Текст книги "Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты"

Считается, что иногда «обмененыша» можно вернуть к нечистым духам, а человеческое дитя – к родителям. Надо лишь правильно совершить обряд «размены». Среди российских этнографов высказывается мнение, что обряд «обмена» – это не что иное, как возвращение больному ребенку здоровья (Новичкова, 2001, с. 200). У водлозеров на этот счет свое мнение, проистекающее из специфики обрядов, производимых ими для свершения «размена». Один из них состоит в том, что «обмененыша» трижды прикладывают ко всем порогам дома и бани, каждый раз произнося заклинания с просьбой вернуть дитя людям и «свое взять обратно к себе» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 172). Для исполнения второго обряда входные двери в баню и дом перевешиваются на изнаночную сторону (Там же, д. 490, л. 56; ФА ИЯЛИ, № 3297/25). Считается, что после этого все домашние духи оказываются на улице, им негде становится жить. С наступлением темноты они якобы ходят под окнами и плачутся, просятся обратно в дом. Тогда приглашается знахарка, которая и заключает с ними договор: «обмененыша» возвращают обратно, человеческое дитя отдают матери, а двери снова вешают на баню и жилище, как положено.

В старину, утверждают водлозеры, способы эти действовали, но ныне они не всегда эффективны. Вывод этот делается на опыте последнего десятилетия XX в. В Куганаволоке и в наши дни живет девочка, которая была хорошенькой и здоровой до пяти лет, но стала выглядеть, словно «обмененыш», после того как мать оставила ее ненадолго одну в бане (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 180–181). Местные знахарки пытались помочь матери, но безуспешно. Девочка разучилась ходить (только сидит в перевернутой вверх ножками табуретке), но со временем выучилась читать и писать. Учителя приходят к ней на дом, а сдавать экзамены ее возят в Пудож. Медики утверждают, что ребенка разбил церебральный паралич, большинство же водлозеров придерживаются традиционного мнения.

В другой куганаволокской семье родители очень долго считали «обмененышем» своего старшего сына (АНПВ, № 2/58, л. 15; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 22; АНПВ, № 2/56, л. 23). Однажды родительница даже попыталась его прикончить, нанеся рану в спину ножом. Отец за сына не заступился, но младший брат вызвал медиков, и жизнь мальчика была спасена. Не приходится сомневаться, что отчаянный поступок матери был вызван длительным внутриличностным конфликтом. Каждый день видеть своего ребенка и сомневаться, человек ли он, вынести дано не каждому. Автор лично знаком с этим мальчиком, ныне уже юношей. Внешне на «обмененыша» он мало похож – нормальный человек, быть может, лишь слегка большеголовый. Правда, в детском экологическом лагере «Калипсо» в 1996–1997 гг. он действительно в обед за раз съедал по семь взрослых порций риса или макарон, а передохнув, мог съесть еще две-три порции. Однако в 2000 г., работая в качестве подсобного рабочего на кордоне «Новгуда», юноша питался как все люди, вполне насыщаясь одной порцией пищи взрослого мужчины. Убедились ли наконец родители, что их сын – обычный, а не «подмененный» домовыми духами, человек, автору не известно.

В быличках Водлозерья встречаются сюжеты, согласно которым колдуны или «знающие» цыгане («чагане», «балабане») в глубокую старину, определив наличие «обмененыша» в доме, предлагали родителям взять его за ноги и ударить с маху о стенку дома. После этого «обмененыш» якобы обращался в полено или головешку, а в зыбке оказывался испуганный, но живой и невредимый настоящий младенец (АНПВ, № 2/73, л. 12). Есть и более страшные былички на эту тему. Например, мать обнаруживает в зыбке вопящее и гадящее под себя существо, а на полу обгоревшую головешку, но ни о чем не догадывается. Она бросает головешку в топящуюся печь. Головешка, сгорая, начинает кричать человеческим голосом и проклинать родную мать за то, что из-за недогадливости погубила родное дитя (То же, л. 12), тогда как выход из ситуации был прост – матери следовало осенить головешку крестным знамением.

Как видим, традиционные воззрения водлозеров вполне допускали открытое столкновение (конфликт) мира людей с миром природных и домашних духов-хозяев, причем в конфликте по поводу «обмененных» детей победа людей над нечистыми духами представлялась труднодостижимой.

Водлозеры прекрасно понимали, что причиной крика и беспокойства младенцев очень часто бывают вполне реальные, а не мифические причины. Например, боль в желудке от несвежего хлеба в хлебной соске, распирание газов в кишечнике и т. п. К плачущему ребенку подходили выяснить причину беспокойства, покачать, поговорить с ним. Считалось, что ребенок может накричаться до грыжи. Особо боялись грыж у мальчиков. Проявления грыжи, родимца, золотухи и некоторых других заболеваний в возрасте от 40 дней до полутора лет, несмот ря на обязательность их заговаривания на месте родов, рассматривались как следствие каких-либо упущений знахарки во время исполнения ритуалов по принятию ребенка и послеродовому заговариванию младенцев или свидетельство недостаточности «магической силы» ее заговоров. В любом случае проявление болезни расценивалось и как рецидив, связанный с приходом младенца в мир людей из Иномира.

Когда паховую грыжу обнаруживали у мальчиков, то для исполнения целительского обряда искали переднюю лапу и яички самца куницы («куна»), кота либо самца мыши (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 191; д. 628, л. 13; АНПВ, № 2/77, л. 1; АНПВ, № 1/85, л. 4). Часто ради излечения младенца не жалели собственного кота, если таковой имелся в доме, чтобы вырезать у него яйца. Бывало, что убивали и соседского, но это могло вызвать ссору с хозяевами животного. Добыть самца куницы могли только в семье, в которой имелся охотник. Но и там сделать это могли далеко не всегда: вне охотничьего сезона на куниц не охотились, а все убитые куницы могли оказаться самками. Однако же и яйца мышиного самца («мыша») добыть было непросто. В пору, когда обмолачивали хлеба, мышей в риге было множество, но большинство особей у мышей – это самки. Водлозеры говорят, что на сотню убитых мышей с трудом удавалось обнаружить хотя бы одного самца. Яйца и передняя лапа куна, кота или мыша перед исполнением обряда предварительно высушивались в печурке[11]11
  Углубление на боковой поверхности печи для просушки рукавиц и других вещей небольшого размера.


[Закрыть] печи.

Приглашаемая для исполнения обряда знахарка должна была иметь тот же цвет волос и лица, что и больной ребенок. Считалось, что у белокурой и белолицей знахарки «белая кровь», а у темноволосой и смуглой – «черная» (Там же, д. 628, л. 17). Лечебный же заговор, по народным поверьям, «ладится только по крови», т. е. помощь бывает эффективной лишь при совпадении цвета волос и лица знахарки и ребенка. Знахарка клала ребенка на кровать, высушенные яйца куна, мыша или кота, завернутые в чистый платок или кусок ткани, располагала справа, и произносила свой заговор. Он мог быть точно таким, как и приведенный выше, в котором грыже предлагалось не грызть младенца, а грызть «материну постелю и котовьи (варианты – мышиные, куньи) яйца» (см. выше). После произнесения указанного заговора знахарка трижды нажимала лапой животного на высушенные яйца, каждый раз приговаривая: «Как у куна (кота, мыша) грыжи нету, так и раба Божьего (имярек) грыжи нету» (Там же, л. 191). Если знахарки не использовали лапу животного, то троекратное надавливание производилось безымянным пальцем правой руки (ВНП, № 2/77, л. 1). Заговоры и все обрядовые действия проделывались трижды, после чего ребенка, благословясь, клали в зыбку, а яйца подсовывали под постельку. Лапа животного затыкалась в хлеву за матицу, чтобы никто ее не потревожил. Когда младенец начинал ходить, для него специально вязали из шерстяной нити маленький поясок (методом вязки, подобным той, которой оплетали электрические провода для воинских приборов в Советской армии от повреждения их грызунами). Внутрь пояска закладывали сушеные яйца животного и пришивали их нитками, чтобы они оставались неподвижными. Такой поясок ребенок носил до подросткового возраста. В 10–12 лет содержимое пояска могли в небольшой тряпице пришить к матерчатому поясу или ремню, который носился до отправления парня в армию. Необычность для русской традиции данного способа излечения грыжи, а также специфически «саамская» техника изготовления шерстяного пояска для ношения оберега свидетельствуют об этнических истоках происхождения его у водлозеров. Фотография пояса от мальчиковой грыжи с половыми органами кота из села Рыбрека приведена в книге И. Ю. Винокуровой «Животные в традиционном мировоззрении вепсов» (Винокурова, 2006, с. 246). По мнению водлозеров, вышеописанный способ лечения грыжи был намного эффективней, чем заговаривание «в кость», «в коготь» или «в камень» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 13).

Пуповую и паховую грыжи лечили другим способом. Для него требовался иной набор магических предметов: хлеб, соль, грудное молоко матери, реже – вода для заговаривания (Там же, д. 404, л. 190–191; д. 628, л. 54). Слова заговора тоже были другими. «Загрызаю, заговариваю двенадцать грыж: головну, пупову, станову, подлокотную, грыжу кильну, жильну и всякую ону, чтобы век не щерпело, век не болело, век не отрыгало». Затем знахарка закусывала через полотенце место проявления грыжи и продолжала: «Загрызаю все двенадцать грыж у раба Божьего (имярек). Господи, у хлеба и соли врага нету, у раба Божьего (имярек) никакой грыжи нету. Во имя Отца и Сына и Святого Духа отныне и присно, и вовеки веков. Аминь» (Там же, д. 404, л. 190–191). Слова повторялись трижды. Заговаривали таким способом не только младенцев, но и детей в возрасте до 7–9 лет. Действо осуществлялось на застеленном скатертью обеденном столе, на который ставили сосуд с водой, каравай хлеба и солонку. Закончив чтение заговора, знахарка клала младенца в зыбку, снимала со стола хлеб, соль и скатерть и сливала с четырех углов стола воду вышеописанным «водлозерским» способом. Воду эту потом давали ребенку пить утром, в обед и вечером, а к месту выступания грыжи прикладывали медный пятак. В тех случаях, когда знахарка не могла прийти на дом к младенцу, а матери трудно было доставить его к знахарке, на столе с хлебом и солью заговаривалась бутылочка грудного молока матери, которым потом поили младенца, а также мазали место проявления грыжи.

В прошлом на территории Водлозерья бытовал еще один способ лечения младенческой грыжи. Знахарка водила кончиком ножа вокруг пупка младенца по ходу движения солнца и говорила: «Тьфу, тьфу, тьфу. Господи, благослови. Исцели младенца от грыжи (перечислялись грыжи). Тьфу. Аминь» (ФА ИЯЛИ, № 3300/32). Так проделывалось трижды. После этого знахарка трижды прижимала свой нательный крест верхним концом к пупку младенца. После этого закрывала ребенка головным платком матери или полотенцем с вышитыми концами. Обряд исполнялся три дня подряд; если не помогало, действо повторялось через месяц.

Как видим, традиционные способы лечения грыжи младенческого возраста несколько отличались от заговаривания послеродовой грыжи. Оба названных способа сохранялись в Водлозерье как минимум до 2005 г. Первым владела Л. Н. Сухова, вторым – З. В. Ерохова, которая и ныне жива. Об эффективности лечения грыж водлозеры говорят так: «Грыжа, если и не пройдет, то болеть она у ребенка, по крайней мере, не будет». Рассказывают, что часто мальчик, которого в младенчестве лечила знахарка, вырастает как будто здоровым, но грыжа обнаруживается врачами на медицинской комиссии при призыве в ряды вооруженных сил (АНПВ, № 1/85, л. 5). Выходец из Водлозерья Н. П. Назарова (Ерохова), проживавшая в старости под Петрозаводском, все виды младенческих заболеваний лечила исключительно заговоренной водой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 5). Общим правилом лечения грыж знахарскими способами является то, что после достижения возраста 10 лет лечить ее не берутся (Там же, д. 677, л. 9).

Младенческой болезнью считалась и золотуха. В старину верили, что золотуху людям причиняют персонифицированные духи двадцати семи сестер Золотух (НАКНЦ, ф. 1, оп. 32, д. 17, л. 17). Некоторые водлозеры считали, что легкая форма этой болезни – не что иное, как диатез (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 189, 190; д. 628, л. 7). Но по-настоящему, с точки зрения водлозеров, младенец заболевал золотухой только тогда, когда из ушей его начинал постоянно сочиться гной (Там же, д. 404, л. 192). Причину диатеза усматривали в неправильном питании, часто неоправданной замене грудного молока матери на коровье молоко с мукой или кашей, на хлебную жвачку, а также в том, что в хлебную соску клали несвежий хлеб, уже покрывшийся грибком. Кроме того, считалось, что младенец болезнь себе может «начесать». Реальную причину золотухи видели в том, что младенец то и дело находился в избе на холодных сквозняках.

Самым общим местом обряда лечения золотухи было кратковременное прогревание головы младенца над паром у печи, сопровождавшееся заговариванием болезни. Лечение обычно производила знахарка, которую просили прийти ко времени прогорания в печи всех дров. Угли равномерно разгребали кочергой по всему поду печи, чтобы жар был ровным. Мать в обряде исполняла пассивную функцию. Она держала младенца на руках, головой к устью печи. Иногда младенца просто клали на шесток печи. Знахарка брала в левую руку чашку с водой (или ложку, которой зачерпывала воду из чашки), в правую – платок белого цвета, плескала на угли воду, после чего платком направляла поднимающийся пар в правое, а затем в левое ухо. При этом произносился один из тех же заговоров на золотуху, что и при заговаривании этой болезни на «родимном месте». Затем добавляла: «Не течет ничего из ушей младенца (имярек), в ушах младенца (имярек) не звенит, не колет». Вода на угли плескалась трижды, слова также повторялись трижды. После этого голову ребенка «по-бабьи» обвязывали сложенным по диагонали платком, перегибая под подбородком и завязывая концы на шее сзади. С тех пор младенца берегли от холодного ветра даже на улице. В самых тяжелых случаях, когда гной из ушей сочился непрерывно, лечение исполнялось весной «на талый снег» либо осенью «на талую землю», когда поверх земли ложился легко тающий снежок. Заговор в этом случае дополнялся еще одной фразой: «Как снег этот сходит, так сходит золотуха, колюха, звонюха с раба Божьего (имярек)»[12]12
  На талый снег, на талую землю лечили золотуху и у взрослых, у которых она считалась почти неизлечимой болезнью, если причиной ее была целенаправленно сделанная порча. В подобных случаях взрослые люди жили и мучались золотухой, ожидая смерти «порчельника». Верили, что болезнь после этого пройдет сама собой, без вмешательства знахарей, тогда как до этого момента помощь знахарей давала лишь кратковременное облегчение (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 192–193).


[Закрыть]. При этом в печь на угли бросали пястью тающий снег, собранный снаружи дома у окна с иконами (Там же, д. 404, л. 192).

Имелся в Водлозерье и несколько иной обряд лечения золотухи. Исполнялся он не с утра, а после захода солнца (То же, л. 193). Поэтому и печь для лечения протапливали к вечеру. Воду в печь не плескали, но докрасна накаляли ножницы (для девочек) или нож (для мальчиков). Знахарка, произнося заговор, то и дело дула на ножницы или нож, чтобы тепло попадало в ухо больного. Каждый раз, отчитав заговор, она трижды крестила ухо этим магическим предметом. Сначала заговаривалось трижды правое ухо, потом – столько же раз левое. Способ этот считался весьма эффективным в том случае, когда знахарка оставалась ночевать в доме больного. Еще перед началом лечения дверь закрывали на крючок, благословясь, и до утра крючок не снимали. Если же знахарке нужно было уйти домой, ее выпускали по завершении обряда, а дверь на крючок не закрывали. Обитатели дома до восхода солнца тоже не должны были выходить на улицу, чтобы не пропало действие магического обряда.

Знахарка Л. Н. Сухова использовала свой собственный прием лечения золотухи, в котором два вышеописанных способа как бы объединялись (АНПВ, № 2/77, л. 1; АНПВ, № 2/73, л. 17; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 44). Она тайно до восхода солнца набирала воду, так, чтобы никто не видел. В сосуд с водой на шестке печи клала нож и произносила над ним слова заговора. Затем заговоренную воду плескала на угли в печи и навевала тепло в уши младенца белым платком. После этого она прикладывала нож к голове младенца у правого уха и начинала его перекладывать по волосам, не отрывая от головы, до левого уха, приговаривая: «Гори, золотуха, от правого уха до левого уха».

Очень похожими были ритуальные действия при лечении золотухи у знахарки Колмогоровой из Куганаволока: печь истопить, трубу закрыть, на шесток поставить блюдце с водой, а в воду – нож, слова говорить в воду, водить ножом по блюдцу крест-накрест три раза, уши крестить три раза ножом. К золотушному младенцу ей требовалось трижды сходить на дом (ФА ИЯЛИ, № 3298/14).

В наши дни старинные способы лечения золотухи практикуются в несколько модернизированном виде. В частности, знахарки позволяют себе лить воду для получения горячего пара на разогретую поверхность кухонной плиты или электрической плитки, установленной у открытого душника печи, а воду плескать на плиту или плитку из чашки.

Сухова Л. Н., знахарка, одна из последних повитух Водлозерья, рассказывает автору о заговаривании воды для лечения болезней младенческого возраста (д. Куганаволок, 2002 год). Фото Дж. Фудживара

В тех случаях, когда знахарка для заговаривания золотухи не могла явиться к больному лично, она заговаривала у душника печи или кухонной плиты грудное молоко матери, которым та потом дома сама смазывала ухо ребенка (Там же, д. 628, л. 54). Допускалось также заговаривание растительного масла, в котором сначала кипятили золотое кольцо. Этим маслом мазали младенцу уши изнутри. Водлозеры также практиковали общеупотребительный в России способ лечения золотухи с помощью золотой серьги, которую ребенок постоянно носил в ухе. Вот только способ этот применялся мало, поскольку золотые серьги среди водлозеров были большой редкостью (Там же, д. 628, л. 44, 61). Материалов, свидетельствующих о том, что золотуху лечили мочой ребенка или его матери, закапывали такую мочу в глаза и уши больного, а при изъязвлениях привязывали к пораженным местам требуху животных, автор в Водлозерье не выявил.

Водлозеры верили, что с грыжами и золотухой, даже если их не лечить, младенец может выжить, хоть и будет мучаться, но от родимца без лечения он непременно умрет. «Испугом» эту болезнь называли иногда на том основании, что обнаруживалась она после действительно случившегося испуга. Поэтому младенческий надрывный крик никогда не пытались прекратить грозным окриком, а при спящем ребенке не производили громкого внезапного шума. Не хлопали резко входной дверью, не бросали с грохотом к печи охапку дров (Там же, д. 628, л. 47–48). Особенно строго эти нормы домашнего быта выдерживались до достижения младенцами трехмесячного возраста (Там же, л. 8). Водлозеры, имевшие опыт работы в больнице, эту болезнь иногда называют детским параличом, изредка – менингитом (АНПВ, № 1/85, л. 5–6). Но под общим народным названием «родимец» могло скрываться более 70 различных заболеваний (НАКНЦ, ф. 1, оп. 32, д. 17, л. 5). По данным исследовательницы С. С. Смирновой, в Олонецкой губернии 69 % всех умерших до года детей записывались в церковно-приходские книги умершими от родимца (Смирнова, 2002, л. 173). Приведенные цифры показывают, насколько опасным считали это заболевание в народе.

Внешние признаки родимца видели в том, что при приступах болезни младенец становился синюшным, практически неподвижным, спал с открытыми глазами или же его начинало трясти (тогда болезнь называли «жильным трясучим ударом»), как припадочного. Если же болезнь уже приключилась, то лицо больного на ночь каждый раз накрывали пустым мешком из-под муки либо рыболовной сетью («дилью»), специально связанной по этому случаю из черной нитки (АНПВ, № 1/85, л. 5–6; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 190). Лицо ребенка могли закрывать также свадебной скатертью или вышитым полотенцем из приданого матери (ФА ИЯЛИ, № 3294/33; НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 6–7, 21, д. 1132, л. 58, 70). Наибольшей лечебной силой считались наделенными те скатерти и полотенца, которые прошли через три поколения от матери к дочери. Накрывание больного родимцем ребенка на ночь красной тряпкой, похоже, у водлозеров стояло на последнем месте среди способов облегчения страданий от данной болезни.

Лечили родимец, омывая младенца заговоренной водой. Воду в сосуде могли заговаривать точно таким же заговором, как и тот, что произносился от родимца на «родимном месте». Слова произносили трижды. Затем в воду трижды окуналась деревянная икона и столько же раз – деревянное или медное распятие. Этой водой знахарка мыла ребенка, мягко поглаживая его и снова и снова повторяя слова заговора. Затем ребенка укладывали спать, всю его одежду складывали крест-накрест на лицо, руки и ноги. Оставшуюся не использованной заговоренную воду утром выливали с улицы на восточный угол дома (Там же, л. 190, д. 628, л. 101). Иногда в знахарской практике Водлозерья требовалось, чтобы вода для лечения родимца заговаривалась на куске красной материи (без опускания в нее иконы и распятия). Завершив обряд, этим куском красной материи закрывали ребенку на ночь лицо (Там же, д. 628, л. 47). Практиковался и такой способ: клали в стакан с чистой водой ложку, заговаривали воду на столе, после чего трижды вливали воду с ложки в рот младенца, обтирали заговоренной водой ему лицо и, благословясь, укладывали спать (АНПВ, № 2/73, л. 17). Лечение родимца практикуется и в наши дни. Считается, что лечение прошло удачно, если ребенок после него долго и спокойно спит. Проспать он может два и три кормления грудью, но будить его не полагается. Водлозеры так и говорят, что в легкой форме родимец «сном проходит» (Там же, № 1/85, л. 5). В случаях, когда знахарка не могла явиться лично, заговор от родимца она читала и на воду, и на грудное молоко матери, которые переливались в отдельные бутылки. Домой их мать доставляла в полном молчании, ни с кем по пути не заговаривая. Когда переходила через водные преграды и переступала пороги в жилище, ей полагалось твердить про себя: «Что с собой несла, через воду (порог) перенесла». В родной избе заключительная ее фраза звучала так: «Что с собой несла, домой принесла». Сначала мать поила больного ребенка заговоренным молоком, затем поила и намывала заговоренной водой.

Самый простой и эффективный народный способ лечения родимца, ныне повсеместно распространенный в Карелии, из водлозерских знахарок оказался известен одной лишь В. А. Куроптевой. Для его исполнения на пол, застеленный простынею, знахарка кладет младенца и накрывает обеденной скатертью со стола, после чего заставляет мать трижды перешагнуть через ребенка, приседая и прикасаясь к голове дитяти со словами: «Чем я тебя родила, тем и вылечила» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 7–8, 104). Этим же способом она иногда лечила младенцев от сглаза, но слова были иными: «Как п…да ничего не боится, так и ты ничего не боишься» (То же, л. 105). Чужим людям о наличии у ребенка родимца водлозеры никогда не рассказывали из опасения усилить болезнь.

От исключительной худобы – «собачьей старости», болезни, при которой младенец даже в тепле не переставал дрожать мелкой дрожью, – водлозеры в старину лечили так: мать в одной лишь сорочке трижды перешагивала через дитя взад-вперед, не прикасаясь к нему нижней частью своего тела (НАКНЦ, ф. 1, оп. 32, д. 17, л. 17; оп. 6, д. 404, л. 191). Никаких слов при этом не произносилось. В наши дни младенцы рождаются упитанными, «собачьей старостью» не страдают.

Сугубо реальной причиной, беспокоящей младенцев и не дающей им спокойно спать, является то, что в деревне зовется «щетинкой». Наличие щетин на теле младенцев не признается современными врачами за болезнь. Но и ныне, как и в старину, щетинки не дают детям спать ни днем, ни ночью. Младенец не спит от сильного зуда, возникающего, когда его кладут на лавку или в зыбку так, что тяжесть тела приходится на щетины. Любая опытная мать обнаруживает у младенца щетины запросто, если они имеются. Определяется это либо на глаз – щетины, мельчайшие короткие волоски, поблескивают в местах их вкраплений в кожу, либо же на ощупь языком (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 54). Щетины выводились с кожи домашними средствами. Для излечения щетины замешивали муку на грудном молоке, делали из теста шарик или колобок и прокатывали им по разогретому горячей водой участку кожи младенца. Волоски выходили из кожи и налипали на тесто (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 174–175). Был известен и другой способ, когда размягчали кожу младенца, распаривая ее в бане или в печи березовым веником, затем накрывали место внедрения волосков в кожу новым шелковым платком и снова парили (АНПВ, № 2/73, л. 17). В результате волоски выходили из кожи и прилипали к платку. Процедуры эти избавляли от щетин за один-три раза. В наши дни щетины выводят, замешав на грудном молоке тесто из белой муки или просто скатав шарик из свежего белого хлеба.

Еще одной частой болезнью младенцев и причиной их неутешного плача был стоматит. Любой член семьи считал своим долгом облизать соску рожка, чтобы вставить ее в рот младенцу при унятии плача, отчего порой заносилась инфекция. Лечили стоматит водлозеры, протирая ротовую полость младенца медом или пальцем с намотанным на него длинным волосом матери. Но эффективней всего считалось протирание ротовой полости ребенка красной тряпкой. Верили, что эта болезнь «красного боится» (Там же, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 105).

Кожные болезни («своробы») в старину приносили большие страдания младенцам (Там же, д. 404, л. 195). Возникали они от соприкосновения кожи с редко стираемыми пеленками. От своробы детей лечили парением в очень жаркой бане. Нарывы обмывали отваром чистотела, прикладывали смоченные детской мочой тяпки к опухолям и небольшим язвам. Гноящиеся глаза промывали материнским молоком, детской мочой или накладывали на них свежую сметану (Там же, д. 404, л. 195; д. 628, л. 28). Если у младенцев появлялись фурункулы, то лечили их тем же магическим способом, что и фурункулы у взрослых людей. Ребенка брали на руки, подходили с ним к гладкоструганой неокрашенной поверхности стола или двери и находили след от сучка, на котором не было ни одной щербинки от рубанка или фуганка. Безымянным пальцем правой руки обводили вокруг сука против движения солнца («стрет солнца») и говорили: «От этого дерева нет никакой отрасли, так же у раба Божия (имярек) нет никакого ни чирья, ни вереда, ни от ветра, ни от баенной нечисти. Стань белое тело, как белая кость» (АНПВ, № 2/77, л. 1). Затем безымянный палец прикладывали к чирью, слегка нажимали и, поворачивая палец по движению солнца, снова повторяли тот же заговор. Все действо повторяли трижды.

Обрядовые действа и заговоры знахарок в научной литературе принято именовать «суеверно-магическими». Только отдельные исследователи позволяют себе говорить о «нейролингвистическом программировании» (Мороз, 2001, с. 293; Огнев, 2006, с. 22–24, 31 и др.), за счет которого организм больного настраивается на излечение, вне зависимости от того, способен ли человек (в нашем случае – младенец) понимать суть исполняемого обряда и смысл произносимых знахарками слов. Выздоравливал ли больной ребенок или же погибал в результате такого воздействия, по большому счету, не имело существенного значения, поскольку лечиться в деревне, кроме как у знахарок, было не у кого. За свои труды денег деревенские знахарки не брали, довольствовались недорогим подарком или съестным, а также чаепитием за столом в доме больного младенца. Серьезных претензий к лечебной практике знахарок в традиционной деревне обычно не возникало.