Текст книги "Грозненский роман"

– Ну что, Боря, не хочешь поговорить с самым главным?

Человек на экране напоминал чудовищную карикатуру. Густые черные брови, лысина с родимым пятном, щегольские военные усики и породистый нос алкоголика. Вдобавок, на лбу у него была повязка с надписью «Догоним и перегоним Эмираты»!» Один из лацканов желтого пиджака украшал двуглавый орел, на другом красовались серп и молот.

– А ты кто такой? – спросил Борис.

– А тебе, па-нимаешь, не все равно? – Издевательски улыбнулся телемонстр. – Главное что я все знаю. Или тебе не нравится мой, па-нимаешь, облик? Так лучше?

Человек щелкнул пальцами и превратился в известную всей стране, но совершенно голую телеведущую с неожиданно внушительным бюстом. К соску одной груди был пристегнут микрофон, над выбритым лобком извивалась татуировка: « Все для народа…»

Борис поморщился.

– Что, и так не нравится? Экий ты, братец, привередливый! Ладно, черт с тобой!

Девица разочарованно усмехнулась и растаяла. На ее месте сидел теперь благообразный седой старичок с остренькой бородкой и молодыми глазами.

– Не надоело паясничать? – раздраженно спросил Борис. – Тут рушится все, а тебе лишь бы…

– Да ты что?! – театрально закатил глаза старичок. – Рушится? Прямо-таки все? Может, хватит истерики? – голос стал жестким и циничным. – Рушится у него.…Да это тебе, мой друг, просто повезло: родился в спокойное время, даже вырасти и пожить успел. А не кажется ли тебе, что это вообще-то исключение? А вот состояние когда кажется, что все рушится – это наоборот, привычное состояние нашей страны? Ась?

– Не знаю, – буркнул Борис. – По-поему, такого давным-давно не было.

– Ну да, ну да! Давно – лет пятьдесят. Это для тебя много, а для страны – тьфу! Тебе, Боря, просто не повезло.

– Слушай, ты, всезнайка, – разозлился Борис, – может, скажешь, зачем понадобился этот идиотский штурм?

Старичок отвел взгляд, выдернул волос из бороды, разорвал, подул. Немного подождал, разочарованно объявил:

– Не получается. Забыл.…О чем ты? А, штурм.…Ну, это просто – нервы кое у кого сдали.

– Всего лишь? – возмутился Борис.

– А чего.…Ну, сам посуди. Экономика на ладан дышит, народ недоволен, все критикуют – и справа, и слева. Еще эта Чечня, будь она неладна! Надо же что-то делать! Сколько терпеть можно – так и слететь можно. А тут еще оппозиция эта хренова в уши дует и дует: «Дудаев слаб, поддержки никакой, только кучка бандитов. Если будем медлить, власть возьмет Хасбулатов». Хрен ему, а не власть! Да и свои торопят: «Пора, пора, а то сожрут – желающих-то много». Вот и не выдержали.

– Ну а танкисты? Что, чеченцев нельзя было найти?

– Так это искать надо! Искать, готовить, договариваться, планировать. Это же долго! И трудно! Не, Боря, мы так не привыкли – мы сначала ввяжемся, а потом уж думать будем.

– А они подумали, что…

– Слушай, отвяжись! – нагло перебил старичок. – Где ты видел, чтоб там думали? Прикидывали – это да. Лучше сам теперь думай. Может, еще не поздно.

– О чем ты? – у Бориса даже во сне кольнуло сердце.

– О чем, о чем? Все о том же. Ладно, спи, тебе еще силы понадобятся. Ох, как понадобятся, мой наивный друг. Спи…

Глава вторая
«Неопознанные» самолеты

Видавший лучшие времена «Рубин» нагревался страшно медленно. Трещал, гудел, по экрану проносились разноцветные искры, однако, картинки не было. Борис, устроившись на диване, терпеливо ждал, гася желание стукнуть по ящику кулаком. Наконец, треск пропал, зазвучала музыкальная заставка программы «Вести». Появилось и нечто вроде изображения. По экрану на фиолетовом фоне неслись причудливо извивающиеся фигуры темно-красного цвета, узнать в которых коней со знаменитой заставки мог только пациент психбольницы.

Борис, не выдержав, привстал с дивана, и в тот же момент телевизор, будто испугавшись, выдал на экран прекрасную четкую картинку. И как раз вовремя: очаровательная дикторша, звезда перестройки, сообщала первую, самую важную новость. Гвоздь дня, так сказать.

– Сегодня в течение дня самолеты без опознавательных знаков вновь наносили ракетно-бомбовые удары по Грозному.

Голос дикторши дрожал от напряжения, глаза испуганно и осуждающе смотрели на Бориса.

– По заявлению главкома ВВС Российской Федерации генерала-полковника Дейнекина ни один российский самолет не задействован в настоящее время в каких-либо операциях на территории Чеченской республики. Ракетно-бомбовые удары по Грозному наносятся неопознанными штурмовиками без опознавательных знаков.

– Ну ни хрена себе! – не выдержал Борис.– Да что ты брешешь, зараза! Какие…

– Боря, ты опять с телевизором разговариваешь?

Борис глянул на вошедшую в комнату жену, почувствовал заинтересованность аудитории и, уже не сдерживаясь, закричал:

– Нет, Ира, ты только послушай! Послушай, что они говорят! Нас, оказывается, «неопознанные» самолеты бомбят. Неопознанные! Сволочи!

– Как это – неопознанные? – жена села рядом на диван. – Что, так и сказали? Кто?

– Кто? Программа «Вести», Российское телевидение, официальный канал, между прочим. Да еще вон…Тише! – Борис предостерегающе поднял руку и вновь уставился в телевизор.

На экране человек в форме генерала российской армии уверял собравшихся на пресс-конференцию журналистов в абсурдности самой мысли, что Грозный могут бомбить российские самолеты. Голос генерала был тверд, взгляд честен; казалось, он даже обижен, что приходится опровергать столь нелепые подозрения.

Вряд ли в этот декабрьский вечер вся огромная страна следила за выпуском новостей – много чести интересоваться событиями в далеком южном городе, где давно уже непонятно, что происходит. Но в самом городе, можно поспорить, передачу смотрели почти все. Мужчины и женщины, старые и молодые, чеченцы и русские. Смотрели в центре и на окраинах, на Минутке и в Черноречье, на Бароновке и Ташкале. Смотрели и здесь, в третьем Микрорайоне – вон сколько окон в домах мерцают голубыми отсветами. Правда, и темных окон не меньше, но это точно не потому, что там рано легли спать. Просто эти квартиры, скорее всего, пусты, а их хозяева ищут лучшей доли в России.

Двухкомнатная квартира на последнем этаже панельной пятиэтажки тоже стояла бы сейчас пустой: ее хозяева рыскали в поисках хоть какого-нибудь жилья по Ставрополью, оставив продажу на потом. Однако, квартире, да и хозяевам, повезло: как раз вовремя объявился Борис с семьей. Свое жилье они уже год как продали, вещи перевезли к родителям. Сначала попытались было купить что-нибудь в России, но быстро поняли: денег хватит в лучшем случае на гараж. В городе, естественно – ехать в деревню и Ирина, и Борис категорически не желали. Вот и сидели они теперь в Грозном, в чужой квартире, давно уже не понимая, правильно ли поступили. Что делать дальше, они не понимали тоже, впрочем, сейчас в Грозном мало кто это понимал.

Тихо шипела самодельная газовая «буржуйка» – обрезок трубы, обложенный кирпичами. Газ подавался по кислородному шлангу из кухни, продукты «жизнедеятельности» выводились на улицу по трубе, свернутой из оцинкованной жести. Для этого Борис вместо стекла вставил в форточку кусок фанеры с прорезанным в нем отверстием. Это чудо конца двадцатого века Борису сделали на заводе. Работало оно исправно, но довольно своеобразно: отрегулировать газ так, чтобы в квартире была нормальная температура, оказалось совершенно невозможно. Вот и приходилось газ то включать – и тогда через час уже нечем было дышать, то выключать – и тогда опять же через час от жары оставались только воспоминания. Впрочем, без буржуйки было бы еще хуже: отопления в Грозном не было уже давно.

Телевизор, стоящий в опасной близости от чудо-печки, как всегда первым почувствовал, что становится слишком жарко: по экрану поползли разноцветные помехи, и лицо генерала стало сизо-фиолетовым, как у алкоголика. Он как раз, наконец-то, перестал отчитывать аудиторию и собрался отвечать на вопросы. С места, опережая своих собратьев, вскочил взлохмаченный молодой человек, представился и со свойственным журналистам красноречием спросил:

– Господин…аа…генерал. Объясните, пожалуйста, каким образом в воздушном пространстве… ааа…России хозяйничают …аа… «неопознанные самолеты»? Ведь Чеченская республика – часть России, да? Почему эти «неопознанные» самолеты наносят удары по российской…ааэ… территории, и куда смотрят вверенные вам…ааэ… войска? Спасибо.

Лицо генерала, ставшее теперь зеленовато-синим, начало поворачиваться, как радар, выискивающий цель. Наконец глаза, похожие на прицел, сфокусировались на говорившем, и на лице генерала отразилась масса эмоций. «Ах ты, зараза, небось, от ЦРУ деньги получаешь? Или от Дудаева? Ну что пристал, козел? Не понимаешь что ли, что я не сам все это придумал? Да нет, все ты понимаешь, гад.…Эх, будь моя воля…» Додумать, что он сделал бы с наглым журналюгой генерал не успел: помощник, чутко уловив замешательство шефа, вскочил с места и с бодрой улыбкой объявил, что пресс-конференция закончена.

– Сволочи! Вот же сволочи! – вновь повторил Борис, обращаясь к телевизору. – Ну что ж вы все врете и врете? Неопознанные? Зараза ты…

– Боря, прекрати! Сколько можно?

– Ага, папа снова с телевизором разговаривает! – раздался от дверей голос сына.

– Слава, не смей делать замечания отцу! Мал еще!

– Да я не делаю, пусть говорит, если хочется. Правда, папа? Это тебе не нравится. Пап, а что значит «неопознанные»? Кем неопознанные?

– Надо полагать средствами противовоздушной обороны, – провокационный вопрос про телевизор Борис пропустил. – А ты что, уроки уже сделал?

– Выходит у них такая оборона хреновая? А нас получается бомбят турки? – теперь уже Славик сделал вид, что про уроки он ничего не слышал.

– Почему турки? – тут же вскинулся Борис. – И у кого это – «у них»?

– А кто же еще? Не американцы же – те бы точнее долбили. По-любому получается что турки. С Черного моря, через Грузию. Там же теперь не Гамсахурдия – пропустят, – сын обнаруживал удивительные для шестиклассника знания геополитической обстановки. – А у них – это у России.

– Славик, хватит пороть чепуху! Где ты этого наслушался?

– Да ладно, пап, я пошутил. Это у нас в школе пацаны так прикалываются. Вахишка говорит, что Россия, смущается признать самолеты своими, чтоб народ подумал, что Грозный турки бомбят.

– Господи, о чем вы там говорите? – устало возмутилась Ирина. – А это что у тебя еще за гадость?

Славик, между тем, тоже забрался на диван, устроившись между родителями. В руках он держал ту самую «гадость» – полиэтиленовый пакет, наполовину набитый сигаретными окурками. Опасный вопрос он опять проигнорировал.

– А еще пацаны говорят – кто первый найдет осколок от бомбы, тот сможет его здорово продать. Пап, скоро они центр бомбить начнут? А то потом не продашь. Мам, ну что ты так смотришь? Ты не переживай – брешут они, ясно же! Вот когда чечены собьют самолет и покажут летчика по телеку, тогда только и признают. И то не сразу.

Борис потихоньку слез с дивана, подошел к балконной двери. Рядом с буржуйкой воздух был сух и горяч. Борис приоткрыл дверь, вытащил из кармана пачку «Примы», закурил, пуская дым в щель. До окурков он еще не докатился, но курил давно только «Приму» или дешевый табак, который продавали у входа на центральный рынок. Программа «Вести» закончилась, под конец дикторша еще раз повторила главную новость дня. «Сволочи», – привычно отозвался Борис, на этот раз мысленно.

И что Ира так не любит его «разговоры с телевизором»? Ну не может он спокойно слушать, когда так нагло врут! Надо же – «неопознанные»! Уже несколько дней летают над городом, чуть ли не за провода цепляются, ракеты по окраинам сбрасывают – а все неопознанные. Зачем это? Ведь любому дураку все ясно.

Первый раз Борис увидел самолеты несколько дней назад, возвращаясь с работы. Заводской автобус шел уже по Жуковского, когда сзади из-за низких туч, висящих над консервным заводом, вынырнул хищный серебристый силуэт. Самолет шел на низкой высоте с очень большой скоростью. Где-то запоздало застучали выстрелы, похоже ДШК[2]2
  Крупнокалиберный пулемет Дегтярева.


[Закрыть]. Самолет пронесся прямо над автобусом, изящно повернул и ушел в сторону центра. По ушам ударил запоздалый грохот.

Из-за туч вынырнул второй. Этот летел медленнее, не обращая внимания на стрельбу. Казалось, летчик специально красуется, уверенный в своей неуязвимости. Самолет, снижаясь, помчался над шоссе, стремительно догоняя «ЛИАЗ».

В автобусе началась паника. Мужчины растерянно приникли к окнам, женщины кричали в голос. Борис тоже прильнул к холодному стеклу, словно загипнотизированный. Картина действительно была красива: яркое солнце в морозном ноябрьском небе, темные тучи, отсвечивающие багрово-красным. И сверкающий, прекрасный, каким может быть только смертельное оружие, самолет.

– Аа-аа! Аа– ааааааа!!

Полная пожилая женщина, сидевшая напротив, визжала на одной высокой ноте, широко открыв глаза. Кажется, ее звали Ольга Ивановна, инспектор отдела кадров. В нормальном состоянии она была холодна и строга, даже высокомерна. Сейчас от высокомерия не осталось и следа, в глазах застыл первобытный ужас. Похоже, она уже ничего не соображала от страха.

– Суки! Суки!! – орал шофер, обычно спокойный молодой чеченец. – Суки!!! Домой! Домой! Где мой автомат? Подожди, падла!

При этом он жал и жал на газ, и автобус уже не мчался – летел по шоссе.

Самолет, однако, летел быстрее.

Несколько секунд – и вот он уже далеко впереди, тоже уходит к центру.

Еще несколько секунд, где-то далеко впереди раздается взрыв, а самолет, сделав широкий круг, уже мчится со стороны микрорайона, сверкая как клинок горца.

– Аа-ааа-аааааааа!!!

– Автомат! Подожди гад, подожди!!

Сознание на секунду как бы раздвоилось: Борис прекрасно видел приближающийся самолет, и одновременно перед глазами, как живая, возникла картинка из какого-то фильма о войне. Степь, пыльная разбитая дорога, и мчащийся по ней старенький грузовик. Вихляют, грозя вот-вот отлететь, колеса, трясется чудом не разваливающийся кузов. Грузовик мчится к спасительной полоске леса. А над ним, из-за стены поднятой в воздух пыли, раз за разом выныривает изящный самолетик с крестам на крыльях. Выныривает, снижаясь, пикирует над грузовиком и скрывается в пыли. Невидимый, разворачивается и снова пикирует, чуть не цепляя кабину. И смеющееся лицо летчика крупным планом: он не стреляет, он играется, и ему весело. Но, когда до леса остаются считанные метры, летчик нажимает на гашетку, и грузовик, лишенный управления, переворачивается.

Картинка была настолько яркой, что Борис вжался в кресло, ожидая пулеметной очереди. Но ничего не произошло, да и нет на СУшках пулеметов.

Сверкающий силуэт пронесся над автобусом и скрылся вдали, мелькнув последний раз яркой вспышкой на фоне заходящего солнца. В автобусе постепенно приходили в себя. Женщины утешали рыдающую в голос Ольгу Ивановну, мужчины растеряно молчали, шофер резко сбросил скорость и что-то бубнил себе под нос: похоже, ему было неудобно из-за своего срыва. К тому же, несколько человек, придя в себя, вспомнили, что проехали Олимпийский – пришлось разворачиваться.

Из воспоминаний Бориса выдернули бодрые звуки гимна Ичкерии: по телевизору начиналась местная программа. Жена и сын на диване негромко спорили о чем-то. Борис вновь отвернулся, выпустив в щель едкий дым «Примы».

А ведь Ира тогда тоже попала. Сейчас она не любит об этом вспоминать, а тогда, рассказывая, не могла сдержать слез. Слез страха и обиды.

Она в тот день пораньше ушла с работы, завернула на базар купить сигареты – как раз эту самую «Приму». Самолет появился внезапно, как будто вынырнул из-за домов. Летел низко, казалось, задевая антенны на крышах. Грохот реактивного двигателя ударил по барабанным перепонкам, предательски задрожали ноги. Народ вокруг бросился врассыпную, бросая товар и переворачивая прилавки. Такой кадр Борис тоже видел в фильмах о войне. Кто-то бросился в подъезды, но большинство, полностью потеряв голову, просто помчались по улицам. Самолет исчез, и тут же появился второй. На секунду Ирина как будто бы отключилась: она не слышала ни рева двигателя, ни криков паники. А когда сознание включилось снова, оказалось, что она бежит. Бежит по проспекту Революции, приближаясь к площади. Как она одолела это расстояние, каким путем бежала – все это исчезло из памяти начисто. Помнит только, что в голове билась одна единственная мысль: «Нет! Нет, нет, нет! Летчик не будет стрелять! Он увидит, что я русская и не будет стрелять! Нет!» Сейчас ей стыдно об этом вспоминать, Борис понимает. Окончательно очнулась Ирина только у родителей, увидев сына – живого и невредимого: из школы его забирали к бабушке. У Ирины были сбиты колени, порваны колготки, видимо, где-то она упала – она это не помнит. Взрывов где-то в районе совхоза «Родина», которыми закончился налет, она тоже не помнит. Зато она не потеряла ничего из купленного на базаре, даже сигареты успела взять. На следующий день Ирина, еще не успокоившись, почти поругалась с сотрудницей, кажется, с Ольгой. Та тоже была на базаре, тоже побежала сломя голову и теперь уверяла, что летчики стреляли по толпе. «Да как же вы не помните, Ирина Николаевна? – кричала она. – Стреляли, стреляли! Мне даже осколок в каблук попал – вот, смотрите!»

Да, это сейчас смешно, а тогда.…Тогда, между прочим, этим все еще не закончилось.

Борис пришел домой раньше, успел покурить, выпить чаю и немного успокоиться. Ирина приезжала обычно позже, и поначалу он особо не волновался. Пока черт не дернул включить телевизор. Лучше бы он этого не делал! Работало местное телевидение, и то, что Борис увидел, мигом вернуло его в то полуобморочное состояние, которое он испытал в автобусе. Показывали нескончаемый митинг у Совета Министров. Последнее время там снова собиралось много народа, в тот день, правда, было что-то жидковато. Борис успел еще удивиться, что не слышно ни выступающих, ни комментариев, как вдруг с экрана раздался знакомый рев. Народ враз бросился врассыпную, словно тараканы в ванной, когда включаешь свет. Камера запрыгала, то поднимаясь вверх в попытке поймать стремительные хищные силуэты, то опускаясь, показывая перекошенные от страха лица. Первый самолет, спикировав над площадью, снова набрал высоту, уносясь в сторону Минутки. Рев двигателей на минуту стих и стало слышно, как кричат люди. Слышалось это как сплошное, на одной ноте «Аааааа-аааа», без передыху.

Площадь пустела быстро, очень быстро, но разве можно сравнить скорость человека, пусть и смертельно напуганного, со скоростью самолета. Снова все заглушил рев двигателей: над толпой снижался второй самолет. И в это время камера метнулась влево – где-то далеко за Минуткой в небо поднимался столб дыма. Инстинктивно Борис глянул в окно и обомлел: он увидел этот столб. Увидел не на экране! Борис как, загипнотизированный, несколько раз перевел взгляд с экрана на окно и обратно. Да это же прямая трансляция! Словно в подтверждение на экране вновь дернулась камера, ловя в прицел второй столб дыма. Борис поднял глаза – точно, вон он!

И только тут его как стукнуло: «Ирина! Ирина же работает рядом, за углом!» Зачем-то бросился на балкон: вдалеке, словно два смерча, закручивались столбы дыма.

Последующий час или полтора Борис не присел ни на секунду. Так и бегал: то на балкон, пытаясь разглядеть неизвестно что – увидел только, как вдалеке дружной стайкой прошли два самолетика, совсем не страшные с такого расстояния, то подбегал к телевизору, вновь и вновь наблюдая одни и те же кадры: съемку повторяли без перерыва. Напрасно шептал здравый смыл: «Спокойно, спокойно! Бомбили далеко – все нормально!» Тревога, страх, и, главное, острое чувство беспомощности оказались сильнее. Борис выскочил на улицу, прошелся до конца дома, куря одну сигарету за другой. «А вдруг они придут с другой стороны?», – и Борис снова помчался домой. И так несколько раз: то на балкон, то на улицу, то включал телевизор, то выключал его. И снова вниз. Ира!

Жена и сын пришли поздно: из-за возникшей паники почти не ходил транспорт, и пришлось идти пешком.

Борис еще раз затянулся, обжегся и с сожалением выбросил окурок.

– Папа, зачем? Зачем выкинул, я же просил мне отдавать! А можно я печку выключу? Дышать неч…

Не договорив и не дожидаясь ответа, Славик спрыгнул с дивана и буквально телепортировался в кухню. Через секунду он опять материализовался в комнате, запрыгнул на диван, выронив из рук «гадость». Пакет вылетел на середину комнаты, раскрылся, окурки рассыпались по полу. Комната мгновенно стала похожа на заводскую курилку после обеда. Славик спрыгнул с дивана, опустился на колени и стал собирать окурки, аккуратно запихивая их обратно в пакет. Тапочки он надеть, конечно, забыл, и скоро прилепившиеся бычки висели у него и на носках и на штанах.

– Слава! – аж задохнулась Ирина. – Ты что творишь? Кто носки стирать будет? Где ты набрал этой мерзости?

– Мам, ну какая же это мерзость? Это окурки. Я их около твоей работы насобирал, пока ты с Вахидом насчет машины договаривалась.

– Насобирал? Славик, ты подбирал окурки с асфальта? Ты что, с ума сошел? Только туберкулеза нам не хватало!

– А чего тут такого? С ума… – сделал вид, что обиделся Славик. – Бабушка все время так делает.

– Бабушка? – удивилась Ирина. – Не выдумывай!

– А вот и не выдумываю, – Славик закончил подбирать окурки с пола и теперь извивался, снимая бычки с тренировочных штанов, – Думаешь, где дедушка табак для трубки берет? На базаре покупает что ли? Так там дорого. Они окурки разворачивают, табак вытряхивают, сушат, а потом дедушка его в трубку набивает. А ты что, не знала?

– Сумасшедший дом! – вздохнула Ирина. Один окурки собирает, другой с телевизором разговаривает. А тут еще эти…

«Ну что же ей так сдались эти разговоры? А если бы она узнала, что во сне и телевизор со мной разговаривает?» – с досадой подумал Борис, а вслух сказал:

– Слушайте, «самасшедший дом», давайте спать ложится, поздно уже. Слава замети за собой, видишь, мама нервничает.