказать, Семен, что всё это люди. Несчастные, с исковерканным сознанием… Пойми, у каждого была мать, жена… Ждали встречи с детьми… Но в какой-то момент стали жертвами эксперимента. По идее не их вина.

Семен. Но мы-то что можем сделать? Серега, они устроят самосожжение, хоть ты лопни. Думаешь, станут тебя слушать? Они же не понимают разумных доводов. Нам самим нужно спасться, это единственный шанс. Почему молчишь? О чем думаешь? Сергей Андрианыч, ты меня, конечно, извини, мне очень жаль, но, если ты не хочешь, я уйду один. Сразу тебе говорю.

Вихоткин. Прости меня, Семен.

Семен. За что?

Вихоткин. Прости ради Бога.

Семен. Не пойму, у тебя какой-то исповедальный вечер? Будто перед смертью. Серый, ты что?! Даже не вздумай! Я не позволю!

Вихоткин. Тише, не ори. Спокойствие. Вспомни, когда я впервые тебя сюда привел… Думаешь, я искренне хотел тебе помочь? Выложил, как дурачок, всё об эксперименте, о задании… Ага, как же!

Семен. Ну-ну, продолжай.

Вихоткин. Мне нужны были свободные уши и хотя бы одна светлая голова. Только и всего. Не с кем было потрепаться, понимаешь?

Семен. Понадобился персональный Пятница?

Вихоткин. Я ведь думал, если меня заберут, то тебе-то уж точно путь закрыт. Или грохнут за ближайшим столбом, или сгниешь в резервации. Поэтому свободно, как на духу, всё открыл. Ты для меня был как мертвец. Обреченный, понимаешь? Обиделся?

Семен. Какой же ты урод.

Вихоткин. Знаю. Поэтому и прошу прощения.

Семен. Значит, остаешься и будешь подсвечивать буквы? Ну и хер с тобой. Горите вы все фиолетовым пламенем!

Вихоткин (подает кружку). Будь добр, принеси водички.

Семен. Для тебя? А если откажусь?

Вихоткин. Пожалуйста, Семен. В последний раз.

Взяв кружку, Семен покидает барак. Вихоткин находит акварельные краски, баночки с гуашью, кисти. Семен возвращается.

Семен. На. Не подавись.

Вихоткин раздевается по пояс.

Семен. Что ты делаешь? Зачем раздеваться?

Вихоткин. Рисовать умеешь?

Семен. В смысле?

Вихоткин. Генеральскую форму видел когда-нибудь? Сможешь воспроизвести?

Семен. На чем?

Вихоткин. На мне. Семен, послушай, у меня родилась мысль. Их внушаемость зависит от источника информации. Более авторитетный источник – большая внушаемость. Мы с тобой можем нарядить в президентский костюм хоть задницу, усадим ее в телевизоре, и они будут трепетно расшифровывать любой пук, вышедший из этого двуягодичного монстра.

Семен. То есть генеральский мундир…

Вихоткин. Догадываешься? Хорошо. Чтобы перебить и перенаправить поток бреда, который они улавливают из телеящика и телефона с гербовой чеканкой, нужно что-то из того же ряда. Что-то не менее внушительное. Я думаю, это должны быть слова из уст генерала. Или генералиссимуса… Кстати, мундир генералиссимуса. Как тебе? Нет, не пойдет. На нем не так много цацек. Рисуй генерала. И побольше побрякушек: ордена, медали… Погоны золотые в полплеча. Сема, сделай это. Помоги мне.

Чуть помедлив, Семен берется за кисти.

Семен. Темно-зеленый?

Вихоткин. Да, и немного желтого. Хаки.

Семен. Понятно. Так что ты им скажешь?

Вихоткин. Скажу, что глупо убивать друг друга по чьей-то указке. Нужен мир, способность договариваться.

Семен. По-моему, с этим у них проблемы.

Вихоткин. Да, но если им кто-то внушит…

Семен. Попробуй. Поглядим, что получится.

Вихоткин. Успеть бы. Битва на сколько намечена? Время. Не помнишь?

Семен. Сергей Андрианыч, ты же знаешь, они действуют спонтанно.

Вихоткин смеется.

Семен. Что?

Вихоткин. Щекотно.

День, ближе к вечеру. Территория стройки

Смеркается. Часть людей без иронии, вооруженных рабочим инструментом, а также оркестр собрались на пригорке, у основания букв «THE END», уходящих далеко в стратосферу. Рядом канистры.

Машонкин (распоряжается). Все подходим, товарищи, берем спички. Каждому по одной. Осторожно, не ломать. Коробок у меня. В нужный момент подходим и чиркаем спичечной головкой о специальную поверхность. Всем ясно?

– Ясно, товарищ Машонкин.

– Чиркнуть и подпалиться.

Машонкин. Еще момент. Там, на соседнем холме, стоит противник. Бывшие друзья, коллеги. Но сейчас заклятые враги. Так надо, товарищи. Батальная сцена, которая планируется, должна быть красочной и ожесточенной. Повторяю: ожесточенной. Для этого понадобиться что, товарищи? Кто ответит?

– Ненависть.

– Злоба.

Машонкин. Верно, товарищ Пухорылов. Нам нужно возненавидеть этих людей.

– Но как?

– За что?

Машонкин. Как это за что, товарищи?! Как за что?! Ну, хотя бы за то, что вы раскрасчики с месильщиками, а они, уж простите за грубость, лепщики и жевальщики. Они плохие, товарищи! Омерзительные! И их нужно поскорее убить. Как видите, ничего архисложного. Убьем их и умрем сами. Но красиво, товарищи, вдохновенно. Я ясно выражаюсь? Стоп. Минуту. Придумал. Пока вы будете биться… Здесь, у пригорка… Я буду стоять на вершине и ходить по спирали. Кругами, закручивая траекторию к центру.

Рабочий. У меня вопрос.

Машонкин. Да, товарищ Меринов?

Рабочий. На хрена по спирали?

Машонкин. Трудно сказать. Только что пришло в голову. Может, руководство посылает инфразвуковые сигналы. Секунду. Испробую. Итак, а) беру канистру, обливаюсь… б) чиркаю спичкой… И пошел, пошел, пошел…

Пока Машонкин ходит кругами, со стороны поселения появляются Вихоткин и Семен. Торс Вихоткина покрыт генеральским мундиром. На голове подобие фуражки из раскрашенного картона.

– Смотрите, кто это?

– Генерал!

– Погоны, погоны, гляньте!

Вихоткин. Добрый вечер, дорогие товарищи.

Машонкин (удивленно уставился на него). Товарищ Вихоткин… Вы?!

Вихоткин. Нет, не я. Генерал-лейтенант Скопцов Трифон Игнатич. Брат-близнец.

– Я же говорил: генерал!

– Ордена, ордена, глядите!

– За заслуги перед Отечеством первой степени!

Вихоткин. Я пришел к вам, товарищи, обратиться от имени высшего руководства. Такого высшего, что выше просто трудно себе представить.

Взгляды устремляются ввысь.

Вихоткин. Уважаемые товарищи, батальная сцена, в которой вы собрались участвовать, отменяется.

– Как?

– Почему?

Машонкин (спешит вставить слово). Но, товарищ генерал… Мы тщательно готовились.

Вихоткин. Отныне, товарищи, в силу вступают новые установки. Всё, что раньше казалось священным – идеология, государство, статус должностных лиц, – всё это в данный момент отходит на задний план.

Машонкин (не может поверить). Идеология?! На задний?!

Вихоткин. Высшей ценностью провозглашается человек. Его жизнь, права, его потребности и желания, неповторимый внутренний мир, свобода… Всё это слишком долго подавлялось. Мы не доверяли человеку, мы давили и угнетали его, боясь проявления его свободной инициативы. Мы ломали и обтесывали его, подводя под форму государства. Но отныне всё по-другому. Государство, как неживой организм, как продукт абстрактной мысли, который не в силах существовать и сохраняться без человека, делается вторичным. С этих пор оно будет подстраиваться под человека, а не наоборот. Вы не должны убивать друг друга. Кто вам сказал, что так нужно?

Машонкин. Я. Но мне так передали.

Вихоткин. Вы имеете право отказаться. Помните: жизнь человека бесценна, и тот, кто пытается ее использовать в сомнительных целях, на каких бы должностях он не состоял, наглый мошенник и преступник. Отныне это так. Слышите?

– А ведь верно говорит!

– Правильно! Зачем умирать?

– За что убивать жевальщиков?

Машонкин (искренне и вдохновенно восклицает). Товарищ генерал, как же вы правы! Как верно и точно! Всякая жизнь бесценна! Как я не додумался?! Боже мой! Товарищи! Братья! Бросим оружие! Долой батальные сцены! Мир! Теперь между нами будут только мир и согласие!

Сгущаются тучи, идет дождь.

Вихоткин. Глядите, товарищи! Дождик! Небо плачет! От счастья, товарищи, от счастья!

Семен (шепчет). Сергей Андрианыч…

Вихоткин. Что?

Семен. Мундир!

Вихоткин замечает, как вместе с дождевыми каплями стекает его нарисованный мундир. Картон фуражки, намокнув, опадает, как блин.

Вихоткин (тихо говорит). Беги!

Семен. Куда?

Вихоткин. К песчаным скалам. Там спрячешься.

Семен. Да, но как же…

Вихоткин. Уходи, сказал! Тебя жена ждет!

Дождь прекращается.

Машонкин (ловя последние капли, протягивает ладонь). Ну, вот, покапал и перестал.

– Смотрите на генерала!

– Погоны исчезли!

– Развел нас, как лохов, пидор штопаный!

Вихоткин (еще раз сквозь зубы дает наставление Семену). Уходи, пока не поздно!

Семен. Но, Сергей Андрианыч…

Вихоткин. Давай! Я приду!

Семен. Точно?

Машонкин (опомнившись, кричит). Хватайте его, товарищи! Провокатор! Хотел сорвать съемки фильма! Саботаж!

Несколько рук вцепляются в Вихоткина.

Машонкин. Держите крепче, чтобы не сбежал!

Семен, который уже собрался уйти, увидев, что Вихоткина схватили, в сомнениях останавливается.

Машонкин. Товарищ, а вы куда?

Семен. За топором. Забыл. Я скоро вернусь.

Машонкин. Смотрите, чтоб были вовремя. Не успеете, возьмете в канистре немного бензина и сделаете всё, как надо. Обещаете?

Семен. Да.

Машонкин. Спичку я вам выдал?

Семен. Да.

Взгляды Семена и Вихоткина встречаются. Вихоткин одними губами произносит: «Иди!» Семен уходит.

Машонкин (обращается к Вихоткину). Что же это такое? Пришел, нагородил черт-те чего… Жизнь бесценна, государство вторично… Лю-лю, ля-ля. Сволочь! Мерзавец! Пойдите и повесьте его на стотридцатиметровых лесах! На самой верхней перекладине!

– Правильно! Повесить!

– Пускай болтается!

Машонкин протягивает рабочим, удерживающим Вихоткина, веревку-поясок:

Машонкин. Возьмите. Используйте по назначению.

Вихоткин хохочет. Присутствующих охватывает растерянность и паника.

– Что он делает?!

– Закрой варежку, сука!

– Что это, товарищ Машонкин?!

Вихоткин. Смех! Очищающий, гомерический, разрушающий тупость и скудоумие!

Машонкин (орет). Повесить его! Живо! Чего стоите?!

Рабочие волокут Вихоткина.

И скорее возвращайтесь, мы уже начинаем!

Вихоткина уводят.

Ну всё, товарищи, теперь никаких помех. Приступим.

Оркестр музицирует. Пара человек, взяв канистры, поливают себя, остальных, Машонкина и музыкантов.

Ночь. Полигон, у песчаных скал

Где-то наверху в скалистых расщелинах завывает ветер. Семен подкладывает ветки в чахлый костер. Кто-то приближается.

Семен. Серый, ты?

Подходит Долгоносик.

Долгоносик. Извините, могу присесть? Продрог ужасно.

Семен. Кто вы?

Долгоносик, усевшись, греет руки. Семен не отстает.

Вы из какой бригады? Раскрасчик?

Долгоносик. Я не отсюда.

Семен. В смысле?

Долгоносик. Из Москвы.

Семен. Какой? Которая там?

Долгоносик. Нет, здесь. Москва шестидесятых. Оттепель, диссиденты, Хрущев…

Семен. Сколько здесь вообще столиц?

Долгоносик. Три. Москва Ивана Грозного, сталинский период и та, откуда я прибыл. Я ведь, как говорится, шустрый малый, давно всё обследовал. Позвольте, но вы не сильно похожи на здешнего.

Семен. Почему?

Долгоносик. Здраво рассуждаете. Тоже пришлый? Случайно сюда попали? Вы не беспокойтесь, от меня не нужно таиться.

Семен. Я не беспокоюсь.

Долгоносик. Я сам здесь по недоразумению. Брал пробы грунта для исследования, набрел на колючую проволоку… Зашел ради интереса… И, можно сказать, тут же оказался на Красной площади с нарисованным Кремлем. Пока пытался всё осознать, подошли двое, схватили как иностранного агента, нашли в карманах валюту… Господи, что было! Били по голове, по костяшкам пальцев… От психики, кажется, живого места не оставили. Вынужден был работать на Лубянку. Чтобы выжить продолжал приторговывать валютой, кропал стишки для альманаха, подражая Евтушенко… Закладывал время от времени приятелей по творческой среде… Но вы должны понимать: от меня требовали. Прошел, кажется, через все круги ада. И вот совсем недавно в руки попадает набор документов.

Семен. Этих?

Долгоносик. Как это уже повелось, должен был состояться небольшой change. Договорился с одним шведом встретиться у магазина «Березка». Я ему несколько икон – семнадцатый век, Годуновская школа, – он мне две тысячи шведских крон и партию бриолина. И тут один знакомый, тоже из внештатных, приносит бумаги. Говорит: секретные. Как ему удалось их раздобыть, ума не приложу. Просил предложить шведу. Хотел взамен всего лишь пару пластинок: Пола Анку и Телониуса Монка. Знаете, полистал я эти бумаги и решил: во-первых, никому не отдавать, а, во-вторых, поскорей делать ноги из Белокаменной. Все-таки, наверное, Белокартонной. Ближе, как говорится, к истине. Я почему-то тоже сразу подумал о песчаных скалах. Здесь лучшее место, чтобы укрыться, не правда ли?

Семен. Что в этих бумагах?

Долгоносик. Они действительно секретные. Знакомый не соврал.

Семен. Что в них?

Долгоносик. Так и быть, скажу. Сегодня решающий день. Должен настать конец.

Семен. Конец чего?

Долгоносик. Всего этого. Эксперимент завершен. Вы ведь понимаете, о чем я? Последствия будут ликвидированы, инфицированных, всех до единого, уничтожат… Затем пустят бульдозер, и всё сравняется с землей.

Вдали заиграл оркестр. Вспыхнуло пламя, замелькали всполохи. Слышен ожесточенный вопль множества глоток, предсмертные крики, лязг железа, хруст древесины и костей. В другой стороне застрочили автоматы.

Долгоносик. Аминь. Началось.

Семен. Их расстреливают?!

Долгоносик. Исследование можно считать закрытым.

Воинственные и агонизирующие крики, а также треск автоматных очередей постепенно смолкают. Вступает рев бульдозерного двигателя. Оркестр все еще нестройно, из последних сил играет.

Долгоносик. Вот и всё. Прощай, моя Москва, прощайте вечера поэзии, Андрюша Вознесенский… Кстати, вы можете идти.

Семен. Куда?

Долгоносик. Домой. Вы свободны.

Семен. Но там, по-моему, еще не всё.

Долгоносик. Вохровцы задействованы на расчистке территории, ограждения больше никто не стережет. Проберетесь в темноте и пройдете за колючую проволоку.

Семен. А вы?

Долгоносик. Посижу немного. Нужно уничтожить бумаги. Тем более мне совсем в другую сторону. Идите, может быть поздно.

Семен кивает, идет. Достав пистолет, Долгоносик целится ему в спину.

Семен (останавливается). Извините, ближайший поселок… Не помните, сколько до него?

Долгоносик. Сорок три километра.

Семен. Автобус когда начинает ходить?

Долгоносик. Утром. Как раз доберетесь.

Семен (идет и снова оборачивается). Простите, у вас денег не найдется? Немного, на автобус.

Долгоносик. Только валюта, и та фальшивая. Саша Дейнека по знакомству нарисовал. Скажете: заблудились, воззовете к милосердию… Довезут.

Семен идет дальше. Долгоносик стреляет. За его спиной неожиданно возникает Вихоткин. Обхватив локтем шею Долгоносика, он выбивает из его руки оружие.

Долгоносик. Кто здесь?!

Вихоткин. Это я, Юрий Олегович. Добрый вечер.

Долгоносик. Майор Вихоткин? Но вас должны были повесить. Как вам удалось выбраться?

Вихоткин. Чудом.

Долгоносик. Вы уж простите, голубчик, что так долго о вас не вспоминали. Пертурбации в учреждении. Всё было как-то не досуг. Прошу вас, перестаньте давить мне на горло. Больно!

Вихоткин. Знаю.

Долгоносик. Я знаю, этот человек в последнее время был вашим единственным собеседником. Вы, возможно, привыкли к его присутствию. Но, Сергей Андрианович, судите сами… Живой свидетель. Как можно допустить, чтобы кто-то что-то знал? Мне дали поручение: всё уладить. Подчистить, так сказать, занозистые места. Кстати, просьба исходила от ваших. Думаете, я имел возможность воспротивиться? Сергей Андрианович, это уже не смешно, пустите, наконец, горло, трудно дышать!

Сверкает лезвие. Вихоткин перерезает Долгоносику глотку, после чего направляется к лежащему Семену, переворачивает его лицом к себе. Семен стонет.

Вихоткин. Жив? Потерпи. Пуля навылет прошла, оклемаешься.

Вихоткин рвет одежду, перевязывая Семена.

Семен. Где этот, с бумагами? Он стрелял в меня.

Вихоткин. Он сказал, что больше не будет. На ноги сможешь встать?

Семен приподнимается. Вихоткин ведет его, укладывает рядом с костром.

Вихоткин. Подождем до утра, пока всё устаканится. Потом двинем.

Семен. Нас не будут искать?

Вихоткин. Не думаю. Можешь пока придумать себе новое имя.

Семен. Зачем? Всё ведь кончилось.

Вихоткин. Придется делать документы. Не бойся, я найду способ.

Звук оркестра вдали стихает, огненные всполохи слабеют. Остается только неутомимый рев бульдозера и завывание ветра в скалах.