Текст книги "Моя жизнь при советах и без"

У меня за нашу почти пятидесятилетнюю совместную жизнь еще несколько раз были подобные случаи, но, что интересно, я никогда не был виноватым. Всякий раз я находил себе оправдание: обстоятельства были выше меня.

«Выбражала»

Из инженеров особенно я подружился с Григорием, он был старше меня на восемь лет, хороший мужик, умный, но пил. Я иногда составлял ему компанию, и были случаи, когда я приходил к моей «выбражале» немного под хмельком. И нарвался. Из доброй милой девочки она превратилась в фурию. «Не смей, – кричала она, – приходить ко мне даже с запахом пива!» Топала ногами, махала руками, глаза сверкали, но меня успокаивало то, что кричала: «Не уходи совсем, а не приходи, если…» В общем, нагнала на меня страху на всю оставшуюся жизнь.

Через пару месяцев сидели мы с Григорием в «штанах» – так называлась наша забегаловка. Хорошо поддали, и он мне говорит: «Завербуюсь радистом на Диксон, попробую там бросить пить, а на тебя перепишу свою комнату». Я не придал этому значения: по пьянке чего только не наговоришь! Какая могла быть переписка, когда в цехе очередь на жильё была порядка 270 человек, а в год давали 20—25 квартир. Многие мои товарищи жили на частных квартирах с печным отоплением и с удобствами во дворе. А он собирался переписать на меня свое жилье в доме гостиничного типа с жилой площадью восемь квадратных метров, с небольшой кухонькой и туалетом. Не знаю, как он уговорил профком отдать ее сопляку, но мне на нее дали ордер.

Так я стал квартировладельцем. Купили мы Григорию теплую одежду, и уехал он радистом на Диксон. И вот уже 50 лет от него ни слуху ни духу.

А время шло. Женился на «выбражале», родилась дочь. Отпраздновали победу над канадскими профессионалами. Воодушевились кинофильмом «Семнадцать мгновений весны». Свозили восьмимесячную дочь на Дальний Восток на показ родителям. И многое, многое другое.

Перегородил я комнату ширмой, в одной половине спали мы с женой, а в другой дочь с котом. Правда, у Галиных родителей была трехкомнатная квартира, а она была их единственным ребенком. Родители ее любили, а меня терпели. Лично я был согласен постоянно жить у тещи, но молодой жене все время хотелось самостоятельности. Назревала жилищная проблема.

В нашем городе, чтобы получить отдельную, по составу семьи, квартиру, необходимо было отработать пятнадцать – семнадцать лет. Правда, исключения были. Я был знаком с парнями чуть постарше меня: сыном начальника Главульяновскстроя, зятем районного прокурора, племянником заместителя директора завода, так они смолоду имели благоустроенные квартиры. У зятя прокурора я бывал в квартире, так у него был проведен даже телефон. Вот именно даже! Простые смертные стояли в очереди на установку аппарата кто двадцать лет, кто тридцать, а большинству и жизни не хватало. В нашем цехе высший разряд регулировщика был пятый, а у зятя прокурора – персональный шестой. А вообще он был хороший, компанейский, хваткий мужик. Царствие ему Небесное!

Наконец пошли наши «Шилки» за рубеж, к друзьям в Европу и союзникам в Северную Африку. И поехали мои друзья-товарищи за границу. Доложу я вам – выгодное дело. Два-три месяца в Египте или Ливии – и если не «Волга», то «Москвич» обязательно. Критерий отбора был такой: инженер, член партии и «вась-вась» с начальством. Я тоже старался попасть под эту установку: шустрил в комсомоле, подмазывался к партии, получил высший рабочий разряд, министерское звание «Лучший по профессии», чтил начальство. Получил заверение, что по окончании института буду немедленно переведен инженером.

Заметно прибавил мне энтузиазма один случай. Однажды раньше срока из командировки к арабам вернулся один из моих товарищей. Уехал он от них вроде бы со скандалом: американцы установили на «Фантом» оборудование, которое при обнаружении самолета локатором «Шилки» немедленно пускало по лучу локатора ракету, если не ошибаюсь, «Шрайк». Арабы об этом узнали, и, как только начинался боевой налет, все экипажи талдычили по рации: «Не вижу цели. Не вижу цели». Потом разобрались: они выключали высокое напряжение. В сердцах, что эти «вояки» дискредитируют нашу технику, наш человек сел на место оператора поиска – и сбил «Фантом». Как я уже говорил, оттуда его убрали с треском, а здесь наградили орденом. «Дела… – думал я. – Сугубо гражданский человек сбил самолет, а я, профессионал в этом деле, поеду, собью парочку „Фантомов“ и, вместо ордена, попрошу дать мне квартиру». Шучу. Была мысль купить на заработанные деньги кооперативную квартиру. Но душа протестовала против этого варианта: «Ты хочешь купить квартиру, а другие получают бесплатно!»

По большому счету, вся дальнейшая жизнь убедила меня в том, что у нас в стране считается чуть ли не дурным тоном покупать то, что можно взять бесплатно на работе.

А время шло. В начале лета семьдесят четвертого года я должен был защитить дипломный проект и в мыслях уже готовился к загранкомандировке. Но моя излишняя самонадеянность и наивность сыграли со мной злую шутку: окончательную регулировку «Шилок» для передачи ее военным мы делали на заводском полигоне, который располагался в десяти километрах от города. После окончания ночной смены мы не сразу уезжали домой, а ждали прибытия первой смены. Это всех очень возмущало. На профсоюзном собрании в декабре 1973 года я сдуру вышел на трибуну и раскритиковал за это начальника цеха. Я ожидал, что меня массово поддержат, но никто не подал голос, все промолчали. И все – стена: начальник цеха в упор не видит, профсоюз и партком тоже игнорируют. «А что ты хочешь? – сказали мне. – Профсоюзник – это его свояк, а парторг – друган». Даже сослуживцы, если рядом были прихлебатели начальника, воротили глаза в сторону. А как по-другому: на кону стояла заграничная командировка.

Один Миша Куперман, вне зависимости от обстоятельств, был по-прежнему доброжелательно настроен ко мне. Мне кажется, он даже этим бравировал.

Закончил институт, а о переводе на инженерную должность уже никто и не заикался. Все мои планы рухнули, полная «непрохонжа». Продолжал по инерции работать. И снова произошло событие, определившее мою дальнейшую жизнь.

В мае тысяча девятьсот семьдесят пятого года в соседнем цехе был организован участок по изготовлению опытного образца зенитно-ракетного комплекса. Это был шанс. Глядишь, там и квартиру дадут. Написал я заявление на имя начальника того цеха, куда я хотел перейти, получил положительную визу, а получить «добро» от нашего начальника – не вопрос. Но здесь его снимают, новым начальником становится один из наших начальников участков. Через полтора десятка лет он станет директором завода. Подходит ко мне: «Извини, Костя, что так получилось. Переводим тебя инженером, и если хочешь, то отправим вместе с семьей на два года в ГДР». Но здесь меня заклинило. «Спасибо, Толя. Но у меня другие планы», – сказал я.

Целый месяц я оформлял перевод: то нет одной подписи, то другой, то кто-то против. В общем, мура. Наконец все оформил и получил допуск в новый цех.

На площадях этого цеха глухим четырехметровым металлическим забором выгородили приличную территорию, и стали мы изучать техническую документацию на это изделие. Перезнакомился со всеми. Нас оказалось несколько человек с жилищными проблемами, довольно часто мы обсуждали наши перспективы.

Однажды один инженер, сын начальника Главульяновскстроя, под большим секретом поведал мне, что принято решение строить в Ульяновске Авиационно-промышленный комплекс, который заткнет за пояс «Боинг» и «Аэрбас», вместе взятые. Так и сказал – «вместе взятые». Стройка вот-вот должна начаться, и первым строителям в течение двух лет обещают дать квартиры. Загорелся я этой идеей и поставил перед собой задачу попасть в первые ряды строителей. Пошел к начальнику цеха, объяснил ему ситуацию:

– Согласен безвылазно работать на стройке, на сельхозработах – в общем, хоть где, но я должен уволиться в один день, – сказал я ему.

Понятливый оказался мужик.

– Хорошо, – сказал он.

Спасибо ему – не подвел. В середине июня послали меня в колхоз на сенокос. Название колхоза забыл, а деревня называлась Суходол. У председателя этого колхоза была фамилия редкой красоты – Краличкин. Обратил я внимание на большую груду трубчатых металлических конструкций.

– Что это? – спросил я одного мужика. – А, голландские станки для свиноматок.

Подошел к председателю колхоза.

– Давай я их соберу.

– А сможешь?

– Попробую, – говорю.

Договорились мы с ним о цене работы. Выделили мне телегу, лошадь, показали, как ее запрягать. И стал я подвозить на телеге железки к свинарнику и собирать в нем станки. Закончился срок моей командировки, поехал на завод.

– Согласен отработать еще один срок, – обрадовал я начальство.

– Молодец! – похвалили меня. – Давай продолжай.

Рядом со свинарником бригада армян строила коровник. Если я работал без выходных от рассвета до заката, то они не особо переутруждались. И каждое воскресенье всей компанией ездили в город, в ресторан, – расслабляться.

– Зачем связался с шабашниками? – спросил я председателя. – Что, не мог по округе своих мужиков найти?

– Нельзя, – говорит. – Только армянам разрешается так работать.

– Ну а государственные строительные организации? – пытал я его.

– Да ну их, – отмахнулся он.

Закончил я все дела, сдал председателю работу. Он поднял с пола обрывок газеты, оторвал кусочек и начертал: «Маша! Отдай ему пятьсот рублей». Поблагодарил я председателя, и навсегда мы расстались. Получил в колхозной кассе деньги, и вечером с дядей Сережей мы это дело отметили. Дядя Сережа был механизатором широкого профиля в колхозе, и я у него квартировался. Встал рано утром, чтобы успеть на утренний автобус.

– Вставай, дядя Сережа, – начал теребить я его. – Сейчас парторг примчится.

– Да, ну его в …….! – отмахивался он.

Этот парторг был интересной личностью. Целый день в домашних тапочках, на босую ногу, на раздолбанном «Москвиче» мотался он по полям и фермам колхоза, воодушевляя колхозников на героический труд.

Больше из города я никуда не уезжал и каждый день терзал своего информатора: «Ну когда же, когда?» И как-то утром он опередил меня новостью: «Там-то и там-то открылся отдел кадров». Лечу туда. Большая вывеска «Авиационно – промышленный комплекс, трест-площадка №2, Отдел кадров». Зашел в здание, спрашиваю, что и когда. «Да, прием будет. Но когда начнется, не знаем. Следите за объявлениями… Да, квартиры будут давать в течение двух лет». Голова кружилась от такой перспективы! Я каждый день ездил туда, так сказать, отслеживал обстановку. И вот свершилось! «Двадцать восьмого августа тысяча девятьсот семьдесят пятого года начинается прием строителей», – гласило объявление. В один день рассчитываюсь на заводе – и рано утром я у отдела кадров.

Уже через полчаса там собралась приличная толпа соискателей, среди которых были токарь, железнодорожник, учитель труда, электромонтер и т. д. Ходили слухи, что отбор будет очень строгий, будут выяснять всю подноготную. Парень, который толкался рядом со мной, сильно нервничал. «Я же не виноват, что у меня брат сидит в тюрьме, я же не отвечаю за него», – исповедовался он мне. «Конечно, не отвечаешь!» – успокаивал я. Потом мы оказались с ним в одной учебной группе. Звали его Яша Альтман. Рано он умер – Царствие ему небесное.

У меня тоже была проблема: военно-учетный стол моментально вписал мне в военный билет строку о получении высшего образования. Я опасался, что с таким «компроматом» меня не примут на ставку рабочего: какой из радиоконструктора строитель! Не знаю, откуда у меня появились повадки фокусника, но я крутил военный билет перед кадровичкой и так и этак, вырывал его из ее рук, объяснял ей, что я закончил службу сержантом, что в армии мне приходилось часто заниматься строительством. На ее лице можно было прочесть: «За что мне выпало работать с такими придурками!»

Так всё начиналось…

К счастью, «компрометирующую» меня запись она не заметила. «Пойдешь учиться на каменщика», – вынесла она свой вердикт. Вот так-то: в двадцать девять лет – ученик каменщика. «Большущее вам спасибо», – искренне поблагодарил я ее. Первый шаг к квартире был сделан.

В учебном комбинате Главка нас немного теоретически и практически подучили, присвоили низшие разряды каменщиков и ввиду того, что в тресте не было достаточного объема работ, раскидали набираться ума по всему Главку.

Ну, доложу вам, специальность аховая. Ладно, летом под солнцем плохо, но терпимо. А зимой на морозе, да еще с ветром, – это убийство. Особенно тяжело было новичкам. В обязанности опытного каменщика входило выложить наружный участок стены и завести угол. А наш брат должен был подать ему кирпич и раствор, выложить внутренний участок стены, сделать забутовку стены, расшить швы и многое другое. Многие, кто застревал на такой работе, к пятидесяти годам становились инвалидами. Основная проблема – спина. После работы я приходил домой никакой. Ужинал, плюхался в кресло, а ночью перебирался на кровать. Влип я в авантюру. Я бы, может быть, все бросил и ушел на завод, но было стыдно: уходил-то я с завода почти что «героем».

Кто-то скажет: «Но ведь были же какие-то ограничения на работу в связи с погодными условиями». Были. Пожалуйста, не работай, но весь рабочий день сиди в прокуренной бытовке и получай тридцать семь с половиной процентов от тарифа. Это порядка двух рублей. А как кормить семью? Поэтому в мою бытность, когда я был каменщиком, не было дня, чтобы мы не работали.

С лета семьдесят шестого года нас постепенно стали собирать в трест. И решил я перейти в бетонщики. Работать стало еще тяжелее, но хотя бы на земле, а не на стене. Пока не был построен свой завод, бетон везли издалека, и он до того уплотнялся, что, когда самосвал поднимал кузов, бетон из него не вываливался. Приходилось до посинения, стоя на раме автомобиля, стучать кувалдой по днищу кузова, чтобы бетон наконец скатился в бадью. Стучишь и думаешь: «Не дай Бог, если откажет гидравлика и кузов камнем пойдет вниз!» Потом бетон надо было раскидать лопатами внутри опалубки и уплотнить вибраторами. Так и хлюпали в резиновых сапогах по бетонной жиже целый день.

Мало-помалу втянулся в эту жизнь. По крайней мере, физически меня она уже не тяготила. Назначили меня бригадиром плотников-бетонщиков. В строительном бардаке специализированные бригады сильно зависят от смежников и поставщиков материалов. Убедил я начальника управления на основе моей бригады создать комплексную бригаду. Взял несколько человек каменщиков, несколько монтажников железобетонных конструкций и трех электросварщиков, и стали мы строить объекты с нуля: устройство фундаментов, монтаж железобетонных и стальных конструкций, кирпичная кладка. Дела пошли гораздо лучше. И значительно возросли заработки. К нам стали приезжать корреспонденты, о нас стали писать газеты. В честь шестидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции я был признан победителем социалистического соревнования и награжден знаком «Победитель социалистического соревнования» в 1977 году. Уже через много-много лет эта «висюлька» дала мне право стать Ветераном труда государственного значения. Вот бестолковщина! Можно было всю жизнь долго и тяжело проработать, но, не имея какого-нибудь значка, не стать Ветераном труда. А можно было всю жизнь протирать штаны в какой-нибудь конторе, но иметь значок типа «Пятьдесят лет военному флоту», – и получить звание Ветеран труда.

Прошло больше двух лет, а квартир нам не давали. «Ничего, – утешал я себя, – у нас все делается с опозданием». Мы с женой постарались и родили еще одного ребенка, на этот раз мальчика. Если при двух однополых детях за трехкомнатную квартиру приходилось вести войну, то при разнополых трехкомнатная квартира давалась однозначно.

Окончание моей эпопеи было так близко! Получаю по ордеру квартиру и ухожу на завод – на «Шилку». Благо, мои товарищи уже поехали и в Южную Америку. «Мечты, мечты, где ваша сладость», – так что ли говорится?

В начале каждого года в здании треста вывешивалась обновленная очередь на жилье. В январе тысяча девятьсот семьдесят восьмого года в очереди мы увидели несколько десятков новых фамилий перед нашими. «Что это такое?» – разъяренные, прибежали мы в постройком. «Это члены Коммунистической партии, которые призваны усилить нашу партийную организацию. И к тому же они передовики производства», – объяснили нам. «Почему же эти передовики до сих пор не имеют квартир?» – допытывались мы. «А вы хотите работать в нашем тресте?» – не отвечая на вопрос, спросили нас. «Конечно, хотим!» «Ну и работайте на здоровье», – вежливо «послали» нас. Теперь уже и самым тупым стало понятно: нас здорово надули.

Но надо признать, что через пару месяцев стали массово давать малосемейки. Для справки: малосемейка – это квартира в квартире, в которой в каждую комнату, включая и проходные, заселялась отдельная семья. В апреле получил как бы под малосемейку отдельную двухкомнатную квартиру и я. Соответственно, без ордера, с временной пропиской, то есть пока работаешь – живешь. «Я тебе ее выбил за хорошую работу бригады», – сказал мне начальник управления. Конечно, это было не то, на что я рассчитывал, но хоть что-то.

Через несколько дней я принес жене ключи, и она сразу заговорила о переезде. После рождения второго ребенка мы переехали жить к ее родителям. Я попытался ей втолковать, что живем в трехкомнатной квартире у любящих ее родителей, что у нас маленькие дети. Я считал, что нам надо повременить с переездом хотя бы до лета. «Нет, нет и еще раз нет! – отрезала жена. – Немедленно переезжаем!»

Как любят женщины нашему брату создавать проблемы! Переехали. Поехал я искать по магазинам стиральную машину. Купил полуавтоматическую. Три режима: стирка, слив, отжим. Таймер пятнадцать минут – час. Называлась она «Эврика», изготовитель – Московский Прожекторный завод. Двадцать три года она отработала, потом простояла шестнадцать лет в гараже, а сейчас обстирывает нас на даче.

Понемногу обжились. От нового места жительства мне стало гораздо ближе добираться до работы. Все складывалось хорошо, но было немного досадно: оказывается, в это же время стал набираться персонал на еще не существующий завод, парторгом на который был назначен бывший комсомольский вожак предприятия, где работал мой тесть, а они были в очень хороших отношениях.

Тесть мой был замечательный человек, но у него была расстрельная должность. Он возглавлял цех по изготовлению нестандартизированного оборудования, и кто, кроме него, мог сделать печь в баню, бак из нержавеющей стали, какую-нибудь хитроумную лестницу? Опасность работы заключалась в том, что к нему с просьбами постоянно обращалось начальство, которому, как известно, отказать невозможно. В задачи тестя входил еще и вывоз сделанного заказа за пределы завода. И произошло то, что когда-нибудь должно было произойти. Кто-то из своих его заложил – и попал он под ОБХСС. Я думаю, что нервотрепка, которую он тогда пережил, и явилась одной из причин его ранней смерти. Ладно, хоть я не приставал к нему со своими просьбами.

Дальнейшая жизнь показала, что заводчане получали квартиры гораздо быстрее, чем строители. Но я ни о чем не жалею, кто знает, что было бы со мной, если бы я пошел другой дорогой? Судьба! Нас хотя и обманули, но мы сами приняли решение остаться. Так и продолжали шустро работать. А как по-другому, если хочешь побольше приносить в семью? Одним словом, сдельщина: сколько сделал, столько и получил.

Меня бесит, когда я слышу разглагольствования о причинах малой продолжительности жизни русских мужчин. Тяжелая физическая работа в экстремальных погодных условиях – вот главная причина. При нашем климате не то что работать зимой – жить иногда невыносимо. И то, что наши предки не смогли добиться более благоприятного места для проживания, наводит на некоторые размышления…

Изредка выпивали, но только после работы. При бригадном методе труда пить во время работы было непозволительно. Логика простая: ты пьешь, а я за тебя должен вкалывать? Деньги ведь делились из общего котла. Мало того, по пьяни можно было не только себя угробить, но и других.

Прочитавший мои причитания подумает – беспросвет. Однако неправда – светлого было много, в частности, общепит, проще говоря, – столовая. Мы очень сытно и вкусно ели. За полчаса до обеда отправляли двух заготовщиков в столовую. К приходу бригады на столах стоял обед: овощной салат, мясные щи или суп, на второе гарнир с куском мяса, бифштекс или гуляш, компот, граненый стакан сметаны и что-нибудь кондитерское – на любителя. Я всегда брал большую ромовую бабу. Платил я за все это изобилие около рубля.

Мне приводилось питаться в разных столовых: заводских, деревенских, городских, даже в обкоме партии, – и по моим наблюдениям около восьмидесяти процентов мужчин на обед брали стакан сметаны, а порядка тридцати процентов женщин брали по сто граммов. Не знаю, почему они так скромничали?! Кроме того, всегда в изобилии были молоко и кефир.

Я думаю, что для нашего климата сытно и калорийно питаться – первое дело. Мы и были очень сильным народом: наши парни в хоккее объезжали финнов на одной левой.

А я мучился в раздумье: что делать дальше? До получения квартиры с ордером продолжать работать бригадиром или попытаться перейти на инженерную должность? Перехожу в инженеры – значительно теряю в деньгах, продолжаю работать рабочим – как бы это не аукнулось в будущем.

Как всегда, жизнь все расставила по местам: с годами я стал ощущать какой-то надлом в своем здоровье, все-таки шесть лет вечернего института и три года стройки не прошли для меня даром. Хотя надо признать: мне стала нравиться работа бригадира. У меня была задумка постепенно расширять круг выполняемых бригадой работ: начать делать кровельные работы, отделочные, электрику, сантехнику. В общем, с нуля под ключ. Заманчиво было, но все-таки я принял решение уйти. Царствие вам Небесное, мои друзья – товарищи, с кем свела меня судьба на стройке века. Многих из вас давно уже нет в живых.

Мы были первыми. 1976 год. Сентябрь. Трест №2, СМУ-53. Бригадиры.

Подал я челобитную на начальника управления: имею высшее техническое образование и прошу изыскать возможность использовать меня на инженерной должности. Он принял эту новость без восторга: типа, инженеров и так пруд пруди – и ты туда же. Дошло до управляющего трестом. Грех не вспомнить о нем.

Весной семьдесят седьмого года снимают человека, который стоял у истоков создания треста, и назначают нового. Ему еще не было сорока лет. Матрос, комсомольский вожак районного масштаба, штангист, крепкий, красивый, уверенный в себе мужик, холостяк. До этого возглавлял управление механизации нашего Главка.

Максимов Вячеслав Викторович

Участники войны были в восторге от него – так он о них заботился. Буквально в первые же дни работы он собрал всех бригадиров треста для знакомства. Сам говорил и нам разрешал говорить. Пару-тройку раз высовывался и я. «Ну ты даешь, – сказал он. – Тоже мне, конспиратор. Но ты попал в кон. Я создаю участок по монтажу оборудования, которое хранится на базе производственно-технологической комплектации, тебя назначаю начальником участка. Под штатное расписание набирай людей, бери любого, кто нужен тебе». Вот так решился мой вопрос. В то время у начальника участка оклад был двести двадцать рублей. Конечно, значительно меньше, чем я получал бригадиром. Но что делать?

Вооруженный руководящими указаниями, я отправился на эту базу. Она представляла из себя несколько гектаров огороженной территории, на которой были проложены железнодорожные пути. Стоял башенный кран. Меня сопровождал начальник производственного отдела этого управления. Прошли мы по базе – и я был ошарашен увиденным. Вся территория была завалена ящиками и контейнерами разного размера, лежали груды металлических конструкций, горы алюминиевых профилей и многое другое. Мой экскурсовод просвещал меня: «Вот это, – показал он на гору металла, – три козловых крана: пять, десять и двадцать тонн. Вот это – кондуктор для монтажа колонн ноль—четвертой серии, вот это – оборудование компрессорной, вот это – оборудование для клещевой точечной сварки». И т. д. и т. п. Полный бардак! Все ящики были вскрыты, из некоторых вообще все вывернуто. Получил я какое-то представление об этой базе. Наш управляющий был такой человек, который на каждую проблему, озвученную ему, говорил: «Давай свои предложения». Детально разобрался я с положением дел на базе. Определился с последовательностью работ, которые собирался выполнить. Картина была удручающая. Все, что представляло какую-то ценность, из ящиков было украдено. Приготовился я к серьезному разговору. Пришел к управляющему: «Предлагаю сделать то-то, то-то, для этого многого не хватает, но оно имеется в таких-то организациях. Разрешите подготовить мне в их адрес письма от Вашего имени на предмет приобретения необходимых материалов». Управляющий рассмеялся: «Жизни ты не знаешь. Никто ничего тебе не даст. Так же, как и я, ничего никому не даю. Это фонды, наряды. Знаешь, какая за них идет война? Сегодня что-то отдал, а завтра это тебе втройне припомнят. Ищи другие пути».

И нашел я путь. Узнавал, где имеется то, что необходимо мне для работы, находил людей, имеющих к этим материалам и оборудованию отношение, договаривался с ними о цене услуги. После этого брал у них заявление с просьбой о приеме на работу в наш трест. Приказом по тресту их зачисляли на работу в управление малой механизации, и они как бы начинали у нас работать. После этого моя задача заключалась в том, чтобы по звонку подогнать в определенное время автотранспорт в указанное место. Там эти люди грузили все, о чем мы договаривались, и я полученный груз увозил. В дальнейшем, в зависимости от договорной суммы, на этих людей выписывались «туфтовые» наряды о выполнении какой-либо работы, затем закрывались табеля рабочего времени, и в конце каждого месяца «мертвые души» получали начисленные им деньги. Иногда они же, конечно, за дополнительную оплату, выполняли некоторые работы, которые собственными силами мы сделать не могли.

Особенно хлопотно было с монтажом козловых кранов. Во-первых, я ничего в этом не понимал, во-вторых, не было никакой оснастки, и, в-третьих, не хватало много мелких металлоконструкций, которые, как я догадывался, использовали на другие нужды. Пришлось принять на работу начальника производственного отдела управления «Нефтехиммонтаж». Он мне растолковал, что и как надо делать, и через него я как бы в аренду взял у них оснастку.

Ситуация усугублялась тем, что весь стальной прокат, из которого изготовлялся кран, должен быть выполнен из металла спокойной плавки, который имелся в Ульяновске только на одном заводе. Приняли мы на работу двух человек, и они через дыру в заборе вытащили порядка двух тонн необходимого проката. При этом произошел инцидент, который должен был заставить меня задуматься, но на который по глупости я тогда не обратил внимания. Собрали мы эти краны, испытали их в работе. Но как ввести в эксплуатацию? Кто я такой для Гостехнадзора? Они и разговаривать со мной не стали бы. И вот здесь я понял, как далеко могут пойти люди из-за денег. Мне дали понять, что за определенную сумму «Нефтехиммонтаж» введет эти краны в эксплуатацию, как бы, смонтированные ими. Я доложил обо все это управляющему. «Выхода нет, – сказал управляющий. – Действуй».

Вот так я и работал. Надо признать, сделали довольно много. И прошу поверить мне, говорю как на духу: ни от кого не взял себе ни копейки.

В то время в наш трест на «химию» пришел бывший большой начальник с Авиационно – промышленного комплекса, который параллельно был членом правления гаражно-строительного кооператива. Этот кооператив строил хозяйственным способом первый в районе подземный гараж. На них наехал ОБХСС, вся их вина состояла в том, что они привезли с брошенного объекта полтора десятка покрытых мхом железобетонных плит перекрытия. За это он получил два года условно, а несколько человек сели в тюрьму. За такую мелочевку – такие сроки. Паршивое было состояние.

Но тут произошел случай, который заметно улучшил мое настроение. При перевозке секций моста двадцатитонного крана мы порвали стопарный телефонный кабель и на два дня оставили стройку без связи. За меня вплотную взялся комитет народного контроля: дело могло дойти до серьёзного наказания. Пошел к управляющему. Он знал, конечно, об этом случае, но почему-то ничего не предпринимал. Доложил я ему: « Так, мол, и так». «Посиди», – сказал он. Нажал на клавишу: «Таня, соедини меня с таким-то». «Главный контролер, – догадался я.– Интересно, как он будет меня защищать?» Говорит в трубку: «Привет». Поговорили на отвлеченные темы, посмеялись, поерничали. Они выросли в этой области: оба верховодили в комсомоле. Они могли все. «Слушай, – сказал управляющий. – Мои здесь кабель порвали. Разберись, пожалуйста, с этим делом». Больше об этом кабеле никто не заикался.

Конечно, я воспрял духом – такое прикрытие – и продолжал дальше свою деятельность. Довольно долго пребывал я в этой эйфории, пока мне на глаза не попалась статейка в «Ульяновской правде» «Из зала суда». Некто украл бензин на сто шестьдесят шесть рублей, суд приговорил обвиняемого к четырем годам лишения свободы с конфискацией автомашины «Волга», которую он использовал для хищений. И тут меня осенило! Управляющий прикрыл меня от разгильдяйства, а захочет ли он меня спасать, если я попадусь на махинациях, хоть и совершенных в интересах треста? Сколько веревочке не виться, а конец все равно найдется. Надо уходить. Но как? Сказать управляющему боюсь – стыдно, да он и не поймет этого. «Слюнтяй», – сказал бы он мне и никогда не простил бы этой слабости.

Но одно происшествие поставило точку в моей деятельности. Мы монтировали установку для клещевой электроточечной сварки. Мне надо было забрать на домостроительном комбинате электронные блоки. В диспетчерской треста я взял автобус ЛАЗ. Подъезжаю к шлагбауму ДСК. «Куда?» – спросил вахтер. «Людей надо забрать», – бодро соврал я. Запустили нас. Подъехали к указанному месту, там мои «подельники» уложили на задние сидения автобуса эти блоки. Тронулись в обратный путь, подъехали к шлагбауму с обратной стороны, водитель открыл дверь, я высунулся в проем: «Людей не дали», и дал вахтеру отмашку рукой: «Мол, давай – открывай». «Посмотрим!» – сказал он и полез в автобус. У меня внутри все оборвалось. Допрыгался! И вдруг на крыльце КПП появляется женщина: «Вася, к телефону». Вася сломя голову бросился вон из автобуса. Видно, он ждал звонка. А другой дежурный поднял шлагбаум: «Проезжайте». Пока мы ехали обратно, у меня уши стали большими варениками, как когда-то в армии.