Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1"

У Святого отца из груди вырвался безысходный вздох. Пьеро продолжил:

– Став очевидцем отвратительного поведения Аккаттабриги и доганьеров, викарий Буффалло пожелал доставить их вашему Преподобию, – видя, какое действие возымели его слова на священника, стал он уверенней говорить. – И я подозреваю, что пришедшие в себя по дороге злоумышленники, когда осознали, что им грозит, убили бедного викария… Из вашего вопроса, Святой отец, о доганьерах я делаю вывод, что они ещё так и не найдены…

– Да!.. Для того, чтобы это понять, не надо большой проницательности, – после небольшой паузы раздражённо заметил Черризи.

– Простите, Святой отец.

– А матушку мою Туцци вы тоже арестовали? – набравшись смелости от Пьеро, спросила Катарина.

Священник исподлобья посмотрел на неё и усмехнулся.

– Нет, дитя, твою кормилицу мы ещё не прибрали в лоно матери Инквизиции.

У Катарины и Пьеро из груди вырвался вздох облегчения, не укрывшийся от взгляда Святого отца. Он вновь поднялся из-за стола, неторопливо подошёл к дверям и, пригласив в канцелярию стоявших за дверью стражников, приблизился к Распятью. Прочитав короткую молитву и осенив себя крестным знамением, фра Марко Черризи повернулся к Пьеро и Катарине. На этот раз на его лице не было ни печати каменного равнодушия, ни гнева в глазах. Он был просто по-человечески спокойным.

– Всё, что вы рассказали, действительно подтверждается словами свидетелей, о которых вы упомянули, – сказал он, – но, к сожалению, пока не пойманы подозреваемые в убийстве викария Буффало доганьеры, я вынужден вас задержать – таковы непреложные законы Святой матери Инквизиции и её Священной Канцелярии… Одно могу гарантировать вам, что относиться к вам будут хорошо! – и, перекрестив арестованных, обратился к стражникам: – Уведите их!..

Пьеро и Катарина удручённо переглянулись, сблизились и, не стесняясь Святого отца, прикоснулись друг к другу губами. Видя их нежное взаимоотношение, преданность друг другу и кротость, с которой они выслушали его слова, он приказал стражникам снять с них кандальные ремни. Освободившимися руками Пьеро и Катарина обняли друг друга. Священник выждал время, дав им возможность постоять так несколько мгновений, потом сделал жест стражникам, и они развели влюблённых. Их отвели в одиночные камеры, расположенные в подвале Священной Канцелярии. Проходя мимо пыточной камеры, – её дверь была настежь открыта, – Пьеро и Катарина увидели, как палач, крепкий перекошенный горбун, пытал Аккаттабригу, заключив его в испанские колодки, которые, как тисками, сжимали и дробили кости его тела. Его страшный нечеловеческий крик разносился по всему подвалу, заставляя заключённых холодеть от ужаса. «…Не убивал!.. Не убивал!.. – раздавался его словно предсмертный крик. – Когда я пришёл в себя, он уже был мёртв!.. Не убивал!..»

Пьеро и Катарина зажали руками уши, чтобы не слышать этих визжащих истерических воплей пытаемого подёнщика. Так продолжалось почти до самого вечера с некоторыми небольшими перерывами, когда, по-видимому, Аккаттабрига терял сознание от боли. Когда же пытки закончились, и в подвале наступила тишина, то и тогда ещё долгое время в ушах девушки и парня стоял нечеловеческий страшный крик, не давший им за всю ночь сомкнуть глаз…

Г Л А В А 4.

К большому удивлению Пьеро и Катарины, их выпустили из тюремного подвала Священной Канцелярии уже на утро третьего дня. Будучи в одиночных камерах, они слышали всё, что происходит в подвале. Однако до слуха ни одного из них не долетало ни известия, ни шума о том, что доганьеры пойманы и препровождены в каземат Священной Канцелярии. Святой отец фра Марко Черризи лично, ничего им не объясняя, вывел из камер Пьеро и Катарину, а также фермеров Джорджо Миаланни и Каприо Дитеста. И препроводил всех из мрачного подвала на улицу, где их встречала дружная компания: отец Пьеро сире Антонио да Винчи, хозяин «Боттильерии» сире Труффо Бельконе и тётушка Туцци с маленьким Галеотто. Оказалось, что сире Труффо и Туцци, узнав от Галеотто об аресте Пьеро и Катарины, немедленно отправились во Флоренцию в нотариальную контору Антонио да Винчи, и рассказали ему обо всём, что случилось с его сыном и любимой девушкой его сына… Выслушав их рассказ, сире Антонио, не раз сталкивавшийся с фра Марко Черризи ввиду того, что священник управлял делами Священной Канцелярии в его родовом поместье, – зная нрав Святого отца, – заручился письменной поддержкой флорентийского кардинала, разрешающей под денежный залог освободить из тюремного подвала Священной Канцелярии всех, кроме Аккаттабриги. Также на освобождённых накладывалась обязанность подписать бумагу, предусматривавшей оставаться им в поместье Винчи и селе Анкиано до особых указаний управляющего делами Священной Канцелярии и являться по первому требованию его Преподобия фра Марко Черризи. Выезд подписавших бумагу из указанных посёлков расценивался в документе как бегство и карался для них анафемой и отлучением от Святой матери Церкви, объявлением их еретиками и казнью на чистилищном костре. Все эти меры, безусловно, морально отягощали подписавших буллу, но свобода для них была куда лучше, чем мрачный тюремный подвал Священной Канцелярии, в котором можно было сойти с ума от нечеловеческих криков людей, пытаемых палачами. К тому же для Пьеро такой виток событий даже пришёлся по нраву, ведь ему подходило время возвращаться во Флоренцию, в нотариальную контору отца, чего он никак не хотел. Мысль о расставании с Катариной для него была ужасна, поэтому, в отличие от всех, он подписал буллу, обязывающую его ещё долгое время находиться в поместье отца, с величайшим удовольствием. Сире Антонио да Винчи такое развитие событий не обрадовало. Он остро нуждался в помощи сына, так как дел во Флоренции накопилось очень много. Не понравилось ему также и то, как Пьеро смотрел и обходился с бедной поселянкой из Анкиано. Его опытный взгляд зрелого мужчины сразу уловил, что его сын страстно влюблён в эту миловидную и чрезвычайно нежную кареглазую девушку. Опытный нотариус, уже однажды обжёгшийся со старшим сыном Франческо, протестовавшего против вмешательства отца в его личную жизнь, не подал виду, что выбор младшего сына ему не понравился. Пьеро, в свою очередь, при встрече с отцом не стал скрывать своих намерений и, выходя из Священной Канцелярии после подписания буллы, как бы, между прочим, объявил:

– Познакомься, отец, это Катарина, моя избранница! Я хотел тебе всё рассказать по приезде во Флоренцию, но раз уж так сложились обстоятельства и неизвестно, когда я туда вернусь, то говорю тебе сейчас: я её очень люблю!.. – выдержав небольшую паузу, пока сире Антонио оценивающе разглядывал Катарину, он уже твёрдо добавил: – И ничто меня не сможет с ней разлучить: ни война, ни анафема, ни родительское порицание!.. – последние слова Пьеро произнёс с особенным ударением.

Высокий, крепкий ещё сире Антонио, взгляд которого из-под нависших бровей походил на взгляд ястреба, пронзил сына; его острый крючковатый нос вздёрнулся, и тонкие губы расплылись в весьма удовлетворительной улыбке.

– О том, что ты её любишь, сын, мог бы мне и не говорить, – вкрадчиво прозвучал его голос. – Это и так видно!.. Достаточно одного взгляда на тебя, чтобы понять насколько ты влюблён в это милое создание… Однако мне нравится, с каким достоинством ты произносишь эти слова!.. Похвально!..Так может их произносить только настоящий мужчина!

Не подозревая, что кроется за этим, Пьеро и Катарина тоже заулыбались ему в ответ радостными улыбками, полагая, что сире Антонио одобрил выбор своего сына. Холодный, расчётливый флорентийский нотариус решил не торопить события. Всех освободившихся из тюремного подвала Священной Канцелярии он пригласил к себе в дом отпраздновать частичную развязку непредвиденного недоразумения, связанного с убийством викария. Монна Туцци и маленький Галеотто тоже были приглашены на этот небольшой праздничный обед по случаю выхода узников из каземата Священной Канцелярии.

За столом приглашённые много пили, рассказывали сире Антонио о себе, о том, что действительно произошло в тот злополучный вечер, когда убили викария Буффалло, и о многом другом… А вечером, когда пришло время всем расходиться, Антонио да Винчи, позволив Пьеро и Катарине, к их большой радости, остаться в его доме вместе, уехал во Флоренцию. Влюблённые были настолько покорены благородством отца семейства, что их будущее представилось им безоблачным, а жизнь счастливым полётом под куполом небосклона над мелкой человеческой сущностью…

**** **** ****

Прошло два месяца, наступила середина августа. С того дня, как арестованных выпустили из тюремного подвала Священной Канцелярии, в деле об убийстве викария Буффалло не произошло никаких изменений. Доганьеры по-прежнему не были найдены, а Аккаттабрига, по слухам тех, кто носил заключённым продукты, несмотря на пытки, так и не признал себя виновным в убийстве священника. У Пьеро и Катарины жизнь всё это время текла спокойной тихой рекой. Катарина продолжала работать в «Боттильерии» Труффо Бельконе, Пьеро добросовестно исполнял свои обязанности нотариуса, а вечером он бежал встречать её к замку Адемари, и они уже ни на минуту не расставались. Они подолгу гуляли в окрестностях горы Монте-Альбано, иногда наведывались в гости к тётушке Туцци, но чаще всего они всё-таки предпочитали удаляться от любопытных глаз поселян и уединяться.

И вот однажды, когда долина Ньеволе наполнилась запахом созревших в августе виноградников и заблагоухала ароматом в эту пору цветущих предосенних цветов, Катарина, лёжа в соблазнительной позе лесной красавицы-нимфы в пуховых перинах дома Винчи, раскинув по подушке свои роскошные волосы, застенчиво и почти беззвучно шепнула Пьеро на ухо:

– Мой любимый, я счастлива с тобой!.. Недавно я вдруг обнаружила в себе загадочную тайну, виновником которой стал ты!

– Я?! – удивился Пьеро, не вняв тонкому изысканному намёку Катарины.

– Да, любимый!

– И что же это за тайна, вина за которую легла на меня, и, несмотря на это, ты всё равно счастлива?!

– Эта тайна – сокровище!.. – озорно улыбнулась Катарина. – И сокровище это называется: мальчик или девочка!

Пьеро от её изящно-артистической игры словами и по-детски чистого кокетства, осознав себя беспросветным болваном, что сам не разгадал её столь явно прозрачного намёка, от души рассмеялся. Видя, как он весел, Катарина рассмеялась вместе с ним. Смеясь, Пьеро целовал её и нежно приговаривал:

– Значит, теперь нас будет больше!.. Наконец-то!.. Настало время, когда отцу не отвертеться, и он благословит нас!..

– И у нас будет свадьба?! – с замиранием сердца спросила Катарина.

– А как же!.. Сам фра Марко Черризи осветит крестным знамением над нами брачный венец!

Катарина крепко прижалась к Пьеро и поцеловала его в губы.

– Ты тоже моё сокровище! – тихо прошептала она.

– А ты мой нежный драгоценный цветок! – обнял её Пьеро, прижавшись губами к её волосам.

В эту ночь они так и не уснули. Они планировали, кого позовут на свадьбу, как назовут родившегося малыша – девочку Церерой, в честь древней богини земли, а мальчика Леонардо, то есть сильный лев; и мечтали о будущем, как они будут счастливы, и как дальше будут жить…

А утром Пьеро написал отцу письмо, в котором уведомил его обо всём, что случилось с ним и Катариной, с безусловным к нему требованием неукоснительного исполнения своих родительских обязанностей…

Получив письмо, сире Антонио ничуть не удивился ни его содержанию, ни его тону, так как хорошо знал характер Пьеро. Это был не молчаливый застенчивый Франческо. Он давно ожидал этого письма, ибо знал, что рано или поздно любовь молодых людей достигнет своего апогея, возвеличась в интимную близость и станет для них неотъемлемой частью их жизни, вследствие чего, разумеется, на свет Божий должен появиться ребёнок. Именно этого сире Антонио и дожидался, чтобы начать действовать. Его жена мона Лючия, мать Пьеро, добродетельная женщина, знавшая одержимость мужа заполучить аристократический титул и ведавшая о его неприятии жениться Пьеро на Катарине, противилась тому, чтобы он разрушил их любовь, как он уже это проделал с их сыном Франческо и его возлюбленной девушкой Камилой; но даже она недооценила его коварства…

**** **** ****

Два месяца, прошедших со времени убийства викария Буффалло и того, как сире Антонио да Винчи побывал в своём родовом поместье и вызволил из тюремных камер Священной Канцелярии своего сына и тех, на кого вместе с ним пало несправедливое подозрение в убийстве священника, он не сидел, сложа руки. Пользуясь своими обширными связями, он сам принялся за поиски убийц викария и преуспел в этом гораздо больше, чем вездесущие, большие и малые, воины Священного воинства Святой матери Инквизиции. И всё дело в том, что сире Антонио, путешествующий по мере своих нотариальных дел по всей Северной Италии, хорошо знал социальную среду простых граждан и политические проблемы воюющих между собой итальянских провинций. Формально сохраняющие свою независимость итальянские провинции, все они находились под протекторатом Испании и Франции, за исключением, пожалуй, венецианской, которая вела изнурительную кровопролитную войну с Османской империей. Провинциальные герцоги и короли тряслись за свои престолы перед испанскими и французскими завоевателями и, чтобы выслужиться перед ними, обдирали налогами своих граждан до такой степени, что голод и болезни были естественными сожителями народа. Это была печальная страница итальянской истории. Люди ненавидели своих Верховных правителей-тиранов и завоевателей. Трепетали животным страхом перед Святой Инквизицией, но вынужденные выживать, готовы были продать за кусок хлеба всех Святых. Не удивительно, что в такой политической и социальной обстановке убийцам священника не представляло труда уйти от правосудия.

Немного поразмыслив, сире Антонио пришёл к выводу, что доганьеры, у которых очень широкие таможенные связи, могли бежать из Тосканы только в одном направлении – через Романью в независимую Венецию, где, скорее всего, связавшись с контрабандистами, укрылись у турецких пиратов. Придя в Сирийское посольство во Флоренции, имевшего тесные дипломатические отношения с Османской империей, сире Антонио за большую плату купил у них все сведения о последнем военном наборе в османский флот. Он знал, что отдельной флотилией османской армады являлась эскадра кораблей – её-то и называли пиратской, – где матросами служили бедные итальянские рыбаки и преступники всех мастей, желающие заработать на чём угодно, не гнушаясь предательством и убийством своих сограждан. Эти-то пиратские эскадры и были настоящим бичом всего Адриатического побережья Италии, так как не турки, а именно они большей частью разоряли восточно-бережные итальянские селения и грабили торговые суда.

Венецианская Республика в одиночку вела борьбу с ними, и трудность этой борьбы состояла в том, что пираты хорошо знали те места, откуда они были выходцами.

Заглянув в список новичков «отдельной итальянской эскадры», предоставленной ему сирийцами, сире Антонио увидел имена всех четверых убийц викария Буффалло. Вот тут-то и пришла ему в голову мысль об их выкупе из османской флотилии для Священной Канцелярии, поручителем сделки которой должен был стать его сын Пьеро. Эта сделка могла затянуться на многие месяцы, а то и годы, и сире Антонио да Винчи намеревался за то время, пока Пьеро будет в отъезде находиться по делам в Венеции, обстряпать интригу с Катариной таким образом, что ей не останется ничего другого, как выйти замуж за другого человека. Замысел для такого коварства у сире Антонио уже был готов… Получив и прочитав письмо от Пьеро о его желании жениться на Катарине, он спрятал его у себя в рабочем столе, предварительно подшив в папку «Личных писем», затем отправился из Флоренции в своё родовое поместье Винчи. Его целью была Священная Канцелярия. Не заезжая к себе в дом, он прямиком направился в церковь Санта-Кроче, где его любезно встретил блюститель свода Священных Законов матери Инквизиции, Святой отец фра Марко Черризи. За те два месяца, в течение которых сире Антонио да Винчи не давал о себе знать, Святой отец успел о нём уже порядком подзабыть, а его деньги, внесённые в залог за освобождённых из-под стражи арестованных, частично потратить. Он полагал, что возвращать их флорентийскому нотариусу всё равно не придётся, так как на такой вопрос у него был заранее подготовленный ответ: «В связи с поиском настоящих убийц викария Буффалло Священная Канцелярия с благословения Всевышнего создателя потратила ваши деньги на следствие и их розыск, в связи с чем от вас требуется молитвенная благодарность, что ваш сын и его друзья до сих пор на свободе и не преследуются Священными приставами Святой матери Инквизиции…»

Марко Черризи вообще полагал, что убийц викария ни за что не удастся найти, поэтому освобождённые арестованные останутся на свободе, а за тяжкое преступление ответит находившийся в тюремном подвале и отрицавший свою вину в убийстве священника Аккаттабрига. В этом случае, считал Святой отец, присвоенные себе деньги флорентийского нотариуса будут оправданны и их не придётся отдавать законному обладателю, ибо они являются платой за свободу и жизнь его сына и друзей.

– Увы!.. Увы, сире Антонио!.. – развёл руками фра Марко Черризи, изобразив на лице гримасу скорбного отчаяния. – Делаем всё возможное, но нам так и не удаётся окончательно заставить Аккаттабригу признать себя виновным в смерти отца Буффалло и найти его сообщников доганьеров!.. Из-за этого я вынужден не снимать формального ареста с вашего сына и его друзей… Вы, надеюсь, понимаете, какие печальные чувства я испытываю в связи с такой вынужденной мерой?!

– Ну, разумеется, Святой отец! – не менее чуткой любезностью ответил ему сире Антонио.

– Чтобы полностью снять подозрения с вашего взрослого чада и его возлюблённой избранницы, Священная Канцелярия даже пошла на нарушение установленного в таких случаях порядка о денежной за них гарантии… Часть залога, оставленного вами за них, мы, – к сожалению, для святой казны, – пустили в дело, чтобы ускорить ход следствия и поиск сообщников Аккаттабриги… Святая казна! – умудрился Святой отец выдавить из глаз слезу. – Она всегда терпит убытки из-за преступников, попирающих Бога, следуя своей единственной цели: помочь Святой матери Церкви привести в её лоно оступившихся и заблудших для покаяния и её Святого Причастия! Ну как, скажите, в таком случае Святой казне рассчитываться с теми, кто оставил на её попечительстве залог за душу, повинность которой только в том, что она была в том месте и в тот час, где преступниками только что свершилось тяжкое преступление?!..

– Я думаю, что этот вопрос поможет разрешить Христова заповедь о милостыне и всепрощении, – с лёгкостью нашёл ответ сире Антонио, ничуть не хуже искушённый в витиеватой словесности, чем Святой отец. – А вот у меня для вас, отче, есть приятные известия, и я приехал к вам, чтобы уведомить о том, что сообщники Аккаттабриги мною найдены!

У фра Марко Черризи от неожиданности отвисла нижняя губа.

– Я не ослышался?! – с трудом выдавил он из себя. – Сообщники Аккаттабриги…

– Вы не ослышались, Святой отец! – видя, как священник изменился в лице, усмехнулся сире Антонио. – Они мною найдены, и сейчас от вас требуется письменная рекомендация, чтобы начать переговоры с командованием Османской флотилии об их выдаче Священной Канцелярии… К сожалению, эти четверо убийц бедного викария Буффалло подались в предательскую эскадру пиратов, чтобы воевать на стороне Великого Турка против своей страны… Вот до чего докатились хвалёные королевские доганьеры! – покачав головой, деланно посетовал сире Антонио. – Но с вашей рекомендацией, в которой вы, конечно, со всеми подробностями изложите гнуснейшее преступление этих четверых убийц, я полагаю, мы быстро договоримся с капитанами османской флотилии об их выдаче моему сыну Пьеро да Винчи… – Черризи открыл, было, рот для возражения, но тут же был прерван: – Предвиденный размер выкупа, назначенный турками за этих грязных убийц, не побеспокоит Святую казну, о нём я позабочусь сам… К тому же оставшуюся часть внесённого мною залога за моего сына и его друзей я жертвую Святой матери Церкви на её нужды… – Увидев, какой эффект произвели последние две фразы на Святого отца, – он преобразился, почувствовав, что судьба ему дарит солидное денежное подношение – сире Антонио, не делая паузы, нагнулся к уху священника и тихо прошептал: – А вы мне взамен отдаёте Аккаттабригу, – и, выпрямившись, уже вполголоса уверенно сказал: – Но тогда, когда этого потребует время, а пока распорядитесь, чтобы ваши палачи прекратили его пытать, ведь и без того ясно, что он, как и мой сын, стал жертвой стечения обстоятельств… Он, будучи сильно пьян и лишён сознания сильным ударом Пьеро, спал в повозке, когда четверо его собутыльников доганьеров убивали бедного викария Буффалло…

– Я и сам подозреваю, что было именно так, – разомлевший от несказанного судьбоносного денежного подарка от флорентийского нотариуса, не стал возражать Черризи.

– Я могу сейчас увидеться с Аккаттабригой?

– Как вам будет угодно, любезнейший сире Антонио! – чуть склонил голову священник.

Они спустились в тюремный подвал Священной Канцелярии и в сопровождении ключника и двух стражников-надзирателей прошли по узким коридорам в камеру, в которой содержался бывший подёнщик сире Антонио. Ключник снял с тяжёлой кованой двери цепи, открыл замки и, отодвинув засовы, пропустил вперёд себя сире Антонио и Святого отца. Увидев перед собой флорентийского нотариуса, своего бывшего хозяина, Аккаттабрига дёрнулся было к нему, но при появлении из-за его плеча фра Марко Черризи сжался в комок и ощетинился.

– Не убивал!.. Не убивал!.. – беззвучно и истерично выкрикнул он: от пыток он потерял голос. – Не убива-ал!..

Его вид был жалок. От побоев он почернел, а от голодного и нервного истощения превратился в некое подобие полуживого трупа со впалыми и одновременно выразительно блестевшими от факельного огня глазами. Всё его тело лихорадило от страха перед очередным выводом его из камеры на пытку – дознание. Сжавшись в комок в углу камеры и закрыв лицо руками, он смотрел через растопыренные пальцы на вошедших и словно заклинание беззвучно повторял:

– Не уби-вал!.. Не… уби-ва-ал!.. Я… не… уби-ва-ал!..

Сире Антонио взял из рук стражника-надзирателя факел, склонился над Аккаттабригой и, отняв от его лица руки, осветил огнём факела его и себя.

– Аккаттабрига ди Пьеро, вы меня узнаёте? – как можно громче спросил он, подозревая, что у него от пыток потерян не только голос, но и слух. – Если да… и вы меня слышите, то ответьте или кивните головой…

Аккаттабрига, продолжая, как заговоренный, повторять одну и ту же фразу, судорожно закивал головой, давая понять, что он узнаёт своего бывшего работодателя и всё прекрасно слышит.

– Успокойтесь, Аккаттабрига! – властно приказал сире Антонио, присев перед ним на корточки. – Я пришёл сказать вам, что больше вас не будут пытать. Вы понимаете, о чём я сейчас говорю?!

Однако Аккаттабрига закивал сразу и утвердительно и отрицательно, выказывая, что он слышит сказанное, но не понимает его сути. Видя, как он не отводит взгляда от фра Марко Черризи; взгляда, в котором засел животный ужас, сире Антонио попросил священника и тюремщиков-надзирателей на время оставить его наедине с заключённым.

– В этих, почерневших от людской крови застенках, Святой отец, похоже, достаточно одного вашего вида, чтобы заключённые лишались дара речи, – с явной долей иронии заметил он. – Не будете ли вы так любезны, оставить нас на минуту вдвоём?..

– Как вам будет угодно, – покладисто, но с достоинством отвесил поклон Святой отец, оставив иронию сире Антонио без внимания.

– В тюремщиках я тоже не нуждаюсь!..– добавил нотариус.

Священник и надзиратели вышли из камеры в коридор и притихли, прислушиваясь, о чём ещё Антонио да Винчи поведёт разговор с Аккаттабригой. Предвидя это, флорентийский нотариус нагнулся к уху немного успокоившегося заключённого – он затих, как только Святой отец удалился, – и перешёл на шёпот.

– Послушай, Аккаттабрига, здесь все знают, что ты невиновен и что викария Буффалло убили четверо твоих друзей, оставив тебя пьяным на месте преступления и сделав тебя таким образом виновником его смерти…

– Да-да-да… сире Антонио, так и было! – закивав, затараторил Аккаттабрига. – Я не убивал викария Буффалло!.. Напротив, я всегда был с ним в дружбе!.. Зачем мне его убивать?!.. Это всё Джузеппе Тулло, Рональдо да Викторио, Альберто да Сорелли и Александр Кораччо!.. Это они убили викария Буффалло!

– А тебе известно, что если их не найдут, то вместо них на костёр пойдёшь ты?

– Да-да-да!… Я знаю!.. Я не хочу на костёр, сире Антонио! – затрясся от страха мелкой дрожью Аккатаабрига; его глаза наполнились безумием животного ужаса.

– А знаешь ли ты, что даже, когда они будут найдены и доставлены сюда, в Священную Канцелярию, то и в этом случае тебе, вероятно, не удастся избежать казни, потому что, они – как твои «настоящие друзья» – за компанию прихватят и тебя с собой на чистилищный костёр?!.. Ты об этом не подумал?! – не преминул насмешливо съязвить сире Антонио.

– Нет!.. Я не хочу!.. – закрылся руками Аккаттабрига и замотал головой.

Выждав, когда он успокоится, флорентийский нотариус перешёл с железно давящего на милостивый тон.

– Ладно, я что-нибудь постараюсь для тебя сделать… Не будь ты моим бывшим работником и не знай я тебя…

Аккаттабрига отнял руки от лица и, бросившись к нему, обхватил его колени, как железными тисками.

– Сделайте!.. Сделайте что-нибудь, сире Антонио!.. – в его беззвучном голосе прорвались нотки высокого звука. – Я не могу здесь больше!.. Палач Трухильо из меня все жилы вытянет!.. Я не вынесу!..

– А готов ли ты исполнить то, о чём я попрошу тебя взамен твоего освобождения?

– Кроме убийства, я готов на всё!

– Убивать тебе никого не придётся! – в глазах сире Антонио блеснул огонёк удовлетворённого началом победы человека-хищника; он выпрямился и покровительственно заключил: – Да, Аккаттабрига, тебе никого не придётся убивать, напротив, то, что тебе предстоит для меня сделать – очистит тебя от твоей прошлой, безобразной жизни пьянчуги и развратника; сделает тебя приличным отцом семейства и обеспеченным!.. – он развернулся и небрежно бросил через плечо: – А пока посиди здесь и моли Бога о благополучии… Я попрошу фра Марко Черризи, чтобы палач Трухильо тебя больше не пытал…

– Попросите!.. Попросите, сире Антонио!..

Дверь камеры захлопнулась перед носом Аккаттабриги, но он ещё долго выкрикивал эти слова вслед ушедшему от него флорентийскому нотариусу. Мрачные своды каменного подвала отвечали ему тяжёлыми вздохами запертых в подземелье заключённых.

Поднявшись наверх, в помещение Священной Канцелярии, сире Антонио потребовал от Святого отца, чтобы пытки Аккаттабриги были немедленно прекращены и его стали хорошо кормить.

– Он мне нужен здоровым, а не калекой, – просто заметил он. – Лично проследите, Святой отец, чтобы моя просьба была выполнена максимально точно… В долгу, как говорится, я не останусь, – и он как бы невзначай уронил ему из рукава на стол кошель с деньгами, сделав вид, что не заметил этого вполне очевидного казуса.

– Как вам будет угодно, сире Антонио! – всё с тем же благолепным смирением склонил голову фра Марко Черризи, смахнув кошель с поверхности стола в его верхний выдвижной ящик.

– И вот ещё что: подготовьте два одинаковых рекомендательных письма, в одном из которых вы укажите имя моего сына Пьеро да Винчи, – невозмутимо продолжал сире Антонио, глядя немигающим взглядом в глаза священника. – А в другом вместо имени оставьте пробел – мне оно нужно, чтобы заручиться на переговорах с командованием османской флотилии поддержкой Коммуны флорентийской аристократической Синьории. Я пока не знаю, кто её будет представлять… Думаю, что они сами впишут его имя, наделив его полномочиями в дипломатических переговорах по выдаче нам преступников!..

– Как вам будет угодно, сире Антонио! – словно магический постулат, опять вымолвил Святой отец.

– Когда я вернусь, чтобы оба письма были готовы!.. Да, и подготовьте кортеж Святых приставов для сопровождения преступников!

– Как вам будет угодно.

Покинув Священную Канцелярию, сире Антонио направился в свой дом. Его конная коляска остановилась перед могучими воротами, сделанными из альпийского тополя, и в открытую калитку его выбежал встречать ещё издали узнавший упряжь своего хозяина старый пёс Эльдо. Собачий лай привлёк садовника Джана-Баттисту, а тот в свою очередь окрикнул крутившихся возле садового фонтана Пьеро и Катарину. Все они радостно выбежали во двор встречать приехавшего из Флоренции сире Антонио. Видя их счастливые лица, и он изобразил на своём лице радость.

– Вы меня до необычайности обрадовали! – приветствовал он их, широко раскинув в разные стороны руки, на его губах играла такая добродушная улыбка, что ни Пьеро, ни Катарина не усомнились в его искренности. – Как только прочитал ваше письмо, сразу поспешил сюда, дорогие мои!.. Вот так вы нас с матерью обрадовали!.. Даже нет слов выразить, как мы рады вашему решению!

– А мы и не надеялись, отец, что ты так быстро приедешь! – обнял его Пьеро; Катарина за его спиной склонив перед сире Антонио голову, слегка присела в изящном реверансе. – А мама что же не приехала?.. Да и без кучера ты, как я смотрю… Что это с тобой?

– К вам торопился, поэтому решил лошадям облегчить коляску, не взяв кучера, – отшутился сире Антонио. – А мама не приехала потому, что немедленно занялась приготовлением подарков к вашей свадьбе!.. Франческо с женой ей помогают! Вы уже наметили круг гостей, которых вы собираетесь пригласить?

Обескураженные таким неожиданно тёплым подходом отца, Пьеро и Катарина радостно закивали.

– Да! Но мы думаем, что вы с мамой и тётушкой Туцци ещё дополните этот список, – ответил Пьеро.

– А на какой день планируете свадьбу?!

– На день окончания сбора винограда! – весело улыбнулась Катарина. – На день виноделия, пышно украшенного гроздьями Вакха.

– Бога веселья и вина?! – удивлённо вскинул брови сире Антонио.

– Да!

– Ваш вкус в выборе дня вполне недурён! Представляю, как вы подогреете аппетит приглашённых, объявив им о дне вашей свадьбы!

Пьеро и Катарина, переглянувшись, дружно рассмеялись. Садовник Джан-Баттиста тем временем поднёс им сплетённые из цветков венки и водрузил каждому на голову: Пьеро – венок из красных тюльпанов, а Катарине из красных лилий. Отойдя на шаг назад и встав рядом с хозяином, он и сире Антонио невольно залюбовались красотой влюблённых. Вдруг сире Антонио наморщил лоб, будто его что-то омрачило, и, отведя взгляд от Пьеро и Катарины, начал загибать пальцы на обеих руках, тихо бормоча себе под нос.