Текст книги "Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего"

Сталин нуждался в информации из первых рук. Поэтому он поддержал предложение о визите в Берлин своего представителя. Он отвечал германскому министру иностранных дел Риббентропу: «Я согласен с Вами в том, что, безусловно, дальнейшее улучшение отношений между нашими странами возможно лишь на прочной основе разграничения долгосрочных взаимных интересов. Господин Молотов согласен с тем, что он обязан отплатить Вам ответным визитом в Берлин. Поэтому он принимает Ваше приглашение.

…Что касается обсуждения ряда проблем совместно с Японией и Италией, то, в принципе не возражая против идеи, я считаю, что этот вопрос должен быть подвергнут предварительному рассмотрению…»

Для него было совершенно очевидно, что со времени заключения советско-германского договора о ненападении международная расстановка сил значительно изменилась, причем не в пользу Советского Союза. Перед отъездом в Берлин Молотов получил подробные инструкции Вождя: «о чем говорить, что выяснить, с чем соглашаться».

Поезд с советской делегацией прибыл к Ангальскому вокзалу Берлина утром 12 ноября. Представителей Сталина, встреченных почетным караулом и исполнением государственных гимнов двух стран, любезно приветствовал министр иностранных дел Рейха и фельдмаршал Кейтель. Риббентроп принял Молотова в этот же день.

Сразу после встречи Молотов телеграфировал Сталину: «Состоялся первый, более чем двухчасовой разговор с Риббентропом. Ввиду того, что сейчас должны идти на беседу к Гитлеру, сообщаю о разговоре с Риббентропом кратко. Пространно повторив свое сообщение Сталину, он добавил, что интересы Германии в восточной и западной Африке; Италии – в северо-восточной Африке; Японии – на юге, а у СССР также на юге – к Персидскому заливу и Аравийскому морю.

Пока я только кратко мог ответить, что мысли Риббентропа весьма интересны, заслуживают обсуждения в Берлине, а затем в Москве… что мне нужно выяснить у него предварительно ряд вопросов в связи с тройственным пактом… а также что я считаю прошлогоднее германо-советское соглашение исчерпанным в ходе событий, за исключением вопроса о Финляндии, но у меня есть и другие вопросы взаимоотношений с Германией, Италией и Японией».

Шифрограмма была принята в 18 часов 20 минут. Сталин ответил в 22 часа 50 минут. Он был кратким: «В твоей шифровке… есть одно неточное выражение насчет исчерпания соглашения с Германией… Следовало бы сказать, что исчерпан протокол к договору о ненападении. А не соглашение. Ибо выражение «исчерпание соглашения» немцы могут понять как исчерпание договора о ненападении. Что, конечно, было бы неправильно. Жду твое сообщение о беседе с Гитлером»[18]18
  Карпов В. Генералиссимус. С. 317.


[Закрыть].

Обе последовавшие беседы Молотова с Гитлером были продолжительными. Первая встреча состоялась в огромном кабинете нового здания имперской канцелярии. Встречая советского министра, Гитлер встал из-за стола и быстрыми шагами прошел к середине кабинета. Он был в военном кителе без погон, на груди Железный крест, а на рукаве широкая красная повязка с черной свастикой в белом кружке. Из-за больших размеров зала фюрер казался маленьким. Через боковую дверь вошли Риббентроп, советник германского посольства в Москве Хильгер и личный переводчик Гитлера Шмидт. Гитлер пригласил всех к диванам и столу, стоявшим в углу. Он говорил четкими фразами, перемежая их паузами для перевода.

Молотов рассказывал, что по завершении первой встречи, уже когда Гитлер ушел, раздался сигнал воздушной тревоги и министры спустились в бункер. Беседа возобновилась, и Риббентроп снова стал говорить «о разделе сфер мирового влияния. Есть все основания считать, добавил он, что Англия фактически уже разбита». Молотов не удержался и бросил реплику: «Если Англия разбита, то почему мы сидим в этом бомбоубежище?» Позже эта фраза понравилась Черчиллю.

О результатах встреч с Гитлером Молотов доложил на Политбюро 18 ноября: «Беседа началась с длинного монолога… Смысл рассуждений Гитлера сводился к тому, что Англия уже разбита и что ее окончательная капитуляция – дело ближайшего будущего. Скоро, уверял Гитлер, Англия будет уничтожена с воздуха. Затем он сделал краткий обзор военной ситуации, подчеркнув, что Германская империя уже сейчас контролирует всю континентальную Европу. Вместе с итальянскими союзниками германские войска ведут успешные операции в Африке, откуда англичане вскоре будут окончательно вытеснены.

Из всего сказанного, заключил Гитлер, можно сделать вывод, что победа держав «оси» предрешена. Поэтому, продолжал он, настало время подумать об организации мира после победы. В связи с неизбежным крахом Великобритании останется «бесконтрольное наследство», разбросанные по всему земному шару осколки империи, которыми надо распорядиться. Гитлер заверил Молотова, что не может быть и речи о том, что Россию поставили перед свершившимся фактом. Теперь, когда в общих чертах урегулированы отношения между Германией, Францией и Италией, он и счел возможным обратиться к России относительно «первых конкретных шагов в направлении всеобъемлющего сотрудничества».

Гитлер был убежден, что рисуемая им перспектива понравится русским. «После завоевания Англии, – говорил он, – Британская империя будет разделена, как гигантское обанкротившееся всемирное поместье… В этом обанкротившемся поместье найдется для России выход к незамерзающему и по-настоящему открытому океану». Гитлер заявил, что какое-то меньшинство в 45 миллионов англичан правило 600 миллионами жителей Британской империи. Он собирается поставить это меньшинство на место…

Кстати сказать, что Гитлер, почти машинально повторил мысль Сталина, которую тот высказал в беседе с Риббентропом при заключении советско-германского договора о ненападении. Однако, проинструктированный Сталиным, советский министр не поддался на попытки увлечь его абстрактными проектами совместных действий против англосаксов, разделив колониальные территории.

Молотов рассказывал членам Политбюро, что после окончания речи Гитлера он «заметил, что следовало бы обсудить более конкретные практические вопросы. В частности, не разъяснит ли рейхсканцлер, что делает германская военная миссия в Румынии и почему она направлена туда без консультаций с Советским правительством? Советское правительство также хотело бы знать, для каких целей направлены германские войска в Финляндию? Почему этот серьезный шаг предпринят без консультаций с Москвой?

Явно не ожидавший этих вопросов, Гитлер скороговоркой объяснил, что немецкая военная миссия направлена в Румынию по просьбе правительства Антонеску для обучения румынских войск. Что же касается Финляндии, то там германские части вообще не собираются задерживаться. Они лишь переправляются через территорию этой страны в Норвегию».

На эти придуманные на ходу объяснения Молотов возразил: «У Советского правительства, на основании донесений наших представителей в Финляндии и Румынии, создалось иное впечатление. Войска, которые высадились в южной Финляндии, никуда не продвигаются и, видимо, собираются здесь надолго задержаться. В Румынии дело не ограничивается одной военной миссией. В страну прибывают все новые германские воинские соединения. Для одной миссии их слишком много… В Москве подобные действия не могут не вызвать беспокойства, и германское правительство должно дать четкий ответ».

Сославшись на свою неосведомленность, Гитлер пообещал поинтересоваться этими вопросами и снова стал рассуждать о своем плане раздела мира, заметив, что СССР мог бы проявить интерес к территориям, расположенным к югу в направлении Индийского океана, приобрести выход к Персидскому заливу.

Молотов заверил Гитлера, что с интересом выслушал его аргументы и все понял, но решающий вопрос – это ясность в перспективах советско-германского сотрудничества. Следующий вопрос касался Балкан и германских гарантий Румынии. Если Германия не готова взять их назад, что он скажет о русских гарантиях Болгарии? Гитлер сказал, что он в первый раз слышит о том, что болгары просят о каких-то гарантиях. А на вопрос Молотова о Черном море и Дарданеллах заметил, что «если бы Германия искала источников трений с Россией, она нашла бы что-нибудь помимо проливов». Переводивший эту беседу Шмидт вспоминал, что ему не приходилось присутствовать при подобном резком разговоре с Гитлером.

Реакцию Сталина на доклад Молотова записал присутствовавший на заседании Политбюро управделами СНК СССР Я. Чадаев. Сталин так прокомментировал результаты переговоров: «Мы рассматривали берлинскую встречу как реальную возможность прощупать позицию германского правительства.

Позиция Гитлера во время этих переговоров, в частности его упорное нежелание считаться с естественными интересами безопасности Советского Союза, его категорический отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии – все это свидетельствует о том, что, несмотря на демагогические заявления по поводу неущемления «глобальных интересов» Советского Союза, на деле ведется подготовка нападения на нашу страну. Добиваясь берлинской встречи, нацистский фюрер стремился замаскировать свои истинные намерения…

Ясно одно: Гитлер ведет двойную игру. Готовя агрессию против СССР, он старается выиграть время, пытаясь создать у Советского правительства впечатление, будто готов обсудить вопрос о дальнейшем мирном развитии советско-германских отношений».

Указывая на то, что заключение пакта о ненападении с Германией позволило предотвратить войну в условиях, когда Англия и Франция в 1939 году не прочь были натравить Германию на СССР, Сталин подчеркнул:

«Но, конечно, это только временная передышка, непосредственная угроза против нас лишь несколько ослаблена, однако полностью не устранена. В Германии действуют в этом направлении мощные силы, и правящие круги не думают снимать с повестки дня вопрос о войне против СССР. Наоборот, они усиливают враждебные против нас действия, как бы акцентируя, что проблема нападения на Советский Союз предрешена».

Сталин не ошибался в своих оценках немецкой политики, и это подтвердило дальнейшее развитие событий. Он понимал, что отношения с Германией балансируют на острие ножа. Человек, всегда стремившийся понять психологию своих противников, он уже давно и внимательно всматривался в главу германского Рейха. Характеризуя Гитлера, Сталин отметил:

«Могло ли случиться, что Гитлер решил на какое-то время отказаться от планов агрессии против СССР, провозглашенных в его «Mein Kampf»? Разумеется, нет!

История еще не знала таких фигур, как Гитлер. В действиях Гитлера не было ни единой целенаправленной линии. Его политика постоянно перестраивалась, часто была диаметрально противоположной.

…Гитлер постоянно твердит о своем миролюбии, но главным принципом его политики является вероломство. Он был связан договорами с Австрией, Польшей, Чехословакией, Бельгией, Голландией. И ни одному из них он не придал значения и не собирался соблюдать и при первой необходимости вероломно их нарушил.

Такую же участь готовит Гитлер и договору с нами. Но, заключив договор о ненападении с Германией, мы уже выиграли больше года для подготовки к решительной и смертельной борьбе с гитлеризмом. Разумеется, мы не можем советско-германский пакт рассматривать основой создания надежной безопасности для нас (курсив мой. – К. Р.). Гарантией создания прочного мира является укрепление наших Вооруженных Сил.

…Гитлер сейчас упивается своими успехами. Его войска молниеносными ударами разгромили и принудили к капитуляции шесть европейских стран. Этот факт можно рассматривать только как огромный стратегический успех фашистской Германии. Ведь в Европе не нашлось силы, которая могла бы сорвать агрессию…

Теперь Гитлер поставил перед собой цель расправиться с Англией, принудить ее к капитуляции. С этой целью усилились бомбардировки Британских островов, демонстративно готовится десантная операция.

Но это не главное для Гитлера, главное для него – нападение на Советский Союз.

Мы все время должны помнить об этом и усиленно готовиться для отражения фашистской агрессии. <…> Вопросы безопасности государства встают сейчас еще более остро. Теперь, когда наши границы отодвинуты на запад, нужен могучий заслон вдоль их с приведением в боевую готовность оперативных группировок войск в ближнем, но… не в ближайшем тылу».

В этих размышлениях, высказанных при обсуждении результатов поездки Молотова, Сталин сделал еще один вывод: «Мы должны повести дело так, чтобы быстрее заключить пакт о нейтралитете между Советским Союзом и Японией. Германия нашла общий язык с Японией в своих великодержавных стремлениях. Япония признала право Германии вмешиваться в дела всех стран.

Надо ее нейтрализовать. Вместе с тем надо усилить военно-экономическую помощь китайскому народу. Нам необходимо вести дело на ослабление гитлеровской коалиции, привлекать на нашу сторону страны-сателлиты, попавшие под влияние и зависимость гитлеровской Германии».

Возможно, что Гитлер достаточно осмысленно предлагал Советскому Союзу поучаствовать в переделе мира. Но твердость, проявленная Молотовым в Берлине, – а Гитлер прекрасно понимал, что это прежде всего позиция Сталина, – заставила его осознать, что второго Мюнхена не получится. Гитлер понял, что Сталин не будет его «умиротворять» и, пока существует Сталин, он (Гитлер) не может рассчитывать на полное владение глобальной ситуацией, отложив проблему СССР на потом.

Из приведенного выше совершенно очевидно, что Сталин ясно осознавал: рано или поздно Гитлер совершит агрессию против СССР. Конечно, в тот момент он не мог знать, насколько близки намерения его противника к осуществлению, и может прозвучать парадоксально, но именно твердая и независимая политика Сталина заставила Гитлера сделать выбор.

Советская делегация находилась еще в Берлине, когда он сказал Герингу, что он решил начать нападение на Советский Союз весной 1941 года. Геринг пытался его разубедить, приводя довод, что, прежде чем приниматься за Россию, сначала нужно выгнать англичан из Средиземноморья, что русскую кампанию лучше отложить до 1943 или 1944 года. Однако Гитлер считал, что Англия обескровлена и не может повредить Германии – с ней можно покончить после победы над Россией.

Покорив почти в одночасье Европу, Гитлер уже не сомневался в том, что не менее триумфальным окажется и поход на Восток. И 18 декабря 1940 года он подписал директиву № 21 об «Операции Барбаросса». В ней отмечалось: «Германские вооруженные силы должны быть готовы раздавить Советскую Россию за одну быструю кампанию даже до завершения войны против Англии…

Приготовления, требующие большого времени, следует начать сейчас, если этого еще не сделано, и должны быть завершены к 15 мая 1941 года… Масса русской армии в Западной России должна быть уничтожена выступающими вперед бронетанковыми клиньями; необходимо предупредить отступление боеспособных частей в необъятные просторы русской территории… Конечной целью является создание оборонительной линии против Азиатской России, начиная от Волги до Архангельска. Затем последний оставшийся район на Урале может быть уничтожен люфтваффе».

Гитлер сделал выбор. И с этого момента он вступил на ту тропу, которая приведет его к самоубийству в подвале имперской канцелярии. Но пока он продолжал и блокаду Англии. Идея удушения Великобритании на островах не была новой. Его подводные лодки хищнически рыскали по просторам океанов и морей, пуская на дно все, что плавает под флагом противника, а люфтваффе начали бомбардировки острова за Ла-Маншем.

Однако сам захват территории островной Англии ничего не давал ему в практическом смысле: реальные богатства, которые могли обеспечить великий Рейх на все времена, лежали на Востоке. Англию Гитлер уже сбросил со счетов, и в стратегическом смысле его расчет был верен. Естественно, он не мог не учитывать печального опыта Наполеона, но после стремительного – за полтора месяца! – покорения Европы у него не было сомнения в возможности разделаться «с Россией» до первых морозов.

Да, стратегически Гитлер все рассчитал правильно. Он ошибся в главном. У него не хватило ума понять до конца масштабности мышления и государственной значимости фигуры советского руководителя. Вождя советского народа.

Заместитель наркома авиационной промышленности А.С. Яковлев вернулся в СССР спустя две недели после отъезда из Берлина Молотова. Сталин уже дважды направлял Яковлева в Германию. В результате ровно за год до начала войны в Москву прибыли пять истребителей «Мессершмитт-109», два бомбардировщика «Юнкерс-88», два бомбардировщика «Дорнье-215 и новейший немецкий истребитель – «Хейнкель-100».

Для доклада об итогах третьей поездки «порученец» вождя был приглашен в Кремль чуть ли не с вокзала. Поздно ночью, отпуская Яковлева домой, Сталин сказал: «Организуйте изучение нашими людьми немецких самолетов. Сравните их с новыми машинами. Научитесь их бить».

Теперь специалисты военной промышленности стали постоянными посетителями кабинета вождя. Они не могли не ощущать серьезности ситуации. Нарком Шахурин вспоминал, что однажды, «когда мы переходили из кремлевского кабинета Сталина в его квартиру, я, поотстав от других, сказал Сталину, что наступило очень тревожное время для авиапромышленности. Прекращен выпуск новых самолетов. А вот удастся ли к нужному моменту наладить производство новых в достаточном количестве, трудно сказать. Это меня очень беспокоит. Успеем ли?

Без долгого раздумья, очень уверенно Сталин ответил: «Успеем!» Это единственное слово «успеем» крепко запало в память. И этот короткий разговор меня приободрил».

В конце этого же года Сталин вызвал молодого наркома вместе с В.П. Баланчиным и конструктором В.Я. Климовым. Его интересовал новый авиадвигатель М-105, мощностью в 1000 лошадиных сил. Шахурин пишет: «Раскрыв красную книжечку, в которую он вносил сведения о зарубежной технике, Сталин заметил: «Было бы у нас в достатке таких моторов, как М-105, мы бы с этой сволочью по-другому разговаривали». Высказывание относилось к гитлеровскому руководству.

…К началу войны мы выпускали 50 самолетов в день. В июле 1941 года изготовили 1807 самолетов в месяц, а значит, 60 в день. В сентябре 1941 года сделали 2329 боевых машин – более 70 в день. Правда, потом в связи с эвакуацией заводов в глубокий тыл выпуск стал падать, но в дальнейшем мы довели его до 100 и более самолетов в сутки»[19]19
  Шахурин А. Крылья победы. С. 96—97, 186—187.


[Закрыть].

После визита Молотова в Берлин у Сталина не могло быть иллюзий в отношении Гитлера. Война с Германией стала неизбежной. Поэтому он не пренебрегал никакими деталями в подготовке к обороне. Трезвый и осмотрительный реалист, прагматик, он с дотошностью шахматиста вдумчиво анализировал возможные ситуации. 23 декабря 1940 года зал заседаний Центрального Дома Красной Армии был заполнен полностью. В зале присутствовали все командующие округами и армиями, члены военных советов, начальники академий, профессора, руководящий состав Генерального штаба. В Москву были приглашены командующие объединениями, начальники штабов округов, командиры соединений.

В течение нескольких дней на этом расширенном совещании высшему командному составу армии предстояло рассмотреть основные вопросы подготовки вооруженных сил. Доклад о боевой и оперативной подготовке сделал начальник Генерального штаба Мерецков. Побывавший в Испании генерал-полковник Павлов изложил тему «Об использовании механизированных соединений в современных наступательных операциях». Участник испанской войны, начальник Главного управления ВВС генерал-лейтенант Рычагов осветил вопрос «Военно-воздушные силы в наступательной операции и борьбе за господство в воздухе».

Внимание присутствовавших привлек доклад командующего Киевским особым военным округом генерала Жукова «Характер современной наступательной операции». Этот пространный и обстоятельный доклад, написанный в академическом стиле, представлял собой изложение одной из тем теории военного искусства. Но говорил он о довольно элементарных вещах, которым учат в военных учебных заведениях. Чтобы понять характер этого доклада, приведем лишь его фрагмент:

«Следует закономерно ожидать, что первоначальные исходные операции чаще всего начнутся с фронтальных ударов. Проблема наступления будет состоять в том, чтобы сначала прорвать фронт противника, образовать фланги и затем уже во второй фазе перейти к широким маневренным действиям. Условия для оперативного обхода, охвата и ударов по флангам будут создаваться в ходе самой наступательной операции.

Формы фронтального прорыва. Фронтальный удар с целью прорыва фронта является наименее «экономной» формой операции. …Во фронтальном наступлении прорыв может быть осуществлен: центром, на нескольких смежных участках фронта, одним из крыльев или обоими крыльями. Каждая из форм имеет свои особенности». Такой стиль напоминает запись в студенческом конспекте, и это не случайно.

Дело в том, что материал доклада, прочитанного Жуковым, был написан его подчиненными. Начальником оперативного отдела штаба Киевского округа полковником И.Х. Баграмяном, который до назначения на этот пост с 1938 года был преподавателем тактики в Военной академии Генерального штаба. Другим соавтором доклада стал выпускник академии Генерального штаба полковник Г.В. Иванов, приезжавший в Киевский округ на стажировку. Сам командующий КВО не обладал даром аналитических обобщений. Поэтому он лишь огласил соображения более «ученых» коллег.

Конечно, можно было бы не «придираться» к Жукову. Не он был первым и не он стал последним, кто пользовался услугами своих подчиненных в личных интересах. Но это присвоение чужих мыслей утратило частный характер, когда по завершении этих сборов Жуков был назначен начальником Генерального штаба.

Говоря иначе, материал, прочитанный генералом, создал ложное впечатление о фундаментальных знаниях Жуковым военного искусства. И все-таки среди почти шестидесяти выступавших в прениях оказался человек, подвергнувший этот доклад критике. Поэтому заместитель начальника Генерального штаба, начальник Разведывательного управления генерал-лейтенант Ф.И. Голиков свое выступление начал с защиты Жукова:

«Я, как участник совещания, должен высказать большое удовлетворение докладом генерала армии Жукова, как охватом вопроса, его основной постановкой, применительно к полевой обороне при 60—70-процентной ее готовности…

Но прежде всего должен привести, как фактический материал, справку в ответ, пусть меня извинит генерал-лейтенант т. Романенко, на его абсурдное утверждение, что доклад о наступательной операции армий построен на базе возможностей, теорий и взглядов 1932 г.

Эта фактическая справка заключается в характеристике сил, сосредоточенных главным немецким командованием против франко-англо-бельгийско-голландского блока к 10 мая 1940 года…»

За отсутствием опубликованных сведений, трудно сказать, что конкретно имел в виду генерал-лейтенант Прокопий Логинович Романенко, критикуя Жукова. Но как показало неудачное для Красной Армии начало войны, Жуков действительно не имел достаточного представления «о современных формах ведения боевых действий»[20]20
  Выступление начальника Разведывательного управления Ф. И. Голикова. Цит. по: Мартиросян А. 22 июня. Правда генералиссимуса. С. 576.


[Закрыть].

С заключительной речью 31 декабря на совещании выступил народный комиссар обороны маршал Тимошенко. Затем большинство участников совещания разъехались по местам, а небольшая группа военных руководителей провела «военно-штабную игру». На больших картах, представлявших собой границу с приграничными округами и территорию сосредоточения войск Германии, разыгрывались два варианта начала столкновения вероятных противников. Руководил игрой нарком обороны.

«По окончании игры, – вспоминал Мерецков, – планировался ее разбор… Но вдруг небольшую группу участников игры вызвали в Кремль. Заседание состоялось в кабинете И.В. Сталина. Мне было предложено охарактеризовать ход декабрьского сбора и январской оперативной игры. На все отвели 15—20 минут. Когда я дошел до игры, то успел остановиться только на действиях противника, после чего разбор фактически закончился, так как Сталин меня перебил и начал задавать вопросы.

Суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о германской армии, полученных за последние месяцы в связи с анализом операций в Западной и Северной Европе». То есть Вождь обратил свое внимание на то же, что вызвало претензии в докладе Жукова со стороны генерал-лейтенанта П.Л. Романенко. На сведения о данных разведки в военных действиях Германии на Европейском фронте.

Сталину игра не понравилась. По ходу ее обсуждения он бросил реплику: «Победа в войне будет на той стороне, у которой больше танков и выше моторизация войск». В завершение совещания, пишет Мерецков, «И.В. Сталин прошелся по кабинету, остановился, помолчал и сказал:

– Товарищ Тимошенко просил назначить начальником Генерального штаба товарища Жукова. Давайте согласимся».

Итак, хорошо прочитанный доклад, автором которого Жуков не был, послужил предпосылкой для преувеличения теоретических знаний тактики и способностей ординарного военного. Как порой бывает, Жуков сумел себя подать. В результате этого у наркома и присутствующих на совещании сложилось мнение об аналитических способностях генерала.

И то, что под влиянием внешнего впечатления накануне войны Сталин согласился с предложением Тимошенко и назначил на должность начальника Генерального штаба Жукова, можно отнести к числу редких ошибок Вождя. Эта ошибка, которую, в общем-то, даже и нельзя отнести на счет Сталина, стоила стране и армии многого.

Начальник Генштаба из Жукова не получился. «Победитель японцев» у Халхин-Гола не был военным теоретиком, стратегом в широком понимании этого слова. Обладавший сильной волей, граничащей с жестокостью по отношению к подчиненным, он был старательным исполнителем чужих идей. Правда, умевшим заставить людей подчиняться твердости его характера.

Исторический парадокс, ирония истории в том, что позже Жуков еще раз сумел «подать» себя подобным же образом. После публикации его «Воспоминаний и… сочинений» в пропагандистском вакууме, образовавшемся из-за отсутствия объективных оценок роли в войне Сталина, его заместитель стал восприниматься чуть ли не единственным полноценным военачальником победы над Германией.

Увы, это совершено не соответствует действительности. Даже это сочинение в публикуемом виде не принадлежало перу тщеславного автора. Услужливые люди снова помогли предприимчивому Жукову предстать в роли, которой он не соответствовал ни заслугами, ни трудами, ни талантами.

В. Суворов так оценивает маршала: «Ничего гениального в Жукове не было. Не было ни одной ситуации, в которой он победил бы противника меньшими силами. У него всегда было больше боеприпасов, больше людей, которых он мог бы гнать на смерть совершенно спокойно, не задумываясь о последствиях и ценностях человеческой жизни».

В своих «Воспоминаниях и… сочинениях» Жуков пишет, что, вступив должность, он «вместе с Н.Ф. Ватутиным (начальником Оперативного управления и замначальника Генштаба. – К. Р.) подробно доложил наркому обороны… о состоянии мобилизационных запасов, особенно по снарядам и авиационным бомбам. Кроме того, было отмечено, что промышленность не успевает выполнять наши заказы на боевую технику.

– Все это хорошо известно руководству, – сказал С.К. Тимошенко. – Думаю, в данное время страна не в состоянии дать нам что-либо большее».

Что же предпринял после этого здравого объяснения «талантливый полководец»? Приход Жукова на должность начальника Генерального штаба совершенно ничего не изменил в положительную сторону. Ровным счетом ничего! Во всяком случае, он ничего не пишет в своих «…сочинениях» о каких-либо конкретных собственных успехах, а «тщеславный маршал» не упускал случая похвалиться своими мыслями.

Жуков продолжает: «Однажды он (Тимошенко) вызвал меня и сказал:

– Вчера был у товарища Сталина по вопросам реактивных минометов. Он интересовался, принял ли ты дела от Мерецкова, как чувствуешь себя на новой работе, и приказал явиться к нему с докладом.

– К чему надо быть готовым? – спросил я.

– Ко всему, – ответил нарком. – Но имей в виду, что он не будет слушать длинный доклад. То, что ты расскажешь мне за несколько часов, ему нужно доложить минут за десять… То, что ты собираешься ему сообщить, он знает, так что постарайся остановиться на узловых проблемах».

Сталин действительно не только знал о проблемах оснащения армии боевой техникой, он каждодневно решал вопросы обеспечения ее конструирования и ускорения производства. Наркоматы страны работали в напряженном темпе. Шахурин пишет: «Мы не уходили из своих кабинетов до 2—3, а то и до 4—5 часов утра. Так было заведено. …Тот, кто был непосредственно связан со Сталиным, работал именно так потому, что именно так работал и сам Сталин».

Может показаться, что такой распорядок стал некой прихотью Вождя, но практически он «спрессовал» время. Страна, ее руководство работали все 24 часа. Решения, принятые правительством ночью, уже днем осуществлялись исполнителями.

Шла ускоренная модернизация и освоение выпуска техники нового поколения. Благодаря организующей и направляющей роли Сталина Красная Армия уже получала новые самолеты, тяжелые танки, корабли, торпеды, решалось множество других важных вопросов и задач, которые обеспечат победу в надвигавшейся войне. Станут залогом ее перелома.

В феврале прошло испытание серийных образцов реактивных минометов – знаменитых «катюш», грозного оружия, которое на фронте немцы назвали «сталинскими органами». В стране продолжалось и наращивание промышленного потенциала; так, 24 февраля был введен в эксплуатацию Краматорский завод тяжелого машиностроения. Накануне войны было построено 2900 предприятий-дублеров, которые позже заменят мощности заводов, потерянных на оккупированной территории.

Являвшийся в рассматриваемое время наркомом авиационной промышленности А.И. Шахурин пишет: «Сталин почти ежедневно занимался авиационными делами. К началу 1941 года, когда авиационные части стали пополняться новыми самолетами, остро встал вопрос о скорейшем их освоении.

В феврале 1941 года в Свердловском зале Кремля открылось очередное большое совещание. Кроме военных летчиков, командиров звеньев, летчиков-испытателей НИИ ВВС и авиационной промышленности, на нем присутствовали руководство наркомата, конструкторы.

Открывая его, Молотов сказал, что Центральный Комитет хочет знать мнение военных летчиков о новых самолетах. Мнения были разные. Одним нравились новые скоростные машины, с мощным вооружением. Другие находили их не такими маневренными, как старые, более сложными и строгими в управлении. Некоторым не нравился даже внешний вид: заостренные щукообразные носы вместо широкого лба. Не перебивая и не поправляя выступающих, как обычно, с трубкой в руке Сталин ходил за столом президиума. Он попросил слова, когда все уже выговорились.