Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1"

– Вот это твои десять тысяч?! – свирепо сверкая от ярости глазами, граф тряс у него перед носом распиской. – Да твой сынок пяти моих людей стоит!.. Он один насмерть уложил троих, а двух сделал калеками!.. И ты меня даже не предупредил о том, что он так мастерски владеет оружием!.. Святые приставы тоже не подарок – на каждого по два моих человека пришлось!.. И за всё за это – вот эта грошовая расписка?!.. Да в своём ли ты уме, нотариус? Ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?!

Старый флорентийский нотариус от страха чуть не испустил дух. Ещё не совсем прийдя в себя от удара, он, ничего не понимая, пялился глазами в трясущийся перед ним листок бумаги и постепенно соображал, что произошло.

– Ваша Светлость, будьте так любезны объяснить, что же всё-таки случилось? – вытирая с трясущихся губ кровь, пролепетал он. – Но только прошу не освещать рассказа вашими увесистыми кулаками по моей макушке, иначе я тогда вообще ничего не пойму, перестану соображать и не смогу дать вам исчерпывающего ответа… О-о, как гудит в голове!.. Я так понимаю, ваша Светлость, правда, с трудом из-за звона в извилинах, что денег при моём сыне не оказалось, а нашли вы у него вот эту расписочку?

– Вы правильно понимаете, старый прохвост! – прорычал ему в лицо граф Арвицца. – Эту вот самую расписочку мы извлекли у него из карманов, когда обыскали всех убитых Святых приставов и весь их скарб на постоялом дворе!..

Сире Антонио увидел в углу расписки гербовую печать королевского почтового бригадира, и у него из груди вырвался вздох облегчения. Взяв расписку из рук графа, он пробежал по ней глазами, и ему стало всё понятно.

– Учтите! – рычал ему в лицо граф Арвицца, пока он читал текст расписки. – Мои люди и я даём вам неделю, чтобы деньги были у нас. В противном случае мы вашего сына продадим арабским работорговцам, а те, в свою очередь, перепродадут его османам, которые, как вы знаете, с таких как он, сдирают шкуру!

– Надеюсь, вы сейчас не причинили ему никакого вреда?

– Совсем немного в сравнении с тем, что он сделал с моими людьми!

– Что это значит? – напрягся сире Антонио.

– Но-но, не сверкай глазами! – свирепым взглядом утихомирил его пыл граф. – Это значит, что ты, старый прохвост, должен благодарить моих людей, что они вообще его не убили!.. Тебе надо было предупредить меня о том, что он у тебя такой мастерский воин…

– Что вы с ним сделали? – упавшим голосом переспросил его сире Антонио.

– Один из моих головорезов ему пастушьим бичом сухожилия под коленями повредил… Ничего страшного, ноги заживут! Самое большее от этого – останется хромым, только и всего…

И слова графа оказались пророческими. Ноги у Пьеро зажили, но всю оставшуюся жизнь они у него болели, и во время ненастной погоды он прихрамывал.

Выбравшись из-под обломков мебели и поднявшись с пола, сире Антонио извинился перед хозяином дома сире Ареста Капорро за причинённый ущерб, выплатил ему из своего кошелька тридцать флоринов и попросил принести чернильницу, перо и бумагу. Через минуту, коверкая собственный почерк, он уже писал письмо самому себе от имени морских пиратов о денежном выкупе сына Пьеро из пиратского плена. Закончив письмо и приложив к нему расписку королевского почтового бригадира, сире Антонио устало обратился к графу:

– Случилось недоразумение, ваша Светлость. Деньги я постараюсь доставить к завтрашнему вечеру в ваш замок… Надеюсь, что дальнейший наш уговор останется в силе?

– Если вы всё сделаете так, как говорите, сире Антонио, то – да!

Они пожали друг другу руки и расстались. Граф Арвицца поехал в Болонью в свой замок, сире Антонио в Венецию в почтовое отделение флорентийской королевской почты. Отыскав там почтового бригадира, который, надо сказать, в лицо знал старого флорентийского нотариуса и знал, что случилось с его сыном на постоялом дворе, он вернул ему расписку и, получив сполна все десять тысяч дукатов, уехал обратно в Болонью, в замок графа Арвицца. Рассчитавшись с графом, сире Антонио пообещал ему, что если Пьеро будет содержаться в хороших условиях, то он дополнительно выплатит ему ещё две тысячи флоринов. С тем флорентийский нотариус отбыл из Болоньи во Флоренцию. Приехав в свой дом, он ни словом не обмолвился с Катариной о том, что Пьеро по дороге в Венецию попал к пиратам, и, как ни в чём не бывало, стал готовиться к их предстоящей свадьбе…

**** **** ****

Прошло три недели. Свадьба была назначена на воскресенье, 9-го сентября. Катарина не находила себе места, до венчания оставались считанные дни, а от Пьеро не приходило никаких вестей. Вместе с ней участливо сопереживал и сире Антонио, убеждавший её, что его сын непременно прибудет ко дню свадьбы и приглашённых гостей не придётся разочаровывать переносом торжественного дня на более позднее время. Однако за день до свадьбы, когда прибыли все приглашённые, он вышел к гостям и, демонстрируя письмо, – собственноручно написанное им самому себе от имени морских пиратов, – слёзно объявил, что накануне ночью к нему прибыл от разбойников гонец с известием, что его сын Пьеро содержится у них в плену, и что они требуют за него огромный денежный выкуп.

– Если деньги не будут им доставлены в срок, – трагически подытожил сире Антонио, – то они его убьют!..

Эти слова так ударили по сердцу Катарины, что молодая девушка лишилась чувств. Её перенесли из гостиной в верхние покои дома и долго приводили в себя. Тётушка Туцци и маленький Галеотто не отходили от неё ни на шаг. В особенности самым чутким из всех, кто пытался успокоить Катарину, был Галеотто. Он гладил её по голове и приговаривал:

– Катарина, не плачьте… Сире Пьеро вас очень любит! У него глаза добрые, как у тётушки Туцци! Он обязательно вернётся к вам!.. А когда у вас родится сыночек или дочка, я буду для них хорошим братиком, и тоже буду очень любить их… Моего брата Луиджи забрали от меня, и без братика мне никак нельзя!.. Вот увидите: он будет похож на сире Пьеро, вы будете этому очень рады и будете очень его любить!.. Не плачьте только… Очень прошу вас!

Катарина обняла Галеотто, рыдания её прекратились, но слёзы ещё продолжали серебристыми нитями стекать из её глаз. Сире Антонио убивался не меньше её на виду у гостей. Сдержанными рыдания были только у его жены, моны Лючии, знавшей о коварной интриге мужа. Приглашённые гости изъявили желание помочь им деньгами для выкупа Пьеро из пиратской неволи и сразу же собрали весьма внушительную сумму в двенадцать тысяч флоринов. Заполучив их, сире Антонио тут же откланялся, выразив причину, что он немедленно отправится на Адриатическое побережье и займётся освобождением Пьеро из пиратского плена. Снарядив экипаж, он отправился во Флоренцию. Его путь лежал прямиком в Коммуну флорентийской аристократической Синьории. По дороге он вписал во второе рекомендательное письмо, полученное от блюстителя Священной Канцелярии, Святого отца фра Марко Черризи, имя мадонны Альбьере да сире Джованни Амадори. Именно к ней сейчас торопился старый флорентийский нотариус. Въехав в музейные Медичейские сады Сан-Марко, где обычно в кругу аристократических дамиджелл проводила свой досуг мадонна Альбьере, сире Антонио разыскал её и, поцеловав ей руку, вкрадчивым голосом, не разгибая спины, поведал, что у него к ней имеется весьма важное до чрезвычайности деликатное дело, сулящее выгоду им обоим.

– Нам необходимо обговорить его наедине, – тихо добавил к сказанному сире Антонио, увлекая мадонну Альбьере под виноградные лозы Медичейского сада. – Пройдёмте в одну из тенистых беседок, где нам никто не будет мешать, и я охотно поделюсь с вами своими секретами…

Томная, с ленивым взглядом, мадонна Альбьере охотно приняла предложение нотариуса. Её возраст был в том расцвете, когда женский разум достигал совершенства и мог запросто конкурировать с мужской логикой в вопросах дипломатии, а вот внешность мадонны Альбьере да Амадори, увы, оставляла желать лучшего, и безжалостный возраст неумолимо ей вредил. Но, может быть, именно это качество позволило ей стать красноречивой, умной и обаятельной. Во всяком случае, все мужчины из её окружения сходились в одном: достаточно было с ней перекинуться несколькими словами, как появлялось невольное желание в неё влюбиться, впрочем, в неё действительно влюблялись, но по роковому стечению обстоятельств, она всё равно оставалась одинокой. Мадонне Альбьере нравилось беседовать с сире Антонио, и хоть некоторые его умственные выкладки, по её мнению, грешили занудством делопроизводителя, они всё-таки не были лишены реалистического и вместе с тем виртуозного интереса. Пройдя в одну из беседок Медичейского сада, они расположились на креслах с высокими спинками, плетёных из виноградных лоз. Мадонна Альбьере выглядела в пышном розовом платье с широким ажурным воротником утончённо изысканно, а вплетённые в её волосы нити переливающегося на солнце жемчуга облагораживали её посредственную внешность, делая её привлекательной. Залюбовавшись ей, сире Антонио принял на себя её томность и с тем же ленивым видом, что был у неё, улыбнулся.

– Восхищаюсь вами, мадонна Альбьере! Сколько смотрю на вас и приятно удивляюсь: все светские дамы грешат подражательством вашей персоне, а, казалось бы, всё должно быть наоборот… Представляю, что было бы, если бы вы были титулованной аристократической особой, ведь никто другой во флорентийской Синьории не обладает такими возвышенными утончёнными софизмами светской словесности, как вы!

– Это и есть ваш секрет? – лениво усмехнулась мадонна Альбьери.

– Не только…

– Мне знакомо ваше умение делать звонкие комплименты, сире Антонио!

– Поверьте: с вами я всегда искренен! – приложил сире Антонио правую руку к сердцу, при этом слегка склонив голову.

Мадонна Альбьере вдруг от души рассмеялась, в её глазах запрыгали лукавые искорки.

– Уж не состоит ли ваш важный, чрезвычайный и деликатный секрет в том, чтобы поухаживать за мной?! – с тонкой иронией подметила она.

– А почему бы и нет?!.. Правда, только с одной оговоркой: не для себя, а для моего сына!

Мадонна Альбьере в недоумении дёрнула бровями.

– Для кого, позвольте узнать?

– Для сына… – повторил нотариус. – Для моего сына Пьеро!

– Не понимаю…

– Я сейчас всё объясню, – сире Антонио полез в карман камзола и извлёк из него два письма: одно, написанное собственноручно о выкупе Пьеро из пиратского плена; второе, рекомендательное от Священной Канцелярии, с вписанным в него именем мадонны Альбьере да Амадори.

Первое он придержал у себя, а другое отдал почитать мадонне Альбьере. Прочитав его, она пожала плечами.

–Я так ничего и не поняла…– стесняясь своей растерянности, чуть скривила она губы.

– Не догадываетесь?

Мадонна Альбьере опять дёрнула плечами.

– Нет!.. Точнее, я могу ошибиться, а… вы обещали мне всё объяснить, – невинно улыбнулась она.

Сире Антонио взял из её рук письмо и, сделав глубокий вдох, серьёзно посмотрел ей в глаза.

– Вы состоятельная и умная дама, но вам в жизни кое-чего не хватает, и я знаю чего…– вкрадчиво понизил он голос.

– Вот это уже интересно!.. – смерила мадонна Альбьере его оценивающим взглядом. – Любопытно, чего именно мне не хватает?!

– Титулованного статуса в светском обществе!..

У мадонны Альбьере опять слегка дёрнулись брови, выразив лёгкое удивление.

– Разве не так, мадонна?..– подчёркнуто вежливо заметил сире Антонио.– Разве вы не стремитесь завоевать уважение тех, кто ниже вас по разуму, но к вашей досаде выше вас по положению в обществе, что даёт им право смотреть на вас презрительно?! Спасение в таком случае от светского безумия может вам дать только титул, о котором, я знаю, вы втайне мечтаете…

– Но его не присваивают женщинам… Для этого я, как минимум, должна выйти замуж за титулованного синьора!

– Вот я и предлагаю вам выйти замуж за моего сына, – опять вкрадчиво понизил голос сире Антонио.

Удивление в глазах мадонны Альбьере усилилось.

– Вы смеётесь, сире Антонио?..– дёрнула она уголком губ, не скрывая насмешки.– Разве ваш сын виконт, граф, герцог, барон или маркиз?!

– Нет! Но с вашей помощью он станет одним из них…

– Что вы имеете в виду?

Сире Антонио подал ей собственноручно написанное письмо о выкупе Пьеро из разбойничьего плена и ненавязчиво продолжил:

– Вести переговоры с командованием Османской флотилии о выдаче убийц священника нашей Святой матери Инквизиции должен был мой сын Пьеро, но, к несчастью, он попал к пиратам с Адриатического побережья и не смог исполнить возложенной на него миссии…

– Несчастный! – вполне искренне воскликнула мадонна Альбьере.

– О том, что мой сын в плену и за него требуют крупный выкуп, пока никто во Флоренции не знает, кроме меня, разумеется, а теперь и вас… – сире Антонио сделал паузу и, глядя прямо в глаза женщины, стал чеканить слова с канцелярской размеренностью, придавая им тональность отцовской горечи. – Я так восхищён вами, мадонна Альбьере, что, когда с моим сыном случилось такое несчастье, сразу подумал о вас!.. Как было бы неплохо, – подумал я, – чтобы вы, выйдя замуж за моего сына Пьеро, взяли инициативу о переговорах с командованием Османской флотилии на себя!.. Представляете, как в этом случае высоко поднимется ваш авторитет в кругу аристократической Синьории?.. Вы, супруга человека, жертвующего себя на благо нашей матери Церкви, её Священной Канцелярии и флорентийского королевского Престола, идёте на то, чтобы вернуть Святому судилищу Инквизиции предателей короля и отрёкшихся от Христа убийц священника!.. Заметьте, что ваш супруг в это время находится в плену у пиратов, а вы самоотверженно берётесь за продолжение его дела!.. В глазах флорентийской знати и простых граждан вы станете выдающейся личностью!.. Может быть даже новой Жанной д'Арк! Они обязательно начнут ходатайствовать перед королём о присвоении вашей семейной чете аристократического титула! Уверяю вас: будет именно так!

Лукавые искорки в глазах мадонны Альбьере превратились в настоящие сполохи ненасытного желания. Она слушала сире Антонио, затаив дыхание. Когда он закончил, у неё дрожали руки. Чтобы подавить в себе волнение, она встала с плетёного кресла, подошла к краю беседки и, сорвав с виноградной лозы большой угловатый лист, стала обмахиваться им, как веером.

– Простите, сире Антонио, – тихо и взволнованно заговорила она, – но я представления не имею, как вести переговоры подобного рода… Да и… разве такое возможно, чтобы женщина была наделена такими полномочиями?

– Нет, конечно!.. Женщина не может быть наделена такими полномочиями… Но вы будете вести переговоры с командованием Османской флотилии под моим, если так можно выразиться, покровительством! – просто улыбнулся ей сире Антонио. – И не сомневаюсь, что ваша сегодняшняя взволнованность в будущем на переговорах с турками обернётся вашей абсолютной уверенностью… Уж я-то вас знаю! – подмигнул он ей.

– Да… Но… Как же Пьеро?!.. Я старше него на семнадцать лет!.. Захочет ли он?!..

– Поверьте, что в той ситуации, в которой он сейчас находится, ему не из чего выбирать!

Мадонна Альбьере на мгновение задумалась, потом, склонив голову и пряча глаза, тихо вздохнула:

– Я согласна.

У флорентийского нотариуса, напрягшегося в этот момент, словно с груди упала каменная глыба, и он с облегчением вздохнул.

Утром следующего дня, снарядившись в дорогу и никого не уведомив о своём отъезде, сире Антонио и мадонна Альбьере отбыли из Флоренции в Венецию. На этот раз экипаж флорентийского нотариуса двигался неторопливо.

Проведя в пути почти неделю, они приехали в Венецию и обосновались в небольшой гостинице флорентийского королевского дипломатического представительства, сняв в нём один роскошный номер на двоих. Затем сире Антонио снабдил для проживания мадонну Альбьере внушительной суммой денег и под предлогом налаживания контактов с Сирийским посольством, через которое венецианское королевство осуществляло связь с Османской Империей, удалился. Выйдя из гостиницы, он сел в свой экипаж и прямиком направился в Болонью, в замок к графу Арвицца. Он и не думал обращаться через Сирийское посольство к командованию Османской флотилии о выдаче преступников, зная, какую сумму те могут загнуть за их выдачу. Он решил прибегнуть, как это делал всегда, к уже проверенному и более надёжному и дешёвому способу, как добиться цели, обойдя стороной официальные представительства и не сталкиваясь с чванливыми и сверхжадными чиновниками. Флорентийский практичный нотариус имел тонкое чутьё и чувствовал, что у графа Арвицца есть связь не только с пиратами и контрабандистами, но и с некоторыми представителями эскадры османской флотилии, получающих прибыли от контролирующих морские торговые пути пиратов. И чутьё его не подвело. Как только он предложил графу двенадцать тысяч флоринов, собранных гостями для выкупа Пьеро, тот сразу согласился найти четверых убийц викария Буффало . Их имена сире Антонио написал при нём и вручил ему список. Получив деньги, граф Арвицца даже дал согласие под охраной собственных телохранителей доставить преступников в родовое поместье нотариуса, в Священную Канцелярию, для следствия и суда над ними Святой Инквизиции.

– Я думаю, в этом нет необходимости, ваша Светлость, – мягко остудил сире Антонио горячий порыв графа. – Лучше будет, если вы письмом известите меня об их поимке и подержите их в подземелье своего замка до моего к вам прибытия со Святыми приставами.

– Как пожелаете, сире Антонио! – сверкнул на него глазами разбойный граф. – Признаться честно, я и сам грешник, но вероотступников и предателей короля я мог бы лично доставить к костру Инквизиции, поступившись для себя светским приличием!

– Такое самопожертвование делает вам ещё больше чести! – склонил голову сире Антонио перед ним.

Они попрощались. О сыне расчётливый нотариус не обмолвился ни словом, словно его вовсе для него и не существовало. Из Болоньи сире Антонио отправился во Флоренцию, в свою нотариальную контору, и, забыв о мадонне Альбьере, оставленной в Венеции, занялся своей обычной работой нотариуса…

Г Л А В А 7.

Шло время. Время от времени сире Антонио отправлял письма в Венецию к мадонне Альбьере, уведомляя её, что по непредвиденному обороту случая переговоры с командованием Османской флотилии приняли другой характер. И вместо неё их пока ведёт его помощник, имя которого в письме по понятным причинам он не указывал. Но её присутствие в Венеции обязательно, так как в любую минуту она может там понадобиться. На самом же деле сире Антонио преследовал этим одну-единственную цель: удалив мадонну Альбьере из Флоренции, он тем самым вызвал у флорентийской аристократической Синьории закономерный вопрос: куда же она могла деться? По мере того, как время шло, этот вопрос становился острее и подогревался в кругу светской аристократии самыми разнообразными слухами. Одни говорили, что к ней давно наведывался купец-египтянин, с которым она, скорее всего, и уехала из Флоренции на его родину; другие утверждали, что она давно мечтала совершить паломничество в Иерусалим и по Святым местам, где проповедовал Иисус Христос и его Апостолы; третьи были уверены, что, оставаясь без внимания мужчин в духовном одиночестве, мадонна Альбьере постриглась в монахини и под именем благочестивой Мальты пребывает в монастыре Святой Урсулы… В конце концов, среди всего этого разнообразия слухов появился и такой – кто его распространил и откуда он взялся, никто, толком сказать не мог, – что мадонна Альбьере давно была тайно обвенчана с каким-то благородным молодым человеком, исполнявшим секретные поручения Священной Канцелярии. Во время его последней тайной миссии в защиту матери Церкви и королевского Престола он вёл битву с разбойниками, был ранен и попал к ним в плен. Мадонна Альбьере, узнав о том, что её муж попал в неволю, как львица без остатка преданная льву, самоотверженно бросилась спасать своего возлюбленного супруга и сейчас в одиночку ведёт борьбу с неисчислимым разбойничьим войском за спасение своего милого и благородного мужа. Страсть светских примадонн, мадонн, дамиджелл и синьоров к подобным любовно-романтическим историям была столь же всеобъемлющей, как страсть к деньгам и должностным назначениям при королевском Дворе. В общем, события развивались именно так, как и предполагал и как того хотел сире Антонио. Он с нотариальной пунктуальностью высылал в Венецию мадонне Альбьере деньги и письменно уверял её, что ждать ей осталось совсем недолго… Точно такие же обнадёживающие письма он слал и в своё поместье Катарине, убеждая её, чтобы она не падала духом, потому что он делает всё возможное, чтобы возвратить Пьеро из разбойничьей неволи.

Однако шёл уже пятый месяц, а с места ничего не двигалось. От графа Арвицца не было никаких известий. Мадонна Лючия, жена сире Антонио, постоянно наведывавшаяся в его родовое поместье, с болью в сердце говорила, что бедная Катарина очень страдает.

– Владелец «Боттильерии» сире Труффо Бельконе и тётушка Туцци ей всячески помогают, но она безутешна, – тихо вздыхала она. – Поселяне, видя её беременность, поднимают её на смех, говоря, что флорентийский щёголь Пьеро да Винчи позабавился ей, а потом бросил… Катарина не знает, что ответить на людскую жестокость, и только делает, что день и ночь льёт слёзы.

И сире Антонио решил, что наступило время самому поехать в поместье, чтобы с нотариальной точностью там всё расставить по своим местам. В середине декабря за две недели до наступления 1452-го года он прибыл в посёлок Винчи и первым долгом купил у одного фермера, мечтавшего перебраться во Флоренцию, небольшой дом с виноградником. Затем он поехал в село Форнелло к тётушке Туцци. Катарина, спасаясь от насмешек поселян, снова перебралась жить к приёмной матери и почти не показывалась людям на глаза. Нанеся им визит, сире Антонио, ничего не объясняя, пригласил их в купленный дом и только там разъяснил цель своего приезда.

– К сожалению, я вынужден сказать, что с вызволением моего сына Пьеро из разбойничьего плена дела обстоят весьма и весьма плохо… – вымученно и устало говорил он, судорожно вздыхая, словно всхлипывал. – Заподозрив, что за моей спиной могут быть стражи Священной Канцелярии, желающие поймать их, пираты перестали выходить со мной на связь, и вот уже три месяца от них нет никаких известий. Боюсь, что надеяться нам больше не на что!.. Скорее всего Пьеро уже продан ими в рабство или ещё того хуже… И нам всем придётся смириться с тем, что случилось… Катарина, девочка, я купил этот дом для тебя, чтобы у тебя был свой кров и своё хозяйство, – взглянул он на неё с такой сердечностью, что даже проницательная тётушка Туцци, тронутая до глубины души щедрым подарком нотариуса, не заподозрила его в коварстве. – Но я ещё хочу, чтобы ты избежала насмешек, о которых я уже наслышан… Поверь мне: я страдаю от них ничуть не меньше, чем ты, ведь в твоём сегодняшнем трудном положении виноват мой сын, хотя он, безусловно, тебя любил, и плод его любви ты носишь в себе!.. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, а родившийся ребёнок заменил мне сына! Ты должна понять, что без благочестивого брака, который снимет с тебя клеймо сельской уличной девки, тебе не обрести спокойствия и не избежать насмешек поселян… Ты согласна с этим?

– Да, сире Антонио, – плача на груди тётушки Туцци, ответила Катарина; маленький Галеотто, уткнувшись лицом в складки её платья, плакал вместе с ней.

– Ты должна выйти замуж, Катарина!

– Да кто ж её такую возьмёт?! – сердобольно всплеснула руками тётушка Туцци.

– Есть такой человек…

Катарина на мгновенье подавила плач и вместе с приёмной матерью удивлённо – вопросительно уставилась на сире Антонио.

– Да, такой человек есть!.. – уверенней повторил сире Антонио. – И он готов хоть сейчас оградить своим именем Катарину от жестокого с ней людского обращения!

– Кто он? – затаив дыхание, спросила тётушка Туцци.

– Аккаттабрига ди Пьеро дель Вакка, – бесстрастно ответил сире Антонио.

У Катарины из горла вырвался такой крик, словно её смертельно ранили, и она снова, упав на грудь приёмной матери, уже не просто заплакала, а зарыдала. Выждав паузу, когда её плач пойдёт на убыль, сире Антонио возобновил разговор:

– Мы все чем-то жертвуем в этой жизни, Катарина, – такова воля Господа!.. – душевно и одновременно проповеднически произнёс он. – Сейчас даже Святому отцу фра Марко Черризи ясно, что Аккаттабрига не был участником убийства викария Буффало, а лишь стал невольной жертвой обратившихся против него обстоятельств. Однако он не может отпустить его без надёжного поручительства, так как истинные виновники преступления ещё не найдены. Я уверен, что как истинная христианская дочь нашей Святой матери Церкви ты, Катарина, не желаешь невинному единоверцу несправедливой и печальной участи на костре. Напомню, что спасение души ближнего является благочестивым делом для Господа, ибо все мы служим только ему! Я думаю, что, протянув руку спасения тому, кто когда-то пытался причинить тебе боль, девочка, ты совершишь великий акт милосердия, и, впоследствии, после своей кончины, представ перед судом Великого Господа, тебе зачтётся это бескорыстное самопожертвование. Так же, впрочем, как и тому, кто под своим именем возьмёт на себя твоё грехопадение добрачного блудодеяния!.. Так что, Катарина, вы оба нужны друг другу… Замечу так же, что ваш брак будет всего лишь деловой сделкой, и, обвенчавшись, Аккаттабрига и пальцем к тебе не прикоснётся!.. Поверь мне!

Он замолчал. Катарина не была в состоянии что-либо отвечать. Её успокаивала тётушка Туцци, ласково уговаривая поблагодарить сире Антонио за проявленную чуткость и смириться с обрушившимися на неё невзгодами.

В конце концов, бедная девушка, от безысходности молча, кивнула, согласившись на предложение флорентийского нотариуса. Этой же ночью, тайно от всех, Святой отец фра Марко Черризи обвенчал Катарину и Аккаттабригу, выпустив его, наконец, из мрачного каземата Священной Канцелярии на свободу. По распоряжению сире Антонио он поселился в купленном для Катарины доме на первом этаже в отдельной комнате, имевшей свой выход на улицу, чтобы не встречаться с её хозяйкой. Разумеется, ни о каких притязаниях к новоявленной супруге у Аккаттабриги не могло быть и речи, зная, какими последствиями это вновь может для него обернуться, тем более, что сире Антонио, сделав для себя исключение и проявив к Катарине снисхождение, его об этом на всякий случай предупредил. Никаких вопросов Аккаттабрига старому нотариусу не задавал, догадываясь, что ему нужен был его брак с Катариной только для того, чтобы его сын Пьеро не женился на бедной контадине. Церковь разводов не разрешала, и супруги могли развестись только в одном случае – смерти одного из них. Понятно, что таким образом сире Антонио просто достиг своей желаемой цели.

А через месяц после этих событий, в середине января 1452-го года, во Флоренцию в нотариальную контору Винчи пришло письмо от графа Паоло Арвицца о том, что все четыре доганьера, убийцы викария Буффалло, пойманы и находятся в подземелье его замка. Пиратам всё-таки удалось уговорить турков, продать их, и те, не видя особой в них надобности, посчитав, что деньги гораздо предпочтительней, чем беглецы, продали им каждого за тысячу флоринов. Таким вот не совсем праведным образом разрешилась сделка по возвращению Священной Канцелярии в обход всех официальных представительств убийц священника. Пришло, наконец, время для сире Антонио воплотить в жизнь последнюю часть его задуманного плана, и он, не раздумывая, немедленно выехал в Венецию. Накануне выезда ему пришло известие из его родового поместья о том, что настоятель церкви Санта-Кроче Святой отец фра Марко Черризи, разорив казну Священной Канцелярии, бежал из неё вместе с деньгами. Письмо было написано новым настоятелем церкви и блюстителем Канцелярии, Святым отцом фра Бернардо Луччо. Он подробно рассказывал о том, что деньги, предназначенные для возвращения из Османской флотилии убийц викария Буффалло, от которых отказался сире Антонио, пожертвовав их на процветание Святой матери Церкви, фра Марко Черризи присвоил себе. И, бросив своего пятилетнего воспитанника Марио Сантано на попечение церковной школы Святой Петрониллы, бежал из Винчи в неизвестном направлении. Подписываясь под вышеизложенным, Святой отец фра Бернардо Луччо умолял сире Антонио, как человека с широкими связями, которого ему рекомендовали его односельчане, содействовать в поисках нерадивого Святого отца и возвращению его Священной Канцелярии. Для сире Антонио бегство Марко Черризи со Священными деньгами Канцелярской казны не стало чем-то из ряда вон выходящим. Он давно предвидел, что Святой отец, изображая из себя непримиримого ревнителя Святой матери Инквизиции, в тайне лишь мечтал о богатой наживе и ждал для этого своего часа. И этот час для него настал. Разумеется, сире Антонио не собирался прикладывать усилия к его поиску, а вот письмо Святого отца фра Бернардо Луччо пришлось ему как нельзя, кстати, ибо оно являлось для него дополнительным козырем, чтобы сломить волю его, весьма, крепкого духом сына Пьеро. Забрав из Венеции истомившуюся ожиданием мадонну Альбьере, флорентийский нотариус прибыл в Болонью. Он заранее послал гонца известить графа Арвицца, что он едет к нему с невестой сына, поэтому граф принял прибывших гостей с повышенным почётом. В гостиной замка он распорядился накрыть стол с изысканными блюдами, а сам был необычайно вежлив и обходителен, в особенности с мадонной Альбьере, на возраст и посредственную внешность которой он не обратил никакого внимания, считая, что под платьем у женщин красоты гораздо больше, чем на лице. Отведывая блюда из альпийских перепелов, граф заметил, что жемчужные нити, вплетённые в волосы мадонны Альбьере очень ей к лицу.

– Признаться, я видел много женщин с утончённым вкусом, но чтобы с таким изяществом вплетать в волосы жемчуг – такое я вижу впервые! – искренне признался он, желая произвести на неё впечатление. – Позвольте узнать, кто вам вплетает в волосы эти чудесные нити?!.. Может быть, я смогу выкупить за хорошую плату этого мастера у вас для моей возлюбленной?.. Или хотя бы оплатить ему несколько уроков, чтобы он поделился мастерством с моим цирюльником?..

– В таком случае, ваша светлость, вам придётся купить меня, – улыбнувшись, просто ответила мадонна Альбьере, – ибо я сама их вплетаю себе в волосы…

– Вы шутите!

– Ничуть… Я даже знаю, как вплетать в волосы не только жемчужные нити, но и сладкие поцелуи в ароматные усы мужчин!

У графа Арвицца и сире Антонио мгновенно побагровели лица. Оба зрелых мужчин испытали такой подъём вожделения, с которым едва справились. Глядя на грациозность и простоту движений мадонны Альбьере, граф Арвицца покачал восхищённо головой.