Текст книги "Терапевтическая встреча и ключевые навыки в психотерапии"

Терапевт: (28) Иначе говоря, вы знаете, чего хотите в ваших отношениях. Вы хотите быть самой собой и чтобы она знала, что вы совсем не совершенный человек и что вы тоже можете совершать поступки, которые ей не понравятся, которые даже вам могут не нравиться, но чтобы она все равно вас любила и принимала как неидеального человека /перефразирование/.

Клиент: Просто я иногда думаю, что если бы моя мама была так же откровенна со мной, может быть, у меня не было бы такого узкого понимания секса. Если бы я знала, что она тоже может быть сексуальной, соблазнительной, я не смотрела бы на нее как на сладкую, хорошую мамочку, я видела бы еще и другую ее сторону, о которой она вообще не говорила. Я хочу, чтобы Пэмми видела меня полноценной женщиной, а также принимала меня.

Терапевт: (29) По-моему, вы здесь не очень искренни /конфронтация/.

Клиент: Не искренна, что вы имеете в виду?

Терапевт: (30) Я имею в виду, что вы сидите здесь и говорите мне о том, что хотели бы предпринять в ваших отношениях с Пэмми /конфронтация/.

Клиент: Правильно, но я не хочу рисковать до тех пор, пока авторитет мне не скажет, что это стоящее дело.

Терапевт: (31) Одна вещь, которую я чувствую очень остро, заключается в том, что это очень рискованно – жить. /самораскрытие/ В отношениях с Пэмми у вас есть шанс – дать ей узнать, какая вы на самом деле /совет/.

Клиент:. Да, но если я не рискну и буду любима ею, то я никогда не буду чувствовать себя удовлетворенной.

Терапевт: (32) Угу. Если ее любовь к вам основана на лживой картинке, то зачем все это /прояснение/. Это вы имеете в виду? /закрытый вопрос/

Клиент: Да. Но я также понимаю, что быть матерью – очень большая ответственность. Я не могу наносить ребенку никаких травм. Мне не хочется брать на себя ответственность. Я не хочу думать, что это может быть по моей вине.

Терапевт: (33) Угу. Я именно это и имел в виду, когда говорил, что жизнь – рисковая штука. Быть такой, как вы хотите, – очень большая ответственность и риск /конфронтация/.

Клиент: Да.

Терапевт: (34) И очень страшно /отражение чувств/.

Клиент: Вы знаете, это палка о двух концах: с одной стороны, если сказать им правду, я знаю, что независимо от того, что я им скажу, и независимо от того, насколько плохо они меня воспримут, все равно где-то в глубине отношения будут значительно светлее и честнее. С другой стороны, я ужасно ревную, когда они с отцом. Он больше им позволяет. Он более фальшив, он не такой честный, он не критикует их, и поэтому они видят его положительным. В их глазах он хороший. И я завидую ему, потому что я хочу, чтобы они меня видели такой же хорошей. Хотя я знаю, что он совсем не такой, как им кажется, больше всего я хочу такого отношения.

Терапевт: (35) Т. е. вы думаете так: я хочу, чтобы они думали обо мне так же хорошо, как и об отце. А поскольку отец с ними не очень честен, то я тоже могу быть неискренней /перефразирование/.

Клиент: Ну, неискренней, наверное, слишком сильное слово, но в общем-то где-то близко. Кроме того, я знаю, что я более непосредственна, чем их отец, поэтому я скорее могу совершить поступки, которые могут им не понравиться.

Терапевт: (36) У меня создается такое впечатление, что вам тяжело поверить в то, что если бы они вас хорошо знали, они все равно бы вас любили /прояснение/.

Клиент: Совершенно верно. До того как я прошла терапию, я, скорее всего, выбрала бы другой путь. Я бы добилась их уважения, чего бы это мне ни стоило, даже если бы мне пришлось их обмануть. Но сейчас я знаю, что это совершенно неправильно, но я не до конца уверена, что они меня полностью примут. Что-то мне подсказывает, что они меня примут. Но мне нужна стопроцентная уверенность.

Терапевт: (37) Вы как бы на нейтральной полосе – вы переходите с одной точки зрения на другую, вы находитесь между ними и надеетесь, что рядом с вами появится кто-то, кто скажет: «Ты все правильно делаешь. Так держать» /перефразирование/.

Клиент: Да. Поэтому я так сильно воодушевляюсь, когда читаю у уважаемых мною людей, что я поступаю правильно, независимо от того, к чему это приведет. Это придает мне уверенность, что я, слава богу, права.

Терапевт: (38) Безумно сложно самой сделать выбор /конфронтация/, не правда ли? /короткий вопрос/

Клиент: Из-за этого я чувствую себя незрелой. Я хотела бы быть взрослой и зрелой, чтобы совершать свой собственный выбор и следовать ему. Но мне постоянно нужен кто-то, кто бы подталкивал меня в верном направлении.

Терапевт: (39) Вы бы хотели двигаться в верном направлении, не сомневаться в нем и ценить себя за это /переформулирование/.

Клиент: Я бы хотела больше рисковать, чтобы, когда дети вырастут, у меня была возможность сказать: «Я сделала все, что могла», – чтобы у меня не было этого конфликта. Чтобы я могла им сказать: «Что бы вы ни спрашивали, я всегда говорила вам только правду. Пусть она вам не нравилась, но это всегда была правда». Вот это я уважаю. Я не уважаю людей, которые врут. Теперь вы видите, какая я лицемерка. Я не люблю себя плохую, но я также ненавижу врать. Так что я хочу больше принимать себя.

Терапевт: (40) Вы знаете, судя по вашим интонациям, мне кажется, что вы больше ненавидите себя, когда вы врете, чем когда вы совершаете поступки, которые сами не одобряете /убеждение/.

Клиент: Да. Точно. Меня это очень сильно беспокоит. Это случилось месяц назад и с тех пор не выходит у меня из головы. Я не знаю, то ли напомнить ей и рассказать, а может быть, она вообще забыла, но.

Терапевт: (41) Да, но вы-то не забыли /конфронтация/.

Клиент: Я не забыла, что вы! И я бы хотела сказать ей, что я помню, что солгала и раскаиваюсь и что меня сводит с ума то, что я это сделала. Вы знаете, у меня такое чувство, как будто проблема разрешилось. Она, конечно, не разрешена, но я чувствую облегчение. Я чувствую, как будто вы мне сказали. вы не даете мне советов, но я чувствую, что вы как бы сказали: «Вы знаете, какому паттерну вы хотите следовать, Глория, что ж, вперед, следуйте ему». Это своего рода поддержка от вас.

Терапевт: (42) Я это воспринимаю несколько иначе /самораскрытие/. Вы сказали, что знаете, что бы хотели сделать /перефразирование/. Да, я верю в поддержку, которую люди получают в том, что они делают /самораскрытие/.

Клиент: Т. е. вы хотите сказать.

Терапевт: (43) Я хочу сказать, что, по-моему, бесполезно делать то, что вы не сами выбрали /самораскрытие/, поэтому я пытаюсь раскрыть все возможности выбора /информирование/.

Клиент: Но тут опять конфликт, потому что я сама не уверена в том, как я хочу поступить. Если я приведу домой мужчину, я не уверена, что захочу заниматься сексом, если буду знать, что после этого почувствую вину. Значит, видимо, я этого не хотела.

Терапевт: (44) Одну секундочку, я постараюсь подобрать слова /самораскрытие/. Т. е. вы не одобряете свои поступки, если идете против себя /перефразирование/.

Клиент: Да. Понимаете, речь идет не о том, сделать что-то или нет, пойти утром на работу или не пойти, это легко, а о том, что если я понимаю, что совершаю что-то, в чем не уверена, то я автоматически думаю про себя: «Если ты в этом не уверена, значит, это плохо». Я хочу вас спросить, если мне это самой не нравится, неужели я должна с этим смириться? Я чувствую здесь противоречие.

Терапевт: (45) Похоже, вы чувствуете противоречие в самой себе. Насколько я понял, вам нравится, когда вы уверены в том, что делаете /перефразирование/.

Клиент: Да. У меня было такое, когда я принимала решение. Но иногда я делаю вещи, в которых я совершенно не уверена. Тут существует конфликт, но это совершенно другое. Как же я должна следовать своим истинным чувствам, если я знаю, что потом меня загложет совесть.

Терапевт: (46) Я понимаю. /минимально поощрение/ Потому что в данный момент вам может казаться, что это истинное чувство /перефразирование/.

Клиент: Да. Когда я начиная это делать – все прекрасно.

Терапевт: (47) Да, это сложно /поддержка/. Если вы сперва уверены, а потом теряете уверенность, то тогда не ясно, какого же курса вам следует придерживаться /перефразирование/.

Клиент: Знаете, что самое интересное? Не знаю, насколько вы меня поймете. Например, я несколько лет хотела покинуть своего мужа, но удерживалась от этого. У меня было чувство, что мне нужно так поступить. Когда я сделала это, я чувствовала себя прекрасно. Я не чувствовала озлобленности, я знала, что поступила правильно. И никаких конфликтов, никаких угрызений совести. Это происходит тогда, когда я в контакте со своими чувствами. Но очень часто мелкие повседневные решения даются не так легко. Возникает так много конфликтов. Это нормально?

Терапевт: (48) На самом деле, да /поддержка/. Вы говорите, что прекрасно знаете то чувство, когда вы делаете что-то правильное, что-то хорошее для самой себя /перефразирование/.

Клиент: Да. Я знаю и я очень соскучилась по этому чувству.

Терапевт: (49) Когда вы прислушаетесь к себе, вы говорите: нет, нет, неправильно, это для меня плохо, но зачастую вы все равно делаете это /перефразирование/.

Клиент: Порой я думаю: господи, ну это всего лишь ситуация, обстоятельства, я запомню это на будущее. Я упоминала об этом с другими терапевтами, и многие из них смеялись и хихикали, когда я говорила слово «утопия». Когда я следую переживаниям и испытываю это прекрасное чувство внутри меня, это как бы утопия. Вот что я имею в виду. Мне нравится это переживание, хорошо это или плохо. Но я чувствую, что для меня это правильно.

Терапевт: (50) Т. е. в эти «утопические» моменты вы чувствуете себя целостно /перефразирование/.

Клиент: Да, это чувство дорого для меня.

Терапевт: (51) Многие из нас не так часто испытывают его, так что я вас прекрасно понимаю, /самораскрытие/ Да, видно, что оно вам особенно дорого /поддержка/.

Клиент: Знаете, что еще я только что подумала? Я… это глупость. что вдруг я вам это говорю, я подумала: «Ах как приятно говорить с вами, и я хочу, чтобы вы одобрили меня, и я уважаю вас, но мне жаль, что мой отец не мог говорить со мной так, как вы». Я хотела бы сказать: «Я бы хотела, чтобы вы были моим отцом». Я даже не знаю, почему это пришло мне в голову.

Терапевт: (52) Вы кажетесь мне вполне славной, приятной дочерью / самораскрытие/. И вам действительно не хватает того, что вы не могли быть открытой со своим отцом /перефразирование/.

Клиент: Я не могла быть такой открытой с ним, но я не виню его в этом. Я и так была более открытой, чем он позволял. Он никогда меня не слушал так, как вы слушаете, без осуждения. Недавно я задумалась: «Почему я должна быть такой идеальной?». И я поняла почему. Потому что он требовал это от меня. Он всегда требовал, чтобы я была лучше, чем есть.

Терапевт: (53) Т. е. вы всегда пытались быть такой, какой он хочет видеть вас /перефразирование/.

Клиент: И в то же время я протестую. Например, недавно я чуть ли не светилась от радости, когда писала ему письмо о том, что работаю официанткой по ночам. Я хотела ему сказать: «Вот, смотри, какая я!». Но в то же время я хочу, чтобы он меня любил. Мне очень нужна его любовь.

Терапевт: (54) Вы хотели как бы умыть его /перефразирование/.

Клиент: Да! Я хотела ему сказать: «Ты меня воспитал, как тебе это нравится?» И знаете, что я хочу от него услышать? Я хочу, чтобы он сказал: «Я знал, что так и будет, но я все равно тебя люблю».

Терапевт: (55) Но очень мало шансов на то, что он так скажет /отражение чувств/.

Клиент: Нет, он этого не скажет. Он меня не слышит. Я навещала его года два назад, чтобы дать ему понять, что я его люблю, хотя и боюсь. Но он меня не слышит, он все твердит одно и тоже: «Я тебя люблю, я тебя люблю».

Терапевт: (56) Т. е. он вас не знал, но любил /перефразирование/. Это вызывает у вас слезы? /отражение чувств/

Клиент: Знаете, когда я говорю об этом, это ощущается как удар. Если я просто минуту посижу спокойно, это ощущается как большая рана вот здесь.

Терапевт: (57) Значит, проще быть легкомысленной, потому что тогда вы не чувствуете большой раны внутри /интерпретация/.

Клиент: Угу. Я пыталась работать над собой и поняла, что должна принять как факт то, что отец не относится к тому типу мужчин, которые мне нравятся – понимающим, любящим и заботящимся. Т. е. он, конечно, любит меня и заботится обо мне, но не на том уровне, на котором мы могли бы общаться.

Терапевт: (58) Вы чувствуете себя обкраденной /отражение чувств/.

Клиент: Да. Поэтому мне нужны замены. Мне приятно разговаривать с вами, мне нравятся мужчины, которых я могла бы уважать – доктора и т. п. И я притворяюсь, что мы с вами действительно близки. Видите, я ищу замену своему отцу.

Терапевт: (59) Я не чувствую, что это притворство /самораскрытие/.

Клиент: Но в действительности вы же не мой отец.

Терапевт: (60) Не ваш, но я имею в виду реальную близость /самораскрытие/.

Клиент: Ну, понимаете. Я как бы чувствую, что притворяюсь, потому что не могу ожидать, чтобы вы чувствовали себя очень близким мне. Вы меня не настолько хорошо знаете.

Терапевт: (61) Все, что я могу знать, это то, что я чувствую. и в данный момент я чувствую себя близким вам[7]7
  В качестве послесловия к этой сессии я хотел бы привести следующую цитату: «Раз или два в год Глория писала Роджерсу, рассказывая ему о значимых событиях своей жизни, о периодах, когда ей было грустно и она чувствовала себя потерянной, как и о периодах продвижения и роста. Ее воспоминания об интервью – это воспоминание от теплом, подлинном человеческом контакте. Однажды на вопрос студента-психолога: „Что делать, если есть лишь короткое время для работы с клиентом?“ – Роджерс ответил: „Если у вас есть только 30 минут, сделайте эти 30 минут стоящими“» (Meador, Rogers, 1984).


[Закрыть]/ самораскрытие/.

Обсуждение

Сессия включала 61 высказывание, содержащее 85 вербальных вмешательства терапевта. Большая часть высказываний (44) состояла из одного вида вмешательств, в 13 случаях сочетались две техники. Высказываний, которые вбирали в себя 3–4 вида вмешательств, своего рода психотехнических конструкций, было всего 4. Наиболее многочисленными оказались перефразирования. Терапевт применял эту технику 28 раз. Вторым по частоте использования было самораскрытие – 17 раз. Далее последовательность по количеству применения следующая: отражение чувств и конфронтация (по 7); поддержка (5), прояснение, открытый вопрос, короткий вопрос и поощрение (по 3), интерпретация, убеждение и информирование (по 2) переформулирование и совет (по 1). Таким образом, в этой сессии хотя бы раз были задействованы все десять видов «Типологии вербальных вмешательств».

«Типология вербальных вмешательств» задумывалась как средство оценки базовых техник терапевтической коммуникации, т. е. тех реакций, которые в той или иной степени используются всеми терапевтами, какой бы теоретической ориентации они ни придерживались. Применение Роджерсом всех десяти основных категорий типологии, на мой взгляд, свидетельствует о том, что даже при анализе сессии терапевта, который придерживается определенного терапевтического подхода и далек от эклектической позиции, данная типология является полезным средством для исследования процесса терапевтического взаимодействия.

К ожидаемым, согласующимся с теорией клиент-центрированной терапии результатам можно отнести большое количество перефразирующих высказываний и самораскрытия. Вместе два эти вида вмешательств покрыли более 50 % всей активности терапевта.

Роджерс часто использует такой вид вербального отклика, как перефразирование; тем самым он стремится к лучшему пониманию клиенткой своей дилеммы. В обилии перефразирований можно усмотреть целенаправленную стратегию терапевтического воздействия – обратить клиентку к внутреннему локусу оценки. Как мы видим, в ходе сессии Глория постепенно все больше и больше обращается внутрь себя. Кроме того, через перефразирование высказываний клиентки терапевт проявляет веру в ее потенциал и внимание к ее стремлению найти собственные ответы.

Следует отметить большую вариативность начальных слов перефразирующих высказываний. «То есть…», «Другими словами.», «Иначе говоря.», «Такое впечатление, что…», «По-моему, я услышал…», «Когда вы прислушаетесь к себе…», «Я понимаю это так…» – вот те варианты, к которым Роджерс прибегал на данной сессии. Такая вариативность важна, когда какое-то вмешательство применяется часто, иначе у клиента может возникать впечатление шаблонных, механистичных откликов терапевта.

Множество перефразирующих высказываний имеют своей целью отражение внутренних смыслов клиента. Перефразирования позволяют клиенту услышать из уст терапевта выраженное им самим. Если перефразирование нацелено на то, чтобы кратко и верно возвратить высказанное клиентом, ничего не добавляя от себя к его высказыванию, то «прояснение-отражение» предполагает попытку обратиться к еще не вполне выраженным смыслам опыта клиента. Таких прояснений в ходе сессии было немного – всего три. Эти два варианта вмешательств входят в категорию «Отражение когнитивного содержания».

Качество присутствия и подлинности терапевта пронизывает всю сессию. Технически подлинность проявляется через самораскрытие, которое последовательно использовалось на протяжении всей сессии. Стоит отметить, что самораскрытием со стороны терапевта беседа и началась (2, 3 и 5 высказывание) и завершилась (59, 60 и 61 высказывание), т. е. самораскрытие стало способом вступления в диалог и выхода их него. «Всё, что я знаю, это то, что я чувствую, и в данный момент я чувствую себя близким вам», – фраза, которой завершилась эта встреча.

То, что более 50 % вербальной активности терапевта покрывают всего две категории (перефразирование и самораскрытие) ставит вопрос об уместности углубленного изучения перефразирования и самораскрытия и выделения подвидов данных вмешательств.

В литературе встречается целый ряд названий техник, весьма сходных и пересекающихся по смыслу с категорией «перефразирование». Это и прояснение, и отражение когнитивного содержания, и переформулировка (restatement), что, на мой взгляд, свидетельствует о неудовлетворенности как практиков, так и исследователей существующими понятиями, и о поиске более точных формулировок. В созданной мной типологии «Отражение когнитивного содержания» – основная категория, а «Перефразирование», «Прояснение/отражение» и «Суммирование» – вспомогательные категории или подвиды этого способа реагирования.

В процессе написания данной статьи я обнаружил результаты исследования самораскрытия терапевтов (Hill, 1989; Hill, Mahalik, Thompson, 1989), в котором были выделены несколько его подвидов: непосредственное ободрение, непосредственный вызов, раскрытие фактов, раскрытие сходства, раскрытие чувств, раскрытие стратегий. На мой взгляд, подобная дифференциация вмешательств обогащает терапевтический инструмент психотерапевтов и способствует лучшему осмыслению процесса терапевтической коммуникации.

Третье место по частоте применения делят отражение чувств и конфронтация. Несколько неожиданно, на мой взгляд, что отражение чувств в сравнении с перефразированием применялось значительно реже – всего семь раз. Одной из возможных причин того, что отражению подвергалось в основном когнитивное, а не аффективное содержание, по-видимому, является тот факт, что это была первая и последняя встреча, а это, безусловно, задавало определенные ограничения. Отражение чувств – это действенное средство для фасилитации процесса переживания, поэтому мера его применения всегда должна быть соотнесена со степенью безопасности и надежности терапевтического процесса.

Другой неожиданностью стало немалое количество конфронтирующих высказываний, что не считается присущим клиент-центрированной терапии Роджерса. Некоторые вмешательства, попавшие в эту категорию, являются вполне классическими вариантами конфронтации. Роджерс, в частности, прибегал к ним, когда противостоял тенденции клиентки дать ему роль авторитета, который скажет ей, как себя вести. Вместе с тем стоит отметить пару конфронтирующих вмешательств, которые содержат некий, я бы сказал, экзистенциальный вызов. Я имею в виду реакции: «Я именно это и имел в виду, когда говорил, что жизнь – рисковая штука» и «Быть такой, как вы хотите, – очень большая ответственность и риск». Кажется, что это характерная особенность Роджерса – акцентировать, когда это уместно, вопросы личной ответственности, свободы выбора и риска, связанного с реализацией в жизни этих ценностей. По-видимому, такой вид терапевтического отклика нередко используется в рамках экзистенциально-гуманистического подхода, и для этой техники стоит выделить отдельную вспомогательную категорию в рамках категории «конфронтация» или, быть может, «самораскрытие».

Нечасто, но все же применялись Роджерсом и такие вмешательства, как поддержка, вопросы и поощрения. Эти виды вмешательств содействуют гладкому протеканию беседы и поэтому в той или иной степени применяются всеми терапевтами независимо от их теоретической ориентации. Стоит добавить, что, помимо выраженных словами поддержки, вопросов и поощрений со стороны Роджерса, было много невербального поощрения. Открытость, передаваемая через позу, выражение лица и кивки головой, – это то, в чем он был просто непревзойденным мастером.

Кроме вышеперечисленных видов вмешательств, Роджерс иногда прибегал к таким средствам психологического воздействия, как информирование, совет, убеждение и интерпретация. Несмотря на их незначительный объем в ходе данной 30-минутной сессии, я предполагаю, что все эти вмешательства занимают свое скромное место в терапевтическом процессе клиент-центрированной психотерапии. Подтвердить или опровергнуть эту гипотезу могут последующие исследования транскриптов сессий клиент-центрированной психотерапии.

В заключение я хотел бы привести пример иного рода анализа, скорее качественного, чем количественного. С этой целью давайте рассмотрим один из аспектов терапевтического взаимодействия, связанного с ожиданиями клиентки определенного поведения со стороны терапевта. В самом начале беседы Глория обращается к Роджерсу со следующими словами: «Я хочу, чтобы вы мне сказали, не повлияет ли на нее плохо, если я скажу ей правду». Позже еще в двух случаях она снова просит его прямо ответить на ее вопрос и даже упрекает в пассивности. Она определенно хочет, чтобы «авторитет» указал ей, что делать. Это одна из типичных трудностей на начальном этапе консультирования или психотерапии, связанная с проблемой ответственности. Давайте посмотрим, каким образом Роджерс справился с этой проблемной ситуацией.

В начале беседы на первое обращение клиентки Роджерс реагирует перефразированием, сообщая тем самым о своем намерении лучше понять проблему. Однако через некоторое время клиентка вновь, на этот раз более требовательно, обращается за прямым руководством: «Вы собираетесь просто сидеть, а мне предоставляете возможность все это расхлебывать, а я хочу большего. Я хочу чтобы вы помогли мне избавиться от чувства вины из-за вранья или из-за общения с мужчинами». На этот вызов Роджерс отвечает следующим образом: «Нет, я не хочу просто оставить вас наедине с вашими чувствами /самораскрытие/, но, с другой стороны, я чувствую, что это очень личное дело, я, наверное, и не могу за вас ответить / конфронтация/. Но я хотел бы сделать все возможное, чтобы помочь вам найти собственный ответ /самораскрытие/. Не знаю, имеет ли это для вас какой-то смысл, но я именно к этому стремлюсь» /поощрение/. Как мы видим, Роджерс начинает с заверения в своем участии, стремясь поддержать клиентку, затем бросает ответный вызов ее желанию получить решение извне, после чего вновь заверяет клиентку в своем стремлении помочь ей. Завершает эту конструкцию фраза, которая еще раз подтверждает сказанное ранее и передает уважение к точке зрения самой клиентки.

На эту так хорошо упакованную конфронтацию клиентка откликается благодарностью, уже без явной апелляции к Роджерсу заявляет: «Но я не имею ни малейшего представления, в каком направлении двигаться». Вслед за этим она говорит о сомнениях и разочаровании в себе. На эти слова Глории Роджерс реагирует отражением чувств: «В вашем голосе слышится разочарование. Вы чувствовали, что преодолели все эти проблемы, и вдруг появляется чувство вины и чувство, что только часть вас может быть принята окружающими», – а затем: «Мне кажется, что я уловил ваше глубокое чувство замешательства. „Что же мне делать? Что я могу с этим сделать?“».

Однако спустя короткое время после выражения опасений, стыда и вины, связанных с возможностью откровенного предъявления себя детям, Глория вновь говорит: «Я очень хочу, чтобы вы дали мне прямой ответ». И вновь Роджерс отвечает конструкцией из нескольких вмешательств: «Думаю, вам покажется, что я уклоняюсь от ответа, / но по-видимому, тот, с кем вы не до конца честны, это вы сами, / потому что меня сильно тронуло когда вы сказали: / „Если я чувствую себя нормально по поводу того, что я делаю – ложусь ли в постель с мужчиной или что-нибудь еще, то я бы нисколько не беспокоилась о моих отношениях с Пэмми и о том, что ей говорить“». Здесь мы видим схожую конструкцию «самораскрытие-конфронтация-самораскрытие-поощрение», что и в ранее сделанном вмешательстве, включающем конфронтацию.

На это вмешательство Глория реагирует согласием, но не сдается: «Верно. Я чувствую безнадежность. Я сама всё прекрасно понимаю, ну и что с того?». В следующем отклике Роджерс отмечает внутренний и проявляющийся между ними конфликт и вновь отражает чувства: «Т. е. вам кажется, что в этом и есть конфликт. И что он неразрешим. От безнадежности вы обращаетесь ко мне, и, с вашей точки зрения, я тоже вам не помогаю». Тем самым Роджерс обращается к чувству безнадежности, которое скрывается за ее требованием совета от авторитета.

Глория по-прежнему упорствует и соглашается лишь частично: «Я знаю, что вы не сможете ответить на этот вопрос, что я сама должна на него ответить, но я хотела бы, чтобы вы мне помогли, чтобы вы направили меня или хотя бы подсказали, с чего начать, и тогда ситуация не будет казаться такой безнадежной».

После того как применение отражения чувств существенно не помогает изменить ситуацию, Роджерс вновь меняет тактику и реагирует по-новому: «Хорошо, позвольте задать вам вопрос: „Что бы вы хотели, чтобы я вам сказал?“».

Глория откликается на это предложение и отвечает. Но суть ее ответа по-прежнему двойственная: «Я хочу, чтобы вы сказали: „Рискни и скажи ей правду“. Но я не хочу брать на себя ответственность, если нанесу ей травму».

В этот момент Роджерс сперва отражает сказанное ею с помощью перефразирования, а затем бросает вызов ее нерешительности посредством конфронтации: «По-моему, вы здесь не очень искренни, – и вслед за этим, – я имею в виду, что вы сидите здесь и говорите мне о том, что хотели бы предпринять в ваших отношениях с Пэмми».

В ответ на это Глория делает последнюю попытку настоять на своем: «Правильно, но я не хочу рисковать до тех пор, пока авторитет мне не скажет, что это стоящее дело». Несколько последующих откликов Роджерса содержат экзистенциальный вызов ее нерешительности и избеганию ответственности, а именно: «Одна вещь, которую я чувствую очень остро, заключается к том, что это очень рискованно – жить. В отношениях с Пэмми у вас есть шанс – дать ей узнать, какая вы на самом деле, – а вслед за этим, – я именно это и имел в виду, когда говорил, что жизнь – рисковая штука. Быть такой, как вы хотите, – очень большая ответственность и риск». Эти вмешательства окончательно преодолевают попытки Глории получить на этой сессии наставление авторитета о том, как ей следует поступить.

На этой сессии Карл Роджерс раскрыл различные средства психотехнического обращения с данной проблемной ситуацией – просьбой, требованием совета – и показал, как можно обращаться с этим проблематичным вариантом запроса. Перефразирование, отражение чувств, в особенности обращение к чувствам, которые лежат в основании требования совета, смягченная самораскрытием конфронтация, вопрос «Хорошо, позвольте задать вам вопрос: „Что бы вы хотели, чтобы я вам сказал?“» и экзистенциальный вызов избеганию ответственности – вот те стратегии, которые мы теперь можем использовать в схожих ситуациях.