Текст книги "Птаха"

11
Дарвин, наши дни

Хорошие новости! Марджи быстро заходит в палату с белыми пластиковыми часами в руках.

Ты садишься и пытаешься приладиться к нынешней реальности. К Марджи. К палате. Как будто тебя слишком долго держали под водой, а сейчас ты вынырнула и захватываешь ртом воздух.

Я думала, увижу вас только после обеда, говоришь ты.

Подменяю коллегу, отвечает Марджи.

Так какие хорошие новости?

Тебя выпустят под залог.

Что это значит?

Завтра в три придут полицейские и все тебе объяснят. То есть поставят условия, например, каждый день ходить в школу, делать тесты на наркотики, может быть, назначат тебе комендантский час. И тогда в субботу утром ты сразу отправишься домой с опекуном.

С каким еще опекуном?

Социальные службы связались с твоей мамой. Она еще в отъезде, но дала разрешение своему другу забрать тебя и отвезти домой. Он за тобой присмотрит.

А если я не согласна? Если я против?

Но почему? – спрашивает Марджи, вешая часы на стену.

Ты не отрываешь от них взгляда.

Глянешь одежду, которую я для тебя выбрала? Ты не поверишь, что тут оставляют.

Потом. А как мое плечо?

Процесс выздоровления протекает совсем неплохо. Врач выпишет тебе обезболивающее и антибиотики. И больше никакой больничной еды.

Это точное время?

Марджи сверяется со своими часами. Да. Десять минут десятого. Она подходит к кровати и накрывает твою руку своей. Все будет хорошо, Птаха.

Ну конечно, она ведь ничего не знает.

У меня в десять перерыв, говорит она. Что, если я возьму разрешение сводить тебя в кафе и куплю кусок торта, отпраздновать? Хотя, может, нам придется прихватить и старого хрыча.

Здорово. Тебе не терпится уйти из палаты.

Оставшись одна, ты смотришь на часы и следишь за звуками вокруг. Минутная стрелка буквально дрожит под тяжестью твоего взгляда. Что бы там ни было, ты не можешь вернуться домой к Джерому.

Марджи, как и обещала, приходит в десять и приносит тебе халат с кнопкой на плече, который не расходится сзади.

Можешь сама регулировать высоту, говорит она.

Охранник идет с вами, но как только вы заходите в кафе, садится за другой столик, и ты скоро о нем забываешь.

Шоколадный с глазурью вполне съедобный, показывает Марджи. Берем?

Конечно. Спасибо, Марджи.

Тебе можно кофе в твои четырнадцать?

Ты смеешься. Мне можно все, что я захочу. Я бы выпила капучино с горой шоколада.

Что ж, по-моему, сейчас я не могу сказать «нет».

В кафе стоит умеренный гул, ты всматриваешься в людей. Медсестры, врачи, больные с навестившими их родными. Ты ловишь на себе пристальный взгляд пожилой женщины. Твоя история, наверно, уже попала в новости, догадываешься ты. Интересно, видел ли Т или Мия. Ты пытаешься понять, стало ли тебе хуже, когда Мия не ответила на твои звонки, а узнав, что ты в больнице, не вернулась. Хотелось бы разорвать этот круг разочарований, связанный с Мией.

Марджи кладет на бумажные тарелки по куску шоколадного торта и протягивает тебе салфетку и деревянную вилку. Ты пробуешь и бормочешь с набитым ртом:

Ого. Правда вкусно.

Готов ваш кофе. Марджи делает глоток и кривится.

Мы не в Мельбурне.

Никогда не была в Мельбурне, говоришь ты.

Климат там отстой. Но кофе – лучший в мире.

Вы оттуда?

Нет. Но прожила почти двадцать лет. До прошлого года, когда пришлось бежать.

Бежать?

Я рассталась с женой.

Почему?

Твой вопрос, похоже, озадачил Марджи.

Просто перестала ей нравиться.

Но вы классная.

Ты не очень хорошо меня знаешь.

Мне сразу показалось, что вы немного странная.

Марджи смеется.

А что вы обо мне подумали, когда увидели?

У меня был твой альбом, и я решила, ты по-настоящему талантливая художница, говорит Марджи и, похоже, хочет сказать что-то еще, но молчит.

На лице у нее выступают пятна.

Аллергия?

Марджи прижимает к щекам ладони. Бывает, когда много сахара. Она смотрит на часы. У меня перерыв закончился.

После кофе и торта ты чувствуешь прилив энергии. Вернувшись в койку, сбрасываешь простыни и, глядя на часы, начинаешь возить ногами взад-вперед.

12:30. Раздается сигнал телефона, и ты слышишь, как охранник достает из-под стула маленький портативный холодильник. Скрипя ботинками, идет по коридору к кухоньке. Гудит и через две с половиной минуты звякает микроволновка. Ты считаешь, сколько секунд ему потребуется, чтобы вернуться.

Ходишь по палате.

12:51. Тележка с едой грохоча подъезжает к твоей палате. Ты запрыгиваешь в кровать, натягиваешь простыни до подбородка и притворяешься, будто спишь. Кто-то ставит на тумбу обед. Люди каждый день разные.

Ты ешь овощи, заглатываешь миску печеных яблок. Идешь к окну. Ты на седьмом этаже. Тебе видно все до конца многоярусного паркинга, за которым начинаются мангровые заросли. В паркинг заходят и выходят люди. Когда они открывают двери, серебристые вспышки бликов слепят глаза.

Ты составляешь план. Сегодня после ванны ты попросишь Марджи постричь тебе волосы. Типа хочешь завтра произвести хорошее впечатление на полицейских. Соберешь волосы и пройдешь мимо охранника с полотенцем на голове.

Завтра в 12:28 выложишь волосы на подушку. Ниже поместишь вторую подушку и прикроешь ее одеялом.

Все будут думать, ты спишь. Ты наденешь то, что оставила тебе Марджи, и…

…побежишь.

III

12
Гималаи, год неизвестен

Ты бежишь, в ногах высвобожденная сила. Ритмичный топот заглушает все голоса в голове – матери, отца, Миды, Теши.

Сегодня ты не свернешь с дороги на кладбище. Ты пробежишь мимо. Волосы, заплетенные в косы и тяжелые от амулетов и лент, бьются о кафтан. Мешает многослойный свадебный наряд. Но сейчас тебя ничто не остановит – ты ждала слишком долго.

Ты держишь курс на реку. Ты переправишься через нее и найдешь дорогу к Тропе пилигримов и Священной горе. А там затеряешься в толпе. Ты оглядываешься убедиться, что за тобой никто не гонится, и изо всех сил мчишься по соседскому полю.

Грязь прилипает к ботинкам, собираясь на пятках кирпичами. Ноги становятся не туда. Тебя будто пытаются сбить с курса, развернуть назад.

И поэтому ты бежишь еще быстрее.

Думаешь о Теши. Как часто ты воображала ваш побег. Это он проложил маршрут. Он рассказал про переправу через реку и про Тропу пилигримов. Но его нет, и ты решительно настроена на то, что больше не будет.

На краю поля, где начинается подлесок, ты падаешь на землю. Ползешь по густым зарослям кустов, пока голова резко не откидывается назад – косы зацепились за ветку. Ты останавливаешься выпутать их, и наконец, извиваясь, продираясь через густые ветви и шипы, добираешься до реки.

Река блестит. Ты никогда не видела, как она движется в темноте, под звездами. Тебе давно пора было уходить. В тот самый день, когда вы спрятали сверток, который ты сейчас ищешь. Но Теши настаивал: надо подождать.

Ты находишь сверток в разветвлении ствола, точно как вы оставили. Хорошо, что его не потрепало и он не заинтересовал зверей. Ты вытряхиваешь содержимое. Вязаная шапка и монашеская кашая, украденные для тебя Теши. Они будут маскировать тебя на Тропе пилигримов.

Ты снимаешь свадебные одежды и складываешь у ног. Наматываешь на себя кашаю, но она слишком длинная, и в том месте, где она волочится по земле, ты завязываешь узел. Надо уметь носить кашаю, и будь здесь Теши, он бы показал.

Ты топчешь, топчешь свадебные одежды, наконец они все в грязи. Ты поднимаешь их и бросаешь в реку. Они с плеском бьются о поверхность воды. Ничто за последние недели не доставило тебе большего удовольствия.

Ты с трудом идешь по илистому берегу в поисках брода, стараясь не думать о просватанных невестах и их зубах, усеявших берег жемчужинами. Это просто сказка, говоришь ты себе. Должна быть и хорошая сказка – о девушке, которая смогла убежать.

Ты ищешь крепкую палку, с ее помощью легче будет удержаться. У брода пробуешь воду руками. Холодная, щиплется. Ты встаешь на камень, одна нога соскальзывает в мох. Полагая, что босиком идти проще, ты снимаешь ботинки. Нельзя рисковать и свалиться в воду, сменной одежды у тебя нет. Камень за камнем – чем глубже, тем медленнее ты переставляешь ноги. Скоро перестаешь их чувствовать. Чтобы сохранить равновесие, опираешься на палку.

Достигнув другого берега, останавливаешься и вытираешь ноги подолом кашаи. Хоть ты уже вышла из воды, холод еще пускает стрелы. Но жаловаться некому. И винить больше некого. Ты сделала выбор и приходится мириться с его последствиями. Потому что теперь твоя жизнь при-надлежит только тебе.

Надев ботинки, ты продолжаешь путь, держа в голове карту Теши. В миле от реки пастушья тропа. Она приведет к Тропе пилигримов. А потом, через много месяцев пути, ты дойдешь до Священной горы.

Трава по обе стороны дороги высокая, но вдалеке виднеется горная гряда, где, по твоим предположениям, должна начинаться пастушья тропа. Помогая себе палкой, ты продираешься через траву. Теши предупреждал: чтобы дойти до лесного укрытия к рассвету, идти надо без остановок.

Ты не проходишь и мили, как слышишь за собой шелест. Становится холодно. Дикая собака? Коза? Рысь?

Опять шелест.

Птаха!

Ты ложишься, уткнувшись лицом в землю. Если это Чоу, лучше пусть тебя затопчет его лошадь, чем он заберет тебя в жены.

Птаха! Это я.

Голос Теши. Ты встаешь. Ты очень зла на него и что было сил бежишь прочь. Трава бьет по лицу.

Подожди! Он пытается тебя догнать.

Ты останавливаешься и резко оборачиваешься к нему. Подожди?! Ты бросаешь в него палку. Уворачиваясь, он отпрыгивает с тропы.

Да что с тобой?

Я ждала. Ждала, пока меня чуть не продали!

Птаха, я хотел быть там. Пытался к тебе пробиться. Но мне не удалось пройти мимо твоих дядьев, охранявших вход.

Как мне было догадаться?

Я знал, что ты убежишь. И пойдешь именно той дорогой, которую мы наметили.

Ах вот как! Он знал!

Теши подходит к тебе. На нем тоже кашая, только сидит она отлично. И еще он взял две походных кровати – сшил козьи шкуры.

Хватит. Нужно идти, пока за тобой не пустились в погоню, говорит он.

Ты берешь палку и опять прокладываешь проход в траве. Шкуры, думаешь ты, в дороге не помешают.

* * *

Вы идете. Осенняя луна отбрасывает четкие тени. Ты нервничаешь. Ночка не очень-то для бегства. Зато для поимки сбежавших невест в самый раз.

Когда Теши предложил свой план, тебе казалось, на тропе будет множество паломников и в монашеском облачении вы легко между ними затеряетесь. Но сейчас кроме тебя и Теши никого нет. По обе стороны пустые сжатые поля. Ты не в состоянии отогнать мысль о том, как сзади подъезжает Чоу и мешком перекидывает тебя через седло. И это лишь начало твоей кошмарной жизни.

После свадьбы Миды ты видела, как Чоу срывал на ней поганое настроение и, чуть что не по нему, закатывал истерики. Насколько же хуже будет тебе, ведь в отличие от Миды ты ни одной клеточкой не хочешь ему нравиться.

Вы идете. Вдруг тебя пугает странная тень на дороге. Твоя собственная. Голова из-за кос огромная. Если появится Чоу или еще кто-нибудь, шапка волос наверняка выдаст, что ты не монах, а беглая девчонка.

Давай остановимся, просишь ты Теши. Мне надо срезать волосы.

Он идет дальше.

Нельзя сейчас останавливаться. Глупо. Если не ускорим шаг, то не успеем к рассвету добраться до леса.

Вы идете. Ты винишь Теши за полную луну, пустую дорогу, плохую маскировку. Есть и другие, более безопасные дороги, чем выбранная им. Ты злишься на него за то, что он знает дорогу, как и все пути, ведущие из деревни, за то, что это знание было скрыто от тебя, девочки.

Вы идете молча. Кроме хруста ботинок на камнях, ничего не слышно. Ни деревьев, ни птиц, ни жужжания насекомых. В полях нет жизни. Но в тишине ты по крайней мере услышишь Чоу, утешаешь ты себя. И тогда сделаешь то же, что и всегда.

Побежишь.

13
Дарвин, наши дни

Марджи не вполне понимает, что в тебе такого, почему из всех пациентов, за которыми она ухаживала, именно ты не выходишь у нее из головы.

Ей попадались девочки-подростки в куда худшем состоянии – беременные, наркоманки, тощие как щепки. У всех у них кто-то был, хоть тюфяк на кровати – обдолбанный бойфренд.

Когда тебя привезли в понедельник вечером, Марджи дежурила. Но из-за нехватки персонала ее перевели в реанимационное отделение. Поэтому после операции именно она раздевала тебя, мыла и перевязывала.

В тот день тебе повезло, решила Марджи. Пули не всегда летят по прямой, но твоя проложила себе прямую дорогу. Когда полицейский выстрелил, ты стояла к нему лицом, и пуля вошла в правое плечо спереди и вышла сзади, не раздробив кости.

А еще тебе повезло, поскольку ты попала к ней. Собирая твои вещи для полиции, Марджи нашла в рюкзаке альбом. Она знала, если он попадет в полицию, ты его больше не увидишь, и, желая сохранить, сунула к себе в спортивную сумку.

В первую ночь под конец смены она сидела у кровати и гладила тебе руку.

Повезло тебе, девочка, говорила она. Что бы ни было в твоей жизни, отныне, я уверена, будет лучше.

Но проходили дни, никто не звонил, никто не приходил, и Марджи подумалось, а не кончилась ли твоя полоса везения и бывали ли девочки, кому удавалось самостоятельно сделать свою жизнь лучше.

Марджи сворачивает на свою улицу в надежде, что соседи не поливают в палисаднике цветы. Ей совершенно не хочется в очередной раз выслушивать про ее пальмы, сбрасывающие листья на их участок.

Вот уже соседский доберман несется по дорожке с намерением облаять ее машину. Он лает и воет днями напролет, не давая Марджи поспать после ночных смен. Иногда она мечтает его убить.

Свою собаку, Элси, она вытащила из пруда на следующий день после приезда в Дарвин. Переезд на север, покупка дома, собака – все это должно было спасти Марджи.

Она заезжает к себе на дорожку и выключает любимый оранжевый «Датсун» 280Z. Элси уже скребется в ворота. Выйдя из машины, Марджи похлопывает ее по спине и старается изобразить строгую хозяйку. Сидеть, Элси, говорит она, сидеть. Но Элси не собирается сидеть. Место, повышает голос Марджи. Место. Элси пытается забраться на забор.

Чтобы скрыть вечно расцарапанные по итогам таких встреч руки, Марджи приходится ходить с длинными рукавами. Вскоре после появления Элси она отвезла собаку к ветеринару узнать, можно ли ее как-то успокоить. Врач констатировала прекрасное состояние здоровья Элси и рекомендовала несколько педагогических приемов. Один из них – команда «Место!» И поэтому, когда бы Марджи ни приезжала домой, она, прежде чем открыть ворота, должна была дать Элси эту команду, предоставляя собаке возможность успокоиться.

Потому что, открывая ворота, сказала ветеринар, вы впускаете хаос. И прописала успокоительное.

Для меня или для собаки? – рассмеялась Марджи. Врачу было не до смеха.

Марджи не хотела подсаживать свою собаку на таблетки и, выходя из клиники, решила: любовь и ежедневные прогулки непременно подействуют. Но, глядя на Элси сейчас, почти год спустя, она подумала, что лекарства, возможно, гуманнее.

Сидеть, пожалуйста, просит Марджи, приоткрывая ворота на дюйм. Элси доделывает остальное и запрыгивает в ее объятия. Марджи опускает собаку на землю, пусть успокоится. Она гладит ей живот, а когда Элси немного утихомиривается, разрешает забраться на сиденье рядом с водителем, и паркуются они вместе.

Марджи вешает на плечо сумку и, опираясь на перила, тяжело поднимается на веранду второго этажа. Подменяя всех подряд, она выбилась из сил. Но она теперь одна, надо выплачивать ипотеку, а еще, чтобы удержать Элси на участке, пришлось поставить стоивший всех ее сбережений забор в шесть футов высотой. К тому же она до сих пор не расплатилась с автомехаником Леном за машину.

Элси скачет по лестнице рядом с Марджи и, запрыгнув на кушетку, растягивается. Марджи включает вентилятор, сбрасывает туфли и падает рядом с ней.

Закрывает глаза. У нее появилась привычка стараться уснуть при первой возможности. После переезда из Мельбурна в ее теле как будто поселилось другое, протягивающее к ней свои щупальца. И стоит Марджи расслабиться, она в испуге просыпается; ей кажется, то другое тело пытается с ней расправиться.

Женщине нужно спать, твердит она себе.

Элси поворачивает голову к Марджи и лижет ей лицо. У нее шершавый язык, а морда пахнет сардинами.

Хватит! Марджи пытается зажать Элси пасть, но челюсти у собаки сильные, и сквозь пальцы она дотягивается до лица.

Отстань, Элси! Марджи спихивает собаку на пол и тут же чувствует себя виноватой. Идет в дом, включает кондиционер и садится на табурет у стойки, откуда можно дотянуться до холодильника. Ей нужно немного времени отдышаться, времени для себя.

Марджи достает из холодильника пиво и говорит себе, что витамин В – важный питательный элемент в любое время дня, да и потом уже пять. Открывает пакет чипсов и банку гуакамоле. Хрустит, пьет, пытается вспомнить, чем сегодня питалась. Вареное яйцо. Кусок шоколадного торта с Птахой. Кофе – сплошное молоко. Марджи забрасывает в рот еще чипсов и пытается не обращать внимания на соседскую собаку, которая опять принялась лаять.

Марджи хрустит чипсами до тех пор, пока острые кончики не начинают царапать щеки. Она защипывает пакет зажимом и представляет, что бы сейчас съела, если бы была правильнее.

Элси уныло примостилась за стеклянной дверью, положив голову на лапы. Оказывается, собака может служить зеркалом настроений хозяина.

Прости. Марджи впускает Элси в комнату, достает из холодильника фарш и дает ей большую порцию. Какое-то время смотрит, как та ест.

Допивает пиво и решает сегодня не надираться, а сразу идти спать. Ложится на диван и ищет музыку на телефоне.

Вся ее музыка – привет из прошлого. Надо бы ее удалить, думает Марджи. Но она не в силах подойти к ящику с пластинками, который так тщательно упаковала перед отъездом. Ей хотелось бы выбросить их в космос и никогда больше не слышать. Она ищет новую музыку, но понятия не имеет, что выбрать. Привычка тянет назад, когда ее настроению, как правило, соответствовало печальное кантри.

* * *

Марджи просыпается в четверть девятого вечера. Она проспала почти три часа. Элси стоит у дивана с поводком в зубах и тычется носом в ногу Марджи.

Да, говорит Марджи. Пошли гулять.

За воротами Элси изо всех сил натягивает поводок. Проходя мимо домов с высокими заборами и лающими собаками, Марджи прижимает ее к себе. Покупая дом, она была твердо намерена не возводить такую крепость. Но, как выяснилось, собака не желала расставаться с хозяйкой. Наверно, она с примесью динго, способна перепрыгнуть через любой забор обычной высоты.

Марджи напрягает руку, удерживая Элси. Нужно сосредоточиться на том, что уже удалось, думает она. Марджи научила Элси сидеть, та приходит на зов, но команду «Рядом!» предпочитает не понимать. Для профессиональной дрессировки она слишком взрослая, да к тому же где найти деньги и время? В перерыве надо еще поискать в интернете ролики кинологов, решает Марджи.

При входе в парк она отпускает Элси с поводка. Та носится по высокой траве от одного дерева к другому. Играет в погоню за пустотой. Марджи поднимает палочку, бросает ее Элси и опять вспоминает твои рисунки.

В понедельник вечером она принесла твой альбом домой и, усевшись на диване, принялась изучать его, а Элси обнюхивала страницы. В тот день Марджи работала с семи утра до семи вечера, двенадцать часов, из них половину в реанимации. Но, рассматривая твои рисунки, она забыла о смертельной усталости. Девочки перенесли ее в другое место, в другое время, где горы покрыты снегом, а люди носят плащи с капюшонами, любуются луной и танцуют в садах. Марджи догадалась: это созданный тобой мир. И у тебя имелась веская причина бежать из собственного.

Правда, Марджи показалось, один рисунок – мальчика – из настоящего. В ее представлении большие глаза и сильный подбородок пришлись бы звезде подросткового сериала. Хотя в среду, когда она возвращала тебе альбом, ты сказала, что это твой друг, Т.

Марджи идет за Элси к речке и пытается вспомнить себя в четырнадцать лет. Примерно тогда она стала женщиной. С одноклассником во время школьной экскурсии. На уроке биологии дети составляли карту эвкалиптовых лесов на Средне-Северном побережье Нового Южного Уэльса. Учитель разбил их на пары и дал час на то, чтобы определить все виды деревьев на определенном участке. Когда они остались одни, Марджи предложила партнеру провести другой биологический эксперимент. Если не считать коловших кожу банксий, боли вроде не чувствовалось. Лишь годы спустя, лет в двадцать пять, эксперимент перестал казаться таковым. Только признавшись семье и друзьям и ощутив, что секс помогает наиболее полно выразить себя, Марджи испытала настоящую боль.

А сейчас ей тридцать девять. Прошел почти год с последнего расставания, более важного, чем все остальные. На сей раз у нее был брак, беременность, квартира. И она потеряла все.

Марджи бросает Элси еще одну палочку. Она предпочла бы остаться в четырнадцатилетнем возрасте, а не дорастать до тридцати девяти. Тогда она, наверно, была лучше. Более смелой, открытой. В то время картина, фильм, песня могли проникнуть в нее и полностью преобразить.

Из травы исходит гнилостный душок. Элси, учуяв его раньше хозяйки, бросается на запах и исчезает. Она, конечно, вся вываляется, дрянь налипнет на шерсть как смола, и Марджи придется ее мыть. Она зовет Элси, та подбегает.

Хорошая девочка, хорошая… Хозяйка снова сажает собаку на поводок и ведет к дорожке.

Впереди с пешеходного моста сходят мальчишки. Марджи считает – шестеро – и пытается удержать уже рвущуюся к ним Элси. У нее дурная привычка запрыгивать на прохожих и пытаться их лизнуть.

Добрый вечер, мисс, приблизившись, здоровается один мальчик, а остальные угорают от этой вежливости.

Она добрая, говорит Марджи, когда Элси натягивает поводок, рвется к мальчишкам и – Марджи не успевает ее оттащить – прыгает на одного мальчика.

О, простите. Сидеть. Элси, сидеть.

Ребята громко хохочут.

Элси сидит и счастливо пыхтит, а мальчишки по очереди гладят ее.

Я пытаюсь ее дрессировать, извиняется Марджи. Не знаю, выйдет ли.

Все нормально, отмахивается мальчик, на которого запрыгнула Элси. Она правда добрая.

Добрая, повторяет Марджи, глядя на детей, улыбающихся ее собаке. Хорошая девочка. Ну пойдем. И она тянет поводок.

Счастливо, кивает один мальчик, и они идут дальше.

Какое-то время Марджи смотрит на них, они движутся словно в воде, кружат друг вокруг друга, как в хорошо поставленном танце.

Элси тычется Марджи в ногу, и та отстегивает поводок. В свете парковых фонарей собака семенит впереди, шерсть переливается, полосы на спине напоминают тигриные.

Красота еще есть, думает Марджи. И она к ней еще причастна.