Текст книги "Я – комментатор! Василий Уткин, Виктор Гусев, Владимир Стогниенко, Геннадий Орлов и другие о тонкостях профессии"

Какой репортаж хотелось бы забыть, как страшный сон?

Геннадий ОРЛОВ:

– 2012 год. Чемпионат Европы, матч Польша – Россия. Перед репортажами у меня есть правило: стараться ничего не смотреть и ни с кем не разговаривать, чтобы не отвлекаться. А в тот день я вдруг где-то за полтора часа до игры увидел русский марш наших болельщиков по Варшаве. Причем человек сто в первых рядах явно были бойцами. Хулиганами, которые приехали с конкретными целями. Естественно, началась драка. И меня просто убило.

Стало стыдно за Россию. Надо же быть идиотом, чтобы такое придумать. Все равно, что провести марш немцев по Москве! Ну, зачем? Это же политическая, а не футбольная история. И я, кстати, знаю, кто все организовал, но не хочу говорить, потому что это – позор для нашей страны. Нельзя было такого делать. Увиденное меня так сильно расстроило, выбило из колеи, что не могло не сказаться на работе…

Перед тем чемпионатом главный тренер сборной России Дик Адвокат, в отличие от Гуса Хиддинка в 2008-м, отказался от изнурительного сбора, посчитав, что команда справится и так. Мы разгромили Италию 3:0 в товарищеском матче, и мне уже один из руководителей Первого канала всерьез говорил: «Геннадий, мы такие сильные сейчас, что можем бороться за первое место». Сам я понимал, что это невозможно. Но не в этом дело. Против поляков на поле вышли шесть человек из «Зенита» и еще Аршавин. А питерский клуб вызывал в ту пору такую изжогу, что прямо перед началом игры мой редактор из Москвы предупредил в наушник: «Геннадий Сергеевич, начальство просит как можно меньше упоминать «Зенит».

Но как его можно было не упоминать, когда оттуда больше половины состава, да еще и тренер – Адвокат? И дальше случилось, как в театре. Если артиста попросить: «Только не говори вот это», – он обязательно именно это и скажет…

Проходит полминуты, и – бабах! – я выдаю в эфир: «Мяч у «Зенита». Редактор в Москве просто обалдел: «Геннадий Сергеич, вы что?!» А я не унимаюсь и потом еще несколько раз называю сборную России «Зенитом»… Это вызвало жуткую реакцию у всех. Прежде всего у конкурентов питерской команды из «Спартака»…

Вот тот репортаж я хочу забыть, как страшный сон. Бесконтрольно вылетало, само собой – это, конечно, плохо. Я же тогда на ТВ постоянно комментировал матчи «Зенита», и, когда мяч попадал к зенитовскому сборнику, проскакивало. Ну, вот так вышло. Можно же понять природу ошибки. Тем более на телевидении есть правило: если ты поправился, а я поправлялся, то это уже не ошибка, а оговорка.

Однако за эту историю так зацепились, что до сих пор вспоминают. Как и за другой случай, произошедший шестью годами ранее, когда я напутал с Менхенгладбахом. Прекрасно же знал, что есть «Мюнхен-1860», вторая команда Мюнхена. Однако по неизвестной мне причине произнес «Мюнхен-1860», говоря об игроке из менхенгладбахской «Боруссии»…

Оговорки были у Котэ Махарадзе, у Николая Николаевича Озерова, у Вадима Святославовича Синявского. Ничего страшного в этом нет, надо относиться просто, как к издержкам девяностаминутной импровизации. У любого комментатора были, есть и будут оговорки. Однако сейчас есть Интернет, где даже делаются специальные акции, чтобы затравить человека. Нанимаются за деньги тролли, как их называют. Это же касается и искусства, и политиков. Часто вижу откровенную заказуху.

Знаете, когда я только стал комментатором, мне очень хотелось спросить у своих близких друзей: «Слушай, ну как мой репортаж?» Но я терпел, дал себе установку никогда не задавать таких вопросов. Комментатор должен обязательно прислушиваться к критике, но ни в коем случае не поддаваться эмоциям. Во всем нужно искать рациональное зерно. У нас уникальная профессия: она научно не обоснована, и нигде в мире на комментатора не учат.

Есть американская система, когда в паре работают комментатор и эксперт. Однако еще в Советском Союзе, спасибо Александру Владимировичу Иваницкому – первому главному редактору спортивных программ Гостелерадио, применялся другой принцип: лучше взять комментировать бывшего спортсмена, найти талант из этой среды.

Так появились на телевидении Анна Дмитриева (ее привел Николай Озеров, Иваницкий поддержал), Володя Маслаченко, светлая память, Женя Майоров, светлая память, Владимир Перетурин, светлая память, который, как и я, был футболистом. А гениальный комментатор Владислав Семенов, который вел коньки? У меня самого отец был выдающимся конькобежцем, чемпионом Сибири. Он бежал пятьсот метров за сорок пять секунд. Этот рекорд побили в шестьдесят каком-то году, а отец установил его в тридцать девятом!

Так вот, для меня было совершенно особенным, когда по телевизору показывали или рассказывали о коньках, про которые я столько слышал от отца. Потом сам с удовольствием комментировал конькобежный спорт. Многому научился у Семенова.

Он, кстати, был единственным, кто с курса знаменитого режиссера Сергея Герасимова не попал в «Молодую гвардию». Зато с ним дружили многие артисты – Нонна Мордюкова, например. Замечательный был человек, я просто обожал с ним общаться. В своих репортажах Семенов так ярко выстраивал драматургию, что хотелось ему подражать. Я же работал на семнадцати Олимпиадах, летних и зимних, и часто получал назначение на коньки.

Василий УТКИН:

– Последний на «Матче». «Байер» – «Барселона».

Виктор ГУСЕВ:

– Провального репортажа, с комментаторской точки зрения, у меня, считаю, не было. Все-таки я всегда очень серьезно готовлюсь и не мог подобного допустить в своей профессиональной карьере. Что же касается самой досадной неудачи, то, наверное, это – поражение сборной России в матче «имени Филимонова» в октябре 1999-го.

Ту игру с Украиной, когда ничья оказалась равносильна поражению, мы комментировали с Андреем Головановым, который и произнес запомнившееся всем болельщикам «Боже мой» в моменте с голом Шевченко. Ничто не предвещало. Дурацкий штрафной, когда Смертин сфолил на Шевченко, навес – и Филимонов, по сути, забрасывает мяч в свои ворота. До сих пор все это перед глазами. Дико обидно.

Владимир СТОГНИЕНКО:

– Таких репортажей нет. Даже самый первый не назову, хотя любой дебютный эфир, полагаю, всегда ужасен. Просто через это нужно пройти. Не встречал еще комментатора, у которого получилось бы все идеально с первого же раза. При этом ни за один мой репортаж не стыдно: ко всем добросовестно готовился. Безусловно, делал какие-то ошибки, но не такие, чтобы за них краснеть.

Константин ВЫБОРНОВ:

– Такого репортажа, считаю, у меня не было. Всегда максимально ответственно подходил к процессу подготовки и серьезных провалов с профессиональной точки зрения не припомню. Однако самый тяжелый репортаж назову.

Стадион на Восточной улице, середина июля, на улице градусов сорок. «Динамо» – «Зенит» играли в два часа дня, так как Первый канал тогда транслировал матчи в такое время. А особенность торпедовского стадиона (коллеги не дадут соврать) в том, что комментаторская будка там – будка в прямом смысле слова. Никаких кондиционеров, никакого комфорта, просто деревянная кабинка.

Думаю, в тот день температура внутри доходила до восьмидесяти градусов. Минут пять спустя, после того как я в нее зашел, ощущения напоминали даже не сауну. Гораздо хуже. Вероятность получения теплового, солнечного или какого-нибудь удара Юпитера или Меркурия была очень высока. Работать в таких условиях в принципе не представлялось возможным. Какой уж тут анализ происходящего на поле…

Комментировал на грани возможного: деться-то было некуда. Я взял упаковку минеральной воды и даже не пил ее, а просто обливался. Майку снял. В общем, видок был еще тот. Увидь кто такого комментатора в наше время, точно бы разошлось по всему Интернету. Раздетый по пояс человек, фиолетово-баклажанного цвета, с выпученными глазами что-то вещает в гарнитуру. Вот это был бы мем!

Ольга БОГОСЛОВСКАЯ:

– Чемпионат мира-2005 в Хельсинки. В августе был жуткий холод, мы с Алексеем Васильевым даже купили себе пуховики, так как высидеть девять часов в прямом эфире иначе было бы совсем невозможно. Зуб не попадал на зуб, мы надевали на себя все вещи, которые только привезли, у Леши ноги стояли в рюкзаке… Хорошо еще японские коллеги сжалились – дали мне специальную пластинку на сиденье, которая грела. По стадиону носились смерчи, сверкали молнии, состязания постоянно откладывали. Ветер сдувал со стола бумаги, голос сел напрочь. Реально было очень холодно. Устала ужасно.

Когда вернулась домой, рыдала на плече у мужа и говорила, что больше никогда не войду в комментаторскую. Надо просто понимать, что на соревнованиях по легкой атлетике мы сидим не в специальной кабинке, а, по сути, там же, где и простые зрители.

Роман СКВОРЦОВ:

– Надо завязывать с профессией, если позволяешь себе репортажи, которые хочется забыть, как страшный сон.

Андрей ГОЛОВАНОВ:

– Когда меня привлекли на телевидение, мне и двадцати не было. Естественно, сейчас первые эфиры кажутся детским садом, слушать забавно. Тем не менее даже за них не стыдно. И тогда, и сейчас работал в силу своих знаний, в силу своих представлений о профессии. Были неудачные репортажи, в которых я путал фамилии или неправильно оценивал ситуацию, но это обычные рабочие моменты, от них никто не застрахован.

Часто припоминают те «Боже мой» в моменте с голом Андрея Шевченко в ворота Александра Филимонова в памятной игре Россия – Украина в 99-м. Но что я мог еще в те секунды сказать?! Думаю, тогда вся страна выразилась покрепче. А я не мог, но говорить-то надо было.

И все-таки тот репортаж не страшный сон. Тогда же после трех поражений на старте отборочного цикла и отставки Анатолия Бышовца казалось, что шансов у сборной вообще нет, а с приходом Олега Романцева мы сохраняли их до последних минут заключительной игры.

Матч с Украиной больше запомнился истерикой вокруг. Лозунги «Победа или смерть», газетный заголовок «Бей, Хохлов, спасай Россию» – вроде как обращение к Дмитрию Хохлову, но все же понимали подтекст… И вот приходилось все это читать в надежде найти что-то ценное для эфира, а вместо рассуждений о самом футболе на глаза попадались только политические призывы. Мне все это не нравилось.

Никогда не любил работать на таких ажиотажных матчах. Ты же должен соответствовать атмосфере, кричать, проявлять безмерный патриотизм. Но когда люди теряют человеческое лицо, это уже не патриотизм, а что-то другое. Неуютное ощущение…

Самый же страшный сон не матч, а настоящий ночной кошмар: я спешу на эфир и опаздываю. Каждый раз просыпаюсь в ужасе.

Олег ЖОЛОБОВ:

– Точно не первый репортаж. Его как раз нельзя забывать, а напротив, надо сравнивать с первой любовью или с первой любовной неудачей. Он был, это – твое, твои ошибки.

А вот репортаж из страшных снов… Да, случались неудачи, но в эфире я вроде бы не засыпал, матом не ругался, никого огульно не оскорблял. Хотя есть, наверное, люди, которые помнят гораздо больше меня. Раньше во время Олимпийских игр газета «Московский комсомолец» даже рейтинги комментаторских ошибок составляла.

Вот, вспомнил! 1994 год, чемпионат мира в США, игра Болгария – Германия, третий за день репортаж для нас с Георгием Александровичем Ярцевым. Комментировали под картинку, сидя в Детройте, а матч проходил в Нью-Йорке. И я в какой-то момент сказал: «Есть такая песня «Помоги мне, помоги». Хотя, как все знают, там поется: «Позвони мне, позвони». Всякие ляпы случались, это правда.

Кирилл ДЕМЕНТЬЕВ:

– Никакой. Надо отвечать за дела свои.

Александр НЕЦЕНКО:

– Таких нет. Конечно, в начале карьеры неудачных репортажей больше, но без этой практики, без ошибок ты не набираешься опыта и лишаешь себя возможности прогрессировать. Комментаторская профессия жива только с практикой. Нельзя называть себя комментатором, если не работаешь регулярно в эфире.

Григорий ТВАЛТВАДЗЕ:

– В 2000 году совершенно случайно оказался на Шаболовке во время чемпионата Европы, как вдруг мне говорят: «Садись на подстраховку матча Чехия – Голландия». Пытался, как добросовестный человек, объяснить, что к игре я совершенно не готовился. «Да ладно, садись уже. Жолобов с Севидовым отработают».

Сел, и, естественно, за три минуты выяснилось: связь пропала. У меня – ни составов, ничего вообще. Караул! Это – тот матч, когда Коллина поставил в ворота чехов пенальти, который до сих пор обсуждают. И вот я, к своему ужасу (просто не понимаю, как так вышло), стал называть главного тренера голландцев Франка Райкарда… Рудом Гуллитом.

Разбуди меня хоть в три часа утра и покажи фотографии обоих, сразу скажу, кто из них кто. А я сижу, вспоминаю всякие забавные истории про Гуллита. Как он гол забил Дасаеву в финале чемпионата Европы-88, как Онопко его держал в 92-м. «Вот он Гуллит, вот опять Гуллит в кадре», и всё в таком духе. Главное, редакторы сами ничего не знали, пока Дима Анисимов не позвонил и не спросил: «Гриша там с ума, что ли, сошел? Передайте ему, что это – Райкард». Передали, и меня как будто пыльным мешком – по башке!

После этого, клянусь, не спал три ночи. Всем друзьям звонил: «Вы видели? Вы слышали?» Переживал страшно.

Вот, с одной стороны, тот репортаж хотел бы забыть, как страшный сон, а с другой – конечно, он мне помог. Такие моменты учат тебя осознавать меру ответственности. Да, встречаются люди, которые запишут состав на спичечном коробке и идут к микрофону. Я так никогда не мог.

О каком репортаже не можете вспоминать без смеха?

Геннадий ОРЛОВ:

– Да тот же варшавский репортаж. Могу над ним похохотать под настроение.

Василий УТКИН:

– О, таких много. Очень много. И поводов для смеха могут быть десятки.

Виктор ГУСЕВ:

– Ошибка Филимонова в 1999-м была такой, что эта же игра является одновременно и самой смешной. И смех, и слезы.

Владимир СТОГНИЕНКО:

– Про комичные вещи в репортажах меня очень часто спрашивают, но не могу вспомнить ничего подобного. Было дело, в Черногории вылетел пульт, а местный инженер уже ушел домой. Я бегал по трибуне и не понимал, что делать. Но ничего комичного в этом не вижу, так как приятного мало.

Тогда пульт сам запустил каким-то образом, хотя такой модели никогда в жизни ни до, ни после не встречал. Непривычное расположение кнопок, все наклейки на сербскохорватском. Я его чуть-чуть понимаю, однако запустил аппарат исключительно методом тыка.

Константин ВЫБОРНОВ:

– Если вспоминать футбол, то самым забавным назвал бы игру отборочного турнира чемпионата Европы-2004 в Базеле со Швейцарией. Я, в принципе, всегда стараюсь приезжать на стадион заранее, а тогда вообще решил заранее-заранее. Как чувствовал. Мне сказали: твое место на трибуне, приедешь, подключишься, выйдешь на связь с Москвой, сядешь и будешь комментировать. Ничего нового – все, как обычно.

Ну, я приехал, взял аккредитацию, пришел на трибуну прессы. Вижу комментаторские позиции, а свою найти никак не могу. Обратился к техникам с вопросом: где позиция для российского телевидения? Они почесали головы и сказали, что пока не могут сказать. Позвонил в Москву – ответили: будем разбираться. Приехал я на стадион за три с половиной часа до матча, пока разбирались, осталось два с половиной. Выяснилось: по каким-то техническим причинам мою позицию перенесли на противоположную от ложи прессы трибуну.

Пришел туда – не пускают. Это была трибуна для болельщиков, проход только по билетам. Занялся вопросом поиска билета, который мне, конечно же, не дали. А до матча уже полтора часа, уже болельщики на стадионе, пока прошел через них, через полицию, еще время убил… Ситуация критичная, надо же еще успеть все проверить. В итоге после длительных переговоров служба безопасности провела меня практически через поле, где уже разминались команды. Но оказалось, что служба безопасности – одно, а полиция – совсем другое, и меня снова никуда не пустили.

Где-то за двадцать минут до начала я при помощи какого-то человечка из аккредитационной службы все-таки попал на свое место. Аккурат к исполнению гимнов. А позиция выглядела так: стул и столик, на котором стоит пульт и лежат наушники. Больше ничего нет вообще. Более того, место располагалось прямо посередине группы фанатично болеющих швейцарцев, поэтому сидя вести репортаж было невозможно: ребята загораживали поле.

Начал разбираться с пультом. Хорошо, в Москве меня слышат, значит, комментировать можно, но… обратной-то связи нет. Поэтому работал так. Стоя держал в левой руке телефон, по которому одним ухом слушал Москву, а в правой – наушники с микрофоном. Шнур был настолько короток, что надеть гарнитуру не получилось. Комментировал очень эмоционально. И настроение было такое, и матч получился захватывающим. Приходилось еще и со швейцарскими болельщиками общаться, так как им, естественно, не нравилось, что кто-то болеет не за их команду.

В общем, три с половиной часа нервотрепки с хождениями по полю и переговорами со службой безопасности и два часа игры в гуще фанатов выделяют тот репортаж из общей массы.

Ольга БОГОСЛОВСКАЯ:

– Таких было очень много. В беге на десятку участвовала китаянка с жутко неприличной для русского человека фамилией из трех букв. Мы с Лешей Васильевым все время подбирали, как бы ее получше назвать, причем все время по-разному. Слишком увлеклись этим процессом и не заметили, как та сошла. На нашу беду китаянок в забеге было две, и мы до финиша словом из трех букв называли другую. Когда все поняли, просто глаза на лоб полезли.

Вот еще гениальный случай. На Олимпиаде-2004 нам объявили, что марафон не попадет в общую сборную трансляцию, а будет самостоятельным куском. Мы решили, что Леше нет смысла идти со мной на стадион: он должен работать из комнаты озвучки только по марафону, а я буду комментировать происходящее на арене. Сижу себе спокойно, рассказываю о многоборье, еще о чем-то, и тут вылезает десятая минута марафона…

У меня шок, ведь не готовилась же совсем, хорошо хоть протоколы всех стартов всегда на всякий случай беру с собой. Начинаю что-то говорить, понимая, что Леша об этом не знает и будет глупо давать отдельно первые минуты марафона, когда я дала уже десятую. Самое забавное, что в начале эфира сама объявила: «Все, что происходит на арене, для вас прокомментирую я, Ольга Богословская, а Алексей Васильев сейчас находится на старте марафона».

Срочно звоню: «Леха, никакого смысла тебе там находиться нет». Только он же готовился, изучил матчасть, припас всякие красивости, поэтому решили, что ему лучше вернуться ко мне на позицию. А раз я до этого уже заявила зрителям, откуда он работает, то пришлось разыграть целый спектакль…

Сидим рядом, когда вылезает кусок марафона, я сразу говорю: «Сейчас попробую связаться с Алексеем Васильевым, который там-то и там-то. Алексей, если вы меня слышите, расскажите, что у вас происходит». Он: «Да-да, Ольга, прекрасно вас слышу…» И так весь репортаж.

В общем, все у нас вроде получилось, а после эфира позвонили из Москвы: «Ребята, если у вас перекличка с разных стадионов, вы нас должны предупреждать. Нам же надо вас правильно коммутировать». То есть даже профессионалы не поняли, что мы работали на расстоянии десяти сантиметров друг от друга. Смеялись потом долго.

Роман СКВОРЦОВ:

– Это очень смешно, но я не припоминаю таких репортажей.

Андрей ГОЛОВАНОВ:

– Сразу вспоминается много баек, связанных с комментаторами, которые на слуху. Я ведь много работал в паре с тем же Витей Гусевым, с Вовкой Стогниенко. С Геннадием Сергеевичем Орловым хоккей вместе комментировали. Только, знаете, я бы не хотел их озвучивать. Баек столько, что их можно рассказывать всю ночь, но не думаю, что это будет уместным, так как кто-то может неправильно воспринять.

Олег ЖОЛОБОВ:

– Опять же в 1994 году, точно уже матч не вспомню, какого-то игрока понесли на носилках с поля вперед ногами, а он, видимо, был человеком православным, поэтому вставал и пытался объяснить, что его надо нести головой вперед. Ну, я и обратил внимание: «Куда же вы ногами? Надо головой вперед».

Курьезов хватало, но, чтобы весь репортаж выходил смешным, такого, по-моему, не случалось. Наверное, в силу характера я всегда находился в каком-то напряжении. Дело даже не в волнении, а в ответственности, в понимании того, для какого количества людей ты работаешь. У нас были немножко другие представления об эфире, о дисциплине в сравнении с теми же «энтэвэшниками». Не говорю, что кто-то был хуже или лучше. Просто другое отношение к эфиру.

Кирилл ДЕМЕНТЬЕВ:

– Да много таких было. Работаем ведь в отчасти комическом жанре.

Александр НЕЦЕНКО:

– Неудачные репортажи стараешься забыть, как футболисты забывают неудачные матчи. Концентрируешься уже на будущих эфирах. Забавные эпизоды как-то так сразу не приходят на ум, но осталась в памяти моя первая трансляция с чемпионата мира 2014 года. Тут – смех сквозь слезы…

Матч Коста-Рика – Уругвай. Прихожу на комментаторскую позицию за час до начала и слышу в наушниках щелчки. Понимаю, что пропадает связь с Москвой, а решить проблему некому. И пересадить меня некуда, так как все места заняты… Сообщаю о ситуации, при этом на ходу соображая, как по щелчкам определять очередную паузу в эфире. Так первый тайм и отработал. Более или менее получалось подстроиться, поэтому зрители вряд ли что-то заметили. Но с началом второго тайма проблема с сигналом стала серьезнее, скрывать было уже невозможно, и Москва сказала, что моя работа на игре закончена.

Более подавленного состояния у себя, честно говоря, не помню. Тем более второй тайм получился абсолютно сумасшедшим, и Уругвай, ведя 1:0, пропустил три мяча. Это было одной из главных сенсаций первого тура, я же саму игру досматривал как в тумане.

Одно из худших ощущений в карьере. До сих пор вспоминаю тот матч с грустью: все-таки первый в карьере репортаж с чемпионата мира, а получить удовольствие не удалось. Зато меня здорово подстраховал коллега по ВГТРК Арташес Антонян, которому таким вот неожиданным образом выпал шанс дебютировать на чемпионате мира. Сейчас он успешно работает в Белоруссии.

Григорий ТВАЛТВАДЗЕ:

– Первый репортаж, который не пошел в эфир. Это были автогонки, к которым я совершенно не имел никакого отношения, так называемое «Питерское кольцо». Наверное, 98-й год. Мы с Сергеем Никольским только заняли свою точку на трассе (монитор «рыбий глаз», 5 на 10 сантиметров), как начался страшный ливень. Нас закрыли большими коробками из-под оргтехники, сидим в них, пялимся в экран, на котором ни черта не видно…

За несколько минут наше укрытие превратилось в картонную кашу. Тут же дождь заканчивается, и солнце начинает палить так, что видимость только ухудшается. В общем, как мне сейчас кажется, ту трансляцию мы так и не закончили (работать было невозможно просто физически), и в эфир она не пошла.