Текст книги "Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем"

Таким образом получается, что мы имеем новую государственную формацию со старой, во многом уголовной политикой, насквозь пронизанной идеологией времен СССР. Достаточно вспомнить давно, казалось бы, умершее в законе явление, определявшееся как спекуляция – скупка и перепродажа с целью наживы (статья 154 УК РСФСР). Сейчас такие действия отнесены к обычной бизнес-деятельности, целью которой является извлечение прибыли. Но это не мешает нерадивым прокурорам и следователям усматривать в действиях коммерсантов то, что можно назвать «ценовым криминалом» со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде возбуждения уголовных дел, привлечения якобы виновных к уголовной ответственности, строгие наказания будто бы за совершенное… хищение!

Все дело в том, что бесцеремонно вторгающиеся в чуждую им сферу бизнеса, эти приверженцы дремучих взглядов на современную экономику в одних случаях считают цену покупки товара заниженной (не соответствующей рыночной или мировой), а в других – цену продажи завышенной по сравнению с ценами приобретения. И им абсолютно наплевать на Гражданский кодекс РФ, прямо предусматривающий свободу договора и положение о том, что исполнение договора оплачивается по цене, установленной соглашением сторон. Примерно такая же тягостная картина наблюдается и с другим, в свое время «усопшим» составом преступления– коммерческим посредничеством. Властолюбивые и самоуверенные «экономисты в погонах» никак не могут уяснить значимость для бизнеса посреднических операций и потому сплошь и рядом клеймят такие действия субъектов хозяйствования как фиктивные, а соответствующие компании называют в процессуальных документах подставными.

Еще одной модной методикой преследования стала криминальная оценка сделок или финансовых операций как уголовно наказуемых действий при отсутствии к ним претензий со стороны участников, контролирующих органов или судов. Апофеозом правового цинизма в подобных случаях выступают также нередкие на практике ситуации, когда правомерность поведения предпринимателя подтверждается вступившим в силу судебным решением арбитража или суда общей юрисдикции, что не мешает его гонителям реализовывать репрессии и привлекать жертву к уголовной ответственно сти.

Наверное, самым ярким (а если говорить точнее – диким) примером подобного рода является дело предпринимателя Суринова. Он был осужден, несмотря на то что сделки, вмененные ему в вину как якобы противоправные, были признаны соответствующими закону всей иерархией арбитражных судов, включая Высший Арбитражный суд. Тогда защита предпринимателя обратилась в Конституционный суд РФ, и тот вынес Определение от 15 января 2008 г. № 193-О-П «По жалобе гражданина Суринова Татевоса Романовича на нарушение его конституционных прав статьей 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации», где были сказаны и без того понятные непредвзятым людям простые вещи: статья 90 УПК РФ, предусматривающая для подобных случаев обязательную преюдицию (строгую обязательность учета ранее состоявшихся судебных решений), не предполагает возможность при разрешении уголовного дела не принимать во внимание обстоятельства, установленные не отмененными решениями арбитражного суда по гражданскому делу, которые вступили в законную силу, пока они не опровергнуты стороной обвинения!

Казалось бы, двери колонии должны распахнуться перед Суриновым, благодаря которому не только принято столь важное решение высшего органа конституционного контроля, но и должным образом скорректирован закон. Однако даже четкое и ясное разъяснение КС РФ смысла правовой нормы было проигнорировано преследователями Суринова, проявившими наивысшую степень правового нигилизма и продолжающими упорствовать в своем нежелании исполнять предписания закона!

Аналогичная возмутительная ситуация встретилась и по второму делу Ходорковского и Лебедева, когда Хамовнический суд не просто проигнорировал, а, по сути, просто опорочил ранее состоявшиеся и вступившие в законную силу арбитражные решения в пользу ЮКОСа.

Полагаю, что не будет большой ошибкой предположение, что большинство читающих эти строки уже знает, что направленные на либерализацию уголовно-репрессивного механизма государства меры встречают самое активное сопротивление со стороны многочисленных представителей правоприменительной практики, прежде всего из числа тех, кто в своих действиях руководствуется необольшевистской психологией или корыстно-коррунциоииой мотивацией.

Юристы-практики уже в открытую говорят, что правоохранительная (а по меткому выражению Тамары Морщаковой – правонарушительная) система превратила свою работу в бизнес на властных полномочиях, арестах, возбуждениях уголовных дел. Поэтому любое сокращение ее возможностей – это удар по финансовым оборотам, чего вышеобозначенные выгодоприобретатели стремятся всеми силами избежать. В одних случаях это лоббистское торможение здравых законодательных новелл, в других – неисполнение новых норм закона.

К примеру, инициированные Дмитрием Медведевым в бытность его президентом РФ поправки в УПК РФ, запрещающие арестовывать предпринимателей, натолкнулись на неприкрытый саботаж со стороны следователей, прокуроров и судов. В нашей практике мы сразу же за довольно короткое время встретили три разновидности такого противозаконного сопротивления. Первый – суды и прокуроры делали вид, что они не имеют представления о новых положениях закона, и в выносимых по стражным вопросам решениях об этом не говорилось ни слова. Второе – выдумывание всяческих способов обойти указание ч. 1–1 ст. 108 УПК. Например – фальсифицировать и представить суду данные о том, что обвиняемый скрывается от следствия. Апофеозом такого саботажа выступает зазвучавшее в судах в устах прокуроров псевдотеоретическое изыскание на тему о том, что преступная деятельность, в которой обвиняется конкретный бизнесмен, никак не может являться предпринимательской, поскольку она сама по себе противозаконна. Стоит ли говорить, что такой взятый на вооружение противниками уголовных реформ подход грубо игнорирует конституционный принцип презумпции невиновности.

В иных случаях суды, только для вида демонстрируя свою приверженность либеральным веяниям, начинают рассматривать вопрос о замене заключения под стражу денежным залогом. Однако при этом они выдумывают (трудно подобрать иное слово) такие суммы, что невольно это кажется издевательством и завуалированной формой стремления не выпускать коммерсанта из СИЗО. Так, содержавшейся в следственном изоляторе больной предпринимательнице Наталье Гулевич, в отношении которой получение кредита квалифицировалось как мошенничество, было предложено внести залог в беспрецедентном для России размере – 100 млн рублей[28]28
  Примерно по такому же сценарию развивается и попытка гуманизировать уголовное наказание путем более широкого применения штрафов. Органы прокуратуры просили обвиняемого в получении взятки в сумме 5 млн рублей главу администрации одного из районов Татарии А. Тимофеева приговорить к 9 годам колонии и штрафу в размере 500 млн рублей (И). Суд решил не лишать его свободы, и наказание составило «всего» 300 млн рублей в виде штрафа. А вскоре в Рязанском областном суде за покушение на взятку в 6,5 млн рублей некоему О. Архипочкину был определен штраф в 390 млн рублей («Коммерсантъ», 3 мая и 26 мая 2012 г.).


[Закрыть]. Было собрано лишь 38 миллионов, и женщина в результате осталась под стражей. Василию Алексаняну, отпущенному на свободу лишь после третьего (!) предписания Европейского суда по правам человека, родственники и друзья с огромным трудом нашли 50 миллионов рублей, которые потребовал суд как условие освобождения.

Что же мы сейчас имеем в реальности, когда, по данным исследователей, в настоящее время число предпринимателей, находящихся в местах лишения свободы, превышает 100 тысяч человек?[29]29
  Уголовная политика в сфере экономики: экспертные оценки. С. 12; «Коммерсантъ», 11 апреля 2012 г.


[Закрыть] Очень негативную картину, накладывающуюся на всю российскую экономику. Одна из ее неприглядных страниц – бегство из страны людей и капитала. Такое положение – прежде всего результат неразумной уголовной политики, осуществляющейся правоохранителями, сплошь и рядом пренебрегающими требованиями действующего законодательства.

Кто же эти люди, игнорирующие законы?

§ 2. Следователи

«Я следователь, я!.. Строжайшее следствие буду производить я!.. Теперь меня дрожать будут!.. Раболепствовать будут!.. II я всякого подозреваю; а потому следует постановить правилом – всякого подвергать аресту».

А. Сухово-Кобылин «Смерть Тарелкина», 1868 г.

Наверное, с наибольшим неравнодушием мне бы хотелось говорить именно о следствии. И как бывшему следователю, и как преподавателю, подготовившему не один десяток молодых специалистов этой непростой профессии.

Придя в адвокатуру, я еще застал в структуре Главного следственного управления Генеральной прокуратуры РФ «зубров», чья работа не могла не вызывать уважения. Это были люди с опытом на следствии по 20–25, а то и более лет. Они прекрасно ориентировались в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве, старались глубоко вникнуть в ситуацию и не принимать никаких скороспелых и необдуманных решений. Попытки навязывать им чужое, порой «высокопоставленное» мнение были заведомо обречены на провал.

Как-то запомнилось и то, что они не считали зазорным получить у адвоката консультацию по темам, по какой-либо причине им незнакомым. Например, руководитель одного из следственных подразделений довольно высокого уровня как-то позвонил мне и попросил разъяснить вопрос о возможности участия в уголовном деле иностранного адвоката.

В таких следователях сразу чувствовался достойный процессуальный противник, которого, как говорится, «на мякине не проведешь». Однажды в одном из отделов ГСУ было возбуждено большое дело по контрабанде, и мне пришлось защищать одного из фигурантов – начальника таможенного поста. Тот трудился в разных таможнях не первый год, имел юридическое образование и в вопросах оформления грузов разбирался прекрасно.

Когда мы с ним в первый раз пришли на допрос, мой подзащитный уверенно ответил на все вопросы следователя, рассказал об особенностях декларирования отдельных видов товаров, прокомментировал предъявленные ему документы из дела. Я, как мог, старался ему помогать. Следователь-женщина все внимательно слушала и записывала в протокол. Итогами допроса мы остались довольны, поскольку на все, даже казавшиеся опасными, вопросы был дан вполне убедительный ответ.

Совершенно по-иному происходил следующий допрос, назначенный через неделю. Едва ли не на каждый довод моего клиента следователь доставала очередную инструкцию Государственного таможенного комитета РФ и указывала на ее несоблюдение в той или иной степени. Мой подзащитный таможенник имел «бледный вид». На меня, признаюсь, оказал довольно сильное впечатление тот факт, что за такое короткое время следователь смогла перелопатить столь большой объем ведомственных документов и выудить оттуда все ей необходимое.

Интересно, что через какое-то время материалы дела были переданы другому, менее въедливому следователю. Он быстренько направил дело в суд, полностью затем оправдавший таможенника. А фамилия этого следователя встретилась мне затем в одном из протоколов по «делу ЮКОСа» – он был привлечен к проведению обыска…

Я не случайно без необходимости не стану называть здесь фамилий следователей и буду, за некоторым исключением, и далее придерживаться этого правила. В «деле ЮКОСа» следователь – это скорее одна из функций репрессивного аппарата, обезличенная и безмолвная, несмотря на продекларированную в УПК РФ его процессуальную самостоятельность.

Такое утверждение, в числе прочего, базируется на двух формально технических, но довольно существенных моментах, касающихся обоих уголовных дел по обвинению Ходорковского и Лебедева. Во-первых, это то, что предварительного расследования в обычном понимании данного термина здесь не было, и об этом мы поговорим далее. Сказанное касается первого дела. А другое, рассматривавшееся в Хамовниках, в значительной части составлялось из ксерокопий документов дела предыдущего. Во-вторых – это примененный по данным делам метод бригадного расследования, когда уже упомянутая процессуальная самостоятельность нивелируется подчиненным положением привлеченного следователя своему руководителю-бригадиру.

Такого рода бригады (или следственные группы) в нашем случае формируются за счет следователей, прикомандированных из регионов в столицу. «Пехота» выполняет основной массив заданий, определяемый им коллегами из федерального органа, не особо задумываясь над их законностью и необходимостью. Зато оправдавшие доверие бригадира могут рассчитывать на включение в штат главного следственного органа страны с дальнейшим ростом либо на существенное повышение в должности после возвращения в родные пенаты.

Чтобы не быть голословным, скажу, что привлеченный в 2003 году из Волгоградской области член следственной группы Валерий Алышев через определенное время был принят на должность следователя по особо важным делам Следственного комитета, затем возглавил расследование по второму делу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, а в декабре 2011 года указом президента РФ Дмитрия Медведева назначен на должность руководителя управления по расследованию особо важных дел о преступлениях против государственной власти и в сфере экономики в Главном следственном управлении Следственного комитета России. Не менее активный член следственной группы, ранее трудившийся в прокуратуре г. Ельца, Руслан Ибиев стал руководителем следственного управления СК по Уральскому федеральному округу.

Начинавшие расследование по «делу ЮКОСа» штатные следователи Главного следственного управления Генеральной прокуратуры РФ также не избежали существенных повышений по должности. Салават Каримов, поработав какое-то время первым заместителем прокурора Башкирии, стал советником Генерального прокурора РФ. Его коллега, старший следователь по особо важным делам Михаил Безуглый, вырос до начальника отдела, а 10 июля 2009 года был назначен заместителем прокурора Астраханской области.

Если же попытаться как-то классифицировать следователей, работавших по «делу ЮКОСа», то, наверное, в основу их группирования следует положить субъективное отношение к выполняемой работе, обусловленное степенью понимания сущности решаемой задачи и ее оценкой. В этой связи я, наверное, не ошибусь, если скажу, что самую большую группу составят те, кого можно назвать «пофигистами». Они, тяготясь получаемыми заданиями только в случае их избыточности, абсолютно равнодушно относятся к повседневной рутине, мало задумываясь над тем, кого и за что в данный момент привлекает к уголовной ответственности руководитель следственной бригады. Именно указанное безразличие влечет за собой то, что в процессуальных документах появляются глупости и несуразицы, хотя часть из них на совести более активных, но малограмотных коллег «пофигистов». Такой типаж персонифицируется, лишь когда при выполнении очередного задания своего руководства совершит такое нарушение, которое не может остаться без внимания и реагирования защиты. И вот тогда он становится объектом жалоб, а порой и судебных разбирательств. Как раз таким людям посвящена широко известная фраза, заканчивающаяся словами: «именно с их молчаливого согласия происходят на земле предательства и убийства»…

Другое, хотя и малочисленное, но весьма опасное образование составляют идейные члены рассматриваемого сообщества. Практика показывает, что длительное нахождение в группе зачастую выводит таких субъектов на лидирующие позиции. Их следовало бы назвать «комиссарами», поскольку в основе «идейности» у таковых просматривается не что иное, как отголоски свойственного большевикам классового подхода, о проявлениях которого мы подробнее поговорим, когда речь зайдет о судьях. В сочетании с огромными властно-репрессивными полномочиями и жуткой правовой и экономической безграмотностью сия гремучая смесь в итоге дает Шарикова и Вышинского в одном флаконе.

К примеру, один из моих клиентов по другому, но также связанному с нефтью делу рассказал, какая истерика была у членов следственной группы, явившихся к нему с обыском, когда они увидели в квартире дорогую мебель, мраморную ванну, импортную технику.

В нашем случае идейная направленность «комиссаров» была со всей очевидностью нацелена на непримиримую и безоглядную борьбу с олигархами, в данном случае олицетворявшимися Михаилом Ходорковским. При этом виновность «классового врага» презюмировалась по определению и, как уже неоднократно свидетельствовала история, в каких-либо формальных доказательствах не нуждалась.

Как-то, оказавшись наедине с одним из таких «комиссаров» в период завершения следствия по первому делу, я поинтересовался: «За что все-таки вы преследуете Ходорковского?» Ответ, заключенный по-одесски в вопросе, скажем прямо, озадачил: «А разве вы не знаете, что он собирался продать ЮКОС американцам?»

Таким образом, мне с величайшим прямодушием было неприкрыто продемонстрировано, что Ходорковский подвергается уголовному преследованию вовсе не за то, что на многих страницах расписано в его обвинении: хищения и уклонения от уплаты налогов, а за намерение совершить непозволительную в глазах комиссаров сделку с Дядюшкой Сэмом! Впрочем, я не исключаю, что у других представителей следственно-большевистского племени были припасены и иные идейные поводы для лишения Ходорковского свободы. Кстати, мой собеседник после своего откровения никак не прореагировал на замечание о том, что у нас в стране создана и успешно функционирует отчасти «успешно проданная» иностранцам ТНК-ВР. И что такие сделки всегда осуществляются с согласия правительства. Кстати, те же доводы в своих публикациях приводил и Михаил Ходорковский.

Интересно, что псевдопатриотический мотив уголовного преследования Ходорковского довольно быстро перестал быть только кулуарным. Стоявший у истоков «дела ЮКОСа» первый заместитель Генерального прокурора РФ Юрий Бирюков, курировавший, как отмечалось, на своем посту в том числе и расследование по первому делу наших доверителей, называя причины кризиса ЮКОСа «глубинными», пишет, что они состоят в том, что колоссальные ресурсы страны, являющиеся результатом труда нескольких поколений российских людей, получил узкий круг основных акционеров. Этот посыл, по логике прокурорского работника, плавно переходит в разговор о намерениях Михаила Ходорковского продать нефтяной гигант американской компании «Шелл». А затем делается вывод: «Вряд ли истинный гражданин своей страны искренне будет считать для нее лучшей долей быть сырьевым придатком Запада». Кстати, эту часть своих откровений бывший высокопоставленный чиновник Генеральной прокуратуры РФ разместил в главе своей книги, названной им очень символично: «Экспроприация экспроприаторов»[30]30
  Бирюков Ю. Убийство без мотива. С. 56.


[Закрыть].

Но по обозначенной логике выходит, что самое надежное средство для привития патриотизма в том понимании, как его представляют в силовых ведомствах, это тюрьма. Невольно вспоминается изречение другого прокурорского деятеля: «Рожденный в правовой борьбе против эксплуататоров, наш Уголовный кодекс рубит широко, его огненные удары грубы и резки, как сама революция». Его звали Андрей Януарьевич Вышинский.

А уже в наши дни, совсем недавно, аналогичные разъяснения для еще сомневающихся поступили с намного более высокого уровня. В январе 2012 года в одной из своих предвыборных статей Владимир Путин заявил: «Считаю, что мы тогда поступили правильно, повысив влияние государства в сырьевых отраслях. И не только потому, что кое-кто из олигархов пытался продолжать впрямую покупать политику. В самом начале моего первого президентского срока мы столкнулись с настойчивыми попытками продать за рубеж ключевые активы. Сохранение в частных руках нескольких человек стратегических ресурсов страны в перспективе 5-10 лет означало, что контроль за нашей экономикой будет осуществляться извне» («Ведомости», 30 января 2012 года).

…И последнее про данный подвид блюстителей революционной законности. Их пролетарский гнев имеет четко установленные границы. «Мочить в сортире» следует лишь того, на кого получено разрешение свыше…

Третью группу, согласно уже упоминавшейся терминологии, можно определить как «выгодоприобретатели» (бенефициары), причем следователи, стремящиеся на данном и ему подобных делах исключительно к карьерному росту, пожалуй, составляют здесь меньшинство. Основная масса ищет, и небезуспешно, возможности для обеспечения своего высокого процессуального статуса и полномочий соответствующим, не менее высоким личным благосостоянием. Иначе говоря, речь идет о банальной коррупции и некоторых формах обогащения. О том, что представителям следственного ведомства федерального уровня не чужды такие устремления, свидетельствует обвинительный приговор за взятку курировавшему на своем посту расследование по «делу ЮКОСа» начальнику ГСУ Следственного комитета при прокуратуре РФ Д. Довгию; просочившиеся в СМИ скандалы со следователями по «делу ЮКОСа» Р. Хатыповым и А. Николаевым. Не случайно председатель Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин вынужден был признать: «К сожалению, коррупционное зло порой действительно просачивается и в наши ряды» («Российская газета», 9 апреля 2008 г.).

К более безобидным случаям может относиться устройство жен, родственников и приятелей на работу на «теплые места», например в известную государственную структуру, поглотившую большую часть ЮКОСа, или в не менее привлекательные коммерческие организации. К слову, в одном из уголовных дел, касающихся отмеченной нефтяной компании, документально отражены факты устройства однокашника по институту руководителя «юкосовской» следственной группы в управление безопасности инвестиционного банка, ранее входившего в структуру так называемой группы «Менатеп-ЮКОС» (если пользоваться терминологией следователей), а затем его же перехода на должность заместителя начальника правового управления ЗАО «ЮКОС-РМ».

Известно также, что находящиеся за пределами России бывшие менеджеры ЮКОСа порой рассказывают собеседникам об известных им случаях передачи в безраздельное пользование своим преследователям или их доверенным лицам фирм, ранее функционировавших в интересах и под контролем нефтяной компании. Впрочем, возможны иные версии. Например, в органы прокуратуры поступало заявление о том, что один из изымавшихся следствием векселей «Томскнефти» номиналом 500 млн рублей затем чудесным образом оказался в свободном обращении. А некий К. после обыска в его фирме сообщил о пропаже мобильного телефона Vertu стоимостью 9,5 тысяч евро. Жалобу проверял прокурор Валерий Лахтин. Традиционно он не нашел никаких нарушений в действиях следователей и сообщил заявителю письмом от 15 декабря 2006 года за № 34/2-69-06, что «порядок хранения изъятых при обысках предметов и документов соответствует требованиям уголовно-процессуального законодательства».

Замечу далее, что порой количество жалоб и приводимые в них подобные или иные вопиющие сведения превышали границы терпения следственных начальников. И тогда проводилась так называемая доследственная проверка в целях возможного выявления в действиях конкретных следователей признаков различных преступлений, предусмотренных Уголовным кодексом. Обратимся к документу от 10 апреля 2006 года за подписью исполняющего обязанности руководителя Главного следственного управления Следственного комитета при СК РФ С. Маркелова. Из него следует, что предметом проверки в отношении ряда высокопоставленных следователей стали сообщения:

– о злоупотреблении должностными полномочиями следователями Р. Хатыповым и А. Николаевым, которые, по мнению заявителей, в рамках расследования уголовного дела производили следственные действия в отношении ОАО «Томскнефть» с целью оказания содействия бизнесмену Г-ву в приобретении подконтрольной ему компанией дочерних предприятий ОАО «Томскнефть», за что последний оказал следователю Р. Хатыпову помощь в устройстве быта и досуга;

– о том, что председатель совета директоров банковского холдинга Ю-в путем вымогательства завладел пакетом ценных бумаг обвиняемого К., совершив это при содействии начальника службы безопасности банка Л-на, а также следователя Р. Хатыпова, ускорившего по просьбе указанных сотрудников банка привлечение К. к уголовной ответственности и его арест, оказывавшего давление на обвиняемого, обещая тому освобождение из-под стражи;

– о том, что следователи Р. Хатыпов и А. Николаев требовали от другого обвиняемого – генерального директора К-ва взамен на отказ от его уголовного преследования «ввести в его компанию лиц от Хатыпова и Николаева», а от супруги коммерсанта – предоставить возможность выкупить принадлежащий компании особняк за половину его стоимости под гарантию освобождения ее мужа;

– о том, что Р. Хатыпов, А. Николаев и другие следователи следственной группы активно работают в отношении банка «И-ка», выполняя сделанный им заказ на развал этого банка;

– о том, что А. Николаеву банк «К.-Б.» за лояльное к себе отношение выплатил более двух миллионов долларов;

– о том, что обвиняемый К. не был выпущен на свободу из-за вмешательства банкира Ю-ва, поскольку последний пообещал за осуждение К. на максимальный срок более 20 млн долларов;

– о том, что привлеченному по делу руководителю компании «С-з» А-ву мера пресечения с ареста на подписку о невыезде была изменена за 6 млн долларов;

– о том, что «за ослабление интереса к банку “К.-Б.”» следователю Р. Хатыпову через доверенных лиц было передано 2 млн долларов.

Один из отмеченных эпизодов стал достоянием гласности, и о нем много и в подробностях писала пресса. Скандал был связан с весьма подозрительными (мягко говоря) действиями возглавлявшего какое-то время бригаду по «делу ЮКОСа» уже упомянутого следователя Радмира Хатыпова и его подчиненных. Расследование касалось дочернего предприятия ЮКОСа – «Томскнефти», в качестве одного из обвиняемых в хищении проходил бывший председатель правления банка «Траст» Олег Коляда. Как выяснилось, арестованный Коляда с ведома и, как предполагалось, по инициативе следователей весной 2007 года с помощью специально приглашенного в здание Следственного комитета нотариуса оформил на жену доверенность на распоряжение имевшимся у него крупным пакетом акций банка, который затем был за 40 млн долларов продан бывшему компаньону банкира существенно ниже рыночной цены.

Со слов банкира, приведенных в газете «Коммерсантъ» за 1 апреля 2008 года, его вынудили совершить сделку по продаже своей доли в уставном капитале ОАО «Национальный банк “Траст”» по заниженной цене, что нанесло ему ущерб на сумму около 100 млн долларов. Как утверждает господин Коляда, эта история началась еще до его ареста, когда в банке «Траст» ему предложили продать его долю акционерам банка за 10 % номинала. Он же утверждает, что провел независимую оценку стоимости своей доли, после чего заявил акционерам, что готов уступить ее не менее чем за половину номинала. В противном же случае, утверждает господин Коляда, он осуществит продажу своей доли сторонним покупателям. Тогда, по словам господина Коляды, его стали постоянно вызывать на допросы следователь Генпрокуратуры Хатыпов и член следственной группы Николаев. Как заявил господин Коляда, в результате оказанного следователями давления он заключил договор об управлении его долей в течение месяца с председателем совета директоров банка «Траст» Ильей Юровым. Срок действия этого договора истекал 16 декабря 2006 года, однако 11 декабря Коляда был арестован. Уже когда он находился под стражей, следователи Хатыпов и Николаев, по словам господина Коляды, убедили его продать свою долю в уставном капитале банка господину Юрову. Причем следователи попросили начальника СИЗО выписать ему доверенность специально для совершения этой сделки. Однако поскольку принадлежащая господину Коляде доля в уставном капитале банка находится в одном из офшоров, у нового владельца возникли проблемы с ее переоформлением. И тогда, по словам господина Коляды, следователь Николаев вызвал в здание управления Генпрокуратуры по расследованию особо важных дел нотариуса, оформившего ему доверенность.

Некоторые нюансы этой своеобразной сделки с ценными бумагами описывались в прессе так: «Разговор со следователями напоминал сценку из “Крестного отца”, в которой посланец “дона” требовал с коммерсанта “отступных”… Старшим дядькой, приглашенным на разборки, была прокуратура. А цена акций назначалась по принципу “отдай, а то отберу”. Следователи намекали на поблажки в случае сговорчивости, да так, что Коляда всерьез поверил в скорое свое освобождение… Проведя несколько замысловатых манипуляций с акциями Коляды внутри коллектива совладельцев “Траста”, Юров продал 10 %-ный пакет американскому инвестиционному банку “Мерил Линч” за 120 млн долларов. Сколько перепало “дону” в лице Генпрокуратуры, неизвестно, но в прессе мелькала сумма в два миллиона евро. Коляда, оставшись на нарах, получил возможность беспрепятственно жаловаться»[31]31
  http://antiraider.org.ua/2008/04/17/sledstvennyjj-jeksperiment-nad-bankom.html


[Закрыть].

Комментируя данный случай, получивший большой резонанс, весьма осведомленная «Новая газета» писала: «С 2003 года, пожалуй, для следователей не было лакомее куска, чем “дело ЮКОСа”. Огромная нефтяная империя с тысячами “дочек” и “внучек”; активы; непогашенные векселя на сотни миллиардов рублей; десятки обвиняемых, которые, даже не чувствуя за собой вины, всеми средствами хотят избежать суда… У следователя развязаны руки – нужен результат, сопутствующие детали никого не интересуют. И на трупе ЮКОСа поднялись очень многие»(№ 5, 20 января 2010 г.).

Кстати, когда в связи с выявившимися фактами о явных злоупотреблениях с акциями Коляды проводилась вышеупомянутая доследственная проверка, некоторые из моих осведомленных коллег категорически заверяли, что в итоге против следователя Хатыпова и его соучастников непременно будет возбуждено уголовное дело, поскольку состав должностного преступления здесь налицо. Кстати, такая же уверенность присутствовала и среди сотрудников Генеральной прокуратуры и Следственного комитета, о чем на судебном процессе над Дмитрием Довгием рассказал свидетель – руководитель информационно-аналитического отдела Главного следственного управления.

Я же скептически отнесся к таким прогнозам, возражая, что касательство следователя, а тем более руководителя группы, к «делу ЮКОСа» есть своего рода безоговорочная индульгенция. Продемонстрировать факт злоупотреблений такого лица – значит поставить под сомнение и всё иное, происходившее в ходе следствия. А Хатыпов, например, занимался расследованием эпизодов, которые легли в основу обвинений Алексаняна, Бахминой, Переверзина, Малаховского, Вальдеса-Гарсии, не говоря уже о наших подзащитных. Бригадный следователь Николаев, приглашенный из Саранска, трудился в делах Невзлина, Гололобова, Бахминой, Бурганова. В материалах дела против Ходорковского и Лебедева он также оставил след в протоколах некоторых следственных действий. Как же можно запятнать подозрениями людей с таким весомым послужным списком?

К сожалению, я оказался прав. Итогом проведенной проверки стало постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Следователи были признаны безгрешными. Только по случаю с продажей акций арестованного и обвиняемого в крупном хищении Коляды проверяющий высказал сдержанное неодобрение. Действия, за которые любого другого надолго упекли бы в тюрьму только по статье 285 УК РФ – злоупотребление должностными полномочиями (до 10 лет лишения свободы), были квалифицированы как преждевременное (?!) принятие следователем Хатыповым решения о выдаче нотариально заверенных доверенностей на право управления всем движимым и недвижимым имуществом (!!). Грозный автор «отказного» постановления отметил, что руководство Генеральной прокуратуры РФ может своей властью привлечь Радмира Хатыпова к… дисциплинарной ответственности. Хотя к тому моменту он уже уволился из Генпрокуратуры, куда перешел после образования Следственного комитета. Говорят, что перед этим его вызвал к себе один из руководителей и сказал: я не хочу, чтобы Бастрыкин арестовывал тебя как нашего действующего работника…