Электронная библиотека » Константин Николаев » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 21:52


Автор книги: Константин Николаев


Жанр: Юмористическая проза, Юмор


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 11
Нет выхода

Интересно, что значит «давно»? – размышлял я, пересекая Москву в голубом вагоне с севера на юг. Сколько это «давно»? Когда у нас было первое родительское собрание? Год назад? Два? А может, месяц?

Я стал вспоминать, при каких обстоятельствах мадам Еписеева могла влюбиться в меня. Роль классного надзирателя ее сына я исполняю полтора года. Значит, полтора года – максимальный срок. Что ж, за такой промежуток времени, да с учетом того, что Мария не знает меня, а следовательно, идеализирует, ее чувство могло вполне окрепнуть и даже выродиться в своего рода манию.

И тут я вспомнил, как на прошлых родительских собраниях безбожно поносил хулигана Еписеева и как некая белесая дамочка во втором ряду с каждым моим словом все ниже и ниже опускала голову. Когда же я наконец отвлекался от грехов ее сына, меня неизменно преследовал чей-то серовато-голубоватый взгляд. Я помню, что, помимо родителей, мне постоянно что-то мешало на собраниях. Так вот оно что! Теперь мне стало все ясно. Влюбленные глаза мадам Еписеевой – вот что мешало мне сосредоточиться на встречах с родителями моих учеников.

Но с чего это она взяла, что я не пью? Кто ей мог сказать такую глупость? Вот уж будет разочарование так разочарование. Крушение всех надежд, не меньше…

Итак, я побывал в гостях у Маши Еписеевой. Ну и что? Я должен жениться на ней, как честный человек? Нет, зря затеял я эту катавасию с женитьбой. Все Катька! А я, человек подверженный чужому влиянию, поддался ее словам. И вот ведь взбрело в голову! До того времени, когда я буду натягивать одеяло зубами, еще очень и очень далеко. Сто раз можно успеть жениться. И девяносто девять раз развестись.

«Красногвардейская». Задумавшись, я толкнул дверь, собираясь выйти из метро. Дверь не открывалась. Я внимательно вгляделся в черную надпись, выведенную на стекле: «НЕТ ВЫХОДА».

Ну разве можно писать такое в общественных местах?! А если у человека горе? Как прикажете ему понимать эту зловещую надпись? В философском смысле? Так ведь и до самоубийства довести горемыку можно. Бьешься, ищешь выход из тупика, мучаешься, старательно взращиваешь в себе надежду, и вот на тебе: «Нет выхода».

Тот, с позволения сказать, пейзаж, что открылся моему взору в родном районе, мало отличался от картинки, которая окружала Машин «медвежий угол». Странно, а я и не замечал. Почти те же дома, совсем нет деревьев, пустота, и огоньки, огоньки, огоньки.

Войдя во двор, я отыскал среди многочисленных разноцветных пятен окно Витальки Рыбкина. Там еще мерцал красноватый свет. Если человек один, он вряд ли станет наслаждаться зрелищем красного фонаря. Наверняка у Рыбкина эта библиофилка Пастернак торчит. Деловое совещание, однако, затянулось. Хорошо, наверное, когда жена отдыхает где-то за границей. На Канарах или где там они проводят свой отдых? Я, правда, не могу судить, хорошо это или плохо. И кому хорошо. Вот если бы у меня была жена… Ну-ну, не будем об этом.

Итак, Виталька и его Пастернак отменяются. Если честно, мне вовсе и не хотелось идти к Рыбкину. Меня уже несколько часов слегка знобило – начиная с той минуты, как я выгрузился из метро в медвежьем углу мадам Еписеевой. К тому же верхняя челюсть начала неприятно пульсировать, что, по опыту, не предвещало ничего хорошего.

Я открыл дверь своего жилища. Под воздействием сквозняка из-под моих ног, словно вспугнутый кролик, а может, барсук, в кухню прошмыгнул гигантский комок свалявшейся пыли. М-да, уборки эти стены давненько не видели. Сейчас бы ванну принять, пропариться хорошенько. Но, увы, это невозможно. На прошлой неделе мы с Тимирязьевым устроили небольшие посиделки, поэтому в ванной ждала своего часа грязная посуда. Вымыть ее руки все как-то не доходили.

– Еда, кстати, тоже отменяется, – сказал я вслух, присев на табуретку у таинственно светившейся в темноте ниши холодильника.

Он был пуст. Если не считать черного сухаря палеозойских времен, пары увядших морковок и жидкости неизвестного происхождения, томившейся в майонезной банке. Из этой продукции, конечно, можно что-нибудь сварганить, но для этого нужно быть, во-первых, первоклассным поваром, а во-вторых, отпетым гурманом и ценителем деликатесов из подобной дряни.

Я с горечью захлопнул белую дверцу и побрел к дивану. Телевизор радостно встретил меня мерзким писком и разноцветной сеткой на экране. От писка у меня тотчас разболелся зуб. Пришлось осмотреть полочку над унитазом. Там у меня хранились нехитрые лекарства, а именно анальгин и глюконат кальция. Насчет глюконата не скажу, его лечебный эффект так, наверно, и останется для меня тайной, а вот от чего помогает анальгин, я знал. Пошарив рукой, я наугад вытянул бумажную обойму каких-то таблеток. Глюконат! Анальгин закончился еще в прошлый раз, когда у меня болела голова. И что теперь делать? Аптеки-то давно закрыты. По соседям я не пойду даже в том случае, если буду умирать.

Я склонился над раковиной и набрал полный рот холодной воды. Немного полегчало. Удовлетворившись результатом, я решил заняться насморком. Носу тоже досталась хорошая порция ледяной жидкости. Высморкавшись по системе йогов, я почувствовал облегчение. Эх, если бы все болезни излечивались так же легко!

Как только я взгромоздился на диван, боль опять взялась за свое. Рука потянулась к пачке «Явы». Тоже, между прочим, испытанное средство. Эксперименты ставились на людях. Еще точнее, на мне. Но в пачке перекатывались две смятые сигаретины. Для бессонной ночи – а именно столько мне и придется ожидать прихода врача, который выпишет бюллетень, – явно не достаточно.

Мои пальцы вынырнули из сигаретной пачки и сунулись к телефонному диску. Так, кому бы позвонить? Кто у нас знает народные средства от зубной боли?

– Кать, я тебя не разбудил?

Кто еще мог вынести столь поздний звонок? Пусть даже от человека, страдающего насморком и зубной болью?

– А, Васильев, ты, говорят, тут вовсю с моими подругами заигрываешь? Поздравляю!

– Какие подруги! – взвыл я. – Ты мне лучше скажи, есть какое-нибудь средство от зубов?

– Есть, – веско ответила мадам Колосова. – Зубной врач, у которого ты не был, наверное, с тех пор, как у тебя выпали молочные зубы.

– Я серьезно! – это было больше похоже на стон. Верхняя челюсть стреляла, как Анка-пулеметчица. Метко стреляла. Казалось, прямо в мозг. – Что-нибудь народное…

– Народное? – переспросила Катька. – Тебе «Калинку-малинку» или анальгин?

– Да нет у меня анальгина! Выпил весь!

– Да, Васильев, ну ты попал… в ситуацию. Давай, открывай аптечку и перечисляй. Что за зверь там у тебя водится?

– Нет у меня никакой аптечки! А из животных только глюконат кальция!

– Кальций? Нет, кальций в твоем случае не панацея, – удрученно сказала Кэт.

– Что же мне делать? – вскричал я. Вернее, не я, а моя больная челюсть.

– Я, конечно, могу с тобой поговорить, если тебе это поможет, – предложила моя верная подруга и хохотнула: – Но вообще-то, больной, вам надо жениться. Тогда у вас эти проблемы отпадут сами собой…

Опять двадцать пять! Она бы еще мне зубы по утрам посоветовала чистить! Чистить-то я их, конечно, чищу, да что толку, если в Москве вода начисто лишена фтора, как говорят медики. Словом, разозлился я на Катьку и гневно шмякнул трубку на рычаг.

А боль все не отпускала. Хрен с ним, с носом, лишь бы треклятые зубы угомонились! В таком состоянии позвонишь хоть черту лысому, если он, конечно, даст тебе дельный совет. Неожиданно я вспомнил об угощении мадам Еписеевой. Так, огурцы, тридцать банок, салат, облепиха… Вот оно! Такая женщина должна знать народное средство от любой болезни. А если эта женщина, по ее недавнему признанию, тебя еще и любит, то…

Дрожащей рукой я набрал заветный номер. После долгих гудков в трубке раздался недовольный басок хулигана Еписеева:

– Лех, ты, что ль? Опупел в такое время звонить?

Я тихонько опустил трубку на рычаг. Но в схватке между болью и стыдом победила первая, и я опять стал накручивать диск.

– Лех, кончай, – угрожающе предупредил Еписеев после шести долгих гудков.

– Здравствуй, Володя, – залебезил я. – А маму позови, пожалуйста.

На том конце воцарилось молчание. Потом раздался какой-то грохот, а за ним последовали короткие, зубодробящие гудки. Теперь, видно, чего-то устыдился хулиган Еписеев. Я набрался наглости и позвонил еще раз.

– Да? – раздался голос Маши, показавшийся мне музыкой небес.

– Машенька! – закричал я, будто звонил по меньшей мере с той стороны земного шара или вовсе с другой планеты. – Добрый вечер еще раз! Я тебя тоже очень люблю! – И сразу, без перехода: – Ты знаешь какое-нибудь народное средство от зубов?

– Это ты, Арсений? – ничуть не удивившись, спросила мать хулигана и начала диктовать будто по писаному: – Во-первых, возьми красную шерстяную нитку – если у тебя она есть – и обвяжи вокруг того запястья, с какой стороны у тебя болит зуб, шесть раз. Во-вторых, чеснок. Его засунь в ухо с противоположной стороны…

– А морковку можно? – перебил я. – У меня чеснока нет.

– Нет чеснока? – удивилась Маша. – Странно. Ну тогда попробуй одно не очень приятное средство. (Словно чеснок в ухе – это чертовски приятно!) Ты, разумеется, не пьешь, но вдруг у тебя где-нибудь затерялась рюмочка водки? Размешай ее с перцем и солью. И выпей…

– Спасибо, Машенька! – заорал я, но она решительно продолжила:

– Подожди, это еще не все. Надень на шею янтарные бусы. Так даже младенцам делают. Говорят, очень помогает, когда зубки режутся…

– Но у меня-то зубки не режутся! Скорее наоборот – вываливаются.

– Это не имеет значения, – авторитетно сказала Маша.

Я хотел распрощаться со своей благодетельницей и бежать претворять в жизнь ее народные указания, но не тут-то было. Мадам Еписеева, подобно всем женщинам, затеяла совершенно бессмысленный разговор.

– А ты правда меня любишь? – спросила она. Голос ее звенел. Наверное, в моем телефоне барахлила мембрана.

– Правда, правда, – торопливо ответил я и добавил, чтобы не возникло сомнений: – Давно…

– Давно? – в голосе Марии Еписеевой прозвучал неподдельный интерес. – С каких же это пор?

– С тех самых, как ты стала ходить на собрания! Уже полтора года, – нагло ответил я, вспомнив свои подсчеты в метро. – Машенька! – закричал я от неожиданной вспышки боли. – Давай все обсудим как-нибудь потом, в театре, в музее, у черта лысого, где хочешь! Только не сейчас!

– Ну что ж, – обиженно поймала меня на слове ночная собеседница, – тогда я жду твоего приглашения. Спокойной ночи.

Я остервенело бухнул трубку и помчался следовать Машиным указаниям.

– Красная нитка, красная нитка, шерстяная красная нитка, – бубнил я в поисках хоть какой-нибудь нити.

Красной, да еще и шерстяной, мне что-то не попадалось. Попадались все больше какие-то серые, совсем не шерстяные и пыльные. С отчаяния я отодрал от синего синтетического пледа волоконце и повязал им руку. Чуть повыше локтя.

– Так, – с удовлетворением отметил я, ожидая прекращения невыносимой боли, – это сделано!

Теперь бусы, пропади они пропадом. Где я ей возьму бусы? Ладно, главное – найти что-нибудь похожее. Я оторвал от пледа еще одну нитку и нанизал на нее несколько бельевых пуговиц. Это сооружение я и нацепил на шею. Боль, однако, не отступала.

Чеснока у меня точно нет, подумал я. А водка? Что мы пили с Ленькой Тимирязьевым? Ее, родимую. Я ворвался на кухню и, как алкоголик, принялся сливать из бутылок, в избытке скопившихся там, последние жалкие капли в рюмочку.

Мало-помалу рюмочка наполнилась. Щедро сыпанув из перечницы и солонки, я размешал эту адскую смесь и залпом выпил. Мои глаза едва не вылезли из орбит! Вот это средство так средство! Какая там боль, я себя несколько минут не помнил.

В моей душе завозилась трепетная любовь к моей спасительнице. Не к водке, конечно. К Маше. Я с наслаждением плюхнулся на диван и постарался заснуть. Через пять минут в верхней челюсти опять возникла подозрительная пульсация. Решив предупредить атаку врага, я вскочил и подбежал к окну.

Рыбкин не спал. Его окно по-прежнему одиноко мерцало красным светом среди темной махины многоэтажного дома.

Через пару минут я стоял у бронированной двери своего институтского товарища и осатанело, как клопа, давил кнопку его импортного звонка.

– Ба, Арсюша! – радостно и в то же время недовольно раздалось из-за железа. – Какими судьбами? Ты на часы посмотрел или просто так зашел?

– Виталик, умоляю, – проскрежетал я, – чеснока… То есть анальгину!

Дверь приоткрылась, и в щель просунулась всклокоченная Виталькина голова:

– Ты всегда по ночам ешь чеснок и пьешь анальгин?

– Нет, только сегодня…

– Это радует, – вздохнул Рыбкин и крикнул куда-то в глубину квартиры: – Лариса, посмотри там аспирин, байеровский! Тут товарищу дурно!

Он распахнул дверь пошире и втащил меня в прихожую.

– Батюшки, – воскликнул Виталька, разглядев синяки под моими вылезавшими из орбит глазами, – да кто ж тебя так?

Я глянул в зеркало, подсвеченное двумя лампочками. Там в полный рост маячило папуасообразное существо с перекошенным лицом и изжелта-синими тенями под вытаращенными бельмами. На шее существа болтались ритуальные пуговичные бусы.

– Заболел я, – застенчиво пояснил я надтреснутым голосом.

– Это я вижу, – сказал Рыбкин.

Тут из просторного рыбкинского коридора донеслось цоканье, словно там проезжал наряд конной милиции (габариты коридора, в общем-то, позволяли), и в следующую секунду в прихожей возникла высокая тонкая дива в шелковом коротком халатике и золотых очках на вздернутом до неприличия носике. В руках дива держала антикварный кубок с какой-то шипучей смесью.

– Теперь видишь, кого упустил? – шепнул мне Виталька.

Я понял, что это и есть хваленая наследница поэта Пастернака.

– А это тот самый Арсений, о котором я тебе говорил, – сообщил Рыбкин даме с кубком.

Она вежливо ответила:

– Очень приятно, – и сунула мне кубок.

Я втянул живот, сорвал с шеи бусы и, почему-то уставившись на золоченые туфельки дивы, выдул содержимое кубка до дна.

– Ну что, может, пройдешь? – поинтересовался Виталька.

Через открытую дверь виднелся краешек стола, уставленного закусками, и разобранный диван. Я сглотнул и отказался.

– Ну, как хочешь, – с удовлетворением развел толстыми руками Рыбкин. – Заходи, если что…

Металлическая дверь начала медленно оттирать меня на лестницу. В последнее мгновенье я увидел портрет Виталькиной жены. Она укоризненно взирала на меня.

Глава 12
Врача вызывали?

В четыре утра меня разбудил телефонный звонок. Голова раскалывалась. Похоже, я все-таки заболел. Зубы, правда, угомонились. Уже хорошо! Я снял трубку мерзко дребезжащего аппарата.

– Старик, не подскажешь, сколько башен у Кремля? Забыл, понимаешь, как вторая от Спасской, если по часовой стрелке, называется, – миролюбивый и бодрый голос Леньки Тимирязьева, казалось, издевался. – А то мы тут кроссворд разгадываем…

После ресторанной службы Ленька, случалось, приводил к себе девиц. Так сказать, поклонниц, которым особенно понравились его саксофонные завывания. Ладно, в этом ничего особенного нет. Но теперь я неожиданно выяснил, что мой друг, оказывается, еще и псих. Кому придет в голову приводить домой женщину и всю ночь разгадывать с ней кроссворд? Правда, Ленька жил с матерью, но это обстоятельство ничуть не оправдывало его.

Для верности я еще раз глянул на часы – так и есть, пять минут пятого.

– Ты что, охренел? У тебя как с головой-то? Человек, понимаешь, только заснул. Только утихомирил зубы… И тут ты звонишь!..

– Старичок, – виновато забормотал Тимирязьев, – я думал, ты не спишь…

– Теперь уж точно не буду, – зло заметил я.

– Тут такое дело. Думаешь, мне охота на ночь глядя кроссворды разгадывать? Ошибаешься… Прямо не знаю, что и делать… Увязалась тут со мной одна. Красивая, шельма! Ну, думаю, все – чики-брики. Купил ликера, на ананас разорился, мать к подруге отправил ночевать… Все в ажуре. И вот, пожалуйста, кроссворды! Уже третий час разгадываем, и хоть бы хны! Сам не пойму, в чем дело, – пожаловался Ленька.

– Ну а я-то чем тебе могу помочь?

– Да в общем-то, ничем. Я просто думал, ты учитель, у вас там экскурсии всякие… Ты ж наверняка знаешь, как вторая башня от Спасской…

Я взревел:

– Да ты спятил! Какие могут быть башни в четыре часа ночи!

– Старик, ты пойми, – начал оправдываться любитель кроссвордов, – чем быстрей мы эту дрянь разгадаем, тем быстрей… Ну, ты понимаешь.

– Я понимаю только то, что в это время у человека может быть лишь одно желание – СПАТЬ!!!

Трубка полетела на свое законное место, но заснуть я уже не мог. В носу свербило, видимо, поднялась температура. Чертов Тимирязьев! И кто только придумывает эти кроссворды!

«Сон, однако, бежал меня», – как писали русские классики. Или: «Ночь пахнула в мужественное лицо Реджинальда таинственной сыростью и прохладой», – как пишут теперь. А если выражаться без затей, пошел третий час моей бессонницы. С улицы донеслись первые звуки. Кто-то с наивной безнадежностью пытался завести «Запорожец». Мотор стрекотал и гремел, как пустая консервная банка. Драндулет не заводился. Во мне кипела ярость. В конце концов все это мне осточертело. В голове зародился план мести. К слову, это была одна из любимейших шуток нашего физрука Мухрыгина.

На часах – десять минут седьмого. Это значит, что сон Тимирязьева в самом разгаре, если он, конечно, спит. Да нет, наверняка спит. Насколько я могу догадываться, девушки, которые после ликера требуют кроссворда, разгадав его, обычно уезжают домой. С первым поездом метро. Мол, пошалили и будет. А вот любвеобильный юноша Тимирязьев сейчас у меня попляшет. Месть будет ужасной!

Устроившись поудобнее около телефона, я набрал номер и прислонился больной головой к динамику. Я насчитал десять или пятнадцать длинных гудков. Я так и слышал, как надрывается телефон в жилище саксофониста. Наконец в трубке что-то щелкнуло и раздалось сонное:

– С-слушаю, – и зевок от души.

Я выдержал эффектную паузу и сказал:

– Это в дверь…

Связь, как и положено в таких случаях, оборвалась. Я понял, что сонный Тимирязьев внял моим словам и послушно побрел открывать дверь. Вполне удовлетворенный, я откинулся на диване и заснул.

Утро началось, только когда я снова проснулся. Под окнами уже вовсю кипела жизнь. Публика брела на работу. Что сейчас творится в метро! Мне, судя по всему, сегодня с ними не по пути. Так, нужно бы позвонить в поликлинику и вызвать участкового эскулапа.

– На вашем участке, – прострекотала регистраторша, – работает доктор Щербино. Зайдет к вам в первой половине дня. Что-то вас, симулянтов, нынче маловато стало…

Я оторопел, но все же спросил:

– А извините, Щербино – это он или она?

– Вера Павловна, разумеется, она, – смилостивилась регистраторша и добавила: – Что за мужик пошел, пока не выяснит кто да что – ни за что дверь не откроет!

Часы в ожидании доктора Щербино прошли в каком-то полузабытьи. Пару раз звонила Катька и спрашивала, не обиделся ли я и что мне принести. Я капризно отвечал, что не обиделся и ничего мне не нужно.

Разок позвонила Маша и спросила, помог ли мне чеснок и когда мы пойдем в музей. Я зачем-то соврал, что чеснок помог.

– Ну вот видишь, – гордо сказала мадам Еписеева. – Я всем, всегда и от всего советую чеснок. В крайнем случае можно лук…

О повышенной температуре я решил не распространяться, а то посоветует еще какое-нибудь народное средство, вроде мочевых примочек на уши или полоскания горла канализационной водой. Пришлось пообещать Марии, что музей мы посетим в ближайшие дни.

Перед самым приходом врача позвонили из школы. Завуч Римма Игнатьевна отчитала меня за то, что я прогуливаю собственные уроки. Услышав о моем нездоровье, она смягчилась и – в ее представлении, по-матерински, а по-моему, грубовато – пожелала мне скорейшего возвращения в родимые пенаты.

Наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Походкой разбитого параличом ландскнехта, которому приходится тащить на себе чугунные латы и раненого товарища, я двинулся на звук.

– Кто? – спросил я визгливым старческим голосом.

Дверного глазка у меня не было.

– Врач, – прозвучало по ту сторону.

Но и по голосу было непонятно, мужчина это или женщина. Ситуация напоминала известную сказку «Волк и семеро козлят». В роли волка выступал посетитель, а в роли семерых козлят – ваш покорный слуга.

– Как ваша фамилия? – поинтересовались напуганные милицейскими сводками в газетах козлята.

– Щербино, – невозмутимо ответил волк.

Я пощелкал полусломанным замком и впустил эскулапа в дом. Но волк оказался самой настоящей козой, правда несколько увеличенных размеров.

Все в этой женщине было под стать высокому званию врача: и желтые глаза-блюдца, и ноги башенного крана, опирающиеся на блестящие лодочки копыт, и даже белый халат, свернутый в походную скатку.

Щербино изумленно уставилась (так и хочется сказать «уставилось») на меня.

– На что жалуетесь? – спросила она басовито. – На это? – и указала на мои роскошные синяки.

– Да нет, – смутился я, – это как раз пустяки. Вот температура…

– Понятно, – сказала докторесса. – Где у вас можно помыть руки?

Проследовав в ванную, она серьезно, будто ей предстояла сложная хирургическая операция, принялась скоблить обмылком свои ручищи. Завершив эту процедуру, Щербино, как оживший памятник, прошествовала в мою захламленную комнату. Там она уселась за журнальный столик и принялась строчить на голубоватом листке бюллетеня. Столик нервно трясся. Ножки его подгибались под напором докторского почерка.

Закончив писать, Вера Павловна поднялась. Ее добротно сделанные суставы захрустели, как первомайский салют в весеннем небе.

– Откройте рот, – приказала она.

– А-а-а, – послушно сделал я.

– ОРЗ, как я и предполагала…

Около моего носа огромной птицей пронеслась рука врача с желтым кольцом на пальце, больше похожим на одну из гаек, которыми скрепляют домны. Батюшки, да каков же тогда муж этого монстра?! Внезапно я показался себе маленьким и щуплым, хотя вышеназванными качествами никогда не отличался.

Указав на синий листок, немногословная Щербино молча затопала к двери.

– А что мне пить? – просипел я.

– А вот пить вам нужно меньше, – изрекла Вера Павловна, выразительно глянув на мои подглазья.

– Я имею в виду лекарства…

– Там все написано – анальгин, – докторесса взялась рукой за слабенькую ручку моей двери и добавила: – Больной, вы в состоянии проводить даму?

Я проковылял к двери. В моей голове теснились мысли: «Не дай бог! Жениться? А если попадется этакое чудище?»

Щербино рванула за ручку. По полу покатился винтик и затих под вешалкой. Дверь распахнулась. В проеме стояла Катька с сумками. Не обращая внимания на гороподобное существо, она выпалила торопливой скороговоркой:

– Уф, как ты меня напугал! Пришлось отпроситься у моих бритоголовых. Живо бери сумки. Там жратва, а в маленьком пакетике – байеровский аспирин. Говорят, помогает… Ну, чао!

Сквозь грохот шагов, издаваемых докторскими ступнями, послышался перестук Катькиных каблучков. Потом хлопнула дверь подъезда и все стихло.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации