Текст книги "Раубриттер III. Fidem"

– И я не стану повторять их на святой монастырской земле, чтобы не накликать на свою голову проклятия. Но можете мне поверить, старый рубака был порядком возбужден.

Гримберту уже не было нужды сверяться с цифровыми сигнатурами прочих рыцарей. Он и так видел их корпуса в сером рассветном воздухе, выдающиеся среди приземистых фабричных построек. Грузную громаду «Ржавого Жнеца» сложно было с чем-то спутать, она напоминала собой выросший посреди монастыря утес. «Варахиил», выглядевший несравненно более изящно на его фоне и походящий на готическую статую немного гротескными чертами, расположился неподалеку, на некотором удалении.

Да уж, подумал Гримберт, прикусив губу и снижая ход, что бы ни случилось в Грауштейне этой ночью, если это событие заставило этих двоих, на дух не выносящих друг друга, сойтись вместе, дело, по всей видимости, серьезное.

– Хламидиоз святого Фомы! – бросил вдруг Шварцрабэ, приостанавливаясь и глядя на что-то, что находилось за пределами зоны видимости Гримберт. – Хотел бы я знать, что за изувер сотворил с ним это?

«Сотворил что?» – хотел было спросить Гримберт, но сдержался. С высоты его роста оказалось не так-то просто разглядеть, что обнаружил его спутник, несовершенные сенсоры «Судьи» несколько секунд напряженно гудели, меняя фокусное расстояние. И только тогда он увидел.

* * *

Это было человеком. Без сомнения, когда-то оно было сотворено по образу и подобию Господа – это он понял по обрывкам темной мешковины, напоминающей монашескую рясу, – но сейчас от этого сходства почти ничего не осталось. Тело раздулось, ощетинившись во все стороны невообразимым количеством разнообразных шипов, в которых Гримберт с содроганием узнал вполне обыкновенные предметы, частично позаимствованные из мастерской.

Большие и малые иглы, ножницы, веретена от ткацких станков, стило, кухонные ножи, куски заостренной стали, осколки стекла… Несчастный был истыкан настолько, что на его теле, превратившемся в хлюпающую медузоподобную тушу, не осталось ни одного свободного дюйма. Под конец в дело пошли даже острые металлические обрезки и деревянные щепки.

– Уму непостижимо… – пробормотал Гримберт. – Сколько ненависти надо испытывать, чтобы растерзать подобным образом человеческое существо.

– Ненависти ли? – с отвращением пробормотал «Ржавый Жнец» голосом старого Томаша. – Говорят, пока он был жив, хохотал как безумный. Видите, даже щеки лопнули?..

На истерзанном и свисающем клочьями лице мертвеца Гримберт в самом деле увидел неестественно широкую улыбку, похожую на распахнутый алый капкан. Над ней зияли два черных провала, которые когда-то были глазницами. Прежде чем в них вонзили обломки прялки, разворотив лицо до неузнаваемости. Гримберт малодушно приказал «Судье» приглушить этот участок изображения. У смерти много ликов, но некоторые из них не рекомендуется разглядывать дольше положенного.

– Этот человек, он… – Гримберт осекся. – Стойте. Вы сказали – хохотал?

– Представьте себе, – грубовато отозвался Томаш. – Хохотал как оглашенный, если верить уцелевшим. А уцелевших тут не так уж много, душ пять или шесть из всего цеха. И лучше бы вам, пожалуй, на них не глядеть, а то, пожалуй, будете держать пост до самой Пасхи – кусок больше макового зерна в глотку не пролезет.

– Он умертвил их, – в бронированной башне «Варахиила» распахнулся люк, через который на лобовую броню легко выбрался Ягеллон. – Человек, лежащий перед вами, погубил своих собратьев, две дюжины человек. Зашел в цех и набросился на них, как дикий зверь. А после, окончательно впав в неистовство, принялся наносить увечья себе самому. У него не было оружия, но, как видите, это его не остановило. Он втыкал в свое тело все, что попадалось ему на пути. Истекал кровью, но продолжал калечить себя, беспрестанно хохоча. Пока не испустил дух на пороге.

Гримберт ощутил секундный спазм в желудке. Будь на месте неуклюжего «Серого Судьи» услужливый и чуткий «Золотой Тур», тот не замедлил бы ввести ему в кровь препятствующие тошноте антиэметики, тонизирующие алкалоиды и мышечные релаксанты. Но «Судья» был слишком груб для этого, да и не владел столь развитыми лекарскими навыками. Если он и мог поддержать своего хозяина, то только негромким гулом вспомогательного двигателя, отдававшегося во всем теле мелкой дрожью. Даже за это Гримберт был ему благодарен.

– Его затылок, – Гримберту пришлось сглотнуть, допустив небольшую паузу. – Сенсоры не обманывают меня?

Вынырнувший из ниоткуда Шварцрабэ обошел распростертое тело по широкой спирали, бормоча что-то себе под нос. Своей манерой двигаться, а может, благодаря блеску своих серых глаз, он напоминал Гримберту ворона, деловито изучающего брошенную кем-то падаль. Внимательную и осторожную птицу, которую не так-то просто застать врасплох.

– Совершенно не обманывают, сир Гризео, – возвестил он, окончив беглый осмотр. – Его затылок изувечен, но в нем отчетливо видны отверстия нейропортов. Несомненно, этот несчастный был рыцарем, нашим с вами собратом.

– Курва мачь… – пробормотал по-лехитски Ягеллон, ударив кулаком по лобовой броне «Варахиила». – Цо за кхори дрань мущиш быць абы зробыць то самэму… Простите. Простите, господа. Я… Не могу представить, каким чудовищем надо быть одержимым, чтобы сотворить с собой и своими близкими нечто подобное.

В мрачном оскале «Жнеца», покрытом коростой из грязи и ржавчины, Гримберту померещилась презрительная усмешка Томаша.

– Что-то вы приумолкли, добрые господа. А как прежде славно мололи языками! Что, теперь и до вас дошло, значит?

Да, подумал Гримберт, дошло. Как нельзя лучше.

– Мы все думаем об этом, не так ли? – вслух спросил он, из предосторожности заставив «Судью» говорить потише. – Этот человек погиб прямо как наш несчастный общий знакомый Франц Бюхер. И я объявил бы это чудесным совпадением, вот только, кажется, до печеночных колик устал от здешних чудес.

Шварцрабэ одобрительно кивнул:

– Превосходно сказано, сир Гризео. Я и сам того же мнения. Чудеса Грауштейна, кажется, начали меня утомлять. А некоторые из них, пожалуй, я предпочел бы изучать, находясь на большей дистанции, чем сейчас. Вы только посмотрите, все кости в его теле изломаны, точно пучок хвороста! И я почти уверен, что это не следствие внешних травм, это его тело ломало само себя в страшных судорогах.

– Отойдите! – резко приказал ему Гримберт. – Отойдите от тела!

– У меня нет злых умыслов, я хочу лишь изучить останки и…

«Серый Судья» зловеще лязгнул затворами орудий. Этот лязг не походил на тот грохот, что издавали патронники «Золотого Тура», помещая в стволы огромные снаряды, но был достаточно красноречив для уха всякого рыцаря. А Шварцрабэ, несомненно, был рыцарем – несмотря на свой распутный образ жизни и своеобычное мировоззрение. Поспешно отскочив от распростертого мертвеца, он замер посреди улицы, немало удивленный, но ничуть не испуганный.

– Что это вы? – осведомился он, улыбаясь, но улыбкой не благодушного сатира, как прежде, а какой-то другой, осторожной и немного нарочитой. – Неужели и в вас бес вселился, любезный сир Гризео?

– Просто держитесь подальше от этого тела, – медленно и раздельно произнес Гримберт. – Ради собственного блага. Мы не знаем, чем он был отравлен и что за дрянь скрывается в его потрохах.

– Опасения напрасны, сир Гризео, – подал голос Ягеллон, задумчиво взиравший на «Серого Судью» с верхушки бронированной башни своей машины. – Братья-лазариты сделали вскрытие Франца. И ровным счетом ничего не обнаружили – ни токсинов, ни ядов, ни…

– Братья-лазариты не обнаружат болезни в собственном теле, пока не начнут распадаться на смрадные кости! – бросил Гримберт. – У наших доспехов в разной мере откалиброваны сенсоры, но сейчас все мы видим одно и то же. Этот монах умер через два дня после Франца Бюхера – и умер той же паскудной смертью, что и он, разорванный на части собственной ненавистью. Вы сами слишком хорошо понимаете, что это может означать.

Кажется, Ягеллон сообразил быстрее прочих.

– Зараза, – прошептал он одними губами, сделавшись на миг еще бледнее, чем обычно. – Что бы это ни было, оно способно передаваться от одного человека другому. А значит…

– На вашем месте я бы забрался обратно в доспех, – посоветовал ему Гримберт. – В наше время рыцаря и так поджидает слишком много опасностей, чтобы вы рисковали своей жизнью почем зря.

Шварцрабэ хитро усмехнулся и почти было щелкнул пальцами, как он это периодически делал, чтобы донести до прочих занимавшую его мысль, но не успел. Еще не произнесенные слова утонули в грохоте, похожим на отзвуки горной лавины – словно дюжина исполинских машин принялась забивать железобетонные сваи в гранитные недра острова, отчего тот задрожал под ногами. Неприятное ощущение даже когда находишься в многотонном и защищенном со всех сторон рыцарском доспехе. В Альбах этот звук возвещал о том, что пора убраться куда подальше, прежде чем сделалось поздно, но тут…

Гримберт усмехнулся. В этот раз судьба, старая сифилитичная карга, не одарила его правом выбора.

– Спокойно, – бросил он. – Это не землетрясение. Это гвардия приора Герарда несется на всех парах, чтобы запротоколировать новое чудо Грауштейна.

* * *

Радар «Серого Судьи» хладнокровно фиксировал отметки, отображая цифровые сигнатуры на электронном поле визора. Сразу пять отметок. «Вифаниец», «Друг Христов», «Китион», «Шестая Седмица». Судя по жирным мазкам, отнюдь не машины поддержки, а полноправные машины тяжелого класса, неудивительно, что мостовая Грауштейна ходит ходуном, а в окрестных зданиях лопаются стекла, не выдерживая их аллюра.

Пятая сигнатура, державшаяся впереди, была ему знакома, и столь отчетливо, что Гримберту на миг показалось, что внутренняя энергосеть его доспеха оказалась полностью обесточена, заточив его в крохотной стальной пещере, немилосердно сдавившей тело и члены.

«Вопящий Ангел».

Эту сигнатуру он в последний раз видел под Арборией, три года назад. Даже на тактическом дисплее, смешанная со стройными порядками многих других, она казалась светящейся от переполнявшей ее ярости, беззвучно кричащей, багряной от еще не пролитой крови. Сейчас она стремительно двигалась навстречу, сокращая разделяющее их расстояние так быстро, словно неслась прямиком сквозь строения, не выбирая пути.

Приор Герард спешил явиться самолично, и в этот раз – в полном боевом облачении, не доверяя своей ненадежной, норовящей сползти на пол плоти. Мудрое решение.

Гримберт машинально оценил порядок приближающихся рыцарей и стиснул зубы. В бою рыцари-лазариты предпочитали действовать рассыпным строем, который позволял им, с одной стороны, эффективно концентрировать огонь главного калибра на противнике, с другой – не сковывать друг другу маневр. Но на узких улочках Грауштейна подобное построение было им недоступно. Лазариты двигались сомкнутым порядком, держась слитно, точно наконечник копья, и – Гримберт отметил это с неуютным чувством – чертовски целеустремленно.

«Серый Судья» загудел было своим примитивно устроенным баллистическим вычислителем, пытаясь подсчитать, во что выльется противостояние с этим отрядом, но Гримберт коротким мысленным приказом оборвал его попытки. Никчемная трата времени и вычислительных мощностей. Пять монашеских машин обладают силой, достаточной, чтобы превратить «Ржавого Жнеца», «Варахиила» и «Серого Судью» в пепел под ногами быстрее, чем старый беззубый дьяк, проглатывающий половину слов, успеет оттарабанить «Символ веры». Нечего и пытаться.

Короткий писк радара известил Гримберта, что противник входит в зону прямой видимости. Но в этом предупреждении не было нужды, Гримберт и так отчетливо видел «Вопящего Ангела», вываливающегося из-за монастырских построек, – грохочущее стальное чудовище, оставляющее за собой глубокие вмятины в брусчатке и небрежно стряхивающее со зданий расползающиеся остатки кровли. Четверо его сопровождающих сами по себе были опасными боевыми машинами, однако на фоне «Ангела» выглядели совсем не так внушительно, как позволял их класс и главный калибр. А попросту говоря, могли потеряться на его фоне.

Три тысячи с лишним квинталов веса – сто пятьдесят тонн в привычной имперской системе. Сто пятьдесят тонн гудящей стали, прущей вперед, не разбирая дороги, безжалостно крушащей лапами жалкий монастырский скарб, который не успели убрать с дороги и который пощадили ноги «Серого Судьи».

«Вопящий Ангел» не относился к числу серийных машин. Впитав в себя некоторые черты великанов-тяжеловесов из Базеля и тяжелых осадных машин из Аугсбурга, он был рожден в кузнях Святого престола, расположение которых не было известно Гримберту. Но которые, должно быть, располагались в недрах земли, где-то чертовски близко к геенне огненной, если смогли породить такое чудовище.

Многие рыцарские доспехи имели человекоподобные формы. Отчасти потому, что это было обусловлено их функционалом, отчасти – это объяснение Гримберт находил напыщенным и никчемным – чтобы подчеркнуть, что рыцари созданы по образу и подобию человека, как сам человек слеплен из глины по образу и подобию Творца. Иронично, что монахи, давшие жизнь «Вопящему Ангелу», кажется, ничуть не занимали себя подобными мыслями.

«Ангел» скорее походил на какое-то древнее ракообразное исполинского размера, выбравшееся со дна моря, спавшее там среди истлевших костей существ, которыми Господь населил мир задолго до сотворения человека и которых потом малодушно стер одним мановением руки. Бронированная башня выглядела несуразно огромной и покоилась на корпусе, ничуть не напоминавшем человеческий торс, а тот, в свою очередь, опирался на четыре мощных суставчатых лапы, изогнутых на рачий манер. Не башня, а настоящий крепостной донжон, поднятый неведомой силой на семиметровую высоту и нависающий над монастырскими постройками. Ни дать ни взять чертов краб, подумал Гримберт, с досадой ощущая, как отслеживаемая «Судьей» частота его сердечных колебаний неумолимо повышается с приближением этой громады. Бронированный смертельно опасный краб, истинный владелец гранитного серого логова, явившийся по сигналу тревоги и способный раздавить любого рыцаря даже без помощи своих чудовищных мортир, в ствол каждой из которой поместился бы целиком большой церковный колокол.

«Вопящий Ангел» не нес на своем огромном лязгающем и гудящем корпусе ливреи из сеньорских цветов, равно как и маскировочной окраски. Выкрашенный в приглушенный белый цвет, единственным украшением он имел огромный зеленый крест ордена Святого Лазаря, нанесенный на вершину бронированной башни, и этот крест казался со стороны исполинским крабьим глазом, хищно прищурившимся и глядящим на все сразу.

Самообладания Гримберта хватило, чтобы заставить «Серого Судью» замереть как вкопанному, ни единым движением сервоприводов не выдав своего беспокойства, но сердечный ритм пересек отметку в сто пятнадцать ударов в минуту – верный признак того, что его нервная система излишне возбуждена. Спокойно, приказал ей Гримберт, как приказывал своему доспеху. Нет причин для беспокойства. Он не знает, кто я. Он дьявольски прозорлив, это верно, но его взгляд не в силах проникать через броню. Если он явился сюда, то только для того, чтобы разобраться в происходящем, а вовсе не по мою душу…

«Ржавый Жнец» и «Варахиил» дрогнули, подавшись назад, – должно быть, им показалось, что «Вопящий Ангел», не снизив скорости, врежется в них, отшвырнув со своего пути и растоптав. Столкновение с объектом такой массы сулило не пару вмятин или царапин, а неизбежную катастрофу. Но приор Герард, кажется, ничуть не утратил навыков управления со времени Арбории. Он остановил свой доспех в тридцати метрах от раубриттеров, и так резко, что исполинская башня-донжон качнулась, а из-под ног брызнули осколки монастырской брусчатки.

– Какого черта вы трое здесь делаете?

Шварцрабэ, передвигавшегося налегке, он, должно быть, попросту не заметил с высоты своего роста, и немудрено. Подвижный и ловкий, тот мгновенно укрылся за ногой «Серого Судьи», сделавшись невидимым. Похвальная предусмотрительность, мысленно хмыкнул Гримберт. Этот тип, пожалуй, укроется даже от Длани Господней, протянувшейся к нему в миг Страшного суда…

– А какого черта бы нам здесь и не делать? – рыкнул в ответ Красавчик Томаш, заставив свой потрепанный доспех подбочениться. «Ржавый Жнец», без сомнения, был грозной боевой машиной, однако на фоне «Вопящего Ангела» выглядел чертовски бледно. Как церковный служка рядом с кардиналом. Неудивительно для машины тяжелого класса, которая оказалась вблизи от супертяжеловеса.

– Мой… спутник прав, – должно быть, это слово потребовало от сира Ягеллона немалой душевной выдержки, но он сумел не дрогнуть голосом. – Мы подчиняемся вашему приказу не покидать монастырь, господин прелат, но смею напомнить вам, что мы не пленники в нем, лишь только гости. Мы пользуемся свободой передвижения и не отчитываемся в этом.

«Вопящий Ангел» оглушительно зашипел. Гримберт знал, что этот звук произведен его системой охлаждения, экстренно выбросившей вовне несколько кубических метров раскаленного водяного пара, но все равно едва не поежился в своей бронекапсуле. Очень уж отчетливо в этом жутком звуке угадывался гнев приора Герарда. Гнев, который легко мог обрести зримую форму, получив под свое управление чудовищные осадные мортиры.

Сложно устроенные лапы «Вопящего Ангела» с шипением гидравлики опустили его тяжелый корпус на два метра ниже, чтобы лучше разглядеть компанию раубриттеров, но от этого он не стал выглядеть менее внушительно или грозно. За его спиной, только сейчас догнав головную машину, остановились четыре рыцаря-лазарита. Притрушенные каменной пылью, пыхтящие, изрыгающие клубы пара, они почтительно держались позади, но Гримберт был уверен, что все их датчики сейчас напряжены до предела, а мысли настроены на волну приора. Один только его мысленный приказ – и…

– Гости? – динамики «Ангела» отчетливо передали недобрый смешок приора. – Грауштейн знал много гостей за последние сотни лет, уважаемые господа. Некоторые из них, самонадеянно считавшие себя непобедимыми и имевшие злые намерения по отношению к христианской вере и нашим святыням, до сих пор лежат в здешних водах. За последние три дня Грауштейн уже дважды посетила беда. Тем более страшная, что омрачила чудо, сошедшее на монастырь.

Не потребуется даже прямого попадания, мрачно подумал Гримберт, не в силах оторвать взгляда от нависающего над ним титана и его орудий, способных сокрушать целые крепости. Одна только взрывная волна перевернет «Серого Судью» вверх ногами и размозжит о камень. Что до меня… Едва ли я буду выглядеть лучше собратьев приора Герарда, когда меня вытащат наружу. Впрочем, могут и не вытащить. Подтянут краны и швырнут остов в воды Сарматского океана, чтобы ржавел там вместе с остатками кельтских десантных барж до скончания веков…

– У нас нет злых намерений, – поспешно возразил Ягеллон. – Мы – добрые паломники, прибывшие поклониться чуду. У нас нет хозяев и сеньоров, способных поручиться за нас своим словом, это верно, но одно только то, что мы раубриттеры, еще не делает нас врагами веры, не так ли? Этого несчастного я обнаружил случайно, двигаясь с утренней службы в соборе.

– После чего все раубриттеры в Грауштейне поспешно стянулись, точно трупные мухи на запах! Ну разумеется! Чего еще ожидать!

Если бы датчики «Серого Судьи» были способны измерять презрение, сейчас все их стрелки наверняка уперлись бы в ограничители, подумал Гримберт. Приор Герард был не просто зол, он был разъярен и изнывал от невозможности пустить в ход свои осадные мортиры. Но, кажется, все еще подчинялся трезвому разуму, не позволив оглушить себя боевым коктейлям, которые обычно впрыскивал, отправляясь в бой.

– Мы не имеем злого умысла, – произнес он в микрофон. – Более того, выражаем соболезнование вам и всему монастырю в связи со случившимся. Погибли люди и…

– Погибли люди! – отчеканил «Вопящий Ангел», мгновенно заглушив его. – Мы потеряли еще двух своих братьев и дюжину обсервантов! Четырнадцать душ отправились в райский чертог! Четырнадцать душ куда более благодетельных, чем ваша оборванная свора!

«Тринадцать, – холодно поправил его Ягеллон. – Души самоубийц не могут достичь небес, так что этот несчастный, пронзивший себя, уготован для другой судьбы…»

Хвала небесам, у него хватило сообразительности произнести это на короткой радиоволне, не сделав достоянием ушей изнывающего от злости приора.

«Приберегите эти размышления для другого случая, – бросил в ответ Гримберт на той же волне. – Поверьте, едва ли кого-нибудь из присутствующих заботит теологический аспект произошедшего!»

«Ржавый Жнец» шевельнулся на своем месте.

– Этот человек погиб так же, как сир Франц, – произнес Томаш, указав орудийным стволом в сторону распростертого тела. – Может, мы и свора нищих раубриттеров, ваше высокопреосвященство, да только глаза у нас как будто на месте, а мозги еще не разъело сифилисом! Ваш брат-лазарит впал в ярость, как и Бюхер, а затем разорвал в клочья прочих! Может, вы думаете, что это мы подговорили его? Или что он проигрался нам в карты и оттого впал в ярость?

«Вопящий Ангел» вновь зашипел. Но в этот раз это была не гидравлика и не система охлаждения, стравливающая лишнее давление. Этот звук издала раздутая некрозом глотка приора Герарда, заточенного внутри крепости из бронированной стали.

Забавно, подумал Гримберт, стараясь держаться в тени прочих раубриттеров, не привлекая к себе внимания. Мы с ним оба пленники своих доспехов. Наша плоть увечна, хоть и по разным причинам, мы оба беспомощны, если лишить нас доспеха. Но я вынужден терпеть такое положение, потому что не имею выбора, а для приора, узника веры, оно является естественным и желанным…

– Я редко согласен с сиром Томашем, – спокойно заметил Ягеллон. – Но в этот раз он, безусловно, прав. Только слепой не заметит, до чего похожи эти два случая. Вам не нравится то, что оба раза неподалеку оказываются раубриттеры? Вы имеете право подозревать нас, святой отец, но поймите и наше положение. Оба раза трагедия происходила здесь, в Грауштейне, более того, оба раза ее жертвами становились рыцари, наши собратья. Так что это нам пора задаться вопросом – что происходит в стенах вашего монастыря и по чьей воле?

Прозвучало жестко, даже дерзко. Гримберт мысленно кивнул его словам. Может, сир Ягеллон и корчил из себя святошу, но он был раубриттером, и, черт возьми, не самым паршивым из их пестрой стаи. А значит, привык внимательно относиться ко всем угрожающим ему ситуациям и обладать в меру трезвым мышлением.

– Хотел бы я сам знать, что происходит! – прогремел приор с высоты своего семиметрового роста, так, что кровли на окрестных домах негромко затрещали. – И будьте уверены, я узнаю! Пока же… Пока я объявляю монастырь Грауштейн не просто изолированным от внешнего мира, но и пребывающем в состоянии осады!

Гримберт стиснул зубы. На миг ему показалось, что серый камень Грауштейна негромко загудел, вторя словам приора. Точно медленно пробуждался к жизни, сбрасывая оцепенение веков, возвращаясь в те времена, когда поверхность Сарматского океана царапали своими килями боевые корабли пришельцев с севера.

– Это еще что значит, черт побери? – грубо осведомился Томаш. – Что еще за осада, извольте пояснить?

«Вопящий Ангел» опустил свою башню немногим ниже, точно кивая им, отчего зеленый крест лазаритов сделался похож на огромный прицельный маркер, заключивший в ловушку и «Серого Судью», и его спутников.

– Это значит, что все братья ордена переходят на боевое расписание и должны быть в любой миг готовы подняться по тревоге или моему сигналу. С этого момента я запрещаю им покидать свой доспех по какой бы то ни было причине. В ближайшее же время они получат на кодированной частоте Грауштейна расписания патрулей и караулов. Все прочие… Все прочие начиная с сегодняшнего дня обязаны находиться в отведенных им дормиториях и не покидать их с наступлением ночи. Это касается всех паломников и… прочих гостей монастыря.

«Домашний арест? – пробормотал Ягеллон недоуменно. – Он в самом деле намеревается запереть нас по клеткам?..»

– А еще я прошу всех господ раубриттеров разрядить орудия и сдать боекомплект в арсенал Грауштейна.

Благодаря воцарившейся тишине Гримберт расслышал, как спрятавшийся за его ногой Шварцрабэ тихонько присвистнул.

– Вот это да, старина, – пробормотал он так, чтоб его слышали только датчики «Судьи». – Ставки все выше, господа, и масть подошла интересная. Жаль, что нас до сих не известили, в какую игру мы играем…

– Что-о-о? – прогудел Томаш, едва не задохнувшись. – Что это вы такое говорите, приор? Вы хотите обезоружить нас? Заставить сдать снаряды? Вы это всерьез или это какая-то принятая у святош дурацкая шутка?

Приор Герард усмехнулся. И Гримберт испытал некоторое удовлетворение, представив, как от этой усмешки врезанные в багровую плоть прелата штифты ерзают на своих местах.

– Я достаточно серьезен, чтобы приказать своим братьям уничтожить всякого гостя Грауштейна, который с закатом не сдаст снаряды в арсенал. Кроме того, ваши орудия и их казенники будут опечатаны монастырской печатью, чтобы уберечь вас от соблазна ими воспользоваться.

Гримберт почувствовал удушье, несмотря на то что датчики «Судьи» демонстрировали нормальное давление в кабине и соответствующий требованиям организма состав воздуха.

«Какой идиот! – выдохнул Гримберт в эфир, не в силах сдержаться. – Святые силы, какой идиот! Он что, не соображает, что запирает гусей вместе с лисами? Кто-то выпустил его. Здесь, в Грауштейне. Кто-то, имеющий над ним власть. А значит, это не конец. Это начало! Этот чертов идиот погубит и свой чертов монастырь, и всех нас!»

– Что?

«Вопящий Ангел» произнес это негромко, не шевельнув ни единым своим орудием, но Гримберт вдруг ощутил посреди груди зияющую рану, изливающуюся ледяной кровью и сукровицей.

Вслух. Ты произнес это не на защищенной радиочастоте, никчемный безмозглый дурак, ты произнес это во всеуслышание. Перед приором Герардом, его сворой и раубриттерской стаей. Вот что бывает, когда мозги, перегруженные постоянной нейрокоммутацией, медленно стухают, приходя в негодность. Они перестают замечать мелкие детали. Делаются небрежны. Начинают путать импульсы, руководящие телом, с импульсами, предназначенными для доспеха.

– Что вы сказали, сир… Кажется, вы именуете себя сиром Гризео?

«Вопящий Ангел» обратил на него свой взгляд. И пусть Гримберт не видел глаз приора Герарда, этих обрамленных гноящимся мясом провалов в его истончившимся хрупком черепе, он отчетливо ощущал этот взгляд, пронзающий «Серого Судью» точно мощное направленное гамма-излучение – деревянную бочку.

Думай, Паук. Думай, потому что последние секунды твоего существования, быть может, сейчас подходят к концу, отсчитываемые бесстрастным хронометром внутри головы «Вопящего Ангела».

– Я лишь сказал… – Гримберт кашлянул в микрофон. – Кхм. При всем уважении, господин приор, ваша попытка запереть проблему в монастыре вместе со всеми присутствующими кажется мне опрометчивой. Неразумной. Два случая подряд не могут быть ни совпадением, ни ошибкой. Болезнь поразила обоих именно здесь, а значит, ее корень должен находится здесь же, в Грауштейне.

– Болезнь? Вы сказали «болезнь», сир Гризео?

Гримберт дернул головой, с неудовольствием отметив, что «Серый Судья» вновь повторил его жест своим механическим телом. Чем дольше нейросвязь, тем тяжелее разъединять плоть и металл. Тем крепче их сплав и тем сложнее ему будет свыкнуться с мыслью об автономном существовании.

– Называйте ее как хотите. Амок, как еретики-даяки, или берсеркерганг, как вымершие кельты. Она превращает человека в опьяненного ненавистью безумца, не чувствующего ни боли, ни страха. Первой жертвой стал наш собрат, раубриттер. Второй – ваш брат, приор, монах-лазарит. Это значит, никто в этих стенах отныне не может ощущать себя в безопасности. Пытаясь законсервировать проблему в недрах Грауштейна, вы подвергаете всех нас риску.

«Серый Судья» был слишком примитивной машиной, чтобы иметь датчики обнаружения лазерного луча или прочие сложные устройства, предупреждающие об опасности. Но Гримберт каждой клеточкой своей съежившейся в груди души, точно пытавшейся повторить позу его тела, съежившегося в бронекапсуле, ощутил это излучение. Недоброе излучение «Вопящего Ангела».

– А вы, стало быть, врач? – невидимые зубы приора Герарда отчетливо задребезжали. – Может, под вашей невзрачной серой броней скрывается рыцарь-госпитальер, сведущий по части таких болезней? Может, вы готовы выдать мне еще порцию рекомендаций – о том, какие приказы мне отдавать в стенах собственного монастыря?

Пять секунд, подумал Гримберт. Может, шесть. Потом мортиры «Ангела» ударят в упор, сплющив несчастного «Судью» в ком исходящей дымом стали, размазав по серому камню.

– Не собирайте людей в одном месте. Запирая паломников в монастырских дормиториях, вы не спасаете их, напротив, вы запираете лис вместе с курицами, неужели не понятно? И следующий безумный бедняга, вообразивший себя ангелом смерти, соберет еще более обильную жатву, чем его предшественники!

– Вы думаете, мне стоит открыть ворота?

– Да! – выдохнул Гримберт. – Открыть чертовы ворота и позволить всем запертым здесь людям убраться восвояси. А еще – немедля известить капитул ордена о случившемся. Кроме того… Я бы рекомендовал всем вашим братьям немедля снять доспехи.

Кажется, кто-то из спутников приора хохотнул. Гримберт вполне мог понять его чувства. Ни один рыцарь в здравом уме, когда ему угрожает опасность, не снимет доспеха. Наоборот, предпочтет подобно ему самому закапсулироваться внутри, ограничив до минимума контакта с внешним миром. Предпочтет неумолимое истощение нейрокоммутационной пыткой.

– Вы хотите, чтобы мои братья сняли доспехи? – пророкотал приор Герард. Одна из пар его лап передвинулась, загудев многотонными поршнями. Движение не было угрожающим, но Гримберт едва подавил желание попятиться прочь. – Что ж, я рассмотрю ваше предложение. Но только после того, как вы сами последуете вашему совету. Выйдите наружу, сир Гризео, чтобы мы все могли увидеть вас. Взгляните мне в лицо теми глазами, что дарованы вам Господом. Явите смелость.

– Я… я не могу нарушать обет, – пробормотал Гримберт. – Мой обет, он…

«Вопящий Ангел» хрипло выдохнул хлопья копоти через вентиляционные решетки.

– В таком случае, находясь на территории монастыря, вы будете выполнять его правила, независимо от того, хочется ли вам того или нет. А монастырь с этого дня находится на положении осады – со всеми перечисленными мной последствиями. Если вы хотите оспорить мое право как приора ордена Святого Лазаря управлять этой общиной, сир Гризео, вы вправе вызвать меня на бой, и я обещаю, что мы проведем его не по правилам «Шлахтунга», а на самый серьезный манер, как это принято среди рыцарей по давней традиции.