Текст книги "Сладкий лжец"

Люсьен

Совершил ли я ошибку, пригласив Эмму в поход? Возможно. Но я понял, что мне все равно. Вчера я повел себя как разъяренный придурок. Позволил всякой чуши осесть в разуме, дал скорби об утраченном взять надо мной верх. Существовала проблема: когда я поддавался грусти, наружу выплывала ярость. Врачи предупреждали меня, что с этим будет трудно справляться, что мой характер может немного измениться.

Немного. Ага. Всю свою жизнь я был спокойным человеком – всегда плыл по течению, забывая о всякой ерунде. Теперь я стал почти чужим самому себе. Чувствовал себя не в своей тарелке. Временами мне казалось, будто на мою голову набрасывается рой шершней, которые жужжат и противно жалят.

И я сорвался.

Мне стало стыдно до глубины души, едва я вспомнил, как хорошенькое личико Эммы побледнело, а все ее тело отшатнулось, словно ожидая удара. Она испугалась меня. На одну ужасную секунду она подумала, будто я причиню ей боль. От этого у меня заболел живот, но, только наконец улегшись в темноте своей комнаты, я почувствовал всю тяжесть раскаяния.

Теперь я не мог держаться от нее подальше, как не мог перестать дышать. Она нуждалась в чем-то большем, чем просто лаконично произнесенные извинения. Она нуждалась в утешении, заботе.

Я не был уверен, достаточно ли взять ее с собой в поход в горы, но, когда припарковал грузовик на стоянке у начала тропы, она показалась мне счастливой.

– У меня есть рюкзак, – сказал я ей, хватая его. – Я могу понести все, что тебе нужно.

– Что у тебя там? – Она приподнялась на цыпочки, пытаясь заглянуть в рюкзак, придвинулась слишком близко, и я почувствовал себя некомфортно. Я уловил дуновение ее сладкого аромата и опустил веки. Я мог бы поклясться, что ощутил привкус яблок. Что она подумала о шоссонах? Она явно оценила еду, но я жаждал подробностей. И все же не мог заставить себя спросить.

Я держал рюкзак повыше, вне пределов ее досягаемости, поддразнивая Эмму, ведь это заставляло ее лицо светиться так, что я быстро становился зависимым.

– Полегче, Снупи. У меня тут все необходимое.

Ее глаза цвета индиго сузились.

– Солнцезащитный крем?

– Конечно, я… черт, нет, его не взял.

Эмма фыркнула, покачав головой из-за моей вопиющей ошибки, и достала бутылочку из своей вроде как сумочки.

– Вы никогда этого не делаете, – пробормотала она. – Неужели вас, мужчин, убьет забота о своей коже?

– Эй, я умываюсь.

Я делал это каждый раз, когда брился, а это происходило каждый чертов день, учитывая скорость, с которой отрастала моя борода.

Эмма усмехнулась и продолжила что-то бормотать.

– И такие досадные мелочи, как рак кожи, преждевременные морщины и пигментные пятна, думаю, ничего не значат.

– Ну, нет, то есть я не думал…

Я замолчал. Потому что Эмма начала намазывать лосьоном свое лицо и гладкую золотистую кожу обнаженных рук и шеи. На ней была обтягивающая белая майка для тренировок и темно-синие эластичные брюки, подчеркивающие каждый восхитительный изгиб ее тела.

Ее тело. Я подумал, что оно просто прелестно, хотя она, вероятно, не захотела бы этого слышать. Макушкой она едва доставала мне до плеча. Она не казалась хрупкой, но по сравнению со мной чертовски хорошо выглядела. Красивые руки, упругая грудь, которая идеально поместилась бы в моих ладонях, тонкая талия, переходящая в фантастическую попку, подпрыгивающую при ходьбе, соблазнительные бедра и ножки.

Я знал, какие дерьмовые стандарты Голливуд навязывает своим актрисам, держа их слишком тощими. Эмма оставалась стройной и подтянутой, но, слава богу, только голодная смерть избавила бы ее от сочной задницы и бедер.

У меня руки чесались погладить ее сладкую попку. Но получить пощечину не хотелось, к тому же, в конце концов, я был взрослым мужчиной. Я поднял глаза. Сосредоточение на ее лице едва ли помогло. Ее губы всегда выглядели так, словно кто-то уже поцеловал их, – розовые, румяные. Верхняя губа немного больше нижней. Каждый раз, когда я слишком долго смотрел на ее рот, мне хотелось поцеловать его. Черт, каждый раз, когда я думал о ее губах, мне хотелось поцеловать их.

Проклятье. Это плохая идея.

Я отвел взгляд, щурясь от солнечного света, который, по словам Эммы, медленно разрушал мою кожу.

– Держи. – Она сунула солнцезащитный крем мне под нос, снова привлекая мое внимание. – Нанеси немного.

Я не собирался спорить. Поэтому намазался лосьоном как смог. По крайней мере, он оказался прохладным и не вонял. Такое бывало раньше. Все, чем пользовалась Кассандра, смердило засохшими цветами или химозными фруктами.

Эмма издала очередной раздраженный звук и встала передо мной. Несмотря на ее очевидное отвращение к моему явно неадекватному режиму ухода за кожей, ее взгляд излучал тепло, пока она смотрела на меня снизу вверх.

– У тебя повсюду разводы, – констатировала она, а после нахмурилась. – Ты слишком высокий.

А ты в самый раз.

– В этом тебе придется винить моих родителей, Эм.

Уголки ее губ приподнялись.

– Нагнись, пожалуйста. – Она уже тянулась ко мне.

Будто олень в свете фар, я сделал, как она просила. Мое лицо расслабилось, взгляд не отрывался от нее. Нежными, но ловкими движениями Эмма провела подушечками пальцев по моей коже, вдоль переносицы, вниз по бокам щек. Подавив стон, я опустил веки и глубоко вздохнул. Обычные прикосновения, не более того. Она просто намазала меня солнцезащитным кремом. А я чувствовал себя так приятно, что мне хотелось замурчать или захныкать. Сделать хоть что-то. Все что угодно, лишь бы заставить ее продолжать это делать.

Но она остановилась, выполнив свою задачу. И оставила меня, чтобы я смог привести себя в порядок.

– Ну вот. – Она надела свои солнцезащитные очки. – Теперь ты готов.

Ага, я точно хотел ее поцеловать.

– Супер. Моя кожа уже чувствует себя более защищенной.

– У меня иммунитет к твоему сарказму, сладенький.

Всю мою жизнь мне навязывали прозвища. Иногда ужасные, а иногда забавные. Чего я до сих пор не испытывал, так это удовольствия от того, что услышал очередную кличку. Эмма, называя меня сладеньким, каждый раз посылала укол наслаждения прямо в мое сердце. Но сегодня оно смягчилось разочарованием.

Потому что она перестала называть меня Бриком, когда дразнила. Я знал – это из-за моей напыщенной речи о том, что я конченый спортсмен. Ее забота раздражала. Этого не должно было случиться, но случилось. Я хотел, чтобы она чувствовала себя со мной свободно и непринужденно. Но я разрушил фундамент зарождения нашего… чем бы оно ни было. И мог винить только себя. Однако я собирался построить этот фундамент заново. Это стало для меня насущной проблемой, подоплеку которой мне не хотелось изучать.

Направляясь к выходу, мы задали ровный темп. Эмма находилась в хорошей форме, и мне пришлось лишь немного замедлить свой обычный шаг. Тропинка поднималась вверх по сладко пахнущей траве, между шелестящими деревьями. Мы не разговаривали, но продолжали идти в непринужденном молчании. Мне это нравилось в Эмме. Конечно, она запросто критиковала меня, но никогда не делала это жестоко, и она не чувствовала необходимости заполнять паузы, когда ей нечего было сказать.

Мы добрались до ручья, питаемого водой, извилисто сбегавшей с горы. Сейчас ручей напоминал скорее слабую струйку, но Эмма замедлила шаг, чтобы полюбоваться им. С лучезарной улыбкой она посмотрела в мою сторону.

– Спасибо тебе за то, что пригласил меня сюда. Мне это было нужно.

Я начинал понимать, что отвезу ее куда угодно, если она пожелает. В чем бы она ни нуждалась, я сделаю все возможное, чтобы обеспечить ее этим. Это чертовски тревожило, но с некоторыми вещами не стоит бороться.

Мами́ оказалась права: я был здесь. Как и Эмма. И правда состояла в том, что я хотел находиться рядом с ней, и неважно, умно это или нет. Она вывела меня за пределы себя самого, в место, где каждая мысль не была пронизана гневом или сожалением. Я не питал иллюзий, что Эмма Марон сможет меня излечить – никто не мог этого сделать. Но я все же наслаждался моментами в ее компании, и это намного больше того, что я имел до нее. Даже когда я играл в хоккей, у меня никогда не возникало такой связи с кем-либо.

Мне удалось пробормотать: «На здоровье», и она снова пошла вперед, а я последовал за ней. Мы больше не разговаривали до тех пор, пока час спустя не вышли на поляну, с которой открывался вид на долину. Тонкая капелька пота заблестела на коже Эммы, когда она подставила лицо солнцу и позволила ветерку овевать себя.

Я сделал то же самое и стянул с себя рубашку, чтобы полностью окунуться в это ощущение. Звук едва скрываемого удивленного бульканья Эммы почти вызвал улыбку на моих губах, но я держал глаза закрытыми, а выражение лица нейтральным. Я не слишком задумывался, когда снимал рубашку. Но ей понравилось то, что она увидела. Я понял это, когда столкнулся с ней лицом к лицу после плавания голышом. Тогда это ясно отразилось на ее прекрасном выразительном лице.

Теперь я чувствовал ее взгляд, будто раскаленное клеймо. Она оценивала меня. Возможно, я немного переборщил, напрягая грудные мышцы и пресс, прежде чем вытянуть руки над головой.

– Осторожнее, – раздался ее мягкий голос. – Так можно и растяжение заработать.

Я опустил руки и бросил на нее злобный взгляд.

– Ты называешь меня стариком, Снупи?

– Я называю тебя выпендрежником, сладенький, – возразила она, а затем отплатила мне сполна, наклонившись, чтобы коснуться пальцев ног, и продемонстрировав во всей красе свою идеальную задницу в форме персика, направленную в мою сторону.

Вот черт.

Она подпрыгнула ровно настолько, чтобы мой член воспрянул духом. Выругавшись, я повернулся, чтобы надеть рубашку, а затем полез в рюкзак. Она издала легкий смешок.

– Ты злая женщина, Эм. – Я протянул ей бутылку воды.

Она ухмыльнулась.

– Ты сам напросился, Люсьен.

– Да, так и было.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь, несмотря на боль желания внизу живота. Мне нравилась Эмма, но я просто обожал, как она меня поддразнивала. Это напоминало мне о духе товарищества в моей команде, но было лучше. Я никогда не хотел посадить кого-нибудь из них к себе на колени и жадно поцеловать. Смесь потребности, похоти и веселья странно опьяняла.

Я достал еще воды и сделал большой глоток, а после предложил ей энергетический батончик. Мы нашли широкий гладкий валун, на котором могли посидеть в тени, и допили остатки воды. Эмма подтянула колени к груди и положила на них руки. Ее профиль удовлетворенно смягчился.

А это означало, что я непременно должен все испортить.

– Прости, что напугал тебя вчера.

Эмма напряглась, и я молча проклял себя за то, что открыл рот. Но потом она наклонила голову в мою сторону. Ее спокойные голубые глаза скользнули по моему лицу, словно оценивая. Я держался смирно, притворяясь, будто у меня не свербит внутри от желания спрыгнуть с этой чертовой скалы.

– Ты не напугал меня, – мягко, почти заботливо произнесла она. – Не совсем.

Но все же напугал. Я ведь был там. Видел ее страх.

– Я… бываю громким, когда теряю над собой контроль, – сказал я, чувствуя себя козлом. Мне вообще не следовало терять контроль рядом с этой женщиной. – Раньше я был… – Лучше. Целым. – Спокойнее. В любом случае это непростительно, и я…

Ее рука легла на мое предплечье, теплая и уверенная.

– Люсьен. Не надо. У тебя нет причин извиняться. Мы спорили. Такое случается.

– Но…

– Мой отец меня бил.

Что бы я ни планировал сказать, все резко оборвалось, красный туман застлал мне глаза. Ее били. Мои кулаки сжались. Я хотел… черт. Мне захотелось обнять ее. Удержать ее в объятиях.

Сморщив нос, она провела пальцем по шву своих брюк.

– Это был его любимый метод воспитания, если это можно так назвать. – Она снова поморщилась, отводя взгляд. – Иногда я вздрагиваю, хотя логика подсказывает мне, что реальной угрозы нет.

Я дважды сглотнул, прежде чем смог обрести дар речи.

– Это понятно. Страх по большей части прав.

Если ты попросишь, я обниму тебя. Я не отпущу тебя, пока ты снова не почувствуешь себя в безопасности. Попроси меня, Эм.

Нахмурившись, Эмма пожала плечами, будто отталкивая все это прочь.

– Это постыдно. Я больше не та слабая и напуганная девочка.

Нет, она стала сильной, жизнерадостной, красивой. И все же испытывала стыд. Это казалось в корне неправильным.

– Ты думаешь, подвергаться физическому насилию – это признак слабости?

Эмма наклонила голову, солнечный свет заиграл в ее волосах, образуя подобие нимба.

– Я… нет. Не знаю. Наверное, какая-то часть меня всегда будет задаваться вопросом: если бы я была сильнее, крупнее, случилось бы это?

Я понимал ее. Слишком хорошо. «Что, если…» мучили меня всю жизнь. Я позволил ее тревогам проникнуть в мой разум и поразмышлял о них, а затем взвешенно ответил:

– У меня есть один приятель. Он крупный парень, ростом шесть футов пять дюймов, крепкие мускулы. Никто в здравом уме не захотел бы связываться с ним. – Мой большой палец смахнул немного гравия с края скалы. – У него была девушка. Они были вместе со старшей школы.

Между бровями Эммы пролегла морщинка.

– Он бил ее?

– Нет. Она била его.

Ее глаза расширились.

– Что?

Я пожал плечами.

– Она впадала в невероятную ярость безо всякой провокации. Кричала и ругалась, швыряла ему в голову всяким дерьмом, била по лицу, царапала кожу. А он просто принимал это, отключался и позволял ей вопить.

Это воспоминание камнем осело внутри меня. Безжизненность в глазах Хэла, то, как сурово он держался особняком.

– Это одна из тех вещей, в которые не веришь, пока не становишься их свидетелем, – сказал я Эмме. – Никто не понимал, почему он остается. Ему потребовались годы, чтобы уйти от нее. Она была всем, что он знал, и каким-то образом она убедила его, что все это его вина.

– Боже. – Сочувствие в голосе Эммы мягко обхватило мое сердце. Я наклонился к ней чуть ближе.

– Суть вот в чем. Хэл крупный парень, сильный и властолюбивый. Один хороший шлепок – и она бы выбыла из игры. Но он не стал бы поднимать руку ни на нее, ни на какую-либо другую женщину. Ведь он знает свою силу и относится к ней ответственно.

Мой взгляд встретился с темно-синими глазами Эммы.

– Конечно, есть мужчины, которые тащатся от использования своей силы для причинения боли другим. Но на самом базовом уровне жестокое обращение – это не борьба физически сильных со слабыми. Это чертова уловка, созданная для того, чтобы подорвать чужое достоинство и уверенность в себе.

Мы посмотрели друг на друга, ее взгляд мимолетно скользнул по моему лицу. Сложилось впечатление, что она обдумывает все это в своей голове. Затем выражение ее лица медленно прояснилось, и она одарила меня самой слабой из улыбок. Этот жест проник во все темные уголки моего сердца, и мне пришлось заставить себя собраться.

– Ты прав, – ответила она.

Я прочистил горло и торжественно кивнул ей.

– Обычно так и есть.

Секунду спустя она шумно выдохнула.

– О боже, ты просто ужасен, – сказала Эмма, однако в ее голосе зазвучало веселье. Она подтолкнула меня плечом.

Я сделал то же самое в ответ. Либо это, либо я посадил бы ее к себе на колени.

– Это не секрет, пчелка.

– Пчелка? – повторила она с угрозой в голосе.

Я подавил усмешку.

– Если я сладенький, то ты пчелка.

Она зловеще выгнула брови.

– Почему это? Потому что я охочусь за твоим сладеньким медом? – Она громко рассмеялась, и мне пришлось повторить за ней. Если кто здесь и охотился за сладеньким медом, так это я.

– Пчелы делают мед, Эм. – Я снова толкнул ее локтем, достаточно сильно, чтобы она покачнулась и заверещала от смеха. – И ты, кажется, намерена сделать из меня нечто сладенькое и милое.

Глава десятая

Эмма

Сделать из Люсьена сладкого милашку? Думаю, он всегда таким был, просто не знал об этом.

На обратном пути в Роузмонт я пребывала в удивительно хорошем настроении. Хотя Люсьен подолгу молчал, а иногда и грубил, он оказался хорошей компанией. Я не возражала против тишины – все равно вечно мечтала наяву, погружаясь в собственные фантазии. К тому же грубость, ворчание и фырканье в некотором роде очаровывали. Но я не сказала ему об этом. Может быть, следовало. Люсьен, вероятно, стал бы делать это чаще.

Дело в том, что я не знала, какие между нами отношения. Мне он нравился. Господи, как я хотела его. И если он об этом не догадывался, то по крайней мере понимал, что я нахожу его привлекательным. Я не выдавала себя слишком сильно. Он тоже смотрел на меня. Никогда не косился, не пялился слишком долго. Но ему, кажется, нравилось то, что он видел.

Когда Люсьен терял бдительность, то флиртовал. Я замечала, что он сопротивляется этому. Весьма умно. Наша профессиональная жизнь оставалась в подвешенном состоянии, и он явно переживал сильный стресс, а я… технически я только что рассталась с парнем. О котором не думала уже несколько дней. Грег стал всего лишь элементом в целой череде разочарований. Либо у меня был совершенно дерьмовый вкус, либо дерьмовые суждения. В любом случае стоило какое-то время держаться подальше от отношений.

Сосредоточься на том, чтобы стать лучше и все такое, и довольствуйся простой дружбой с Люсьеном.

Я мельком увидела его мощное тело, когда он вел машину. Потрепанная футболка с Капитаном Америкой туго обтягивала его широкие плечи, но свободно свисала на плоском животе. На нем были шорты карго, которые едва доходили ему до колен.

Должны ли мужские колени быть сексуальными? Их икры? Один вид костлявого колена Люсьена, четко очерченного мускулистого бедра и твердой икры, слегка припорошенной темными вьющимися волосами, вызвал у меня желание протянуть руку и погладить его по ноге, просунуть руку под шорты, чтобы обхватить то, что, я знала, окажется твердым, большим и… Проклятье!

Держать руки при себе и не думать о его штанах представлялось трудным. И это странно: я любила мужчин и секс, но никогда не была одержима ни тем, ни другим. До него.

Я опустила стекло, когда мы свернули на Роузмонт-драйв.

– Умираю с голоду. Как думаешь, что на обед?

– Не знаю. Я собирался сделать себе сэндвич. – Люсьен оглянулся, в его бледно-нефритовых глазах блеснул огонек. – Ты морщишь нос. Проявляешь неуважение к скромному сэндвичу, Эм? Или тебя уже избаловали изысканные блюда с кухни?

– Я не морщила нос на твой сэндвич. – Может, и морщила. То, как он изогнул бровь, дало мне понять, что Люсьен читает меня будто открытую книгу. Я фыркнула от смеха. – Ладно, твоя взяла. Кухня безнадежно испортила меня. Я должна прямо сейчас пресечь это и сказать им, чтобы больше не присылали мне никаких блюд.

– Не перегибай палку, – пробормотал он, снова уставившись на дорогу. – Ты обидишь Амалию. Она очень гордится своей кухней.

– Это пустая угроза. Я на крючке, крепко-накрепко.

В уголках его глаз появились морщинки.

– Если тебе трудно приготовить себе еду самостоятельно, я сделаю тебе сэндвич.

– Эй, я не принцесса. Сама могу сделать себе сэндвич, большое спасибо. – Хотя в идее Люсьена приготовить для меня еду я видела плюсы. Возможность провести с ним больше времени – главный из них.

Он бросил на меня вызывающий взгляд.

– Точно можешь?

– Не надо так сомневаться. Ладно… Признаю, я ужасный повар. Все получается пресным или сухим. Но я в состоянии намазать арахисовое масло на хлеб.

Выражение его лица ясно говорило о том, что он думает по поводу моих способностей к приготовлению сэндвичей.

– Не волнуйся, пчелка, для тебя обед приготовят. Питание – это единственное, на что ты точно можешь рассчитывать в Роузмонте.

– Снупи, пчелка… Не уверена, что мне нравится обилие дразнящих кличек, которые ты придумал для меня. – Ложь. Мне это нравилось. Но ему не следовало этого знать.

В глазах Люсьена снова появился блеск, хотя он и не отрывал их от дороги.

– Верни Брика в оборот, и мы будем квиты.

Мое сердце пропустило удар. Он заметил, что я прекратила его так называть. Я чувствовала себя ужасно из-за использования клички, которая задевала его за живое. И все же он бросал мне вызов сделать это снова. Может, есть какая-то сила в том, чтобы принять возможную слабость, сделав ее частью себя. Или, возможно, мужчины просто странные звери и я никогда их не пойму.

Я пожала плечами, сделав вид, будто меня это совсем не волнует.

– Как насчет твердолобика? Большую часть времени тебе это подходит.

Люсьен усмехнулся и заехал на парковочное место в тени высокого эвкалипта.

– Похоже на правду.

Его настроение испарилось, когда он увидел два внедорожника, припаркованных на стоянке.

– Похоже, у Амалии гости.

Люсьен хмыкнул, затем вышел, все еще разглядывая машины. Он подождал, пока я обогну пикап и поравняюсь с ним, а затем направился к дорожке, которая вела к моему бунгало. Пока мы шли, царило молчание, и я чувствовала исходящее от него напряжение.

Каким бы он ни был раньше, эта версия Люсьена Озмонда явно не любила неожиданных гостей. Думаю, если бы он мог, то исчез бы до тех пор, пока они не убрались бы восвояси.

С другой стороны, я предполагала, что это гости Амалии. Но когда мы завернули за угол и вышли к террасе большого дома, Люсьен замедлил шаг. Когда он заметил людей, пивших за одним из столиков, из его уст вырвалось низкое и злобное «Твою мать!».

В его тоне слышалась скрытая паника, и я почувствовала себя вынужденной коснуться его руки своей, провести пальцем по сильно сжатому кулаку. Он резко перевел взгляд в мою сторону, в бледных глазах читались скрытая боль, волнение и немного удивления. Но Люсьен почувствовал мое прикосновение, и на краткий миг признания его мизинец переплелся с моим.

– Твои друзья? – пробормотала я.

– Можно и так сказать. – Люсьен сдвинулся ровно настолько, чтобы между нами образовалось пространство.

Один из мужчин встал и весело крикнул:

– Эй! Оззи!

Явно собравшись с духом, Люсьен поплелся вперед. Теоретически я могла бы вернуться в свое бунгало. Но это было бы невежливо. Что еще более важно, я бы бросила Люсьена лицом к лицу с… чем бы это ни являлось.

«Может, он не хочет, чтобы ты стала свидетелем этой встречи», – прошипел мой внутренний голос. Но было слишком поздно. Мы уже садились за стол.

Гостей было трое, все примерно нашего возраста. Тот, кто кричал, встал и широко раскинул свои массивные руки со счастливой улыбкой на лице. Крупный мужчина, похожий на медведя, выше Люсьена на дюйм, вероятно, перевешивал его на добрых двадцать фунтов. Волосы песочного цвета разлохматились, густая борода обрамляла улыбку, в которой отсутствовал правый боковой резец. Он неуклюже подошел к Люсьену, стоявшему с каменным лицом, и заключил его в сгибающие кости объятия.

– Оз, – сказал он, практически поднимая Люсьена над землей. – Ну ты козлина. Ни слова за последние месяцы, а ты, оказывается, в раю прячешься.

Люсьен издал натянутое подобие смешка.

– И ты решил вторгнуться в него, да?

– Ты не оставил мне особого выбора, не так ли? – Мужчина все еще улыбался, когда отпустил Люсьена, но теперь улыбка казалась натянутой. Стало ясно – он сомневался в том, что ему окажут радушный прием. Меня пронзила острая боль, ведь этот человек явно был высокого мнения о Люсьене.

Его голубые глаза взглянули на меня, и он замер.

– Привет… – Меня одарили еще одной кривой, но очаровательной улыбкой. – А ты… вот же черт. – Его раскатистый голос надломился. – Вы – Эмма Марон?

Мгновение, и свет софитов переключился на меня. Я чувствовала это каждый раз. Мне автоматически захотелось перейти в публичный режим. Я подавила это желание. Ведь это друг Люсьена.

– Да.

Люсьен хмыкнул, затем наклонил голову.

– Эмма, этот простофиля – Аксель Бромвелл. Мы зовем его Бромми.

– Мы, хоккеисты, любим прозвища. – Бромми протянул мне свою медвежью лапу. Когда я подала свою, он поцеловал воздух над костяшками моих пальцев. – Принцесса Аня. Большая честь познакомиться с вами.

– Прошу вас, зовите меня Эмма. – Мне уже хватало неловкости с Люсьеном.

– Господи, Бром, завязывай, – проворчал Люсьен. – Она не ее героиня.

Бромми закатил глаза.

– Я это знаю. Ты что, свою клюшку в задницу себе засунул? – Его, казалось, замечание нисколько не покоробило, и он взял мою руку, накрыв своей. – Извините за это, Эмма. На мгновение я оказался сражен звездой, вот и все. Теперь все в порядке.

Я хихикнула, и он подмигнул. Его глаза озорно заблестели.

– Но не стесняйтесь доставать хлыст, если я снова стану плохо себя вести.

Принцесса Аня умела обращаться с хлыстом.

Позади меня Люсьен прорычал неразборчивое ругательство. Не обращая на него внимания, Бромми подвел меня к столику, где ждали еще двое незнакомцев. Я сразу же заметила одного из них. Да и как я могла этого не сделать? Он оказался слегка размытой версией Люсьена – то же строение лица, но нос тоньше и элегантнее, а овал немного уже.

Волосы не насыщенного оттенка горького шоколада с вишневыми бликами, а светло-каштановые. Зеленые глаза под прямыми бровями скорее теплые, виноградно-зеленые, чем льдисто-бледные, нефритовые, как у Амалии и Люсьена. Глаза незнакомца привлекали по-своему.

Хуже всего то, что он заметил, как я изучаю его, и ему это понравилось. У меня возникла мысль, будто он предположил, что я им заинтересована. Но это было не так. Мужчина выглядел великолепно, однако я не чувствовала ни малейшего влечения. Это не помешало ему встать и поцеловать мне руку, как это сделал Бромми. Но если Бромми вызывал у меня желание рассмеяться, этот парень побудил меня отдернуть руку как можно скорее.

– Привет, красавица, – поздоровался он. – Я Антон.

– Вы брат Люсьена? – спросила я.

Позади меня Люсьен издал звук, который я истолковала как «Еще чего».

Антон лукаво улыбнулся.

– Двоюродный брат. Мне достались хорошие гены.

– Хм-м. – Мое внимание переключилось на женщину, которая стояла, практически переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Она выглядела на несколько лет моложе меня, чертовски хорошенькая.

Ее каштановые, как у Антона, волосы, из-за кудрей казались нимбом, очерченным вокруг ее лица. И те же виноградно-зеленые глаза…

– Тина, – выпалила она, отталкивая Антона в сторону. Я подумала, что она либо чертовски сильная, либо Антон привык к тому, что она отталкивает его с дороги. Вероятно, и то, и другое. – Сестра Антона и двоюродная сестра Люка. И, о боже, я, наверное, веду себя так же тупо, как Бромми, ведь я просто люблю, люблю, люблю «Темный замок» и не могу поверить, что Мами́ не предупредила нас, что вы здесь. Я бы надела что-нибудь посимпатичнее, сделала бы маникюр, что-нибудь, что угодно, чтобы отметить это знаменательное событие…

– Дыши, Тина, – вмешался Люсьен, явно забавляясь.

Она тут же шумно выдохнула и сморщила нос.

– Черт. Я такая тупица.

Смеясь, я пожала ей руку.

– Нет, вы замечательная.

Тина улыбнулась.

– Я успокоюсь через секунду, обещаю.

– Хорошо. Не хотелось бы доставать хлыст.

Люсьен заворчал – я поняла, что это означает «Господи, помоги мне». Я бросила на него косой взгляд, но выражение его лица осталось невозмутимым. Он стоял довольно близко, чуть справа от меня, но казалось, будто все его тело наклонилось к домику у бассейна. Он хотел сбежать. Очень хотел. Но словно прирос к месту.

Я сочувствовала ему. Особенно когда все заняли свои места и Тина выдвинула одно кресло для меня, оставив пустое рядом со мной для Люсьена. Он колебался. Это же его двоюродные брат и сестра и хороший друг. Возможно, он мог бы сбежать, но тут из дома вышла сияющая улыбкой Амалия в развевающемся малиновом халате из шелка. И я поняла, что шансов на отступление у Люсьена не осталось.

Очевидно, он тоже так подумал. Вздохнув, он плюхнулся в кресло.

– А, прекрасно, вы вернулись, – улыбнулась Амалия своим красным ртом, садясь во главе стола, будто королева. – Теперь можно обедать.

Не успела она объявить об этом, как появился обслуживающий персонал с тарелками. От меня – и, я подозреваю, от Люсьена – не ускользнуло, что они принесли ровно столько блюд, сколько требовалось, чтобы накормить нас всех.

Из любопытства мне захотелось посмотреть, как разыграется это странное воссоединение, но я умирала с голоду, и, когда передо мной поставили отдельную тарелку с кишем[53]53
  Киш – французский открытый пирог с основой из песочного теста.


[Закрыть] и салатом из свежей зелени, у меня в животе заурчало.

Люсьен бросил на меня взгляд из-под своих длинных ресниц, уголки его рта дрогнули. Он слышал.

– Я же говорила, что проголодалась, – пробормотала я ему.

Выразительные губы снова дрогнули.

– Нам придется усерднее работать, чтобы накормить тебя, пчелка.

Он произнес это так тихо, едва шевеля губами, что я уверена – лишь я одна могла это услышать. Но Антон наблюдал слишком пристально, и его взгляд метался между нами.

– Итак, Люк, ты встречаешься с принцессой. Хороший ход.

Мои глаза сузились. Люсьен откинулся на спинку стула, лениво раскинув руки и ноги. Это не вязалось с напряженным предупреждением в его голосе.

– Эмма – гостья Мами́, Ант. Запомни это, ладно?

По тому, как нахмурился Антон, я поняла, что ему вряд ли понравилось, как назвал его Люсьен, но прежде, чем он успел ответить, Амалия кивнула, элегантно взмахнув рукой.

– Это правда. Вы, мальчики, держите Эмму подальше от своих ссор.

Это почти гарантировало – я окажусь в их эпицентре.

Я повернулась к Тине, которая по-прежнему сидела с широко раскрытыми глазами.

– Они часто ссорятся, да?

Тина казалась удивленной, но смирившейся.

– С тех пор, как были детьми. Не помогает и то, что они оба играют в центре.

– Играли, – поправил Антон, как последний осел. – Я не на пенсии. Слава богу.

Его заявление ощущалось будто свинцовый шарик, упавший на стол. И мое сердце болело за Люсьена. Даже Антон, казалось, осознал, какую ужасную вещь сказал. Он поморщился, его лицо исказилось от искреннего раскаяния.

– Черт, извини, Люк.

Люсьен остался невозмутим, словно гранитная статуя.

– Нет проблем.

Бромми, которому подали два киша, наклонился и поймал мой взгляд.

– Ант просто вредничает, потому что мы надираем ему задницу во время каждого плей-оффа. Не так ли, Человек-муравей[54]54
  Герой произносит «Ant-man», Ant (англ.) – «муравей», man – «человек».


[Закрыть]?

Антон ухмыльнулся.

– Я надрал тебе задницу в прошлом году, не так ли, Бромид?

– Это потому, что с нами не было… Черт! Извини, Оз. – Он наклонил голову и отправил в рот кусок киша.

С ними не было Люсьена. Наверное, он пропустил оставшуюся часть сезона.

Люсьен внезапно фыркнул.

– Что ж, весело.

Бромми поднял голову и подмигнул.

– Прямо как в старые добрые времена.

Люсьен подавил слабый смешок и принялся за еду. Я достаточно расслабилась, чтобы сделать то же самое. Еда, как и ожидалось, оказалась вкусной.

– Что в этом кише? – спросила я, пытаясь скрыть стон.

– Вяленые помидоры и гауда, – ответила Амалия.

– Сегодня готовишь ты, Мами́? – спросил Антон с лукавым видом.

– Разогреть духовку – это мелочь, не так ли? – Холод в ее взгляде бросал ему вызов сказать обратное, и я улыбнулась с набитым ртом.

– Итак, – обратилась ко мне Тина, – я знаю, ты не можешь вдаваться в подробности, но понравится ли нам финал? – Ее зеленые глаза блестели от возбуждения. – Я не могу ждать.