Текст книги "Елизавета Петровна. Наследница петровских времен"

Часть вторая
Императрица

Глава первая
Правительство

В два часа пополудни 25 ноября (6 декабря) 1741 г. Елизавета Петровна «при радостном восклицании… народа» переехала из дворца у Красного канала в Зимний дворец. Здесь обнародовали первый манифест о принятии дочерью отцовского престола, отслужили благодарственный молебен, поздравили новую хозяйку с исполнением желания и произвели первое награждение – Анастасии Ивановны Гессен-Гомбургской орденом Святой Екатерины. Нетрудно догадаться за что. Ну а 26 ноября (7 декабря) начались будни. А с ними возникла и первая задача – формирование эффективной структуры власти.

Если прежде реорганизация правительства зависела от придворных интриг, столкновения амбиций (учреждение Верховного тайного совета, Кабинета министров), то теперь все решали интересы дела, как бы непривычно ни звучало это утверждение для всех. Чтобы убедиться в правоте данного тезиса, достаточно непредвзято рассмотреть так называемую сенатскую реформу, объявленную 12 (23) декабря 1741 г. Императрица не просто восстановила то, что существовало при батюшке. Она наметила контуры поэтапной трансформации старой системы управления в новую, доселе еще не опробованную в истории России, а, возможно, и Европы.

Что такое Сенат Петра I? Аналог Политбюро ленинского типа. Обсуждение проблем свободное, но в духе генерального курса, который исповедует вождь. Выход за рамки чреват примерным наказанием. Сенат Елизаветы Петровны – то же Политбюро, но демократического периода середины двадцатых годов, когда решения принимались коллегиально большинством голосов, а мнение лидера минимально сковывало младших коллег. Кстати, лидер елизаветинского Сената вовсе не царица, а один из членов (с конца сороковых годов П.И. Шувалов), и функции органа не совещательные, а распорядительные. Более того, сенаторы самостоятельно вершили любые вопросы экономического характера и… только экономического. В этом ключевое отличие Сената императрицы от Сената императора. Первый не всеяден, как второй, а есть один из блоков в основании властной пирамиды. Его сфера компетенции строго ограничена российским хозяйством – финансами, налогами, кадрами младшего и среднего звена, учетом земель, торговлей, мануфактурами, распределением и перераспределением разных ресурсов под те или иные проекты.

Военную, морскую, дипломатическую, полицейскую, государственной безопасности, медицинскую и культурную области предполагалось сгруппировать в параллельный блок (условно обозначим как силовой), подчиненный напрямую императрице. В декабрьском указе 1741 г. формирование данного блока лишь очерчено в виде неподотчетной Сенату Коллегии Иностранных дел. Как и создание квазипарламента, Императорского Совета. В середине декабря 1741 г. зародыш Совета являлся расширенным заседанием Иностранной коллегии, то есть с привлечением двух посторонних персон – адмирала Н.Ф. Головина и обер-шталмейстера А.Б. Куракина. Наконец, документ продекларировал и еще одно нововведение – Кабинет императрицы. Не высшей правящей инстанции, а личной канцелярии государыни во главе с кабинет-секретарем Иваном Антоновичем Черкасовым. От петровского кабинета елизаветинский отличен тем, что не ограничен налаживанием делопроизводственного процесса. Прерогативы команды Черкасова – шире. Секретариат – ядро, генерирующее все, что понадобится хозяйке: от фельдъегерской службы и банковской конторы до следственного комитета или проектно-экспериментального центра.

Вот какую властную модель основал указ от 12 (23) декабря 1741 г. Де-факто она возникла быстро. Императорский Совет отпочковался от КИД уже в январе 1742 г. Прения устраивались не в апартаментах внешнеполитического ведомства, а либо в царском дворце, либо на дому одного из министров. Приглашалось от восьми до двадцати особ, по соизволению императрицы. Повестка дня обыкновенно касалась международных отношений. Внутренние дебатировались в ином формате – на межведомственных совещаниях. Каждую дискуссию венчал протокол, фиксировавший окончательный вердикт, подписанный всеми участниками и подносившийся для сведения или апробации государыне. В подобном полуофициальном статусе орган просуществовал четырнадцать лет. Дочь Петра узаконила его лишь в марте 1756 г. под названием Высочайшей Конференции.

Практика еженедельных встреч Елизаветы Петровны с президентами Военной, Адмиралтейской, Иностранной коллегий, Тайной, Медицинской и Генерал-полицмейстерской канцелярий вошла в обычай тоже в 1742 г. Кроме перечисленных чинов, той же привилегии удостоились генерал-прокурор Сената (куратор экономического блока) и обер-прокурор Синода. Государыня выводила шесть «силовых» министерств из-под сенаторов с крайней осторожностью. На первых порах мера выглядела как временная, необходимая для оперативного управления на период войны со Швецией. А потом, с окончанием войны, Сенат вновь будет по-настоящему Правительствующим. Даже о переключении на себя первой структуры – иностранной – дочь Петра известила публику эзоповым языком. «Мнение свое… доносить нам на апробацию нашу» предписывалось не самой коллегии, а «по иностранным делам конференции», заседавшей в рамках коллегии, сиречь «зачатку» Императорского Совета. Двусмысленная фраза давала поле для маневра. Царица могла ею как подтвердить, так и опровергнуть факт вывода учреждения из-под опеки Сената.

Судя по всему, ответная реакция четырнадцати сановников (И.Ю. Трубецкого, А.М. Черкасского, С.А. Салтыкова, Г.П. Чернышева, А.И. Ушакова, Н.Ф. Головина, А.Б. Куракина, А.П. Бестужева-Рюмина, А.Л. Нарышкина, М.М. Голицына, Г.А. Урусова, И.И. Бахметева, В.Я. Новосильцева, А.Д. Голицына) балансировала на грани. Они и не промолчали в знак согласия, но и не возроптали во всеуслышание. Похоже, юридическую невнятность сенаторы сочли «золотой серединой». Почему императрица и продолжила в том же духе. 29 ноября (10 декабря) 1743 г. «свободу» обрела Тайная канцелярия. Опять же, завуалированно. Елизавета Петровна запретила А.И. Ушакову рассылать «известия и справки» куда-либо (Сенат, Синод, Кабинет императрицы) без высочайшей санкции.

1 (12) мая 1746 г. очередь дошла до Главной полиции, которую царица избавила от «повелительных указов» Сената под предлогом написания лично Петром Великим инструкции для первого генерал-полицмейстера А.М. Девиэра. Посему «пополнения» к ней должны исходить тоже от монарха, а не сенаторов. Боевые коллегии – Военная и Адмиралтейская – формально утратили сенатский контроль 5 (16) августа 1747 г., когда государыня возбранила копии с секретных указов сообщать в Сенат и «в прочия места». Медицинскую канцелярию переключили на монарха не менее оригинально. 6 (17) декабря 1748 г. в указе о назначении Германа Бургаве главой российской медицины (лейб-медиком и директором канцелярии) появился постскриптум: «Он в единственном нашем ведении состоять и прямо от наших повеленей зависеть имеет». Кто – «он»? Лейб-медик или директор? Трактуй, как хочешь. Аналогичный неоднозначный постскриптум украсит и пожалование в лейб-медики 8 (19) марта 1754 г. Павла Кондоиди, с октября 1753 г. директора Медицинской канцелярии.

Итак, к 1750 г. формирование блока силовиков почти закончилось. Последний, но не финальный штрих Елизавета Петровна нанесла 12 (23) января 1755 г., создав прообраз Культурной (или Школьной) коллегии под видом коллегии кураторов Императорского Московского университета. Так как реформа системы народного образования не была завершена, то И.И. Шувалов, фактический министр культуры с 1750 г., стал таковым только полуофициально, имея странную должность университетского куратора.

Пусть Сенат и потерял влияние на центральные ведомства государства, зато он обзавелся правом без оглядки на царицу, соблюдая действующее законодательство и даже толкуя пробелы в нем, управлять всей экономикой империи. Ему подчинялись напрямую Камер-коллегия (сбор налогов), Статс-кантора (бюджет), Коммерц-коллегия (торговля), Берг-коллегия (рудное и литейное производство), Мануфактур-коллегия (галантерейные фабрики), Вотчинная коллегия (учет земель), Юстиц-коллегия (судопроизводство), Ревизион-коллегия (инспекции), коллегия Экономии (церковное имущество), несколько канцелярий (Ямская, Монетная, Конфискации, от Строений), кантор (Раскольническая, Соляная, Герольдмейстерская) и приказов (Судный, Сыскной, Сибирский). И по перечню видно, что забот у сенаторов вполне хватало, чтобы обижаться на государыню за изъятие шести престижных коллегий.

Между тем благодаря описанной реформе Елизавета Петровна добилась максимальной оптимизации системы государственного руководства за счет колоссальной экономии времени. За повседневную рутину отныне отвечал Сенат. Плюсы и минусы международной конъюнктуры взвешивал Императорский Совет. Кабинет наводил справки, выполнял всю письменную работу, разные деликатные миссии и смело брался за рискованные экономические эксперименты, на которые сенаторы не отваживались или просто не верили в успех. В итоге императрица могла не отвлекаться на все это, а целиком сосредоточиться на обдумывании проблем первостепенных, важных или спорных, то есть заняться любимым делом, о чем мечтала в юности и ради чего рвалась к престолу напролом в 1727 г.

Отметим, бал, охота или светская болтовня – размышленью вовсе не помеха. Ведь оригинальная идея всегда приходит в голову неожиданно, и подсказать ее может что угодно. Не случайно при дочери Петра рамки свободы слова раздвинулись как никогда. В отличие от Анны Иоанновны Елизавета Петровна критики и неповиновения не боялась. Потому что в тирадах скептика нет-нет, да и проскальзывало какое-нибудь рациональное зерно, а чья-либо строптивость свидетельствовала о том, что предварительные расчеты неверны и нуждаются в корректировке. Конкретный пример этому приведем в следующей главе. А пока коснемся еще одной елизаветинской «инновации».

В библиотеке цесаревны два десятка книг освещали историю Франции, из коих больше половины подробно разбирали царствования двух королей XVII века – Людовика XIII и Людовика XIV. Несомненно, наша героиня сравнивала обоих. А кого же сочла достойным подражания? Нет, не короля-Солнце. Его отца!

Молодая дама обратила внимание на эффективность тандема пассивного монарха и активного кардинала – первого министра. Второго все боялись, ненавидели и желали погубить. Первого презирали, жалели и… не трогали. На Людовика XIII, терпимого к протестантам, никто не покушался, хотя двух предыдущих королей (Генриха III и Генриха IV), к протестантам благосклонных, пронзили кинжалами. От Людовика грозу отвел на себя Ришелье, которого пытались убить несчетное количество раз. Не будь «диктатора» кардинала, гнев католиков неминуемо обрушился бы на короля. Министр – громоотвод. Не правда ли, неплохое «лекарство» против интриг дипломатов, потенциальных наследников и партийных фанатиков?!

И для России вполне пригодное! Причем кандидата на роль русского Ришелье Елизавета подыскала заранее. Иоганн-Эрнст Бирон! Справился бы с ней блестяще, кабы дуэту сопутствовала Фортуна. К сожалению, импровизация Миниха спутала все карты. Конечно, по восшествии на престол царица амнистировала герцога, вернула из Сибири, поселила с семьей в Ярославле на казенный счет, позаботилась об охране, служебном персонале. Вот только реабилитировать политически, увы, и не пробовала. Слишком сильно ненавидели курляндца в русском обществе. Даже проживание в столицах ему не рекомендовалось ради собственной же безопасности. Успей Бирон возвести на престол дочь Петра, его наверняка простили бы. А так…

В общем, Елизавета Петровна огляделась вокруг в поисках альтернативы и остановила взор на Алексее Петровиче Бестужеве-Рюмине. 12 (23) декабря 1741 г. пожаловала в вице-канцлеры и начала приглядываться к нему. Испытательный срок длился до декабря 1742 г. Именно тогда Иоганн Лесток (с 18 / 29 декабря 1741 г. первый лейб-медик императрицы), в течение года мнивший себя «полудержавным властелином», вдруг обнаружил, что встречи государыни с Бестужевым участились, как и высочайшие резолюции, солидарные с мнением иностранного министра (канцлер, А.М. Черкасский, скончался 4 / 15 ноября 1742 г.).

Доктор, в ноябре 1741 г. хлопотавший за Бестужева, возмутился неблагодарностью вице-канцлера и открыто осудил своего протеже и как человека, и как министра. Личный конфликт стремительно приобрел черты межпартийного, ибо доктор питал слабость к Франции, а дипломат – к Англии, старым соперникам на западе европейского континента. Елизавета Петровна не преминула воспользоваться распрей, направив ее в конструктивное русло, в Императорский Совет. Здесь оба политика заспорили о кондициях мира со Швецией, поневоле расколов членов собрания на тех, кто за серьезные уступки неприятелю (друзья Лестока), и тех, кто против (друзья Бестужева). К лету 1743 г. формирование двух фракций – французской и английской – завершилось, а вместе с тем завершилось и становление политической системы дочери Петра Великого.

Дипломатический корпус и околопридворная среда заглотнули наживку императрицы, поверили во всемогущество Бестужева и принялись страстно одни валить, другие защищать упрямого старика. Посланники Франции, Швеции и Пруссии содействовали Лестоку, Англии, Голландии, Австрии, Саксонии и Дании – Бестужеву. Семейства Трубецких, Румянцевых, Голицыных, Долгоруковых сочувствовали лейб-медику. Бутурлины, Апраксины, Юсуповы, Одоевские, Куракины, Чернышевы симпатизировали вице-канцлеру. Хотя русские источники (записки Шаховского, Нащокина, Неплюева, Ханенко) о межфракционной борьбе не распространяются (один М.М. Щербатов вспомнил, что Бестужев и Апраксин «сочинили партию при дворе, противную» Н.Ю. Трубецкому), реляции иностранцев (француза д’Альона, пруссаков Мардефельда и Финкенштейна, англичан Вейча, Тираули и Гиндфорда, саксонца Петцольда) с лихвой восполняют лаконичность россиян. Судя по текстам, всех волновал единственный вопрос: прочны или нет позиции Бестужева, устоит он или падет? И так до дня опалы министра в феврале 1758 г.

Но по той же корреспонденции видно и другое: мнением самой императрицы интересуются мало, ибо царит полное убеждение, что Бестужеву нетрудно «заставить государыню все исполнить, что ему угодно, и всякий, кто преуспеть хочет в делах, через него действовать должен» (Финкенштейн). «Что в империи нет человека, о котором императрица имела бы более высокое мнение» (лорд Тираули). Иными словами, повторилась история с Ришелье. Для изменения внешней политики России нужно убрать первого министра, а не монарха! Монарх – флюгер! Куда министр «подует», туда и повернется. В итоге Елизавета Петровна достигла того, чего хотела. Став арбитром, а не мишенью, разом нейтрализовала пусть не все, однако подавляющее большинство заговоров против себя как внутри страны, так и вовне.

Правда, депеши эти сыграли злую шутку с ней самой. Первые биографы государыни сведения черпали прежде всего из откровений иноземцев. А те единодушно признали главу империи легкомысленной, ленивой, нерадивой и неспособной к систематическому труду. Екатерина II, М.М. Щербатов и иже с ними, близко дочь Петра не знавшие, удостоверили правоту дипломатов. Так сообща и заложили традицию характеризовать третью русскую императрицу капризной барыней на троне. Между тем есть документы, сей аттестации противоречащие, а именно «Дневник докладов Коллегии Иностранных дел» за 1742–1754 гг. и переписка соратников императрицы между собой. Дневник давно издан, переписка опубликована частично (в XIX веке совсем крупицы), многое обнародовать только предстоит, а многое, подозреваю, и до сих пор еще не выявлено в архивных фондах. Оба означенных материала отразили подлинное отношение Елизаветы Петровны к делам государственным. Оказывается, она регулярно прочитывала важнейшую корреспонденцию, которую Бестужев и другие «силовики» с генерал-прокурором либо подавали сами на приемах, либо пересылали через Черкасова. А реагировала на нее, в случае надобности, мгновенно и обыкновенно устно либо непосредственно во время аудиенций, либо через Черкасова и помощников кабинет-секретаря.

Корреспонденцию не просто пробегала глазами, а внимательно изучала, взяв за правило проект важного акта подписывать не сразу, а минимум через день, утром на свежую голову. Встреч с соратниками нисколько не избегала. Наоборот, часто сама вызывала к себе, и протекали они не по известной формуле, а по-деловому. Докладчик всегда имел право на возражение, которое императрица не всегда отвергала. Кстати, обычный час свидания с ними либо десятый, либо одиннадцатый по полуночи. Красочно описанные застолья до рассвета всего лишь миф, подобный уже рассмотренным выше легендам.

Режим дня императрицы легко установить по журналу дежурных генерал-адъютантов и приказам по лейб-компании, до 31 декабря 1741 (11 января 1742) г. гренадерской роте Преображенского полка. В журнале фиксировался график, когда били зорю и прекращался проезд мимо дворца любых экипажей, в приказах – перемещения пикетов подле высочайших покоев. По их свидетельству, Елизавета просыпалась не около полудня, как везде пишут, а часов в восемь утра. Спать ложилась по-разному, и после полуночи, и часа в два ночи. Почивала и днем, от двух до пяти пополудни. Именно тогда солдаты перегораживали веревками на тумбах Миллионную улицу у крыльца Зимнего дворца и у валов Адмиралтейства, дабы громыхание карет и колясок не тревожило послеобеденный отдых государыни. В ночную пору поступали так же.

Впрочем, оригинальность стиля управления дочери Петра вышеизложенным не ограничивается. Она же придумала, как незнатных особ жаловать в знатные места без особого недовольства особ знатных. Если худородных, но грамотных людей подолгу держать временно исполняющими обязанности, то окружающие постепенно привыкнут к тому положению, какое те занимают, и спокойнее воспримут официальное утверждение такого человека в должности. В крайнем случае можно и не утверждать, а сохранять за ним административные полномочия де-факто. Списки президентов и главных командиров коллегий и канцелярий, губернаторов елизаветинской эпохи не секрет. Тем не менее они поражают обилием лакун между правлением официальных глав учреждений и территорий. И объясняется данный феномен не царской ленью, а нормой: пока пост президента (губернатора) или вице-президента (вице-губернатора) вакантен, дела вершит один из старших членов коллегии в ранге коллежского советника или губернаторского товарища, а то и просто асессора.

То, что это – излюбленный метод Елизаветы Петровны, мы поймем, когда посчитаем, сколько официальных и фактических командиров руководило при ней тремя главными коллегиями – Военной, Адмиралтейской, Иностранной. Вот список по первой: президент Василий Владимирович Долгоруков (1741–1746), первоприсутствующий Степан Федорович Апраксин (1746–1756), первоприсутствующий Петр Спиридонович Сумароков (1756–1759), первоприсутствующий Василий Иванович Суворов (1759–1760), первоприсутствующий Семен Юрьевич Караулов (апрель – май 1760), первоприсутствующий Иван Иванович Костюрин (май – август 1760), президент Никита Юрьевич Трубецкой (1760–1761). У второй иная особенность. Стандартный президент – один, Николай Федорович Головин (1732–1744). Затем с июня 1744 г. по сентябрь 1747 г. Адмиралтейством командовал на правах рядового члена князь М.А. Белосельский. В сентябре 1747 г. Михаилу Андреевичу присвоили звание генерал-крикс-комиссара флота, в 1739 г. приравненное Анной Иоанновной к вице-президентскому. Через полтора года, в апреле 1749 г., коллегию вообще возглавил не состоявший в ней членом адмирал М.М. Голицын, будучи «над флотом главным командиром». И только в апреле 1750 г. императрица пожаловала Михаила Михайловича в президенты Адмиралтейской коллегии (1750–1762).

В Иностранной тоже не обошлось без изюминок. Вначале все шло обычным порядком: канцлер Алексей Михайлович Черкасский (1740–1742), вице-канцлер, с июля 1744 г. канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин (1742–1756). И вдруг в июле 1756 г. при здравствующем канцлере де-факто бразды правления берет вице-канцлер Михаил Ларионович Воронцов, который и продолжает председательствовать в коллегии до 1761 г., с ноября 1758 г. в ранге канцлера. А Бестужев вплоть до ареста в феврале 1758 г. полтора года являлся «свадебным» президентом.

Наконец, посвятим несколько строк обер-прокурору Синода Якову Петровичу Шаховскому, товарищу Ивана Ивановича Неплюева по несчастью. Оба накануне 25 ноября 1741 г. запятнали себя дружбою с врагами Елизаветы Петровны. Шаховской сблизился с М.Г. Головкиным, Неплюев и давно – с Остерманом. Андрей Иванович потому и пробил своего приятеля в напарники к Ушакову допрашивать Волынского, чтобы тот присматривал за креатурой Бирона и не допустил клеветнических измышлений на кабинет-министра. В чем опальный генерал-адмирал и повинился после ареста. Неплюеву, как и Шаховскому, повезло. За обоих перед Елизаветой вступился Н.Ю. Трубецкой. Однако, если Ивану Ивановичу досталась почетная ссылка – командование Оренбургской экспедицией, то расставаться с Яковом Петровичем императрица не спешила. И причина тому – репутация князя как кристально честного, неподкупного и искреннего человека. А она крайне нуждалась в таком.

31 декабря 1741 (11 января 1742 г.) по ходатайству генерал-прокурора царица произвела Шаховского в обер-прокуроры Синода. Пока без права прямого доклада монарху. Прежде чем пожаловала это право, устроила князю экзамен, причем очень жестокий. Изустно повелела проводить в ссылку Остермана, Левенвольде, Миниха, Менгдена, Яковлева, Тимирязева и… Головкина, прежнего патрона. Гражданская казнь свершилась утром 18 (29) января. В ночь на 19 (20) января 1742 г. Шаховской всех отправил. Отправил правильно, то есть строго по инструкции, не переусердствовал, выслуживаясь перед новой властью. За что вскоре и удостоился привилегии, которой обладали «силовики» и генерал-прокурор, доносить лично государыне по своей должности, о настроениях высшего духовенства и ситуации в церкви. Тем самым Яков Петрович сделался министром по особым поручениям. Первым стало ограждение набожной императрицы от ошибок во взаимоотношениях с православными архиереями, вторым в 1753 г. – минимизация воровства при снабжении амуницией и продовольствием армии, готовившейся к войне с Пруссией, третьим в 1760 г. – недопущение абсолютного господства в Сенате П.И. Шувалова. И во всех трех миссиях честный вельможа высочайшее доверие полностью оправдал[17]17
  РГАДА, ф. 2, оп. 1, д. 60, л. 1–2; ф. 286, оп. 1, д. 298, л. 97; д. 411, л. 144; ф. 248, оп. 1/10, д. 584, л. 742; д. 587, л. 39об.-40об.; оп. 1/39, д. 2606, л. 177; оп. 1/40, д. 3212, л. 514, 957; оп. 1/41, д. 3283, л. 149, 158, 268, 268об., 271, 273; РГВИА, ф. 24, оп. 1, д. 106, л. 251—254об.; Санкт-Петербургские ведомости. 1741. № 101 от 18 декабря; 1746. № 13 от 14 февраля; 1747. № 74 от 15 сентября; 1756. № 72 от 13 сентября; ПСЗРИ. СПб., 1830. Т. 11. С. 544–546, 954; Т. 12. С. 545, 742, 743; Сб. РИО. СПб., 1871. Т. 6. С. 404; 1898. Т. 102. С. 110, 112; Лиштенан Ф.-Д. Россия входит в Европу. М., 2000. С. 270, 273, 275, 276, 281, 282, 292–294, 298, 302, 308, 309, 314; Шаховской Я. П. Записки. Неплюев И. И. Записки // Империя после Петра. М., 1998. С. 45–47, 426, 427; О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и путешествие А. Радищева. М., 1983. С. 57; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 2001. Кн. 11. С. 178; Писаренко К. А. Елизавета Петровна. М., 2008. С. 338–340, 371–379.


[Закрыть].