Текст книги "Змеиная кожа"

Индеец понурился, размышляя о чем-то своем. Длинные черты лица его осунулись, сам он стал казаться старше и утомленней. Потом он отошел к стене и снова принялся рассматривать карту. Скалли и Малдер ждали, пока шериф ответит.

– Я знаю, что завтра, – голос Скенита, ставший неожиданно глухим и глубоким, заполнил комнату. – И послезавтра. И потом, когда вы уедете, – я останусь жить здесь. Среди моего народа. Я буду жить с этими людьми, а не с вами. И отвечать перед ними. Вы можете вести свое расследование – ради бога, мешать не стану. Но тело Джо будет лежать на своем месте, до тех пор пока его не понесут на погребальный костер.

– Варвары! – шепотом произнесла Скалли. – Такой исследовательский материал сжигать!

Она в сердцах махнула рукой и вышла из лаборатории, хлопнув дверью, выкрашенной белой краской.

На улице шел дождь. Мостовая, покрытая мелкими рябыми от капель лужами, влажно блестела. Скалли вытащила зонтик, раскрыла. Хотелось поехать домой и лечь спать. И вообще убраться куда-нибудь подальше от этих задумчивых индейцев с их идиотскими традициями и суевериями. Малдер подошел к машине, смахнул с лобового стекла прилипший ярко-зеленый кленовый лист. Открыл дверцу, предлагая Скалли сесть. Дана сложила зонтик, уселась на переднее сиденье. Тихо звякнул замочек на ремне. Фокс обошел машину, сел за руль. Достал ключ, вставил в зажигание. Все также молча вывернул на шоссе, ведущее за город.

Через полчаса Скалли все-таки повернулась к Малдеру и несколько недоуменно спросила:

– Что ты от меня скрываешь?

– Ты о чем? – Фокс сделал вид, что очень занят и вообще ему нужно следить за дорогой.

– Малдер, с тех пор, как мы сюда приехали, ты ведешь себя очень странно. Я, конечно, поддержала тебя, когда ты потребовал вскрытия, но все равно… – Дана замялась, подбирая слова. – У меня создается впечатление, что ты ждешь какую-то главную, все объясняющую улику, которая упадет тебе прямо в руки. Свалится откуда-то с небес, – Скалли шевельнула плечом, качнув длинную рыжую прядь волос. – Ты чего-то не договариваешь. Скажи прямо, для чего мы здесь?

– Ну наконец-то ты спросила. Ты ведь ознакомилась с делом?

– Безусловно.

– Тогда погляди на это.

Малдер достал с заднего сидения «дипломат», открыл его и вынул пухлую, отпечатанную на машинке рукопись. Скалли взяла в руки пачку бумаги и почувствовала, как защекотала в носу пыль.

– Это настоящее сокровище, – Малдер кивнул, указывая на пыльный талмуд. – Можно сказать, кусок истории в его первозданном виде.

Скалли недоуменно посмотрела на напарника, затем на титульный лист. Какой-то судебный документ. Видимо, взятый из архива.

– Это самый первый «секретный материал», – продолжил Малдер. – А вот это – нераскрытое уголовное дело, – он вытащил из дипломата вторую папку, чуть почище. – С ним работал сам Гувер, еще в тысяча девятьсот сорок шестом году.

Малдер свернул на проселочную дорогу, под колесами зашуршал гравий. Мелкие камушки забарабанили по днищу.

– Во время Второй Мировой войны произошла серия убийств. В Браудинге и в окрестностях, к северо-западу от города. Семеро убитых только в одном Браудинге, – Малдер пригладил волосы. – Каждая жертва была разорвана на куски. И объедена. Так, как это делают дикие животные. Однако почти все убитые были найдены дома. Словно они хорошо знали убийцу и позволили ему войти. В сорок шестом году полицейские загнали это «животное» в национальном парке. А затем убили. Когда они хотели забрать убитого зверя, нашли голого человека. Ричарда Уоркетса.

– Похоже на рассказ Паркера, – Скалли пожала плечами. – Или на роман Стивена Кинга.

– В тот же год убийства прекратились,

Малдер свернул с дороги и поехал прямо по целине. Метелки полыни закачались перед стеклом. Вскоре машина выехала на ровное, выкошенное поле.

– Дело не было закончено, но выглядело так странно, что Гувер запер его на замок.

Машину тряхнуло на канаве, Фокс прикусил язык, глухо зашипел от боли. Через полминуты он отдышался и продолжил:

– Уже тогда не любили «глухарей». Поэтому все замяли, чтобы люди позабыли и не волновались почем зря.

– Но здесь написано, что убийства возобновились, – Скалли ткнула пальцем в пожелтевшую архивную страницу. – В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, если я не ошибаюсь.

– В пятьдесят четвертом, – кивнул Фокс, – затем в пятьдесят девятом. Шестьдесят четвертом, потом в семьдесят восьмом, ну и, наконец, в девяносто четвертом. Много. Для маленького города – слишком много. Даже в Нью-Йорке показалось бы странной такая узкая специализация маньяков.

Скалли откинулась на сиденье. Фокс вел машину на медленной скорости и что-то обдумывал. Они переехали по обветшалому деревянному мостику через неглубокую ирригационную канаву.

Вдалеке показался церемониальный холм. Это место было священным уже много столетий. Раньше сюда сходились индейцы всех окрестных племен. Жгли погребальные костры, уничтожая духу покойника путь назад. Собирались разукрашенные перьями старейшины племени кроу, танцевали под протяжное пение и звон костяных барабанчиков.

Так, не заметив, похоронили эпоху, проводив ее все тем же костяным звоном.

Теперь торжественные обряды устраивались нечасто. Многие краснокожие приняли христианство, сменив веру отцов на истинный свет тусклых восковых свечек. И когда умирал индеец, тело отдавали в крематорий – поменяв одежду и веру, сменив язык, пристрастившись к спирту и дурманящему неоновому блеску реклам, индейцы так и не приучились оставлять тело червям.

Серые от старости бабки зловещим шепотом рассказывали внукам о выкарабкавшихся из-под земли трупах, поднятых загадочной силой Маниту. Пожилые индеанки проходили мимо церковного кладбища, зажав в руке амулет и шепча заговоры. И только к памятникам относились хорошо – чем тяжелее камень, тем сложнее будет выбраться из-под него.

Последний раз, когда индейцы сошлись на церемониальном холме, хоронили вождя племени, седого, опухшего от пьянства старика. Теперь, спустя восемь лет, старейшины провожали в верхний мир известного дебошира и пьяницу Джо Змеиную Кожу. Джо получил свое имя за скользкий характер, ядовитые фразы и удивительное умение выходить сухим из различных переделок. Его не любили, заслуженно считали лицемером. И если Гвен могла найти себе друзей, то Джо был обречен на вечное одиночество. Скука утомляла молодого парня, и, чтобы хоть как-то развлечься, он начал ссору с Паркерами, чьи земли вплотную подходили к резервации кроу.

Развлечься не удалось. Помост, груда хвороста под ним. И тело, оттаивающее под неярким солнцем.

Малдер остановил машину, протянул руку Скалли и помог ей выбраться наружу.

– Помнишь, я показывал тебе старейший «секретный материал»? – спросил он.

Скалли кивнула.

– Члены экспедиции Льюиса и Кларка писали, что видели индейцев, которые могли превращаться в волка.

Скалли тут же увязла в жидкой после недавнего дождя грязи и старательно пыталась выкарабкаться на сухое место, не запачкавшись по колено. Наконец она нашла бугорок, встала на него и, повернувшись к напарнику, ответила:

– Малдер, это давно известный факт. Называется ликантропия. Разновидность безумия, – Дана пожала плечами, не понимая, о чем вообще может идти речь, если напарник не знает таких элементарных вещей. – Иногда человек считает, что в состоянии превратиться в волка. Это сумасшествие было широко распространено в Европе, во время .охоты на ведьм. Дошло до того, что один из таких «волков» бегал по всей Германии и разрывал женщин металлической вафельницей. Но в Америке… – Дана задумалась, потом, так и не вспомнив, пожала плечами. – Первый раз слышу. И в конце концов, не считаешь же ты, что человек действительно превращается в волка? На физиологическом уровне?

Она посмотрела на Малдера, тот стоял, опустив голову, руки устало обвисли. Казалось, даже пуговицы на пиджаке ужасно утомлены.

– Но куда ты денешь улики? – наконец спросил он. – Звериные следы, куски кожи, человека с зубами животного…

Скалли, которой это расследование с самого начало показалось не слишком интересным, недоуменно пожала плечами:

– Ну хорошо, предположим, что Джо приобрел откуда-то сверхъестественную способность превращаться в зверя.

Она сорвала стебелек полыни, растерла пальцами. Поплыл горький, пряный запах, чужой и настораживающий.

– Но Змеиная Кожа мертв, – лаконично добавила она и отбросила полынь в сторону. – Джим Паркер застрелил его.

Скалли говорила, скорее, сама с собой, пытаясь разобраться и решить, как поступить дальше.

Малдер стоял рядом, не мешая ей высказываться. Он лишь иногда кивал, соглашаясь с такими неоспоримыми фактами, как смерть Джо.

– Очень скоро от Джо останется только дым. Все, загадка кончилась, – Скалли развела руками.

– Надеюсь… – тихо произнес Малдер.

Малдер и Скалли наконец-то взобрались на вершину холма, где, аккуратно закутанный в белую ткань и заботливо украшенный перьями, лежал труп Джо. Мягко притоптывали в ритуальном танце седые индейцы. Расшитые дикобразовыми иглами мокасины шлепали по влажной земле, задавая ритм. Большой обтянутый кожей барабан гулко ухал, а иногда негромко поскрипывал, потревоженный искусными пальцами барабанщика. Неожиданно в сером месиве, покрывающем небо, просветлело. Показалось солнце. Тонкий, робкий луч– скользнул по холму, задел костяной бок барабана, засветился ореолом в белых перьях. Колокольчики, привешенные к штанам и рукавам и даже вдетые в ноздри, тихо позванивали.

Малдер и Скалли поднялись на холм, встали в сторонке, наблюдая за происходящим. Долгий, гортанный вой пронесся по равнине, всколыхнул стайку трясогузок. Далекое эхо отозвалось ответным криком. Старейшина, выстукивающий ритм, подхватил вой. Один за другим присоединялись голоса, сплетались, создавая причудливую мелодию. Гул барабана перемежался звоном колокольчиков и печальным стоном старейшин. Или, последний шаман племени кроу, вышел в круг, притоптывая в каком-то странном прерывистом ритме. Песня сорвалась с губ, сгустилась над холмом, прикрыв всех невидимым куполом. Дикий, звериный вой, последняя скулящая просьба, сладострастный стон проступали в песне, неотделимые друг от друга и от этого еще более явственные.

По телу пробежали мурашки, захотелось оглянуться. Фоксу показалось, что кто-то дышит ему в затылок. Ветерок шевелил волосы, песня росла, становилась ощутимой и почти видимой. Малдер хотел подойти поближе, посмотреть на тело, лежащее на помосте. Он шагнул вперед и еще явственней ощутил чужое внимание. Чей-то взгляд сверлил спину. Взгляд был оценивающим.

… Слабые. Убили. Странно. Железо быстрое и сильное. Слабые – храбрые. Интересно охотиться. Часто не успеваешь. Вкусные медленные, слишком медленные. Но железо быстрое. Быстрее меня. Здесь много железа. Обидно. Живые – медленнее, а мертвое – быстрее. Но мертвое совсем глупое… Посмотрим, кто лучше, я или слабые с железом…

День. Какой странный свет. Это чужие глаза. Высоко, плохо. Почти слепой. Запахов почти нет. Только сильные. Пот, мокрая кожа. Горьковатый запах дыма. Свежая трава. Никогда не чувствовал так плохо. Почти не слышно. Совсем не видно. Это не я. Надо вернуться. Обязательно надо вернуться. Но сейчас интересно…

Скалли постояла, бросила удивленный взгляд на Малдера, который почему-то растерянно озирался, и пошла вдоль круга, рассматривая лица присутствующих. Старые и молодые индейцы. Черные волосы, стянутые ремешками, мокасины, вышитые бисером.

На другой стороне круга, прижав к груди длинные ладони, стояла Гвен. Скалли, стараясь не поскользнуться на влажной траве, двинулась к ней.

– Тебе здесь не место, – злой женский голос перекрыл звучание песни.

– Гвен… – Скалли прикоснулась к плечу девушки. Она старалась говорить успокаивающе, как воспитательница в детском саду.

– Тебе ведь нужно побыстрее закончить расследование? – Гвен отдернулась, словно ее не коснулись, а ударили. – Не так ли?

– Нет, я просто хотела сказать, что мне очень жаль вашего брата. Дана чувствовала себя неловко, словно это к ней подошли с соболезнованиями. Будто слова могут помочь… Она задумалась на мгновение, затем тихо произнесла:

– Мне жалко любого, кто теряет члена своей семьи. Терять близкого…

– Члена семьи? – перебила Гвен. Черные глаза полыхнули ненавистью. – Он был вся моя семья. Теперь мой род – это я.

Последние слова прозвучали как приговор.

Скалли потупилась, изучая стебельки клевера. Она не знала что делать и чувствовала себя очень неуютно.

– Возьми это, – спокойно, даже величественно сказала Гвен. – Я должна раздать все вещи моего умершего брата.

Она отняла ладонь от груди и протянула ее Скалли. Амулет из ракушек и зубов перетек Дане в руки.

– Гвен, я не знаю, что мне сказать…

– Ничего не надо говорить, – Гвен махнула рукой. – Вещей у нас было больше, чем друзей.

Малдер продолжал озираться, пытаясь понять, что его так встревожило, тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли, и еще раз огляделся. К нему, раздвигая стоящих, пробирался шериф Чарли Скенит.

«Это, конечно, не радость, но и не так страшно, как мне почудилось», – подумал Малдер.

Шериф был одет в потертые джинсы и рубашку из шотландки. Значок он почему-то снял и сейчас был похож на обычного человека, а не на блюстителя закона.

– Я прочитал отчет о расследовании убийства Джо Змеиной Кожи, – несколько высокомерно заявил Скенит. – Хорошая работа. Тщательная, профессионально написанная.

– Спасибо, я ценю ваш положительный отзыв, – в тон ответил Малдер. – Меня радует, что нашу деятельность так высоко оценили.

На лице у Фокса замерла саркастическая улыбка. Затем она медленно сползла, вернув лицу задумчивость.

– То, что я хочу спросить у вас… – Призрак придвинулся к шерифу вплотную, словно собираясь сказать нечто очень личное или секретное.

Шериф, заинтригованный, наклонился, прислушиваясь.

– Это не относится к официальной части, – оправдываясь, добавил Фокс. – Просто по-дружески, без протоколов, – как вы считаете, что произошло на самом деле?

Скенит разочарованно выпрямился:

– Ваши подозрения, агент Малдер, связаны с трупом, лежащим на вершине этой груды хвороста. Труп скоро превратится в пепел. Разве ваша благоразумная подруга еще не сказала вам об этом? Отправляйтесь домой. Там вас ждет ваш шумный город. Тысячи новых людей и знакомств. А наши беды пусть останутся с нами. Разве вы не видите? Мы совсем не похожи на вас. У нас по две руки и красная кровь, но здесь, – Чарли постучал себя по голове, – здесь у нас бегают совсем другие тараканы. И эти наши тараканы не понимают ваших. Мы никогда не сможем стать братьями, даже будучи трижды свободными и одинаковыми, как монетка в три пенса.

– В Англии нет монетки в три пенса… – буркнул Малдер.

– Вот и одинаковых людей тоже нет. Даже один и тот же человек не тот, каким он был три года назад. Да что там три года! Пять минут. Мы все время меняемся, превращаемся…

– Чарли, а вы верите в превращения? – перебил Малдер.

– Как вам не стыдно! Вы же на похоронах! – Скенит возмущенно и презрительно посмотрел на Фокса. – А еще культурный человек.

Шериф резко развернулся и, поскальзываясь на мокрой траве, пошел вверх по холму. Старейшины затянули очередную тоскливую песню. Малдер остановился, снова ощутив на себе чужой пристальный взгляд. Поежился, поискал глазами Скалли.

Дану он обнаружил на другой стороне холма.' Она разговаривала с какой-то индеанкой. Малдер посмотрел на солнце. Желтый, прикрытый дымкой диск клонился к закату. На другой стороне неба проступила ущербная луна.

«Где-то там сидит лунный волк», – подумал Малдер, на которого нахлынуло лирическое настроение. Он вспомнил себя совсем маленьким ребенком. Бабушка, любившая сидеть на веранде, прикрыв ноги толстым шерстяным пледом, рассказывала внуку сказки. Позже Фокс узнал, что многие считают эти сказки правдой и называют мифами. Или верой. «Лунный зверь смотрит вниз, оценивая человеческие поступки и жизнь. А самых одиноких забирает к себе на службу. Индейцы называют их Маниту. Духи луны. И эти духи больше никогда не скучают. Им все интересно. За радость познания они расплачиваются вечным голодом». Малдер хмыкнул, удивляясь своим мыслям.

Туман белесыми волнами шевелился у подножия холма, выпала роса. Трава, покрытая мелкими капельками, блестела. Индейцы ждали заката. На лицах появились черные полосы, шаман надел маску, щерившуюся оскалом длинных желтых клыков.

Вдали показался всадник. Быстрой иноходью он промчался по полю. Около оставленной Малдером машины он натянул повода. Лошадь загарцевала, недовольно пережевывая удила. Лайл Паркер, а это был он, соскочил на землю и, взяв коня под уздцы, пошел к вершине.

Он не успел пройти и половины, как его остановил злобный женский крик:

– Убирайся! – Гвен стояла перед Лай-лом, кулаки сжаты, в глазах ненависть и страх. – Ты не человек, ты – гниль…

– Я просто пришел, чтобы проститься с ним.

Лайл виновато понурился, повод выскользнул из его безвольно повисшей руки. Конь всхрапнул и принялся объедать мокрую от росы траву. Гвен секунду рассматривала Паркера, словно примериваясь, стоит ли ударить.

– К черту твои прощания! Они никому не нужны!

Гвен сделала такой жест, словно выкидывала что-то абсолютно бесполезное. Потом в ней что-то сломалось, она поникла и стала похожа на маленького обиженного ребенка. Индеанка подошла к лошади, прикоснулась к лоснящемуся теплому боку. Животное оторвалось от травы, повело головой. Гвен посмотрела на свое отражение в большом коричневом глазу, влажно глядящем на нее.

– Я хочу, чтобы твое сердце заныло, чтобы ты почувствовал этот холод, который поселился у меня в груди. Я все время ощущаю свое одиночество. Меня после смерти заберет к себе лунный волк. Пожелаете мне счастливой смерти? – она обернулась к Скалли.

Дана почувствовала, ощутила всем существом сосущую тоску, которая просвечивала в глазах Гвен.

– Вам лучше уйти, мистер Паркер, – холодно произнесла Скалли, повернувшись к Лайлу.

Тот стоял, неловко теребя кожаный ремешок повода.

– Я хочу, чтобы твой брат был среди нас. Я жалею о его смерти больше, чем… Чем любой из них. – Лайл кивнул в сторону поющих индейцев. Он понурился, обмяк. Лицо посерело.

Скалли подумалось, что Паркер давно не спал. Или очень болен. Он покачнулся. Устоял, ухватившись за уздечку. Лошадь недовольно всхрапнула.

– Что с тобой?

Дана поддержала его под руку. Лайл тряхнул головой, взгляд его прояснился.

– Ничего, все в порядке. Я просто устал. И еще, я все время чувствую голод. Словно меня кто-то высасывает изнутри. И этот кто-то хочет все большего и большего, – Лайл поглядел на Скалли, глаза его были пропитаны ужасом. – Я думаю, что это наказание. Наказание за убийство. Ведь не зря сказано в Писании – не убий. И еще сказано, что каждому воздается по делам его. Вы знаете, я не верю в ад. Я считаю, что каждый получает все на земле. Я свое получил, – Паркер стегнул хлыстиком по сапогу.

– Я, конечно, не психолог, – сказала Скалли, внимательно глядя Лайлу в лицо, – но как врач я могу вам посоветовать только одно: обратитесь к вашему доктору.

А еще лучше – сходите в онкологический центр.

– Вы тоже думаете, что это рак? Да? Я ведь знаю, что если у тебя рак и ты почувствовал себя плохо, – значит, осталось жить год или два, как повезет.

– Я не говорила, что у вас рак. Я сказала, что вам надо провериться, убедиться, что вы абсолютно здоровы, и бросить эти глупые предположения.

– Конечно, конечно… – пробормотал Лайл.

Затем он развернулся и, оставив коня пастись, скрылся в наступающих сумерках.

«Странный он какой-то», – подумала Скалли, глядя на удаляющуюся спину Лайла. Она повернулась, чтобы попрощаться с Гвен, но девушки уже не было.

…Голод. Все время голод. Чтобы жить – надо есть. Разрывать на части, вгрызаться в пульсирующие внутренности, лакать терпкую густую кровь. Неинтересно. Интересно охотиться. Есть – скучно. Но голод… Луна. Что хочет от меня эта блестящая гадина? Мне неинтересно смотреть на луну. Я не люблю ее. Я люблю есть. Я хочу охотиться. Я должен обыграть слабого с железом. Пусть это и нечестная игра. Честно играть – скучно…

Ветер. Воздух рвется в лицо. Бег стремительный и бесшумный. Секунды – это живые метры. Мир огромен. Нет конца движению, нет скуки. Можно остановиться, схватить картинку.

Тишина – это сотни слабых шорохов, это гармония звука. Падает сорванный лист, покачиваются деревья. Где-то, свернувшись, спит полевая мышь, она проснулась, услышав бег, и снова заснула. Она сытая, ей неинтересно, она может спать. Пока страх не разбудит ее. А в другом месте журчит, падая с невысокого порога, маленький ручеек.

…Скучно. Все замерло. Скучно и не еда…

Крупное, покрытое длинной черной шерстью животное мотнуло головой и, оскалив белые влажные клыки, шагнуло в темноту. Силуэт еще секунду дрожал в непрозрачном черном воздухе, а затем дрогнул и слился с темнотой. Словно и не было никого. Полевая мышь вытянула свои короткие, розовые лапки и снова заснула. Когда кто-то уходит – это не страшно. Правда, иногда кто-то возвращается. Но этого мышка не знала.

Джиму Паркеру последнее время было нехорошо. Сердце, никогда раньше не тревожившее его, теперь ныло по утрам, в ушах звенело. Он хотел сходить к доктору, но все никак не мог собраться. На ранчо хватало дел, к тому же скоро должна была прийти повестка в суд. И хотя адвокат пообещал, что ничего страшного не угрожает, Джим не мог отделаться от мысли, что он теперь убийца. Он сидел на веранде, прихлебывал чай. Вместо обычных трав в настой был долит ром. От кружки пахло спиртом, ром придавал чаю неприятный кислый привкус. Джиму не хотелось пить, и он подолгу держал кружку в руках, прежде чем сделать новый глоток. Плед, покрытый черно-красным, «шотландским», узором, прикрывал ноги, старое деревянное кресло-качалка тихо, убаюкивающе поскрипывало. Кресло было единственной фамильной реликвией. Оно было привезено из Европы более ста пятидесяти лет назад, когда Паркеры приехали в Америку. И с тех пор уже несколько поколений Паркеров – старших покачивались в нем, прихлебывая кто кофе, кто чай, но чаще – виски. Джим кресло не любил, но считал своим долгом сидеть в нем долгими летними вечерами. Тем более

когда было о чем подумать и что вспомнить.

Чай совсем остыл. Паркер плеснул из кружки в куст сирени, росший около самой веранды, поднялся, чувствуя иголки в онемевших ногах. Плед упал на крашеные доски пола. Джим наклонился поднять. Краем глаза он успел заметить тень, мелькнувшую сзади. Что-то тяжелое прыгнуло ему на спину, он упал, придавив грудью осколки чашки. Жаркое дыхание коснулось шеи. Было почти не больно…

Мотель «Трубка Мира»

Браудинг, штат Монтана

Четверг

– Да, здравствуйте. Это агент Малдер. Когда? Вчера ночью? Хорошо, сейчас подъеду, – Фокс сунул телефон в карман, повернулся к Скалли.

– Убит Джим Паркер. Мы едем к шерифу.

Серый «вольво», взятый напрокат, плохо заводился, медленно ездил и вообще притворялся старой заезженной лошадью. Однако на этот раз машина не стала выкобениваться, а спокойно тронулась и помчалась резво. Стрелка на спидометре добралась до отметки шестьдесят километров в час. Скалли тихо мрачнела, разглядывая проплывающие за стеклом дома.

Шериф встретил агентов на пороге. Он был одет по-походному. На поясе висела кобура с пистолетом.

– Поехали на ранчо. Я там еще не был.

Скенит сбежал по лестнице, сел на заднее сиденье.

– Что произошло? Вы можете рассказать поподробней? – Скалли развернулась к шерифу.

– Звонила соседка, вдова Узрели. Джим Паркер убит. Тело разорвано на куски. Я считаю, что напал крупный хищник. Или все было так обставлено. Кто-то хотел, чтобы было похоже на дикого зверя.

– Может, это месть за убийство Джо Змеиной Кожи? – спросила Скалли.

– Не знаю, – Скенит пожал плечами, – честное слово, не знаю. Агент Скалли вчера разговаривала с Гвен. Может быть, вам, – Чарли повернулся к Дане, – она сказала больше, чем мне?

Дана молча покачала головой.

– Ее нет, она пропала, – через некоторое время добавил шериф. – Никто не видел ее со времени похорон. Мы объявили розыск. По всей резервации разослан фоторобот. Пропал Лайл Паркер. Его мы тоже не можем найти.

– Возможно, что и не сможем. Будет неприятно, если он тоже уже мертв, – философски произнес Малдер.

Дальше они ехали в полной тишине.

Ранчо «Два Снадобья»

Браудинг, штат Монтана

Четверг

Ночь дышала звуками. Шепотом листвы, тихими вздохами далекого болота. Уханьем большого глазастого филина. Пока не послышался шорох шин. Машина, разгоняя мрак светом фар, вывернула во двор. Хлопнула дверца.

– Я посмотрю вокруг, – Скалли вытащила пистолет, сняла с предохранителя. Ущербная луна почти не давала света, фонарь Дана с собой не взяла, было темно, но глаза скоро привыкли.

Дана шла, осторожно ступая по мягкой и мокрой траве. Стало слышно, как орет какая-то сумасшедшая лягуха. «Весны не хватило бедняге…» – рассеянно подумала Скалли. Потом она прислушалась и поняла, что это не кваканье, а плач. Кто-то рыдал всего в нескольких десятках метров отсюда.

Дана, стараясь не шуметь, пошла на звук. В кустах, уткнувшись лицом в трухлявый замшелый пень, сидел Лайл Паркер. Посиневшая кожа была покрыта мурашками, губы дрожали. Он всхлипывал, слезы капали на мох, оставляя темно-зеленые мокрые пятнышки.

– Что случилось?

Дана спрятала пистолет и подбежала к Лайлу. Лайл крепче прижал локти к бокам, стал еще меньше и беззащитней.

– Почему ты голый? Как ты оказался в лесу?

Паркер не ответил, только повернул голову, затравленно глядя на Дану. Та замерла на секунду, а затем резко, без размаха, ударила Лайла по лицу. Звонкая пощечина привела парня в чувство, Паркер вздохнул и снова посмотрел на Скалли, уже осмысленно. И стыдливо прикрылся.

Труп лежал на веранде, около перевернутого кресла. В том, что осталось, с трудом можно было узнать Джима Паркера, да и вообще человека. Оставшиеся от одежды лохмотья были пропитаны кровью, выеденные глаза щерились в звездное небо.

– Он упал лицом вниз. Затем его перевернули. Видите эти осколки? Он упал на собственную чашку. Вот эти раны на ногах – явно нанесены когтями, – Чарли ткнул пальцем в разорванное до кости бедро.

– Я не видел таких когтей ни у одного животного, – с сомнением в голосе ответил Малдер. – Шериф, кажется, нам самое время поговорить. – Он развернулся к Скениту, надеясь, что тот ответит утвердительно.

– А что мне еще остается?

Из темноты появилась Скалли. Подхватив Лайла под руку, она практически тащила его – сам Паркер еле передвигал ноги.

– Малдер! Я отвезу Лайла в больницу. У него сильное переохлаждение, – сказала Скалли подбежавшему Малдеру. – Держи, он тяжелый.

Фокс довел парня до машины, отдал ему свой пиджак и вопросительно уставился на Скалли.

– После того как его осмотрят врачи, я собираюсь его допросить, – ответила Дана на незаданный вопрос.

Малдер вернулся к шерифу, который при свете полицейского фонарика рассматривал землю около трупа.

– Что вы скрываете? – Фокс продолжил незаконченный разговор.

– Я думал, все кончено. Скенит погасил фонарик, и они оказались в темноте.

– Кончено… – соглашаясь, повторил Малдер. – Вы поэтому не разрешили вскрывать тело Джо Змеиной Кожи? Вы надеялись, что после кремации все закончится? Что мы могли обнаружить?

– Я не могу сказать, – спокойно ответил шериф. – Но могу привести вас к человеку, который знает.

Клиника Гроув

Браудинг, штат Монтана

Четверг

Поздний вечер

Лайл, в теплой фланелевой пижаме, сидел на покрывале. Рядышком, на стуле, лежал полный комплект одежды – джинсы, футболка, свитер и нижнее белье. Под кроватью стояли ботинки.

– Мне стыдно говорить… – Паркер сидел, не глядя на Дану, которая стояла напротив. – После того, что произошло на похоронах, я нахлестался «бурбона». Что было потом – не помню. Вообще ничего. Хотя, наверное, я пошел на ранчо. Каждый раз, когда я надираюсь, я иду к отцу на ранчо, – Лайл облокотился на колени, взгляд его затуманился. – К диким животным. Точнее, к клеткам, где мы их держим. Брожу, поглядываю на зверей. Мне становится спокойней, все в голове укладывается по своим местам. Но это неважно… Моя мама начала собирать этих животных. Наверно, когда я прихожу туда, то вспоминаю и о ней тоже.

Скалли присела рядом на кровать, прекрасно понимая, что доверительная беседа – это лучший способ допроса. Лайл сидел, задумавшись о чем-то своем. Потом непонимающе пожал плечами:

– Как можно так нагрузиться? Убежать в лес, голышом… Вы, наверное, решили, что я спятил. Или представил себя диким зверем, – Лайл еще раз пожал плечами.

– Скажите, когда вы вернулись домой, вы говорили с отцом? – тихо спросила Скалли.

– Нет… Он очень злился за то, что я пошел на похороны. Я помню. Он сидел на крыльце, качался в кресле… Но я не помню разговора… Почему?.. Мы что, не разговаривали?

– Ваш отец умер… – так же тихо произнесла Скалли. – Мне очень жаль…

Паркер сидел, недоуменно моргая, затем ткнулся лицом в ладони.

– Кажется, его загрызло животное, но… Я подозреваю, что это убийство. Лайл, я недавно потеряла отца и знаю, как обессиливает…

– Вы думаете, – Лайл поднял взгляд, – это моя вина? Я пошел на похороны, разозлил их, и они убили моего отца?

– Не знаю, – ответила Скалли.

– Но если я – причина… Если я виноват… Я не могу даже… Как… – он смотрел на Дану, словно она могла дать ему ответ. – Со смертью я справлюсь, – Лайл вдруг заговорил быстро, словно пытаясь оправдаться. – Когда живешь на ранчо – оказываешься настолько близко к природе, что смерть ощущаешь как уход, растворение в окружающем тебя мире. Смерть – это не страшно. Но предательство, убийство! – Паркер посмотрел на свои руки, поднес их вплотную к лицу, всматриваясь в рисунок. – Мне кажется, что я своими руками…

Лайл виновато посмотрел на Скалли и заплакал.

Вигвам шамана стоял на самом краю поселка. Большинство индейцев уже давно переселились в нормальные, двух– и трехэтажные дома, но шаман оставался верен традициям. Скенит указал на вход, завешенный шкурой лося:

– Нам туда. Старого шамана зовут Иш. Он единственный, кто сможет рассказать вам то, что вы хотите узнать.

Малдер постоял в нерешительности, окинул взглядам свой костюм, наконец решился и откинул полог.

Шаман сидел на огромной шкуре гризли и курил трубку. Горький запах дикого табака заполнил все небольшое пространство вигвама.

– Иш, это Фокс Малдер, он хочет говорить с тобой. Он представитель закона, но сейчас он пришел как тот, кому небезразлична жизнь индейцев. Он хочет узнать, зачем Маниту снова появился в нашем городе.

Фокс огляделся. На закопченных деревянных опорах висели сушеные травы. Он с трудом узнал зверобой и мяту, пыльный веник которых висел прямо над костром. Сердоликовый амулет – фигурка свернувшегося полоза – покачивался в неровном свете пламени. Малдер кивнул шаману, тот указал ему и шерифу на большую кипу шкур, сваленных вдоль стены.