Текст книги "Снова домой"

– Со мной так не будет, поверь. Бог ни за что не даст мне другого шанса. – Он криво усмехнулся. – Но роптать на это я не имею никакого права. Я всю жизнь был таким идиотом, ты таких и не встречал, наверно, никогда!

– Не надо так о себе говорить, – перебил его Том. – Нечего замешивать сюда мораль, добро, или зло, или искупление грехов. На все это надо смотреть только с медицинской точки зрения… Именно так вот просто. Хороших людей убивают так же часто, как и плохих. Что же касается второго шанса, то могу сказать: всякий человек имеет на него право.

Энджелу хотелось в это верить. Однако он прожил уже достаточно, чтобы понять: он закоренелый, отъявленный эгоист. У него дьявольский характер, испытания славой он тоже не выдержал. Ему вряд ли удастся измениться. Он с этим смирился. Да и зачем ему сейчас меняться?! Какой в этом смысл?

Он умирает. Энджел окончательно осознал это. И после того как Том отправился в свою палату, Энджел долго лежал неподвижно, прислушиваясь к себе, к своему дыханию, к каждому новому удару все слабеющего сердца. Волна одиночества нахлынула на него. Хотелось, чтобы хоть кто-то посидел с ним возле постели, подержал бы его за руку, утешил, обнадежил.

«Он не такой, как ты, Энджел. Его очень легко обидеть…»

Он вновь припомнил эти слова Мадлен. В своей жизни ему довелось любить лишь двух людей – Фрэнсиса и Мадлен. И обоим он причинил боль.

Весь абсурд этой ситуации заключался в том, что он вовсе не хотел этого, по крайней мере осознанно. Внезапно Энджел задумался о прошлом, о том времени, когда однажды его старший брат – которому было тогда от силы лет восемь, никак не больше, – спрятал Энджела от пьяной матери и попытался (правда, безуспешно) перевести ее гнев на самого себя. Вспомнил, как они, еще совсем маленькими, забирались с Фрэнсисом в свое укромное местечко, расположенное среди деревьев, неподалеку от трейлерной площадки, и делились друг с другом разными мальчишескими секретами.

Куда же все это делось, что случилось с Энджелом с тех пор?..

Он медленно протянул руку, взял телефонную трубку и набрал номер Мадлен, оставленный ею. На третьем гудке включился автоответчик.

Энджел оставил сообщение и положил трубку на рычаг.

Энджел почти заснул, когда услышал звук открываемой двери. Кто-то тихо вошел в палату.

Он с облегчением подумал, что пришла медсестра с очередной порцией лекарств.

Открыв глаза, Энджел увидел высокого мужчину, стоявшего у двери. У него были пшеничные волосы, бледная кожа и голубые глаза. Одет он был в серый свитер и потертые джинсы. Энджел не сразу понял, кто это. И внезапно догадался.

– О господи, – прошептал он. – Неужели ты, Франко?

– Привет, Энджел. – Прошло много лет, но голос его оставался все тем же.

В первую минуту Энджел почувствовал облегчение. Слава богу, что хоть кому-то еще есть до него дело, хоть одна живая душа пришла его проведать. Потом он вспомнил о Мадлен, о Фрэнсисе и Мадлен, и волна ревности накатила на него, отчего радость сразу померкла. Но через мгновение он уже почувствовал себя виноватым в том, что предал Фрэнсиса, причинил ему столько душевных страданий. Энджел попытался улыбнуться:

– Так рад видеть тебя, братишка! Как хорошо, что ты нашел время прийти!

Фрэнсис вздрогнул, как от удара. Энджел тотчас же почувствовал себя полным ничтожеством. Но ведь у них иначе и не бывало: о чем бы они ни говорили с братом, Энджел никогда не находил нужных слов.

– Давно ты здесь?

– Я бы не сказал. – Энджел после нескольких неудачных попыток смог наконец сесть в кровати. – В Орегоне у меня случился еще один сердечный приступ, и они самолетом доставили меня вот сюда.

– Еще один?!

Энджел пожал плечами:

– Врачи говорят, что произошел сбой, просто сбой в работе сердца, но у меня такое ощущение, словно это самый что ни на есть настоящий приступ.

– Но все будет в порядке, я надеюсь?

– Я всегда выкарабкиваюсь, знаешь ведь сам. – Энджел хотел сопроводить свои слова легкой улыбкой, но улыбка не вышла. – Они накачали меня кучей лекарств, для того чтобы перевезти сюда. Еще раз накачают – и отправят домой. Так что не переживай.

Фрэнсис взял стул и сел у кровати. Он выглядел сейчас старше своих тридцати пяти лет, в голубых глазах сквозила грусть, и от этого Энджел чувствовал себя не в своей тарелке. Ведь Фрэнсис всегда слыл неисправимым оптимистом.

– Ну а как твои дела, Франко?

Фрэнсис не улыбнулся:

– Ничего себе вопрос! Попробуй ответь так сразу. Столько лет прошло… Что именно ты хотел бы от меня услышать? Что-нибудь вроде «у меня все отлично. А ты как?»

Вот и опять Энджел спросил что-то не то. Он хотел наладить разговор, но у него это никак не получалось. Они с Франко соперничали всю жизнь, по крайней мере Энджел всегда пытался взять верх над Фрэнсисом. И Фрэнсис знал об этом. Он не знал только, как прекратить эту глупую борьбу и просто сказать: «Давай начнем все по-новому».

– Ты уже виделся с ней? – спросил Фрэнсис.

А вот тут уже нечего изображать скромность и притворяться перед Франко. Нечего валять дурака переспрашивая, кого это он имеет в виду.

– Да, я видел ее.

– И?

Энджел изучающе посмотрел на брата: волосы его по-прежнему были светлыми, фигура оставалась стройной и поджарой, как у бегуна-стайера. Да, это был прежний Фрэнсис, безупречный во всем: приятной наружности, честный, с безупречными моральными принципами. С таким мужчиной любой женщине будет спокойно. Он идеально подходил на роль утешителя для шестнадцатилетней девушки с разбитым сердцем.

При этой мысли у Энджела внутри все вскипело.

– Так что? – переспросил Фрэнсис.

– Что ты пытаешься из меня вытянуть, Франко? Переспал ли я с ней?! Нет, не переспал. А если бы попробовал, то монитор запросто мог сгореть.

В глазах брата сразу появилось выражение отчужденности и явного разочарования. Фрэнсис вздохнул, провел рукой по волосам.

– Да это я и сам понимаю. Знаю, что… ничего такого не было. Я ведь совершенно не об этом спрашиваю.

Под пристальным взглядом брата Энджел почувствовал себя каким-то гадким насекомым. И самое отвратительное, Энджел понимал, что все эти переживания и мысли существуют лишь у него в голове: Фрэнсис не чувствовал возникшего напряжения, не мучился от возрождения былого соперничества между ними. Но как всегда, в присутствии Фрэнсиса Энджел раскрывался во всей красе: все самое отвратительное в нем вылезало наружу.

– А ты как, спишь с ней помаленьку? – поинтересовался Энджел, ненавидя себя за этот вопрос и одновременно чувствуя, что не может не задать его.

Фрэнсис молча посмотрел на брата. Он молчал долго, и каждая секунда казалась Энджелу вечностью.

– Я священник, – ответил он наконец.

Энджел ощутил сначала огромное облегчение. Затем прилив непонятной гордости. Он вспомнил, как они много раз сидели на ступеньках их трейлера, и Фрэнсис рассказывал о своей мечте стать священником.

– Ну что ж, похвально, похвально…

– Как бы то ни было, а все к лучшему. Когда я стал священником, мать решила, что одно это спишет ей все грехи.

Энджел неожиданно для самого себя улыбнулся. На мгновение ему почудилось, что вернулись старые времена, что они опять стали детьми.

– Ну, если уж она попала в рай, то – черт меня подери.

Фрэнсис улыбнулся:

– Вот-вот…

– Слушай, а как чувствуешь себя, когда становишься священником, а?

– Отлично чувствуешь. Разве только временами бывает немножко одиноко.

Энджел внимательно посмотрел на брата. Он понял – как нередко понимал без слов многие, касавшиеся Фрэнсиса вещи, – понял, что Фрэнсис говорит о Мадлен.

– Ты ведь любишь ее.

Фрэнсис прищурился, затем издал короткий смешок:

– Ты всегда умел читать мои мысли. Да, я люблю ее.

Энджелу было больно услышать этот ответ – подтверждение тому, что и после стольких лет было ему небезразлично.

– И она тебя любит, – сказал он. – Непонятно только, куда ты смотришь и о чем думаешь?

– Она не католичка.

Энджел усмехнулся. Фрэнсис, разумеется, просто ушел от ответа. Раздражение все более овладевало им. «Вот что, – приказал он себе, – сейчас ты наконец заткнешься, и тогда тебе полегчает». Но его уже понесло.

– И чем же вы с ней занимались, когда я смылся? Небось утешал ее, как мог?

Лицо Фрэнсиса в одно мгновение стало жестким.

– После того как ты смылся, она осталась совершенно одна. Алекс вычеркнул ее из завещания и выбросил из дома. Ей нужен был хоть кто-то рядом!

– И ты оказался тут как тут, – саркастически произнес Энджел.

– Оказался там, где должен был находиться ты!

– Ладно, братец, туше2, – поморщился Энджел.

Фрэнсис наклонился почти к самому лицу Энджела:

– А что же, скажи на милость, ей, по-твоему, нужно было делать?!

Энджел зажмурился. Он не желал испытывать стыд! Слишком много воды утекло с тех пор. К тому же у Мадлен все сложилось совсем неплохо.

– Она так верила тебе, Энджел, – с чувством произнес Фрэнсис. – Мы оба очень в тебя верили.

Энджел почувствовал себя совсем паршиво.

– Ну что ж, в жизни и не такое случается. Многие люди, в которых веришь, могут обмануть ожидания.

– Но люди стараются потом измениться, просят прощения, стараются как-то загладить свою вину.

– Только, ради бога, давай обойдемся без нравоучений! Поздновато мне меняться, извиняться и пытаться загладить свою вину. Все хорошо в свое время. А я уж как-нибудь дотяну свой век таким, какой есть.

– Значит, ты не намерен видеться с Мадлен?

– Она мой врач.

– Ты отлично понимаешь, что я не это имею в виду.

Энджел вскинул голову:

– Слушай, Франко, мне уже все это осточертело. Ты не хотел бы, чтобы я спал с ней, – именно это ты сейчас и пытаешься сказать, но боишься сказать прямо и ходишь вокруг да около. Что, скажешь, я не угадал?!

– Я не хочу, чтобы Мадлен опять страдала. Она такая… хрупкая, легкоранимая.

Энджел вспомнил, какой строгой и неприступной Мадлен выглядела в его палате совсем недавно, когда выносила ему неутешительный приговор.

– Ну конечно, хрупкая, прямо как китайская ваза.

– Нет же, Энджел, я совершенно серьезно! Ей потребовались многие годы, чтобы как-то оправиться после того, как ты ее бросил. Не разбивай ее сердце второй раз.

Энджел горестно улыбнулся:

– Не волнуйся так, старичок. Если у кого и разбитое сердце, так это у меня.

С печальным вздохом Фрэнсис поднялся со стула.

– Я собираюсь поехать в Портленд, пробуду там до конца месяца. Но мог бы и отменить поездку…

– Если я завтра подохну?! Не беспокойся, со мной будет все в порядке.

– Как только вернусь, непременно навещу тебя. Если, конечно, ты вновь не исчезнешь.

Энджел вздохнул. Неожиданная любовь к брату вытеснила из его груди раздражение. И опять – уже в который раз в жизни! – Энджел пожалел, что не сумел вовремя сдержаться и прикусить свой длинный злой язык.

– Я буду здесь же, Франко, я буду ждать.

– Вот и замечательно.

Энджел изобразил широкую улыбку:

– Извини, что накричал тут на тебя, братишка. И спасибо, что заглянул.

Фрэнсис долгим взглядом посмотрел на Энджела, затем медленно улыбнулся:

– Всегда-то ты извиняешься.

– Вот-вот! – неожиданно легко согласился Энджел, ошарашенный правдой, заключавшейся в словах брата.

10

Магазинная кража.

Телефонная трубка выскользнула из рук Мадлен и с громким стуком упала на пол. Ее так сильно качнуло, что она вынуждена была ухватиться за кухонный стол. Сердце колотилось, в теле разлилась предательская слабость. Мадлен сделала глубокий вдох, затем еще один и еще. Она распрямила плечи. К этому ее приучили многие годы тяжелой тренировки. «Прекрати пускать нюни, подружка. Теперь уже нечего сокрушаться…»

Она как будто услышала рядом громкий голос отца: «Подтянись, ты ведь Хиллиард, а не какой-нибудь глупый, напуганный до безумия кролик! Черт возьми, дочка, ты заставляешь меня краснеть…»

Мадлен передернула плечами и поспешила отогнать от себя эти неприятные воспоминания.

– Бери свою сумку, – сказала она вслух, и голос ее странно гулко прозвучал в пустой кухне. С трудом нагнувшись (спина вдруг сделалась какой-то деревянной), Мадлен подняла трубку и положила ее на рычаг, стараясь все делать как можно спокойнее. Затем сняла с вешалки сумку, перекинула через плечо ремешок и направилась к дверям.

Она не успела открыть, как в дверь постучали. Мадлен застыла на месте. Дверь распахнулась.

На пороге стоял Фрэнсис.

– Привет, Мэдди!

Она обратила внимание на то, что он сегодня необычно серьезен. Однако сейчас у Мадлен не было времени размышлять об этом.

– Привет, Фрэнсис, – ответила она, ожидая, что он скажет.

Однако Фрэнсис молча застыл на месте. Несколько сбитая с толку, Мадлен смущенно заморгала.

– Ну как, есть у нас какие-нибудь планы относительно ужина?

– Увы, я уезжаю в Портленд сегодня вечером, меня не будет несколько недель. Но… понимаешь, мне кое-что хотелось обсудить с тобой. Я виделся с Эн…

– Ах да! В Портленд! Что ж, удачной тебе поездки. – Она рассеянно улыбнулась Фрэнсису, ожидая, что тот уйдет. Но поскольку Фрэнсис не уходил, она сказала: – Я прямо сейчас должна уехать, в городе у меня дела.

– Мэдди, я хочу сказать тебе что-то очень важное. – Он наклонился и участливо посмотрел ей в глаза. – Что случилось, Мэдди?

От его вопроса, заданного таким ласковым тоном, она едва не расплакалась. Черт побери, даже с Фрэнсисом ей было не так просто заговорить о своих затруднениях.

– Лина попала в беду. Она… – Голос Мадлен перешел в шепот: – Ее забрали в полицию за кражу из магазина.

– О господи… Это я во всем виноват!

– Что?

– Давай-ка подброшу тебя в полицейский участок. – Он обнял ее за плечи и повел с крыльца.

На ходу Мадлен успела захлопнуть дверь, позволяя Фрэнсису вести себя в сторону гаража. Но через несколько шагов она поняла, что следовало бы все делать иначе. Во время ее стычек с Линой она столько раз позволяла Фрэнсису подставлять дружеское плечо, брать на себя львиную долю ее забот. Пора уже было самой начать справляться со своими трудностями. Быть не только строгим доктором, но и сильной женщиной.

Мадлен резко остановилась.

Фрэнсис взглянул на нее:

– Мэдди?

– Я должна во всем этом разобраться сама, без твоей помощи, Фрэнсис. Я ее мать.

– Хорошо, я оставлю мой портлендский номер.

Мадлен подняла к нему лицо и ласково пригладила рукой его непокорные волосы.

– Сегодня же вечером позвоню и все тебе расскажу.

– Точно? – спросил он, не глядя ей в глаза. В его голосе чувствовалось сильное волнение.

Мадлен коснулась кончиками пальцев щеки Фрэнсиса, заставляя его посмотреть на нее. Когда их взгляды встретились, она увидела слезы у него на глазах. Это весьма смутило Мадлен.

– Я что-то не то сделала?

Он секунду помолчал, затем сжал ее руку и покачал головой:

– Нет. Я просто… – Голос его прервался. – Сегодня Лина зашла ко мне. Я очень огорчил ее.

– Ох, Фрэнсис… – Мадлен попыталась выдавить улыбку. – Это я, Фрэнсис, именно я огорчила ее.

– Не будь жадной, Мэдди. На сей раз и я приложил к этому руку.

– Может, тебе и вправду лучше поехать со мной? А, Фрэнсис?

– Нет, она твоя дочь, тебе и распутывать это дело. А кроме того, мне уже пора. Четыре пары молодоженов нуждаются в наставлении, которое им может преподать только их холостой священник. – Фрэнсис усмехнулся и покачал головой.

Мадлен хотела было еще что-то добавить, но не знала, что Фрэнсис хотел бы сейчас услышать от нее, не понимала, как ей вести себя с ним сейчас. В первый раз они стали словно чужими друг другу.

– Поезжай осторожно, – сказала она, не найдя никаких других подходящих слов.

– Разве я всегда не езжу осторожно?

Она кинула выразительный взгляд на помятое крыло его машины. Фрэнсис коротко улыбнулся:

– Ладно, поеду, пока ты совсем не раскритиковала мои водительские способности. Удачи тебе.

Она понаблюдала за тем, как Фрэнсис, пригнув голову, нырнул в свой старенький «фольксваген» и завел двигатель. Машина, громко тарахтя, двинулась по узкой дороге, свернула за угол и скрылась из глаз. Вот она опять осталась одна.

Мадлен вздохнула. Фрэнсис, ее Фрэнсис, чистая душа, Фрэнсис, который так любил ее и Лину, так стремился к тому, чтобы сделаться частью их жизни. Подчас она забывала о том, как легко ранить этого человека.

Сожаление и грусть охватили ее. Вот опять она сделала неверный шаг. Но ничего, она постарается все исправить. Как только Фрэнсис вернется из этой поездки, она сделает так, чтобы он как можно скорее позабыл обо всем, что произошло меж ними сегодня.

* * *

В Ювенайл-холле было полно народу. Люди, как муравьи, торопливо пересекали комнату в разных направлениях, разговаривая и энергично жестикулируя на ходу. Пол в помещении был выложен кафельной плиткой, стулья из пластика коричневого цвета стояли вдоль стены. Большинство этих стульев сейчас пустовало, на некоторых сидели люди. Вид у них был взволнованный, впрочем, как и у Мадлен. Посередине комнаты за массивным рабочим столом восседала блондинка: она отвечала на телефонные звонки, время от времени кивком головы указывая некоторым посетителям, куда им следует идти.

Мадлен казалось, что все обращают на нее внимание. Она прошла через весь холл и подошла к столу.

Женщина за конторкой посмотрела на нее и произнесла:

– Привет.

Мадлен пришлось говорить громко, чтобы перекричать шум вокруг:

– Я пришла, чтобы забрать свою дочь, Лину Хиллиард.

Женщина посмотрела какие-то списки на столе:

– А, кража из магазина. Ее делом занимается Джон Спенсер из службы социальной помощи. Он в сто восьмой комнате. Это туда: по коридору, вторая дверь направо.

Мадлен пришлось пробираться через толпу. Она шла, прижимая к груди сумку и стараясь не встречаться ни с кем глазами. Уже подходя к комнате, она так испугалась, что не представляла, как сможет вести разговор. Мадлен пришлось немного постоять у двери, переводя дух, затем она постучала и вошла.

За громадным несуразным металлическим столом сидел темнокожий молодой человек. Стены кабинета были выкрашены в коричневый цвет, три стаканчика с остывшим кофе выстроились в ряд перед сидящим. При появлении Мадлен он оторвался от бумаг и поднял голову:

– Чем могу быть полезен?

– Я доктор Мадлен Хиллиард, мать Лины Хиллиард.

Он понимающе кивнул, перебрал листы бумаги, лежавшие на столе, и, вынув один из кипы, положил перед собой.

– Садитесь, пожалуйста, доктор Хиллиард.

Мадлен подошла к металлическому стулу и села на самый краешек.

Несколько секунд он изучал бумаги перед собой, затем взглянул на Мадлен и улыбнулся:

– Ваша дочь – настоящая злючка!

– Увы.

– Детектив, работающий в «Сэйвмор драгз», поймал ее за руку, когда она пыталась вынести из магазина какую-то косметику. Он все видел на видео, в магазине установлены камеры. Хотите посмотреть запись?

Чепуха, Лине вовсе не нужна была никакая косметика… Мадлен отлично понимала, почему девочка сделала это. Мать не выполнила своего обещания, и Лина решила отомстить ей.

– Нет, не хочу.

– Ну и отлично. А то бывает, некоторые родители никак не могут поверить, что их дорогие детишки способны на что-то нехорошее. – Он отъехал вместе с креслом от стола и поднялся. – Вот так, собственно, обстоят дела. Поскольку с ней такое случилось впервые, администрация аптеки склонна замять это дело.

Мадлен вздохнула с явным облегчением. Но не успела она и слова сказать, как Спенсер продолжил:

– И все-таки определенное наказание она должна понести. Нужно, чтобы она как следует прочувствовала последствия собственного проступка.

Он посмотрел в глаза Мадлен.

– Она испугана, впрочем, попадая к нам впервые, обычно все бывают испуганы. Но дальше с ней должны разбираться уже вы сами.

Она хотела было спросить, что же ей теперь делать, хотела попросить совета и помощи, но не знала, как лучше начать. Слова застревали у нее в горле. Мадлен прочитала десятки книг об отношениях между взрослыми и детьми в семье. И во всех книжках говорилось, что с Линой следует серьезно поговорить, обсудить ее поведение и научить ее самостоятельно принимать решения. Советы были хорошие, спору нет, но совершенно невыполнимые, учитывая непростые отношения между Мадлен и Линой. Другой способ «серьезно поговорить», известный Мадлен, был тот, которым часто пользовался ее собственный отец.

– Я не первый день здесь работаю, доктор Хиллиард, и могу с уверенностью сказать вам, что ваша дочь на пороге действительно крупных неприятностей. – Спенсер сел на стул рядом с Мадлен. – Она совершила этот отчаянный шаг с целью как-то привлечь ваше внимание. Но не исключено, что в следующий раз последствия могут оказаться куда более серьезными. Уровень самоубийств среди подростков…

Мадлен охнула и опустила глаза, уставившись на свои стиснутые на коленях руки. Самоубийство.

– Может быть так, что она уже совершала подобное когда-либо раньше? – Мадлен сформулировала вопрос именно так, хотя в действительности хотела узнать: сколько раз уже она не замечала таких сигналов бедствия.

– Судя по тому, как именно она совершила кражу, могу предположить, что она делает это не впервые.

Мадлен прикрыла глаза. Ну конечно же Лина и раньше совершала подобное. Будь Лина еще чьей-нибудь дочерью, Мадлен давно бы уже обратила внимание на то, что ее поведение вызывает тревогу: что ребенок выглядит неудовлетворенным, раздраженным, непокорным и явно требует к себе внимания со стороны взрослых. Доктор Хиллиард уже давно посоветовала бы родителям такого подростка внимательнее отнестись к внезапным изменениям в поведении, к резким переменам в настроении, к потере аппетита. И уж конечно, нельзя выпускать из поля зрения тех, с кем общается девушка: молодых людей, внешний вид и поведение которых не внушают доверия.

Все эти предостережения напрямую относились к Лине. Решительно все. Появившийся у нее недавно интерес к тяжелой музыке, неистовые вспышки гнева, сопровождаемые жутким криком, прогулы занятий в школе, новая одежда, новые отношения с матерью. Лина была типичным подростком в переходном возрасте. Возможно, она сама не отдавала себе отчета в том, что ее последний поступок был отчаянным криком о помощи.

О господи! Ее девочка никогда не была особенно сильной…

– Доктор Хиллиард?

Мадлен медленно подняла голову и посмотрела на сотрудника службы социальной помощи.

– Я бы и хотела ей помочь, мистер Спенсер, но… – казалось, слова замирали у Мадлен на языке. Тяжело было признавать это, но Мадлен боялась сложившегося положения. Как же такое вообще возможно: строгий врач, умеющий ставить на место даже самых трудных пациентов, она оказалась совершенно беспомощна, когда речь зашла о ее собственном ребенке. Слезы навернулись у Мадлен на глаза.

– У меня тоже есть дочь-подросток, доктор Хиллиард. Можно любить детей больше жизни и давать им все возможное, что только в ваших силах. И… – Он пожал плечами. – В итоге все равно получается черт знает что.

– Мне… мне нужно было раньше приучать ее к дисциплине. Больше времени проводить…

– Речь сейчас вовсе не о том, кто конкретно виноват, доктор Хиллиард. Вы – мать, она – подросток, вот и все. Поверьте, сейчас не время выяснять, кто прав, кто виноват. Главное сегодня – сосредоточиться на переменах в ваших отношениях с дочерью.

– И как же именно это сделать? – решилась спросить Мадлен.

– Очень непростой вопрос. В моем случае – это последовательность, настойчивость и предельная откровенность. – Он ободряюще улыбнулся. – А если это не срабатывает, я запрещаю дочери смотреть телевизор, не даю болтать по телефону.

Мадлен удивленно вскинула голову. Не такого совета она ожидала. Она слишком хорошо помнила собственное детство, постоянные наказания отца, пытавшегося сделать ее «дисциплинированным ребенком».

– И неужели это срабатывает?! Ведь во всех книгах говорится о том…

В ответ, даже не дослушав, Спенсер махнул рукой:

– Книги книгами, там написаны правильные слова, но приходит в жизни такой момент, когда простые уговоры оказываются бесполезными: подростку нужны ясные и понятные правила, которым он должен следовать. И потому я буду настаивать, чтобы она лично извинилась перед управляющим аптеки. – Он встал со своего места. – Вот так, доктор Хиллиард. А теперь, почему бы нам не пойти за вашей дочерью?

Лина молча лежала, свернувшись калачиком, на узкой, плохо пахнувшей койке. Она уже устала плакать.

В этом мрачном помещении никогда не бывало абсолютной тишины: где-то вдалеке клацали укрепленные стальными решетками двери, слышались невнятные голоса, кто-то тоненько визжал, наверное, какой-нибудь подросток, в коридоре мимо двери кто-то протопал в тяжелых ботинках. При каждом звуке Лина все больше сжималась в комок.

«Если тебя поместят в настоящую тюрягу, детка, то это место тебе санаторием покажется». Эти слова сотрудника службы социальной помощи снова всплыли у нее в мозгу. На Лину опять накатил страх. Она вспомнила свою домашнюю постель – большую, чистую, застланную бельем из магазина «Лаура Эшли».

– Я люблю омлет с ветчиной и сыром, – прошептала она, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза и в горле опять появляется комок.

И почему она вела себя с матерью как самая последняя дрянь?! Лина ведь отлично понимала, что мать из кожи вон лезла, только бы дочери было хорошо. Лина уже давно замечала усталое лицо матери, замечала, что даже косметикой она перестала пользоваться, что она как-то неестественно улыбалась, пряча под улыбкой обиду и отчаяние.

Конечно, она знала, что мама любит ее и хочет ей только добра. Почему же Лина никак не могла остановиться, а с каждым днем становилась все злей и злей, все чаще делала матери больно? Она не могла объяснить, почему ведет себя так. Просто она чувствовала себя несчастной. Сегодня Лина решала, что она слишком толстая, а на следующий день ей уже казалось, что она худая как щепка. И едва ли не через день на Лину без всякой причины находила плаксивость.

Ей хотелось, чтобы вокруг ничего не менялось. Лина не желала быть такой скверной, не хотела чувствовать себя несчастной, она только хотела найти свое место в жизни.

Лина понимала, что для матери она – сущее наказание. Сама Мадлен была редкостно талантливым ребенком, уже в пятнадцать лет она получила диплом о среднем образовании. Святая Мадлен, у которой каждый волосок на голове лежал один к одному, Мадлен, которая в одиночку растила дочь и одновременно училась в медицинском колледже, которая никогда не выходила из себя, никогда не плакала, не просила никого о помощи.

– Господи, никогда больше не стану красть из магазинов, – упавшим голосом произнесла вслух Лина и зажмурила глаза, чтобы из глаз опять не полились слезы.

Дверь в ее камеру с лязгом распахнулась.

– Хиллиард, подъем!

Лина обернулась, спустила ноги на пол, чувствуя, как сердце бешено заколотилось в груди.

– Куда это меня?

Полная женщина в форме невозмутимо взглянула на девушку.

– Что еще за вопросы? Сказано – вставай! – Она мотнула головой в сторону коридора. – Шевелись!

Обняв себя за плечи, Лина прошла мимо женщины. Стараясь идти медленно, она, опустив глаза, двинулась в сторону холла.

Они подошли еще к одной запертой двери. Женщина нажала кнопку переговорного устройства и громко произнесла:

– Хиллиард!

Дверь распахнулась. На мгновение Лина замешкалась. Женщина подтолкнула ее, и первый, кого девушка увидела за дверью, был Джон Спенсер. И только потом она заметила свою мать.

Лина смотрела на Мадлен: у матери были грустные глаза, губы дрожали – девушка готова была провалиться сквозь землю. Она хотела было броситься в объятия матери, хотела, чтобы та пожалела ее, успокоила. Однако ноги будто приросли к полу.

– Лина, – внушительно произнес мистер Спенсер, – твоя мать хочет забрать тебя домой. И заберет – но только после того, как ты принесешь извинения управляющему «Сэйвмор драгз».

И он с глухим стуком поставил на стол рюкзачок Лины. Лина с усилием кивнула.

– О’кей. – Слово получилось похожим на писк.

Спенсер подошел к девушке вплотную.

– Ну, девочка, ты пробыла в камере час с небольшим. Уверен, что ты не захочешь это повторить.

От страха она ничего не могла ответить.

– Твоя мать будет держать меня в курсе ваших дел. Если ты будешь причинять ей еще какие-нибудь неприятности… – Он намеренно не договорил. – Поняла, нет?

– Да, – прошептала она.

– Что «да»? – громогласно переспросил он.

– П-поняла, сэр.

– Отлично. – Он обернулся к Мадлен. – Теперь можете забрать свою дочь, доктор Хиллиард. Раз в неделю буду обязательно вам звонить. Полагаю, это последний подобный инцидент.

Мадлен кивнула:

– Благодарю, мистер Спенсер.

Спенсер вышел, оставив Лину наедине с матерью. Несколько секунд они стояли неподвижно, глядя друг на друга.

Лина попыталась придумать, что ей следует сейчас сказать и как сказать.

– Знаешь… В общем, ты извини меня, мам…

После бесконечно долгой паузы Мадлен, которая была в не меньшем смущении, чем дочь, наконец смогла ответить:

– Мне и самой очень жаль, что все так… – Она неуверенно шагнула вперед и протянула руку дочери.

Но этого было явно недостаточно. Больше всего на свете Лине хотелось сейчас, чтобы мама обняла ее, но она не знала, как попросить об этом, не оказавшись в дурацком положении.

Мадлен опустила руку.

– Пожалуй, нам сейчас нужно отправиться домой и серьезно поговорить.

Лина смотрела на мать, чувствуя себя в эту минуту более одинокой, чем когда бы то ни было, ей казалось, что их с матерью сейчас разделяет огромное расстояние. Слезы снова чуть не брызнули у нее из глаз, и она отвернулась.

– Конечно. Как скажешь.

Мадлен понимала, как сильно Лина напугана всем, что с ней произошло, как ей нужна сейчас материнская поддержка. Но она также боялась, что если сразу не поставить дочь в определенные рамки, то она только навредит Лине.

– Бери свои вещи, – тихо, но твердо произнесла Мадлен. – Пора домой отправляться.

Идя рядом, в тягостном молчании они вышли из здания на воздух. Солнце слабо светило: холодный неяркий диск, не способный никого согреть. Так же молча они сели в «вольво» и поехали в сторону аптеки. Мадлен издали наблюдала за тем, как Лина принесла свои извинения управляющему. Когда она повернулась, чтобы идти к машине, Мадлен увидела, что глаза у дочери заплаканные.

О господи, как же это тяжело – смотреть, как плачет твой ребенок! Мадлен хотелось обнять Лину, прижать к себе, успокоить, но она, собрав всю свою выдержку, оставалась неподвижной и суровой. Ни слова не говоря, они с Линой сели в машину и тронулись с места.

Нервы Мадлен были натянуты до предела. Одно дело – решить, что с этой минуты становишься строгой и непреклонной матерью, и совсем другое – говорить «нет» ребенку, которого любишь больше жизни. «Нет», которое и означает нет.

Мадлен заглушила двигатель. Пока она брала сумку, Лина выскочила из машины, побежала к дому и скрылась за дверью.

Когда Мадлен вошла в прихожую, Лина уже висела на телефоне. Громкий голос перемежался веселым смехом.