Текст книги "Украинское счастье. Ещё раз о «на» и «в»"

Наш чужой Крещатик

01.11.2001

Бориспольский аэропорт – международное лицо страны. Лицо, надо признать, весьма симпатичное: холёное, без прыщиков, улыбчивое – и не просто так, а со значением. Всё прекрасно работает: очередей нет, ждать у моря погоды не приходится. Много надписей латиницей – например, “KYIV”. Это, если кто не понял, название столицы незалежной державы. Как это читают иностранцы, не искушённые в тонкостях державной мовы, я себе просто не представляю. Главное, что не “KIEV”. “Киевом” этот город называют москали – а «здесь вам не тут».

О том, что здесь не тут, приходится напоминать себе довольно часто: Киев на первый взгляд – типичный русский город, сильно напоминающий Москву. Причём не когдатошнюю, а сегодняшнюю, лужковскую. Центр города аккуратно отреставрирован. Всё что надо, покрашено, оштукатурено, подсвечено: хорошо узнаваемая московская «лепота». Правда, киевское барокко смотрится симпатичнее старых московских пряничных домиков, в массовом порядке скупленных под офисы. К тому же «старого» сохранилось ощутимо больше: то ли меньше сносили, то ли лучше восстанавливали.

Очень много памятников – хороших и разных. Неподалёку от монумента княгини Ольги (и в виду церковных стен) в землю вкопана точная копия Збручанского идола – четырехгранный каменный столб, сильно напоминающий, гм, известно что. Есть ещё памятник Михаилу Самуэльевичу Паниковскому, герою Ильфа и Петрова – он ведь вообще-то киевлянин, ибо в дни своего расцвета работал слепым, вытаскивая кошельки у зевак. Монумент увековечивает человека без паспорта аккурат при исполнении: в очках и с тросточкой. Говорят, где-то ещё есть памятник гоголевскому носу. Есть и совсем умилительные штучки: например, бронзовый кот около Золотых Ворот. Легенда гласит, что его аналог обитал в рядом расположенном ресторанчике и был всеобщим любимцем. После смерти безутешные хозяева заказали это изваяние. На коте была ещё бронзовая птица, но её стелелюшили несознательные граждане в период всеобщей охоты за цветметом.

По здравому размышлению, в Киеве хорошо жить человеку, не обременённому заботами о хлебе насущном (скажем, имеющему сдаваемую квартиру в Москве), не знающему иностранных языков, и желающему покоя и комфорта. Киев всё это готов предоставить – за существенно более низкие цены, нежели в Москве. Вечерами можно бродить по центру города, заглядывая в многочисленные кафе и ресторанчики, где готовят быстро и вкусно, а обслуживают умело и ненавязчиво. Наверное, это хорошая жизнь. Жаль, я никогда не смогу оценить её прелести: мне не повезло с нетрудовыми доходами.

Если ходить по городу без очков, и не прищуриваться, то Киев кажется строго украиноязычным. Все вывески, названия улиц, рекламные щиты, и прочие элементы пейзажа, выполнены исключительно на державной мови. Это, впрочем, не столько проявление патриотизма, сколько результат действия Закона о Языке. Закон, впрочем, понимается весьма избирательно: запрещён, по сути дела, только один язык, поскольку надписи на французском и английском хоть и редко, но встречаются. Догадайтесь с трёх раз, какой именно язык запрещён. Правильно – тот самый, на котором пишутся от руки ценники в недорогих магазинах, объявления на столбах, и названия книжек, продающихся на лотках. Впрочем, внутри книжек тот же самый неудобоназываемый язык, поскольку книжки ужасно знакомые – Маринина, «Месть Бешеного», дамские романы, и прочая привычная нам попсятина и дребедень. Попсятина и дребедень на том же нехорошем языке, впрочем, встречается не только на бумаге, но и на плёнке: из каждой кафешки слышны незабвенные звуки «русского шансона». Заезжему москвичу это национальной гордости не прибавляет: напротив того, хочется прямо вот так пойти, да и внести в Раду законопроект, строго запрещающий попсню и блатняк, и насильственным образом пересадить Киев на круглосуточное прослушивание «Воплей Видоплясова» и «Океана Эльзи», с перерывом на народные песни. Правда, не так уж давно в славном городе Львiве нечто подобное и в самом деле учинили, без шуток, зато с мордобитием и приличествующими случаю зверствами. Львiвские парубки шуток не любят. Как и русских людей, впрочем.

Но в Киеве этого нет, или почти нет. То есть какое-то количество борцов за незалежность там, конечно, найти можно, если поискать – а вот устроить русским погром решительно некому. На отдельно стоящих заборах, впрочем, можно увидеть надписи типа «Свободу УНСО»: руководителя этой милой организации Андрея Шкиля недавно посадили – не за антимоскализм, разумеется, а за слишком активное участие в антикучмовском действе. Мова на улицах слышна не чаще, чем русский, да и к москалям (то бишь русским из России, тем паче из Москвы) относятся весьма доброжелательно, причём везде: и у папиросного ларька, и в дорогом ресторане. Правда, вечером на Крещатик лучше всё-таки не ходить: побьют-с. Но не за москализм какой, а просто так: на главной столичной улице имеет привычку собираться приезжая гопота. В Москве тоже так было бы, будь московская система безопасности чуточку полиберальнее.

Однако ж, особенно умиляться киевскому благолепию не следует. Доброжелательность и готовность помочь отнюдь не свидетельствуют о том, что местные жители так уж рады видеть всяких там москвичей. Во-первых, есть местная городская психология: Киев – внутренне закрытый, замкнутый город, не любящий чужаков. Если выражение «коренной москвич» может восприниматься скорее с иронией, то словосочетание «настоящий киевлянин» имеет куда больше смысла: люди здесь живут как у себя дома, а не как на вокзале. И они не обрадуются превращению Киева в московский вокзал. Разумеется, положение столицы обязывает; однако, не до потери лица.

Во-вторых, существуют кое-какие общеукраинские настроения. В частности, надо различать отношение к русским и к России. Русские – это реальность, данная в ощущениях. Русские на Украине живут, и с этим, в общем, ничего не поделаешь. А вот Россия воспринимается уже как нечто внешнее: Россия – это где-то там, где везде холодно и всё дорого. Ездят туда немногие. И ничего хорошего от неё, в общем, не ждут. Хотя бы потому, что в России всё время что-то происходит: то приватизация, то парламент расстреляют, то Чечня, то подлодка утонет, то телебашня сгорит, то опять Чечня, то укрепление властной вертикали. Страшнее всего, конечно, Чечня: украинцы отчаянно не хотят никакой войны. Половина украинской антироссийской пропаганды основывается на простейшем тезисе: вот, москали лишат Украину незалежности, и пошлют наших хлопцев умирать на Кавказе. Чего украинцы и в самом деле боятся. И поэтому отнюдь не торопятся целоваться с москалями: мало ли что у тех на уме?

Вообще говоря, вышеупомянутое «в России всё время что-то случается» отображает одну очень важную особенность Украины: после Беловежской Пущи время на этом отрезанном ломте почти что остановилось – по крайней мере, сравнительно с российским. Для нас какой-нибудь девяноста первый или девяноста третий год – это уже седая древность, столько всего за это время произошло всякого разного. Для украинцев всё это было вчера. Люди до сих пор помнят, скажем, потерю вкладов в Сбербанке. Кто в России помнит эти несчастные вклады? И так во всём.

Объясняется это множеством причин. Например, «экономические реформы» на Украине шли довольно мягко. Разумеется, всё ценное растащили по кусочкам, как и везде – однако ж, не в особо циничной форме, как в России, а плавно, особо не беспокоя население. Разумеется, страна обеднела: большинство населения живёт существенно хуже, чем в России, если мерить в абсолютных ценностях (то есть в у.е.). Но ведь и цены невысоки, так что на жизнь людям худо-бедно хватает. Политика делается так же – подковёрность торжествует как стиль. При этом масс-медиа не играют на Украине такой роли, как в России: грубо говоря, своего НТВ там нет и не было, не было и «информационных войн». Киевские газеты скучны, а телеканалы поражают старомодным приличием: фигура местного Доренко почти невозможна.

Этим всеобщим консенсусом вокруг идеи «лишь бы не было войны» (каковая de facto выражает национальную идею Украины на современном этапе) объясняется очень многое, в том числе, как это не покажется странным, и популярность идеи «Украины как европейской державы». «Европа» представляется украинцам тем самым райским уголком, где люди живут богато, но при этом ничего не происходит, окромя культурных событий (то есть концертов, карнавалов, и прочего бельканто и бланмаже). Что представляется многим украинцам вожделенным раем, которого они несправедливо лишены.

Но, всё-таки, это не на переднем плане. В магазине и на улице об этих тонких моментах можно со спокойной совестью забыть. Если же неугомонному москалю зачем-либо всё же приспичит пообщаться с людьми, которые его будут активно не любить – как носителя определённого языка и культуры – то ему придётся завести знакомства на самом верху столичного бомонда. Украинская элита настроена весьма и весьма национально. Это, кстати, не имеет никакого отношения к нацпринадлежности: высоко взлетевший украинец, равно как и русский, и еврей, и кто угодно ещё, не питает никаких добрых чувств к России, и дорожит «незалежностью» почти как содержимым собственного кошелька. Потому что так оно на самом деле и есть: независимость «неньки» является важным элементом их символического капитала, которым они весьма и весьма дорожат. Всё банально: для некоторых людей лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе. Люди, которые в Киеве занимают первые-вторые места в соответствующих областях жизни, прекрасно знают, что в Москве они будут в лучшем случае в третьем десятке. А в Нью-Йорке или Лондоне – с трудом попадут в сотню, а скорее всего вовсе затеряются. Все, кто готов был рискнуть, приняв подобную перспективу как реальную, давно уже куют своё счастье в Москве, Лондоне и Нью-Йорке. Оставшиеся готовы держаться за свой статус зубами и когтями – а этот статус напрямую зависит от статуса самой Украины. Одно дело – быть столичным журналистом, и совсем другое – быть журналистом во «втором» или «третьем» городе Империи. Пусть даже за его работу будут дороже платить. Важно место, а не «у. е.».

Наиболее последовательную апологию украинской независимости можно услышать именно от местных «сливок общества». Разумеется, если вы того захотите. Если нет – с вами будут говорить вежливо и интересно, на хорошем русском языке без тени акцента, но через каждые десять минут вам будут давать понять, что «здесь вам не тут», «это другая страна», и так далее, и тому подобное. Слюнявые восторги иных московских деятелей, позволяющих себе в подобном обществе высказываться в стиле «Украина – это ещё одна наша страна» и «да как же вы без нас», звучат смешно и пошло. Что бы мы, русские, ни думали об украинском государстве и его праве на существование – не надо забывать о тех людях, которые его сделали. Это люди умные и жёсткие, и им есть что терять.

Напоследок – ещё одна деталька. Как-то ночью, в небольшом киевском супермаркете, открытом «целодобово» (то есть круглосуточно), я шёл мимо полок, заставленных всякими баночками и скляночками со вкусностями. Глаз автоматически выхватывал цены и страну-производителя. Выбор был богатый: украинский мёд, немецкие вишни, французские артишоки… Вдруг взгляд упал на очень узнаваемую банку с надписью «Грузди», по виду явно российскую.

Она и была российской. Однако на ценнике – там, где должно было стоять место производства – было написано: «СНГ».

Назло надменному соседу

10.07.2002

Министерство культуры России «возможно, будет рекомендовать кинопрокатчикам не выпускать на российские экраны фильм о гетмане Мазепе», снятый в самостийной Украине Юрием Ильенко. Об этом заявил министр культуры России Михаил Швыдкой. Добавив, правда, что его министерство не имеет полномочий запретить показ киноленты. Так что, видимо, всё ограничится «нерекомендацией».

Непосредственная причина такого стрёма – содержание фильма. Назвать его «антирусским» или «антироссийским», значит, ничего не сказать. У Оруэлла было понятие «пятиминутка ненависти». «Молитва за гетмана Мазепу» – это нечто в том же жанре, только на три часа. То есть это такой паноптикум украинских русофобских мифов.

Есть, конечно, и замечания по теме. Понятно, почему Пётр Первый изображён в виде сумасшедшего гомосексуалиста (фильм начинается с того, что государь-император насилует солдата Преображенского полка). Понятно, почему Мазепа – герой и гений. Понятно, что Россия – мерзкая, дикая, безумная азиатская страна, которая на протяжении веков насиловала сердце Европы – Украину: «Украина – это, в общем-то, середина Европы, сладкий лобок старой красавицы», – сказал в одном из интервью режиссер Ильенко. Сотни трупов украинцев, застывших в торжественных позах, тесаки в девичьих животах и прочие радости жизни эффектно подтверждают этот тезис. Непонятны, правда, некоторые детали. Например, зачем Кочубеиха мастурбирует отрубленной головой мужа. На робкий вопрос журналиста «Известий»: «Зачем ещё и это?», – режиссёр ответил с чисто украинской галантностью: «А что, в Москве не мастурбируют? Да вы лишь тем и занимаетесь, что мастурбируете!» То есть этакое: «за всё! за всё ненавижу!»

Политическое значение гнусной ленты скрывать никто и не пытался. Продюсер фильма, Игорь Дидковский, даже заявил, что это, оказывается, ответ той анафеме, которой Мазепа был подвергнут Русской Православной Церковью (если кто не помнит, за что – смотри ниже). Бюджет фильма -4 миллиона зелёных (причём 2.8 миллионов – из небогатого украинского госбюджета, остальное доложили спонсоры). Общая сумма примерно равна бюджету украинского Минкульта. На экране – 42 героя, массовка в 15 тысяч человек. В фильме были задействованы лучшие украинские актёры. В роли Мазепы (в одном из обличий) снялся ни кто иной, как недавний украинский министр культуры, актер Богдан Ступка. Его, между прочим, долго корили, что он-де спустил на «Мазепу» все «культурные» деньги. Ступка отвечал в том духе, что Идея важнее. Фильм снят на студии имени Довженко – первый фильм за последние десять лет. Люди очень старались, короче.

Немалые средства были вложены и в раскрутку «нового украинского кино». Так, украинский шедевр возили на 52-й Берлинский кинофестиваль. Правда – на внеконкурсный показ. Тем не менее всё сделано по высшему разряду: реклама, стенды, пресс-пакет – самые дорогие. В показе фильм соседствовал с обновлённой версией чаплинского «Диктатора» и авторской версией формановского «Амадеуса». Чаплин, Форман, Ильенко. Киношку выбросили 18 февраля, накануне закрытия (это большая честь и большая реклама). Посол Украины в Германии Анатолий Пономаренко по этому поводу заявил, что «этим фильмом снимаются последние исторические и культурологические вопросы о независимости и месте Украины в Европе. Он передаёт величие украинской истории». Н-да.

Правда, с Берлинале получился конфуз: мало кто досмотрел гадость до конца, даром что берлинский зритель ко всему привычен. Западная пресса вежливо обошла «новое украинское кино» молчанием: ругать нельзя (антирусский пафос надо поощрять), но хвалить такое – нет никакой возможности. Ильенко сначала сник, но потом воспрял, сообразив, что на внутреннем рынке сам факт появления украинского фильма на престижном сборище прокатит за хорошее. В связи с чем авторы фильма в специальном письме украинским кинозрителям поздравили их с новой эрой в украинском киноискусстве, а также и с началом нового стиля и направления в мировом кинематографе. После чего кино преспокойно было выставлено на российском кинофестивале «Литература и кино» (особенность фестиваля – в нём участвуют только экранизации литературных произведений). Теперь это предлагается продать сюда, в Россию. Ильенко, между прочим, предвкушает триумф: типа, официальные власти будут визжать от злости, а русские – посмотрят. Ух как посмотрят.

Прежде чем обратиться к источнику этих ожиданий, не мешает напомнить кое-какие факты об «украинской культуре». Знающие люди говорят, что при составлении современных украинских словарей из трёх-четырёх подходящих слов выбиралось то, которое в наименьшей мере напоминало русское. То есть украинский язык – уникальное, не имеющее аналогов в мире образование: язык, созданный назло. Назло надменному соседу, очевидно.

Если уж таково происхождение нынешней версии «мовы», то что уж говорить об остальном. Самые известные «собственно украинские» книжки – романы Оксаны Забужко, например, или «Московиада» Андруховича – посвящены в основном теме «страданий украинской души, окружённой кацапами». Интересна, кстати, навязчивая тема сексуального насилия: щиряки-самостийники почему-то постоянно чувствуют себя «отыметыми», опущенными, причём самым неприличным образом. Фильм Ильенко просто доводит дело до конца, сообщая зрителю, каким именно способом осквернена Украина. Жаль, кстати, что в Берлине кино не вписалось в конкурсный показ – у него были бы некоторые шансы получить «Тедди» (это такой специальный берлинский приз для лучшей ленты о гомосексуализме и гомосексуалистах).

Нет нужды, наверное, объяснять, что подобный национальный миф унизителен прежде всего для тех, кто его холит и лелеет. Интереснее другое – почему, собственно, книжки той же Забужко здесь, у нас, переведены и читаются? И почему Ильенко так уверен, что его кино будет иметь здесь успех?

Увы, на то есть основания. У России и русских есть свой собственный комплекс: мы почему-то очень интересуемся теми, кто нас не любит. Например, злобная русофобская книжка де Кюстина, мало кому интересная даже на родине героя (кто будет читать позавчерашние пропагандистские брошюры?) у нас стала предметом двухвековой национальной озабоченности (последнее издание шедевра – полное-преполное, двухтомное, с красивой суперобложкой – появилось в этом году. Вот радости-то). В недавнее время, как только приоткрылся железный занавес, мы бросились смотреть всяких там «Рокки» и «Красную жару», где герой-американец мочил русских ублюдков. Всё русофобское у нас, увы, популярно – так что эпопея Ильенко вполне может иметь успех.

…Да, кстати. Многие ведь, наверное, и не помнят, кем являлся Мазепа. Сообщаем: Мазепа Иван Степанович (1644–1709) – гетман Украины в 1687–1708 годах. Был большим другом русского царя, но однажды малость ошибся. То есть – во время Северной войны неправильно рассчитал шансы сторон, и переметнулся со своими казаками к королю Карлу XII. Была Полтава, где швед, как известно, был разбит. После чего Мазепе пришлось бежать в Турцию. Пётр Первый, предателей не любивший (говорят, эту странную особенность разделяли с ним все сколько-нибудь известные правители), Мазепу анафематствовал через Синод, и даже вроде бы пытался выцапать его из Туретчины. Но Мазепа откупался, отсиживался, и, в конце концов, достиг великой цели: умер своей смертью…

Вполне закономерный финал «европейского выбора Украины».

В следующем году в Киеве

26.08.2002

«Украина – это не Россия, это совсем другая страна». Эту фразу можно услышать в Киеве от национально-сознательных интеллигентов, просвещающих московского гостя относительно местных реалий. Гость, как правило, кивает головой, чтобы не обижать хозяев, но про себя как-то морщится: в уютном историческом центре Киева чувствуешь себя именно что «как у себя дома», и даже вывески на державной мове не слишком-то портят впечатление: зато написанные от руки ценники в магазинах и объявления на столбах вполне себе читабельны. Однако на банке грибочков в тамошнем супермаркете в качестве места производства указано некое «СНГ», а по телевизору слово «Россия» стараются всуе не поминать – разве только когда там у них лодка утонула или башня сгорела.

Через некоторое время начинаешь понимать, зачем нужна эта фраза про «другую страну»: именно потому, что российское прошлое (а то и настоящее) Украины слишком уж заметно. В то время как Украина изо всех сил старается не быть Россией, убедить себя и других, что она уже не Россия, что она «никогда в сущности и не была» Россией, что она не такая, а «совсем иная», ну скажем «европейская», ну пусть даже «центрально-европейская», пусть даже бывшая провинция бывшей Австро-Венгрии. И «в Европу» она готова на любых условиях – хоть тушкой, хоть чучелком, только бы подальше от северного соседа.

Скажем сразу – осуждать украинцев (точнее, украинскую элиту) за такие желания было бы с нашей стороны верхом лицемерия. Потому что Россия в те же самые годы испытывала точно такие же пламенные чувства, только в России «русское» эвфемистически называлось «советским», «тоталитарным», или ещё как-нибудь. А иногда и не называлось: по накалу легальной русофобии наши СМИ были вполне сравнимы с любыми незалежными. Вся страна стояла, как Золушка, у «окна в Европу» и рыдала прегорько, что её не пускают на европейский бал, где изящно фигуряют герцоги Люксембургские с госпожой ля белль Франс. Российские «первые лица» точно так же готовы были отрясти прах от ног своих, ездили в Каноссу и лобызали туфлю Клинтона. И только после того, как стало оскорбительно ясно, что в знойный рай переселиться нам не светит, наши «первые лица» несколько опомнились от наваждения, проглотили слюну и начали хоть как-то обустраиваться на исторически доставшемся месте. Украинцы же всё ещё питают иллюзии относительно того, что их как-нибудь да запишут «в самыя Поляки» и будут в таком качестве держать за европейских жентильных господарей.

Причины всего этого тоже вполне ясны. Россия воспринимается во всём мире как страна-неудачница, проигравшая в историческом соревновании, потоптанная и побитая успешливым Западом. Короче, как лузер.[13]13
  От англ, loser – «неудачник».


[Закрыть] С лузерами же, как известно, перестают здороваться, забывают их телефоны, а ближайшие родственники сразу становятся очень дальними. Такова человеческая природа, и тут уж ничего не поделаешь: чужого несчастья боятся хуже чумы. Тут уж всё зависит от поведения самого неудачника. Россия вначале повела себя не лучшим образом: всем своим униженным видом она подтверждала, что она таки да, побита, таки да, унижена и теперь готова на всё, чтобы её только «не прогоняли совсем» с пиршества победителей. Теперь, несколько оклемавшись и обнаружив, что «жизнь продолжается», страна потихонечку приходит в себя. Во всяком случае, мы перестали скулить и научились делать смайл даже при плохих раскладах. А там, глядишь, дорастём и до здорового реваншизма – дайте только срок.

Однако же, «наши бывшенькие», некогда порскнувшие в разные стороны от тонущего, как тогда всем казалось, корабля, да ещё долго попукивавшие в его сторону, прекрасно понимают, что ни их бегство, ни попукивание никто им здесь не забудет и не простит. Поэтому они будут до последнего царапаться в европейскую дверь – очень уж обидно ползти назад.

Но может ли быть прочным дом, построенный на подобном песке? Не более, чем любая другая форма эскапизма. Уйти-то можно; важно куда-нибудь прийти. Просто так бродить по пустыне можно долго – пока огненный столп «европейского выбора», поманивший народ сей, не развеется ветрами истории.

Это-то всё понятно. Разберёмся, однако, есть ли ещё какие-нибудь основания для украинской самостийности, кроме этого самого истерического желания бежать подальше от «русской неудачи». Скажем сразу: попытка обосновать жгучую потребность «самостийности» какими-нибудь особенными «этнокультурными причинами» (скажем, огроменной особливостью украинской нации) является самой слабой позицией из всех возможных. Разумеется, русские и украинцы – не одно и то же. Ну так и русские с татарами «совсем даже не одно», не говоря об американских неграх и испанцах. Это, конечно, осложняет жизнь, но не настолько, чтобы землей делиться. С другой стороны, очевидная близость сербов и хорватов отнюдь не помогла им остаться гражданами одного государства. А, скажем, шотландцы долгое время являли собой странное сочетание демонстративного этнокультурного своеобразия и полнейшей имперской лояльности. Более того, Бернс (это, если кто не знает, ихний шотландский Тарас Шевченко, тоже пел о поругании своей горной батьювщины) – национальный британский поэт, этакая всеобщая гордость… В общем, всё в этой области сложно и неоднозначно. Зато совсем несложно подсчитать численность живущих на Украине этнических русских, чтобы понять: полное вытеснение русской культуры с украинского поля невозможно технически. А на её фоне украинские вырубоны всегда будут казаться, гм, несколько вторичными.

Несколько более весомым аргументом может служить то соображение, что украинская государственность имеет некие исторические корни – например, советские. Украинская ССР действительно имела атрибуты квазигосударственности, вплоть до места в ООН. Впрочем, почти то же самое можно сказать и о любой другой союзной республике – разве что в ООН хватило стула только для Белоруссии. На деле всё было ещё страшнее: почти полный набор вторичных половых признаков государственности имела и любая автономия, да и сейчас дело обстоит не иначе – посмотрите на тот же Татарстан, в конституции которого написано, что он – «государство, ассоциированное с Россией». И, наконец, самое главное: как показала новейшая историческая практика, абсолютно все государственные институты в случае появления в них нужды прекраснейшим образом строятся за минимальное время. Ну скажите – много ли потребовалось «столетий державного опыта», чтобы сколотить управленческую машину Приднестровья, Карабаха или Абхазии? А ведь держатся, черти непризнанные, и управляются как-то с доставшимися им кусочками земли! Что нам стоит дом построить? Нарисуем – будем жить…

То же самое можно сказать относительно «привычки к восприятию себя как государства». Этому учатся в три дня: позавчера ещё «ничего не было», вчера начались митинги и демонстрации, сегодня получаем независимость, а завтра на ветру уже полощется национальный флаг, сшитый из простыни и занавески, и местная интеллигенция стучит пальчиками в клавиши, сочиняя своему народу древню-ю-ющую историю «от Адама и Ноя». Это только в России десять лет не могли придумать слова к гимну. Ждали, видать, назревания исторической необходимости (и дождались, слава те Господи). С великоукраинской же идеей возжаться начали куда раньше, ещё с прошлого века, так что у них «всё было» – осталось только открыть армейский культпаёк времён «гетманства» и затянуть «Ще не вмерла Украiна» (перевод с польского, в оригинале – “Jeszcze Polska nie zginela”)… Вот вам и вся привычка к национальной государственности. Этому учатся «как курить» – три затяжки за сараем, и готово. Отучиться труднее, но тоже можно.

Далее, есть извечное желание «элит» получить как можно более высокий статус – особенно если с другими ресурсами у них неважно. В украинской ситуации это желание усугубляется той самой пресловутой близостью Украины и России: культурно-исторический барьер между нами отсутствует, это-то и пугает. Обычно в таких случаях «местные» имеют естественное преимущество перед «чужими». Скажем, какие-нибудь немцы с их деньгами всё же не могут полностью хозяйничать в той же Чехии или Венгрии: другой язык, другие нравы, другие деловые стандарты и обычаи, всё другое. Но на Украине-то ничего этого нет! И всем ясно, что москали, коли уж придут, то освоят страну очень быстро.

В этом смысле вся украинская верхушка кровно заинтересована в незалежности – причём не только президент или политики, но вообще вся элита, включая экономическую (кем станут украинские олигархи в России?), медийную (соревноваться с московскими газетами украинской прессе и сейчас-то затруднительно, а что будет, если?) и культурную (тут всё очевидно). При этом не надо забывать, что значительную часть этой самой элиты составляют отнюдь не этнические украинцы – и тем не менее её интересы остаются серьёзнейшим фактором, сдерживающим всякие интегристские настроения.

Всё это касается, впрочем, верхов. Есть, однако, серьёзные основания, по которым само население Украины (не элиты, а именно население, самые что ни на есть низы) желает себе «самостийного бытия». Для того, чтобы их найти, имеет смысл обратить внимание на внутриукраинскую пропаганду. Примерно половина антироссийской пропаганды построена вокруг чеченской темы – с назойливым подтекстом «а вот у нас такого нет». Что да, то да: Украина, по крайней мере, ни с кем не воюет. Больше того: все потенциально опасные национальные меньшинства либо выступают как союзники украинского государства против русских (как в Крыму, где татары пользуются всяческой поддержкой официального Киева), либо просто вытеснены с поля. В Киеве, например, практически нет никаких кавказцев. На вопрос «а где ваши чёрные», киевляне улыбаются: у них ведь нет правозащитников, да и повязанность высших должностных лиц с «лицами национальностей» не является там сколько-нибудь значимой темой (ибо воруют там среди своих, не вмешивая в дело посторонних). Можно, конечно, долго рассуждать о том, что эти «успехи украинской государственности» подарены ей природой вещей: ну не складываются на Украине «горячие точки». Но, во-первых, это не совсем так: тот же Крым мог бы причинить щирым самостийникам немало неприятностей, если бы не полная беспомощность русского сопротивления и не планомерная работа украинских спецслужб, сумевших убить в зародыше русское движение и договориться с татарами. Точно так же, Киев без азербайджанцев – это не нефть, «подаренная нам самой природой», а результат вполне осознанной и эффективной государственной политики. И когда украинской маме в очередной раз напоминают, что, «будь мы в России», её сын имел бы все шансы загреметь в Чечню, это звучит для неё бесконечно убедительнее, чем любые соображения о «традициях государственности», «древней истории украинской державы» и прочих отвлечённостях. Конечно, точно так же российские заработки и всеобщая ненависть к таможне являются куда более серьёзными аргументами «за единство», чем что бы то ни было другое. Тем не менее желание заработать лишнюю денежку вполне удовлетворяется «трудовой миграцией» на тучные российские пажити – а вот отсиживаться лучше всё-таки дома, под сенью жовто-блакитного прапора. И пока положение дел остаётся таким, как оно есть, это будет играть за незалежность.

В заключение – несколько слов о том, как ко всему этому относиться нам, клятым москалям. Прежде всего, надо различать сиюминутное положение вещей и историческую перспективу. Сиюминутное положение вещей таково, что Украина обладает государственностью, которая пользуется опеределённой поддержкой народа. Это факт. Из него, однако, следует только то, что с украинскими официальными властями нам приходится разговаривать, соблюдая все нормы политеса. И это правильно: любая, самая эфемерная сила, пока она сила, заслуживает уважительного к себе отношения.