Текст книги "Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника"

Первые рисунки

Покинув рудники – землю бедности и отчаяния, – Ван Гог переезжает в Кесмес, деревню в окрестностях Монса. Там он снимает небольшую комнату в доме профсоюзного работника Шарля Декрюка на рю де Павийон, 3. Да, Винсент бежит от воздуха, пропитанного угольной взвесью, однако шахтеры по-прежнему не оставляют его – именно они станут первыми персонажами его картин. Бестелесные призраки, изможденные тяжелым трудом, которых художник будто подкараулил по пути домой после рабочего дня: они идут, с трудом передвигая ноги от болей в спине и вязкого снега под ногами. Взгляд сокрушенно смотрит в землю, глаза ввалившиеся и потухшие.

Именно здесь начинается мое путешествие по следам творчества дяди Винсента. В 50-х гг. XX в. практически все шахты уже закрыты, их история подошла к своему логическому концу. Однако мне удается застать немногочисленных горняков, которые по-прежнему терзаются в этом аду: они представляют собой грустное зрелище, в точности как ковыляющие персонажи на картинах Ван Гога. Покрытые пылью и пеплом, они кажутся чернее добытого угля. Должно быть, никто не дал шахтерам больше любви, чем дядя Винсент: именно их жизнь вдохновила его на творчество.

Выбор, сделанный в пользу живописи, сразу находит отражение в переписке Ван Гога: из его посланий исчезают религиозные реминисценции, уступая место размышлениям о первых эскизах и творческом развитии. Именно тогда папа начинает помогать ему деньгами.

Я узнал от Ма и Па, что ты выслал мне пятьдесят франков, – пишет он в июле 1880 г. – Что ж, я их принял. Принял с неохотой и тоской, но сейчас испытываю затруднения и нужду, что мне еще оставалось делать? Я должен поблагодарить тебя. Для этого и пишу. Ты, наверное, знаешь, что я вернулся в Боринаж. Папа уговаривал меня остаться с ними, но я отказался и думаю, что поступил правильно. В моей семье меня считают невыносимым, странным, недостойным доверия элементом. Как бы я того ни хотел, я ничем не могу быть им полезен.

[…]

Я человек непредсказуемый, способный на безрассудные поступки, в которых мне нередко приходится раскаиваться.

Винсент знает, что совершает ошибку, однако не может сопротивляться желанию рисовать.

Будучи инженером, я привык принимать взвешенные решения, и мне сложно понять дядю в тот период его жизни: такое ощущение, что непреодолимая сила заставляет его упорствовать в своих ошибках.

Мне никогда не удастся постичь, почему Винсент не прислушался к предостережениям своих заботливых родителей. Не знаю, что заставило его видеть в проявлениях этой заботы попытки контролировать его жизнь. Он воспринимает советы родных как посягательство на собственную свободу, считает упреки старших свидетельством их слабости. Подобная его склонность интерпретировать факты и поведение людей совершенно неожиданным способом всегда оставалась для меня непостижимой загадкой.

Винсент находит прекрасным то, что кажется окружающим отвратительным.

Шахтеры считались отбросами общества, для него же они словно мифологические титаны, достойные того, чтобы быть увековеченными. Погружение в живопись давало Винсенту возможность облечь в образы свое оригинальное, эксцентричное видение жизни.

Ремесло художника позволяет Ван Гогу утверждать идеи и убеждения, противоречащие всеобщему мнению.

Однако дядя не был наивен, он прекрасно понимал: чтобы донести смыслы, необходимо долго учиться, осваивать секреты мастерства. Он заказывает книги по технике рисунка и пытается копировать образы.

Мне только что привезли пачку с новой коллекцией офортов и различных рисунков. Особенно удивительна коллекция «Ручей» Добиньи и Рюисдаэль. Великолепно. Я намерен сделать два рисунка: один сепией, один в другой технике, один с этого офорта, другой со «Степи» Т. Руссо.

Для того чтобы изобразить шахтеров Боринажа, недостаточно одних наблюдений с натуры. Винсент штудирует учебники по анатомии и по теории перспективы, которые даются ему с большим трудом. Я нашел эти книги в дядиной библиотеке, потрепанные от активного использования. Листая их, я вижу головы, расчерченные линиями и испачканные отпечатками пальцев Винсента, кости и мышцы с подписанными анатомическими наименованиями, рисунки внутренних органов, размеченные сеткой, которая помогает верно изобразить пропорции. Страницы словно передают страдания Винсента, вынужденного изучать эти правила, его упорство и постоянную неудовлетворенность от того, что результат получился неидеальным.

Я продолжаю заниматься по «Основам рисунка» Барка и решил непременно закончить книгу прежде, чем возьмусь за какую-либо другую: с каждым днем она словно оживляет меня, укрепляет мою руку и дух. Сложно передать словами, насколько я благодарен господину Терстеегу, который столь любезно мне ее одолжил.

Ван Гог бросил вызов самому себе, и трудности не пугают его.

Как видишь, я работаю без устали, однако все еще не достиг удовлетворительных результатов. Надеюсь, однако, что в один прекрасный день шипы зацветут и что эта на первый взгляд бесплодная борьба все же принесет плоды. В боли рождается радость.

Винсент с необычайным упорством работает над закладкой прочного и надежного фундамента для своей дальнейшей карьеры. Я разделяю готовность принести себя в жертву любимому делу, которая сопровождает художника на протяжении всей жизни. Наверное, это заложено в нас генетически, продиктовано семейным чувством долга: мы, Ван Гоги, поставив перед собой цель, всегда готовы идти до конца, сделать все возможное для ее осуществления. Я, в свою очередь, не искал легких путей, хотя мог бы просто жить наследием Винсента, почивая на лаврах собственного имени: все двери в мир искусства были открыты передо мной. Точно так же Тео мог бы ограничиться продажей академических картин и антиквариата, однако он сделал ставку на импрессионистов, которых в то время никто не принимал. Мы смело и стойко переживали непростые последствия нашего выбора, даже когда терпели поражение.

Несостоявшаяся встреча

Многие с восхищением рассказывают об одном интересном эпизоде из жизни Ван Гога. В 1880 г. он прошел семьдесят километров пешком и без гроша в кармане до города Курьер, чтобы встретиться с Жюлем Бретоном, последним художником-натуралистом, – как оказалось, безрезультатно. К тому времени Милле и Курбе уже не было в живых, и Винсент спешит получить ценную информацию о секретах мастерства из первых рук, от художника, которого считает эталоном в плане изображения крестьян и рабочих. Ван Гог обдумал, что сказать при встрече, взял свои рисунки, чтобы представить их на суд мастера, и внутренне готовился принять любую критику. Во время путешествия у Винсента практически сразу же закончились деньги, так что он сначала выменивает некоторые свои эскизы на кусок хлеба и ночлег, а затем даже вынужден побираться – для него была очень важна эта встреча.

Однако же, добравшись до мастерской, оборудованной в красивом благоустроенном особняке с ухоженным садом, от которого так и веяло благополучием, Ван Гог разворачивается и отправляется домой, не осмелившись даже близко подойти к двери.

Еще один провал? Доказательство того, что увлечение живописью – точно такой же неудавшийся проект, как и все предыдущие?

Возможно, Винсент внезапно осознал, что он еще только в начале пути и что ему предстоит еще много работать над собственным стилем. Может быть, он постеснялся собственного непрезентабельного вида: одетый в лохмотья, он скорее походил на местного бродягу, нежели на художника. Для Ван Гога характерно такое поведение: сначала он, движимый внезапным порывом, готов броситься в омут с головой, а потом вдруг наступает момент раскаяния.

Была у Винсента еще одна цель, оставшаяся нереализованной, которая подтолкнула его в обратный путь.

В Курьере я надеялся встретить живые примеры представителей творческой среды, но так никого и не нашел.

Ван Гог поехал туда не только для того, чтобы познакомиться с Бретоном. С самого начала он ощущает необходимость разделить свое видение с другими живописцами, чему-то поучиться у них, обменяться опытом. Винсенту интересно не просто мнение конкретно взятого мастера, он намерен построить отношения с коллегами, чтобы те могли направлять его на выбранном поприще. Он желает превратить живопись из неукротимой страсти в ремесло, которое обеспечило бы его существование. Винсент всерьез мечтает работать на покупателя, подумывает о сотрудничестве с журналами в качестве иллюстратора. Он рисует не только из внутренней потребности, но хотел бы иметь серьезную, хорошо оплачиваемую работу. Будучи сыном пастора-кальвиниста, Ван Гог убежден, что миссия, уготованная человеку на этой земле, может быть реализована путем достойного и кропотливого труда. Не имея другого источника доходов, он вскоре начинает считать материальную помощь от Тео своего рода компенсацией за рисунки и картины, которые шлет брату каждую неделю. Художник убежден: в один прекрасный день за них будут давать миллионы.

В этот период отец приглашает Винсента в Париж. Путешествие могло бы стать прекрасной возможностью для знакомства с художниками Барбизонской школы, но Ван Гог чувствует, что пока не готов к встрече. Он хорошо знает себя, свои недочеты, понимает, какие шаги необходимо предпринять, чтобы сделать карьеру, которая принесет ему хороший заработок.

Душа художника настолько открыта жизни и миру вокруг, что он без труда находит плюсы даже в неудачной поездке во Францию.

Мне довелось увидеть поля Курьера, стога сена, комья темно-коричневой земли и мергель кофейного цвета с белыми пятнами – совершенно неожиданное зрелище для нас, привыкших к черноземам […] Хотя в первую очередь следовало упомянуть, конечно, характерные и живописные фигуры крестьян, землекопов, дровосеков, погонщиков и редкие фигурки женщин в белых чепчиках.

Невероятно, но спустя семьдесят лет эти места практически не изменились. То, что дядя Винсент наблюдал в 1880 г., живо до сих пор. Изменился способ передвижения – я приехал сюда на машине. Но пейзаж остался тем же. Странно, как дядя умудрялся находить в нем что-то героическое и очаровательное.

Мятежное начало

Проходит всего пара месяцев, и маленькая комнатушка в Кесмесе начинает казаться Ван Гогу слишком тесной. Его мятежная душа жаждет погружения в творческую атмосферу. Винсент перебирается в Брюссель, где рассчитывает найти братьев по духу: это крупный центр, большой город, но в то же время не такой огромный и хаотичный, как Париж, где легко потеряться. Он поселился неподалеку от южного вокзала на Бульвар дю Миди, 71.

Моя комната очень маленькая, в ней мало света. И мне даже не разрешили повесить на стенах мои рисунки и эстампы.

Комната действительно была крошечной, откуда слышен шум проходящих поездов. Но по крайней мере Ван Гога радовала близость музеев, галерей и в особенности возможность контакта с художниками.

Винсент посещает Музей изящных искусств, хорошо знакомый ему с того времени, когда он работал здесь стажером в магазине живописи. Войти в великолепное здание в качестве художника было поистине сильным впечатлением: массивные колонны на входе поддерживают статуи, символизирующие четыре вида искусства, через огромные окна, украшенные тимпанами в античном стиле, свет попадает в залы, где и по сей день выставлены картины, которые, на взгляд непрофессионала, кажутся абсолютно одинаковыми. Пейзажи, дамы, мифологические сцены – элегантные и бездушные, которые во мне лично не вызывают никаких чувств.

Винсент совершенно по-другому воспринимает это место: его особенно поразила ежегодная выставка акварели, с которой он сам вскоре начнет экспериментировать: дядя окружает себя красивыми образами, но предпочтение отдает картинам большого формата. Он находится в постоянном поиске сильных эмоций и собственного стиля, который поможет ему выйти на рынок искусства.

Он сгорает от нетерпения.

Тео знакомит брата с молодым голландским художником Антоном ван Раппардом, тот приглашает Винсента в свою студию.

Поначалу отношения между ними были непростые, – вспоминает моя мать, – слишком велика была пропасть между молодым богатым патрицием и одиноким бродягой из Боринажа. Тем не менее у них было много общего в творческом плане – так у Ван Гога появился друг (наверное, единственный в Голландии). Дружба эта продолжалась около пяти лет, о чем свидетельствуют письма.

Вот что пишет ван Раппард моей бабушке после смерти Винсента.

Я как сейчас помню нашу первую встречу в Брюсселе: в девять утра он вошел в мою комнату. Поначалу мы не особо ладили, но, поработав вместе какое-то время, сдружились. Он был из числа великих художников.

Ван Раппард посоветовал Винсенту поступить в Королевскую академию изящных искусств, где сам в данный момент учился. Не без колебаний Винсент соглашается, когда узнает, что обучение бесплатное. Он выбирает курс «Рисунок с античной скульптуры: торсы и фрагменты». Ван Гог – самый старший в группе: средний возраст учеников – восемнадцать лет, а ему уже почти тридцать. Через месяц после начала обучения он участвует в традиционном студенческом конкурсе и занимает последнее место из двадцати пяти: его техника выглядит неуклюжей, пропорции и перспектива далеко не идеальны. В тот период дядя испытывает трудности с трехмерными изображениями, которые требуют от художника грамотной передачи света и объема фигур на плоской поверхности. Он продолжает посещать тяжелые для него занятия, пытается научиться традиционным техникам, но внутри его растет отторжение к изучаемому предмету.

Я всей душой ненавижу рисовать с гипсовых слепков […] Как-то раз профессор сказал мне, что я должен тренироваться на гипсовых фигурах, – его тон был груб и непочтителен. Сначала я попытался отреагировать спокойно, но дома меня охватил такой неистовый гнев, что я швырнул на пол гипсовые руки и ноги, висевшие у меня в студии, и они разбились вдребезги.

И тогда я решил, что буду копировать гипсовые слепки только тогда, когда вокруг меня не останется живых людей, настоящих рук и ног.

Дядя Винсент все понял.

Через пару недель он оставляет академию, чтобы посвятить себя поискам индивидуального стиля, который станет выражением его темперамента. Новость о том, что ван Раппард уезжает из города, становится последней каплей – теперь Ван Гога ничто уже не держит в Брюсселе.

Снова дома

Ван Гог возвращается к родителям, которые тем временем переехали жить в Эттен: теперь ему не нужно будет волноваться о квартире и пропитании, он может тратить деньги, высылаемые моим отцом, на покупку материалов для рисования. Но главное: в этом милом и живописном поселке у Винсента появится возможность писать с натуры свои любимые сюжеты.

Каждый день, если нет дождя, я удаляюсь в поля и дохожу до пустоши. Для меня предпочтительно делать эскизы большого размера […] Я нарисовал домик посреди степи и сеновал с соломенной крышей, расположенный вдоль дороги на Роозендааль, который местные зовут «протестантским сеновалом».

Во время моей поездки я посетил деревеньки Сеппе и Синт Виллеброрд, которые дядя в письмах называет ‘т хейке – небольшие крестьянские поселения. Поначалу их жители смотрят на меня с недоверием, но, когда я рассказываю о цели своего визита, они окружают меня вниманием, задают массу вопросов. На болотах Пагневаарта меня встречает тишина, нарушаемая жужжанием стрекоз и голодных комаров. Меня удивило, как дядя Винсент находил удовольствие, работая в таком неприветливом месте, где летом стоит влажная погода и удушающая жара.

Именно здесь рождаются первые портреты крестьян в полях и женщин за рукоделием. Они вызывают у Ван Гога восхищение и раздражение одновременно.

Никак не могу объяснить людям, что значит позировать! Крестьяне считают, что позировать можно, исключительно вырядившись в праздничное платье с какими-то безумными складками, через которые не видно ни колена, ни локтя, ни лопаток, ни прочих частей тела – испачканных, согбенных трудом. Меня как художника это ужасно раздражает!

Винсент не стремится облагородить крестьян, не пытается воздвигнуть им идеализированный памятник, лишенный каких-либо физических дефектов. Напротив, он хочет понять и передать физические несовершенства – свидетельства их тягостной жизни. Боль – вот что его интересует. Однако, несмотря на старательные попытки воспроизвести персонажей с натуры, Ван Гог видит, что фигуры на бумаге выглядят скованными, лишенными естественной подвижности. Они кажутся ему безжизненными.

Дядю огорчали подобные неудачи.

В то лето к нему приезжает в гости ван Раппард, они вместе отправляются в поля, устраивают долгие сеансы живописи. Интересно сравнить, насколько по-разному они передают один и тот же пейзаж. Если ван Раппард пишет верещатник равномерными, размеренными мазками, то у Ван Гога он выглядит более плоским, разные планы как будто не уходят в глубину, а накладываются друг на друга: они прописаны с одинаковой точностью, вопреки законам перспективы. Да, они выглядят ошибочными с точки зрения классических законов, однако в них чувствуется характер. Дядя работает размашистыми и сумбурными движениями, покрывает огромные листы быстрыми и непредсказуемыми мазками, демонстрируя необычный и экстравагантный подход. Антон сетует на то, что Винсент не может делать эскизы меньших размеров, которые было бы удобно носить во время прогулок: для него он – поистине неудобный товарищ по ремеслу.

Казалось бы, сложно представить двух более разных людей, однако друзья легко находят общий язык.

Если бы все шло так и дальше, то эти семь месяцев, проведенных в Эттене в 1881 г., были бы необычайно плодотворными; несмотря на пробелы в обучении Винсента, их можно было бы назвать поистине потрясающими.

Но, к сожалению, в жизни порой происходят неожиданные повороты, особенно когда дело касается чувств и эмоций, которые герой нашей книги никогда не умел контролировать.

То лето так хорошо начиналось, но любовь разрушила все.

Этап второй. Гаага. Сердце и кисть

Путешествуя среди верещатников Голландии, я перечитываю письма, которые шлет Ван Гог из этих мест. Параллельно пересматриваю записки моей матери, которая всегда с любовью рассказывает о семейных событиях и смягчает даже самые жесткие моменты и болезненные эпизоды.

Именно из ее дневников я узнаю о любовной истории, которая изменила судьбу дяди в те счастливые месяцы в Эттене. Помимо ван Раппарда Ван Гогов посещает овдовевшая кузина Кее: она приезжает из Амстердама вместе с ребенком. Достаточно всего нескольких совместных прогулок, чтобы дядя влюбился в нее страстно и, увы, безответно. На его признание она ответила просто: «Нет, никогда» – эти два слова долго потом звучат в голове Винсента и неоднократно возникают в посланиях к Тео.

Любовь не только принесет разочарование Винсенту, но и станет поводом для раздражения бабушки и дедушки, которым стыдно за поведение сына, особенно когда тот собирается в Амстердам в надежде превратить категоричное «нет» в страстное «да».

Я поехал туда с мыслью, что, может, в такую теплую погоду сердце Кее растает, а вместе с ним ее «нет, никогда». Как-то вечером я пошел на Кайзерграхт и нашел ее дом […] Меня пытались убедить, что Кее уехала, однако я знаю, что она была дома, что фарс устроили специально для меня.

Натолкнувшись на протесты родственников, Ван Гог пытается взять дом приступом в типичной для него театральной манере: он протягивает левую руку (ту, которую не использует для работы!) над горящим пламенем от масляной лампы и умоляет дать ему возможность увидеться с Кее хотя бы на то время, пока сможет терпеть боль от огня. Однако родственников не тронула готовность Винсента подвергнуться страданиям – он получает еще один, на этот раз окончательный, отказ.

Ван Гогу прямо объясняют, что его нестабильное материальное положение не сможет гарантировать достойное будущее девушке и ее сыну. Ему указывают на дверь, ясно давая понять, что он нежеланный гость, который явился в дом без приглашения, нарушив элементарные правила хорошего тона. Он из семьи Ван Гогов и должен понимать, что, когда у мужчины нет стабильной работы и жизненных перспектив, про чувства и сантименты можно забыть.

Дядя принимает удар.

Он возвращается в Эттен, в очередной раз убедившись в том, что живопись должна быть не просто призванием, но и ремеслом, приносящим доход. Только тогда он сможет наконец найти себе спутницу жизни.

Я полностью с тобой согласен, – пишет он Тео, – что родной дом всегда будет для нас тихой гаванью, что бы ни случилось, и мы должны любить и ценить его. […] Однако существует еще одно пристанище, более необходимое, более важное, чем отчий дом, каким бы уютным, важным и необходимым мы его ни считали, – наш собственный дом, очаг, который мы создаем с любимой женщиной.

Должен сказать, я не сильно вникал в сердечные дела дяди, однако одно обстоятельство показалось мне примечательным. Те чувства, которые Винсент испытывает в данный момент, дают пищу его творчеству, а люди, которые его окружают, становятся персонажами картин. Даже в самый ранний период Ван Гог, вместо того чтобы копировать великих художников древности, предпочитает изображать окружающую его реальность.

Я хочу создать рисунки, которые раскрывали бы самое сердце людей и предметов.

Возвращение к родителям не приносит облегчения, скорее наоборот. В декабре 1881 г. из дома священника разносятся крики по всему поселку: отец и сын ссорятся из-за истории с Кее и недостойного поведения Винсента, который уже несколько недель не приходит на воскресную проповедь и все деньги тратит на материалы для рисования.

Так Ван Гогу открывается другое лицо нашей семьи – суровое и несправедливое.

Он негодует.

И понимает, что пора сменить декорации.