Текст книги "Господа Офицеры"

МАЙСКИЙ ДОЖДЬ

 
Стакан гранёный переполнен,
В нём горечь правды, страх и боль.
И переполнен таз горбатый
Кровавой ватой и мочой.
Медаль за взятие Берлина
И орден Славы за Бобруйск.
Да фотография на память.
В глазах усталых только грусть.
И доктор в беленьком халате
В глаза не смотрит и молчит,
А в батальонном медсанбате
В сердцах надежда лишь стучит.
«Герцеговина Флор» дымится
И испускает аромат,
А врач измученно, устало:
«Даст Бог и выживет комбат!»
Стакан гранёный переполнен,
В нём орден Славы со слезой.
Комбат сквозь силу спирт глотает.
Как тут не выпить за второй?
А в батальонном медсанбате
Звучит трофейный патефон,
А сёстры в беленьких халатах
Поют для раненых шансон.
В глазах надежда появилась.
Весенний майский первый дождь
В окно и в двери к ним стучится,
Целуя ручки, словно гость.
 

14 мая 2015 г.

НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ

 
«Вот брошу пить, возьмусь за вас!» – кричал комбат
и улыбался,
Построив роту на плацу, в каптёрке чисткой занимался.
 
 
Танкисты, головы понурив, смотрели, как течёт первач,
А старики, нутром почуяв… Майор кулак загнул в калач.
 
 
«Вот брошу пить, возьмусь за вас!» И танки двинулись
в атаку,
Давили траками врага и шли вперёд не за отвагу.
 
 
Комбат у рации стоял; дрожали в танках шлемофоны.
И трёхлинейным поливал, и особиста знал законы.
 
 
«Вот брошу пить, возьмусь за вас!» И… раздавал из рук награды.
И улыбался экипаж: «Ведь есть душевные комбаты!»
 
 
И с шиком взял под козырёк, и батальон пошёл парадом.
Дрожал промасленный листок, в подсумках лязгали гранаты.
 
 
И поговорка, как шрапнель, в кабине танковой летала,
А младший лейтенант кричал: «Механик, хоть закрой забрало!»
 
 
И в медсанбате злой начмед читал мораль и улыбался:
«Вот брошу пить, возьмусь за вас!», а сам от смеха загибался.
 
 
Россия молится за нас, а мы – её сыны, солдаты.
И, строя на парад свой полк, ведут в штыки его комбаты.
 

26 сентября 2015 г.

УГОЛЁК АНТРАЦИТ

 
Старый зык утомлённо ласкал матюгом
Крючковатое тело лопаты.
Полусонно – перронный пейзаж за окном.
Гимнастёрки с кровавою ватой.
Полумрак. Арестантский вагон.
Тени лижут солдатскую охру.
В ожиданье судьбы замерзал эшелон
С угольком, приготовленным к топке.
В этой жизни есть право такое —
Искупление кровью вины.
Защищать, что, возможно, святое
И идти во весь рост на штыки.
«Штрафники! Рассчитаться повзводно!»
Дан приказ. Раз, два, три и вперёд!
Ту высотку не взять невозможно.
Если взять, то в бессмертие взвод.
Угольку было брошено много,
Только топка горланит: «Давай!»
Антрацита бездонные сопки,
А войне подавай каравай!
Старый зык утомлённо ласкал матюгом
Крючковатое тело лопаты,
Укрепляя кресты над могильным холмом,
Провожая в бессмертье солдат.
 

середина декабря 2015 г. своему деду Мише

ШТРАФНИКИ

 
На песчаном берегу, на косом дожде
Ждут свой белый пароход мужики в тайге.
 
 
Целый век копать шурфы, натирать мозоли
И скрывать свои мечты, не бояться боли.
 
 
Золотишко ляжку жжёт – это кровь играет.
Только кто его поймет, только ветер знает.
 
 
Магаданская печаль, воркутинский уголь.
Засадил под сердце нож кто – то в драке другу.
 
 
Сколько волка ни корми, толще он не станет.
На болоте пузыри, тина сладко манит.
 
 
Может, вовсе и не так было это дело,
Но заядлый был следак, не нашедший тело.
 
 
И скребет его тоска, гложет в сердце рана.
Загрузили паренька славно, без обмана.
 
 
Магаданская печаль, воркутинский уголь.
Никому его не жаль, только снег да вьюга.
 
 
А столыпинский вагон счёт повёл тюремный.
И суровый приговор, как собака, верный.
 
 
Крутит жалобно хвостом, пайку добывая.
Вот такая, брат, судьба – тройка столбовая.
 
 
День за днём идут года. Золотишко моют.
Только хлеб да лебеда, и мозоли ноют.
 
 
Барабаны бьют в набат, плачут о душе.
Если б смог, пошёл в побег точно по весне.
 
 
Тундра – праздничный ковёр. Снег, как сало, тает.
Сколько выдержит мотор, только ветер знает.
 
 
На болоте пузыри да песцы и волки.
Потеряться бы в тайге, как в стогу иголки.
 
 
На песчаном берегу, на косом дожде
Ждали белый пароход мужики в тайге.
 
 
И летал так высоко марш лихой «Славянки».
Молча ели штрафники из консервной банки.
 

27 декабря 2018 г.

БОЖИЙ СОЛДАТ

 
Когда гремели небеса, всевышний воин делал латы,
И в гриве красного огня рождались божии солдаты.
И в раскалённом от огня кузнечном грохоте металла
Рождалась новая душа и в грозном небе закалялась.
Пролив на небо сотню струй и превратившись в сталь булата,
Услышав медь колоколов, ты стал воистину крылатым!
И не берут тебя ни штык, ни пуля в схватке рукопашной,
Хранит тебя Отцовский лик, а кровь пролита не напрасно.
Ты выжил там, на Халхин – Голе, среди засушливых степей,
В морозном небе Подмосковья среди заснеженных полей,
На этой линии проклятой, что Маннергейм в бетон загнал,
В голодном, сером Ленинграде, который ты врагу не сдал,
Под Сталинградом выжил чудом, а Волга – матушка не раз
Тебя кормила сладким блюдом с красивым именем «Фугас»,
А Ржев встречал тебя дождями, болотной сыростью лесов,
А смерть ходила между вами, в глаза смотрела мертвецов.
И враг не выдержал напора – порвалось главное внутри.
Теперь болезнь пустила споры – граната Божья без чеки.
Победный май и дух сирени! Взлетают звёзды до небес!
Какие могут быть сомненья? Пришел Японии конец!
«Закончен бал, погасли свечи», и только бабушка моя
Ходила в церковь ставить свечи, молила Бога и ждала.
Когда гремели небеса, всевышний воин делал латы,
И в гриве красного огня рождались божии солдаты.
 

Я бы хотел посвятить это стихотворение моему деду Николаю, бабушкиному брату, которого я очень – очень любил и люблю. Он прошёл четыре войны от начала до конца, воевал с 1938 г. по осень 1945 г. и ещё служил три года. Пришёл домой в звании ротного старшины. За все войны: Хасан, Халхин – Гол, Финскую, Великую Отечественную и Японскую награждён орденами и медалями.

А самое главное – у него на фронте не было ни одного ранения!

ОНИ Б СМОГЛИ ДОЙТИ ДО СЕНЫ…

 
Стучат колёса, стонут рельсы,
Гудит надрывно паровоз.
В стаканах водка, хлеб и сальце,
И проводник чаёк несёт.
И задушевный разговор
Ведут простые работяги.
Они познали лагеря
И нары сталинской тюряги.
Лесоповал у них в крови
И Магадана холод лютый,
И треск замерзшей полыньи,
И пёс конвойный с кличкой Лютый.
И помнит прииск Аллах – Юнь,
И золотые самородки.
И тёплый месяц был июнь,
И нас везли в долблёной лодке.
Победный май бежал по рельсам,
Гудел надрывно паровоз.
Отмыли кровью наше дело.
И оправдал солдат народ.
И задушевный разговор
Ведут простые работяги.
Они – рабочие войны,
А водку хлещут для отваги.
«Ты где?» – «На Южном воевал,
В Крыму, а дальше Украина».
– «А я Прибалтику топтал,
Дошёл до самого Берлина».
А за окном бежит тайга,
Алдан впадает в воды Лены.
Какая сложная судьба!
Они б смогли дойти до Сены…
 

24 июля 2020 г.

МОСКВА ЗА НАМИ!

 
Мы тихо ёжились друг к другу, примкнув трёхгранные штыки.
Какое всё же это чудо – дожить до будущей весны!
А осень с краской колдовала, дождём смывались все следы,
И в мире бренном оставались давно сожжённые мосты.
Луна серебряной подковой, разлив тумана молоко,
Закрыв на небе звёзды шторой, крутила жизни колесо.
Трава дышала васильками, ромашкой, спелой лебедой.
Красивый город был за нами с прелестным именем – Москвой!
И переросшие курсанты – элита Армии родной,
За землю Русскую цеплялись и шли в последний
смертный бой.
Ещё безусые мальчишки, не знали, что такое страх,
И их мечты так были чисты, и небо в белых парусах.
А у войны свои законы и кровожадная мечта.
Идут на запад эшелоны, и нет у этого конца.
Мы тихо ёжились друг к другу,
примкнув трёхгранные штыки.
Победный май, салют повсюду! Как будто не было войны…
 

28 января 2020 г. 75 лет Победы над фашистской Германией

ПОЛЫНЬ-ТРАВА

 
Дождик моросящий, сонное сознанье,
На перроне старом горькое молчанье.
Паровоз устало дышит серым паром,
От мазутной топки тянет сладким жаром.
Старые вагоны, видевшие много:
Лагерные нары, дальнюю дорогу,
Белой ночи кашель с кровью и соплями
И собак конвойных с умными глазами.
Тишина над тундрой, комары, как танки,
И звенят в миноре три консервных банки.
Часовой потуже затянул шинелку,
Отряхнув рукою белую побелку.
В ожиданье чуда затаились мысли.
Штрафники с вагонов на работу вышли.
Бравая пехота, кровью наказанье.
И перрон на Волге затаил молчанье.
«Строиться поротно! Батальон, равняйсь!
Ночью будем нюхать Сталинграда грязь».
Ржавая колода, старая баржа.
Нет его, бессмертья. «С Богом, господа!»
На Кургане запах жареного мяса.
Высоту возьмёте – и станцуем «Асса».
На Кургане ночью будет очень шумно.
Без «Ура!!!» атака. Действуем бесшумно.
Грубые заточки, зубы и лопаты.
Бравая пехота, старые комбаты.
И штыки – стилеты из булатной стали,
А потом медали спиртом обмывали.
С батальона, право, выжили немного.
Только до победы дальняя дорога.
И несут вагоны, звякают медали.
Только на высотке душу вновь украли.
Дождик моросящий, сонное сознанье.
На перроне старом встречи и прощанья.
Тётка молодая своего дождалась,
И, накрасив губы, сладко целовалась.
Бравая пехота, кровью наказанье,
Только у Ивана с кровушкой дыханье.
 

У МЫСА ГОРН

 
Тихий океан взбесился, словно зверь, что попал охотнику
в капкан,
И ревёт, грызёт клыками смерть, словно в клетке запертый шайтан.
 
 
Кладбище погибших кораблей, гавань потерявшейся мечты,
Пристань для уснувших сыновей, что застыли в холоде воды.
 
 
И притих у рации радист. Он – глаза и слух подводной лодки.
И плывёт стотысячный малыш, чувствуя ушами крики глоток.
 
 
И, уткнувшись в бархатный песок своим телом, будто бы
в постель:
«Стоп машина! Звуки на засов! Слышу атакующую цель».
 
 
И вздохнул усталый капитан, будто скинул ношу в сотню тонн,
И сквозь слёзы чётко честь отдал, салютуя молча мысу Горн.
 
 
Кладбищу погибших кораблей, гавани потерянной мечты,
Пристани последних сыновей, что уснули в холоде воды.
 
 
Тихий океан взбесился, словно зверь, что попал охотнику
в капкан,
И ревёт, грызёт клыками смерть, словно в сердце
раненый шайтан.
 
 
Мы уходим. Как нам повезло! Нет дождей, холодных,
даже красных.
Но акуле нашей надо цель; даже нет желанья есть вчерашних.
 
 
Вот он ужин – лайнер или тральщик. Нам не надо думать,
кто кого.
Ну – ка, мичман, ставь на кнопку пальчик! Почитаем
«этим повезло».
 
 
Я читаю надпись по корме золотыми буквами «Россия».
Будь спокойна, милая страна, не пропьём мы флот,
пока живые!
 
 
И акулья радостная морда показала ласты и клыки.
Тральщику «Полундра! Осторожно!»
намекнули красные флажки.
 

21 сентября 2012 г.

ЕГЕРЯ

 
Траки месят чужие дороги, осень хлещет холодным дождём.
И небесные сильные боги на высотку спустились тайком.
Звёзды спят в виноградной лозе, и намаза прощальное пение
Зазвучало на грешной земле, и закралось чужое мышление.
Рота вгрызлась зубами в гранит. Рота стиснула грозные горы.
И команда комбата звучит и врезается в тело, как шпоры.
А внизу серпантином дорога, а над ней, в облаках, перевал.
«Ну, братва, мы теперь, словно боги!» – и команду
«К атаке!» отдал.
И звучит, как пластинка, эфир, напевая одну только фразу:
«Первый, первый. Засаду убрал. Путь свободен!
Всем можно на базу!»
Траки месят чужие дороги, осень хлещет свинцовым дождём.
И уходят, уходят ребята, и война будет призрачным сном.
Звёзды спят в виноградной лозе, и «Славянка»,
прапрадеда песня,
Зазвучала на этой земле, превращаясь невольно в «груз‑200».
И, взлетая последней вертушкой, оставляя в огне перевал,
«Ну прощайте, родные подружки!»
я кричал тем горам и кричал.
А внизу серпантином дорога, словно змейка, скользит
среди скал.
И комбат: «Мы теперь вроде боги!» и команду
«На отдых!» отдал.
 

МЫ В ТЫЛУ

 
В палату входит не спеша общительный психолог,
Такой красивый, молодой. Я б с ним залез под полог.
 
 
В палате правильный расклад: деды и молодёжь,
Салаги у дверей лежат, а у окна – балдёж.
 
 
Деды забили косячок, смешав три масти сразу,
И с кайфом тащатся в окно, нахваливав заразу.
 
 
Ташкент – божественный ковёр осенних буйных красок!
А запах вкусных шашлыков, как аромат из сказок!
 
 
А в чайхане зелёный чай, лепёшки, свежий сыр,
Индийской музыки напев, и нет войны, а мир.
 
 
Да, мы попали на курорт. Ещё недельку здесь
Штаны придётся расшивать. Я не могу присесть.
 
 
«А ты, брателло, к нам попал сейчас из Кандагара».
«Да нет, с Солана сняли нас, а сам я здесь на шару».
 
 
Психолог ручку подняла: «Минуточку вниманья!
Москва зелёный свет дала». Давай читать названья:
 
 
«Бурденко, Склиф и Сечкино и даже Пирогово
Готовы сразу всех принять, чтоб были все готовы.
 
 
Сегодня будет два борта. Пожалуйста, без штучек.
Прошу вас очень, господа, и хватит лапать ручку».
 
 
Ещё немного походив среди больных в палате,
Красивым задом покрутив среди стальных кроватей,
 
 
И в наступившей тишине сказала, чуть дыша:
«А что за запах тут у вас? Похоже, анаша…»
 
 
Качнулась тихо раза два. Ей тут же дали стульчик.
И хохот тихий у окна: «Да, слабоват поручик».
 
 
Её подняли на руках, поправили копну.
«Товарищ старший лейтенант, очнитесь, мы в тылу».
 

ЗАСЛОН

 
Какая сказочная ночь! И свет луны тебя ласкает,
И звёзды падают с небес – так жизни чьи – то догорают.
А нам сегодня повезло, и рота вышла из капкана.
В заслоне нас осталось семь, как в барабане у нагана.
Высотку нашу не пройти; ее не взять, не зная страха.
Как Сталинград на их пути, в последний раз услышат Баха.
Сержант хорош и бьёт рукой, как молоток по крышке гроба.
Успеешь дёрнуть лишь ногой. Не веришь? Даже и не пробуй.
Серёга чистит пулемёт, закрыв глаза, НЗ считает
Бухгалтер, словно акробат, он РПГ в кольцо кидает,
А Вовка, снайпер от души, его прозвали Дикий Гарри:
Попьёт татарского чайку – и пули в цели все попали!
Башкир желает верный конь, а ночью снятся только дамы.
Он любит сладостный чак – чак и свою душу дарит ламе.
Второй Серёга – молодец! Стихи, как Пушкин, сочиняет.
Ему бы шлягеры писать, а он фугасы заряжает.
Наш лейтенант, душа скупая, молчун, но в деле так хорош,
Так на «Максиме» вышивает, потом зубов не соберёшь!
Сестра, девчонка молодая, от лейтенанта ни на шаг.
Давно бы свадьбу отыграла, но в голове его бардак.
Сегодня будет жаркий день, луна и облака играют,
А капли летнего дождя так жадно губы увлажняют.
И ангел смотрит на тебя. Его глаза, как звёзды, светят.
Зовёт и манит в небеса, а взгляд так чист, а разум – светел.
Какая сказочная ночь! А свет луны тебя ласкает,
Бежит по склону сонных гор, в ночи бездонной исчезает.
 

ГВАРДИИ СЕРЖАНТ

 
Обжигая, греет крепкий спирт в стакане.
Штрафники вполголоса: «Ну, давай помянем!»
Крепкая закрутка поплыла по кругу:
«Был совсем мальчишкой и хорошим другом!»
 
 
Красная ракета полетела в небо,
Освещая лица на закате лета.
Запах винограда будоражит мысли.
И играют медью сорванные листья.
 
 
И окоп с высоткой стал ещё роднее,
А душа, как глина, на огне черствеет.
К оптике прижался гвардии сержант
И загнал в патронник пулю, как в капкан.
 
 
Мысли, слово угли; вспыхнет ярко пламя.
«Ну давай, Серёга, мы тебя помянем!»
Полетела пуля, ищет чью – то душу.
Ей вообще всё пофиг, хоть и был он мужем.
 
 
Обжигая, греет крепкий спирт в стакане.
Полетели пули… «Мы за всех помянем!»
Матюги, как волны, бьют седые камни
Эхо вторит в горы: «Память… память… память…»
К оптике прижался гвардии сержант.
Матерясь, стреляет. «Что? Не по зубам?»
 
 
Эхо улетело, взяв с собой Серёгу.
Был он верным другом, свято верил Богу.
 

9 апреля 2011 г.

НА СЕВЕРНОМ ПЕРРОНЕ

 
Замерзая новогодней ночью в свете перламутровых реклам
И считая деньги как бы впрочем, бегал по перрону капитан.
 
 
И стонала и рыдала скрипка, тонко ноты выдувал баян,
Саксофон заплакал одиноко, и по кругу с водкой шёл стакан,
А гитара вперемешку с соло вышивала кружевной узор.
Хороши таёжные просторы из окна купе открытых штор!
 
 
На вокзале проводы и свалка. Три мента «Лезгинку»
шпарят в такт,
А из автоматного потствола трассера взметнули в небо стяг.
«Эх, старлей, всего то полгода по Чечне пройдёшься
как герой.
На броне прокатишься с пехотой и узнаешь, что такое рай».
Окна скорого смотрели на мороз, на перрон, рисунок маскхалатов,
Где мой дед Филипп валил тайгу с сыном Сашкой,
прозвище Лохматый,
Уголёк на шахте добывал и любил, страдал и наслаждался,
Когда хлеб в костре отогревал и с двойною нормой управлялся.
И тогда солдаты шли на фронт, подставляя
круглые затылки.
За Кавказ, за Волгу, тихий Дон, перелески, плёсы, закоулки!
На перроне проводы и свалка. Жадно курит пожилой майор.
Ни Чечня, ни спирт, ни перепалка не поможет
заглушить мотор.
Скорый дёрнул, набирая ходу. На вокзале стихла кутерьма.
И гитара вперемешку с соло вышивала круто кружева,
И стонала и рыдала скрипка, тонко выговаривал баян,
Саксофон заплакал одиноко, и вдогонку шёл второй стакан.
Замерзая новогодней ночью в свете
перламутровых реклам
И считая шпалы как бы впрочем, вёл отчёт
колёсный барабан.
 

31 декабря 2014 г. перрон Кемерово.

Сводный батальон уходит в Чечню,

январь 2002 г.

ЖИТЬ НАЗЛО ВСЕМУ

 
Мы смотрели, смеясь, друг на друга,
Мы не знали, о чём говорить.
И вообще, были мы не знакомы,
Просто очень хотелось нам жить.
Перемешаны мысли, как карты:
Кому – джокер, кому – туз крестей.
И летает над зеленью яркой
Призрак чёрный кровавых мастей.
Молодая листва зажигает,
И деревья, шатаясь, стоят,
Удивительно кроной качая,
Удивлённо глазами глядят.
С гор повеяло мокрым туманом
И какой – то зелёной тоской,
И слюняво – стеклянным стаканом,
Переполненным чачей хмельной.
Мы смотрели друг другу в глаза,
Ну а злоба скатилась слезою.
С бывшей роты всего два бойца
Посреди бесконечности боя.
А потом молодая сестрёнка
Умоляла, кричала: «Не спать!»
Но взрывная моя селезёнка
Утомлённо звала умирать.
Мы смотрели, смеясь, друг на друга,
Мы хотели так сильно любить,
Хоть и были мы с ним не знакомы,
Но война нас заставила выть.
Ну а горы дышали прохладой
И какой – то зелёной тоской,
Белоснежно – фарфоровым взглядом,
Переполненным кровью с мочой.
 

3 апреля 2015 г.

КОМБАТ

 
Вот, захмелённый, душу рвёт
Комбат с ранением серьёзным.
И водка, сучка, не берёт.
Палёная, вполне возможно.
Я понимал его с трудом,
А он в общении нуждался
И крыл, как градом, матюгом,
А, чуть подвыпив, забывался,
Кричал испуганно во сне
И свято верил в ту присягу,
Как будто был он на войне
И поднимал бойцов в атаку.
И батарея, щуря глаз,
Смотрела на него стволами,
А он, как бешеный, кричал:
«Не отступать! Москва за нами!»
Комбат, молоденький такой,
Его увидев, улыбался
И называл его сынком
И даже матом наслаждался,
А он, усевшись на коляску,
Смотрел в окно, как будто ждал.
Без ног не пустишься в припляску.
Во сне наш Колька танцевал.
Он забывался, что приют —
Его последняя обитель,
И что Колька нигде не ждут,
Хоть в этой жизни – победитель.
Мне, заикаясь, душу рвёт
Комбат, подвыпивший серьёзно.
И водка, сучка, не берёт.
Палёная, вполне возможно.
 

начало апреля 2015 г.

клиент дома инвалидов

9 МАЯ 1972. 27 ЛЕТ ПОБЕДЕ

 
Мой старый – старый – старый друг,
Ты помнишь той весны звучанье?
И марш «Славянки» пел вокруг…
А милой девочки рыданья?
Как двадцать семь тому назад
По красной новенькой брусчатке
Победный двигался парад,
А зверь Война играла в прятки.
Мы пили красное вино,
Играли, плакали гитары.
И ритмы «Иволги» блатной
Из уст подвыпивших звучали.
Всего – то двадцать семь Победе,
Всего – то двадцать семь мечте…
И мы, побритые солдаты,
Служить хотели той стране.
Мой старый – старый – старый друг,
Ты помнишь той весны молчанье?
Склонили голову отцы,
А дед застыл в воспоминаньях.
И слово гадкое «фашист»
Как матерщина и проклятье
Звучало редко с наших уст.
Страна жила не по понятьям.
И было нам по восемнадцать,
Красивым, стройным, молодым.
И мы хотели наслаждаться,
А счастье было так большим!
Семидесятая весна!
Семидесятая Победа!
Другая за окном страна.
Я на коляске к другу еду.
И седина густой щетиной
Стоит, как сломанный забор.
 
 
Я даже поменял резину,
А друг мой Юрка не пришёл…
 

апрель 2015 г. Н. Ю. А

У ДРУГА

 
«Расскажи, Серёга, как тебе живётся?»
Он молчит, как рыба, и слегка смеётся.
 
 
«Хорошо мне, право. Ничего не надо.
И душа спокойна. Я живу богато».
 
 
Смотрит на икону: «Надо ж как красива!»
Взгляд Святой Мадонны плачет, словно ива.
 
 
Руки прижимают к сердцу малыша.
Просто она мама нашего Христа.
 
 
Я налил водицы и цветы поставил,
На могилке холмик чуточку поправил
 
 
И спросил серьёзно: «Встретил ли ребят?»
Он кивнул глазами: «Вон они сидят».
 
 
Я взглянул направо, посмотрел налево.
Стайка свиристелей на рябину села.
 
 
«Ну привет, братишки! Вы как на параде».
И дрожит икона, как при канонаде.
 
 
Стайка улетела, плакал летний дождь.
Жалко мне Серёгу. Я не смог помочь.
 
 
Завтра уезжаю, скоро мне на вахту.
Я достал баклажку: «Сейчас немного жахну».
 
 
Он молчит, как рыба, и слегка смеётся.
«Рассказал бы лучше, как тебе живётся?»
 

30 сентября 2015 г. Своему другу Чувашёву С. Б.

СССР

 
«За вас, за нас и за спецназ!»
Сержант стрелял, к цевью прижавшись,
А взвод спускался среди скал,
В ночи туманом растворялся.
 
 
Вернулись все до одного,
Хотя пришлось хлебнуть с достатком.
Пусть кто – то скажет: «Повезло»
И смотрит мимо глаз с украдкой.
 
 
Афганец, чех, крутой абхазец,
Душман, наёмник, моджахед —
Они желали смертью править.
Теперь – стервятникам обед.
 
 
Сидит усталый капитан.
Он стал ненужным в этом мире,
А там, в горах, средь грозных скал,
Он словно Бог в чужой квартире.
 
 
«За вас, за нас и за спецназ!»
Глушил с зелёным он стаканы
И душу выпускал, как газ,
Лизал собакой в сердце рану.
 
 
Он думал честно: он – герой,
Что славный сын своей Отчизны.
«Домой шагайте, капитан!
«Ты был рождён при коммунизме».
 
 
«За вас, за нас и за спецназ!»
Он даже малость прослезился.
«Подарок ждёт сегодня нас.
«Наш КЕП, по – моему, женился».
 
 
«Так точно, Ваше Благородье!
Мы выпьем и ещё нальём.
«За мам, за жён и за Россию!
«За твой уютный, мирный дом!»