Текст книги "Дом у озера Мистик"

9

Иззи зажала мисс Джемми под мышкой – это все, что она могла сделать без помощи пальцев. Она медленно плелась за красивой коротковолосой дамой. Иззи была рада оказаться дома, но знала, что это не продлится долго. Стоит этой красивой даме бросить один взгляд на папин кавардак в доме, как ее и след простынет. Взрослые женщины не любят грязные дома.

– Иззи, пойдем! – позвала с веранды дама.

Иззи посмотрела на входную дверь. Вот бы из этой двери неожиданно вышел папа, сбежал бы, как бывало, вниз по старым скрипучим ступеням веранды, подхватил бы Иззи своими большими, сильными руками и закружил бы, а она бы захихикала. Но этого не будет. Иззи это знала, потому что она месяц за месяцем видела один и тот же сон, и он никогда не сбывался.

Иззи помнила тот день, когда ее папа впервые привез их сюда. Это было, когда его волосы были черными как вороново крыло, и, когда он приходил домой, от него никогда не пахло плохо. Тот первый раз был просто волшебный. Он улыбался, смеялся, держал ее на руках.

«Кэт, ну ты видишь? Вон там мы посадим фруктовый сад, на ту веранду поставим кресла-качалки, чтобы сидеть летними вечерами, а еще можно будет устраивать пикники на лужайке… – Тут он поцеловал Иззи в щеку. – Как тебе такая идея, Солнышко? Пикник с жареным цыпленком, молочными коктейлями и салатом?» Она сказала: «Ой, папа, да!» Но они так никогда и не устроили пикник ни на лужайке, ни еще где-нибудь…

Скрипнула входная дверь, и Иззи вспомнила, что ее ждет эта дама. Она нехотя стала подниматься по ступеням на веранду. Дама – ее зовут Энни, надо запомнить, что ее зовут Энни, – включила лампу возле дивана. Лампа осветила беспорядок, который папа устроил: бутылки, коробки от пиццы, повсюду валяется одежда.

– Ну и свалка! Твой папа определенно не выиграет приз за образцовый дом.

Иззи поморщилась. Вот оно! Снова к Лерлин с ее жареным беконом на тосте.

Но Энни не повернулась и не ушла. Она прошла через комнату, осторожно выбирая, куда поставить ногу, и отдернула занавески. С занавесок поднялась туча пыли. В два больших окна хлынул солнечный свет.

– Ну вот, так-то лучше, – сказала она, оглядываясь по сторонам. – Вряд ли ты знаешь, где в этом доме хранятся щетки и тряпки? А может, лучше бульдозер?

Сердце Иззи забилось быстро-быстро, в груди возникло какое-то странное ощущение. Энни ей подмигнула:

– Я сейчас вернусь.

Она вышла из гостиной и скрылась в кухне. Иззи стояла неподвижно, едва дыша, и прислушивалась к биению своего сердца. Энни вернулась в гостиную с большим черным мешком для мусора, щеткой и ведром мыльной воды.

Странное чувство в груди Иззи, казалось, росло все больше, и вот ей уже стало почти невозможно дышать. Она медленно повернулась к Энни, ожидая, что дама всплеснет руками и скажет: «Тут чертовски много работы, Ники», как когда-то говорила ее мама. Но Энни этого не сказала. Она наклонилась и стала собирать с пола мусор и бросать в черный мешок. Иззи настороженно подошла ближе. Энни не смотрела на нее.

– Иззи, это просто мусор, ничего особенного. Здесь нет ничего такого, что нельзя было бы вернуть в прежний вид. Когда-то комната моей дочери тоже так выглядела, а она была славной девочкой. – Энни все говорила и говорила, и с каждым новым словом Иззи постепенно расслаблялась. – Знаешь, я в первый раз увидела этот дом, когда была совсем маленькой. Бывало, мы с твоей мамой и твоим папой заглядывали по ночам в эти окна, придумывали всякие истории про людей, которые здесь когда-то жили. Я всегда думала, что это была красивая богатая пара с Востока, и они ходили по дому в вечерних платьях и красивых костюмах. А твой папа думал, что этот дом принадлежал игроку, который однажды все проиграл в карты. А твоя мама… Знаешь, я не могу вспомнить, что думала твоя мама. – Она улыбнулась Иззи. – Может быть, когда станет теплее, мы устроим пикник на лужайке. Ты бы хотела?

У Иззи возникло очень странное желание заплакать. Ей хотелось сказать: «Это мы хотели устроить пикник с молочным коктейлем и салатом, но не успели». А она одна не могла бы, даже если бы очень постаралась. Взрослые всегда обещают детям устроить пикник, даже если на самом деле не собираются этого делать.

– Вообще-то, – сказала Энни, – мы могли бы устроить мини-пикник уже сегодня. Когда я наведу чистоту в гостиной, мы будем есть печенье и пить сок на улице. Глазированное печенье с изюмом и фруктовый пунш. Звучит заманчиво, как ты думаешь? «Да, Энни, я думаю, это будет потррррясающе» – это выражение моего тигренка Тони. Натали – моя дочка, она уже почти взрослая – любила хлопья в глазури с тигром Тони на коробке, когда была маленькой. Наверняка ты тоже любишь.

Иззи чуть было не улыбнулась. Ей нравилось, как Энни разговаривает, не ожидая от нее ответов. От этого у Иззи возникало чувство, что она не так уж сильно отличается от других, словно не разговаривать – это так же нормально, как разговаривать. Она стала двигаться бочком, крошечный шажок за крошечным шажком. Добравшись таким манером до дивана, она села, не обращая внимания на поднявшуюся вокруг нее пыль. Мусор постепенно исчезал, и через некоторое время дом стал походить на дом.

Энни тихонько постучала в дверь Иззи. Ответа не последовало. Она подождала еще немного, потом толкнула дверь и вошла в комнату. В маленькой детской, примостившейся под самой крышей, было темновато. Мансардное окошко с выцветшей тюлевой занавеской ловило последние розовые лучи дня. Стены в комнате были оклеены красивыми обоями в лавандовую полоску, цветастое покрывало на кровати подходило по цвету к обоям. На белой тумбочке возле кровати стояла лампа с Винни-Пухом на абажуре.

Ник и Кэти, наверное, продумывали эту комнату заранее и копили на нее, желая создать для своего ребенка идеальное жилище. Энни помнила мечты и надежды, которые были у нее самой во время беременности, большинство из них имели отношение к детской.

Энни мало что знала о маниакально-депрессивном психозе и о том, как он изменил и исказил Кэти, но она видела, что Кэти любила свою дочь. Каждый предмет в этой комнате – от крошечного ночника с Русалочкой до полок для книг с Питером-кроликом – был выбран с любовью.

На дощатом полу валялась разбросанная одежда. Энни подошла к кровати. Профиль Иззи на фоне желтой наволочки выглядел, как точеная камея. Девочка накрылась пушистым одеялом до самого подбородка. Кукла – как сказала Лерлин, мисс Джемми – валялась на полу, ее черные глаза-пуговицы смотрели в потолок. На покрывале цвета лаванды темным пятном выделялась крошечная рука Иззи, затянутая в черную перчатку.

Энни жалко было будить спящую девочку, но она была убежденной сторонницей режима. Детям важно знать, где проходят границы и какие действуют правила. В половине третьего она уложила Иззи вздремнуть днем и была удивлена, когда девочка крепко уснула. И теперь, в четыре часа дня, ей пора было вставать.

Энни наклонилась и легонько тронула девочку за плечо:

– Соня, просыпайся!

Иззи захныкала и глубже зарылась под одеяло.

– Ну, нет, Иззи, подъем.

Один карий глаз приоткрылся. Иззи двумя пальцами правой руки откинула одеяло и села, зевая и моргая.

– Я подумала, что ты захочешь к приходу папы принять ванну. – Энни улыбнулась и подняла пакет с покупками, который привезла с собой. – Я принесла тебе новую одежду и несколько маленьких сюрпризов. Лерлин мне сказала, какой размер ты носишь. Вставай.

Она помогла Иззи встать с кровати, отвела ее в ванную и налила в ванну воды. Потом присела перед девочкой.

Иззи смотрела на нее настороженно.

Энни посмотрела на ту руку Иззи, которая была в перчатке.

– Наверное, это ужасно, когда частички тебя начинают исчезать? Ну, поднимай руки.

Иззи послушно подняла правую руку. Левая безвольно висела, пальцы были совершенно вялыми.

Энни села на пятки.

– А как же нам раздеть невидимые части? Наверное, если я просто потяну твою пижаму вниз… – Она медленно стянула рукав пижамы с «невидимой» части. Потом протянула руку к перчатке.

Иззи издала сдавленный звук и резко отпрянула от Энни.

– Ой, извини! Эта перчатка не снимается?

Иззи пристально смотрела куда-то поверх левого плеча Энни.

– Я поняла, Иззи, перчатки нет?

Иззи прикусила нижнюю губу, все еще не глядя на Энни.

Энни встала, осторожно взяла девочку за плечи, подвела к ванне и помогла ей залезть в теплую воду. Иззи жалась к краю ванны, ее левая рука бессильно свисала через бортик.

– Вода не слишком горячая? – спросила Энни. – Нет, Энни, в самый раз. Точно такая, какая мне нравится.

Иззи воззрилась на нее широко раскрытыми глазами. Энни усмехнулась:

– Я могу разговаривать сама с собой. В детстве – а я тоже была единственным ребенком, – я все время так делала.

Продолжая наливать в ванну воду, Энни добавила пену. Вокруг Иззи стала подниматься белая воздушная пена, девочка наблюдала за этим как завороженная. Потом Энни зажгла три ароматических свечи, которые нашла в кухне. Ванная наполнилась сладким ароматом ванили.

– Иногда девочке нужна романтическая ванна, только для нее. – Энни заглянула в свой пакет из коричневой бумаги. – Взгляни, какие у меня есть сокровища, – детский шампунь «Джонсонс бэби», мыло «Покахонтас», банный халатик с капюшоном «Горбун собора Нотр-Дам» и расческа «Красавица и Чудовище». И этот прелестный костюмчик. Он лавандового цвета с желтыми цветочками, прямо как сад твоей мамы, каким он будет. И к нему под цвет желтая шапочка.

Пока Энни мыла голову Иззи, намыливала и ополаскивала ее тело, она продолжала разговаривать без умолку, задавая вопросы и сама же отвечая на них. Наконец она помогла Иззи вылезти из ванны, завернула девочку в махровый халат и стала расчесывать ее длинные волосы.

– Помню, когда моей дочке Натали было столько же лет, сколько тебе сейчас, она была совсем крошечная. Бывало, только посмотрю на нее, и мое сердечко ноет.

Она заплела волосы Иззи в две ровные французские косички и завязала два желтых атласных бантика.

– Повернись кругом.

Иззи послушно повернулась.

Энни надела на нее белое белье и помогла ей надеть лавандовую кофточку и комбинезон. Потом она подвела Иззи к стоящему в углу зеркалу.

Девочка долго разглядывала себя. Потом очень медленно подняла правую руку и дотронулась указательным пальцем до атласных лент. Ее губы задрожали, она прикусила нижнюю губу, и Энни увидела, как по вспыхнувшей розовой щеке Иззи пробежала слезинка. Всего одна. Энни все поняла. Это было то, на что она надеялась, по крайней мере отчасти, – что Иззи увидит себя такой, какой она когда-то была.

– Думаю, ты раньше всегда так выглядела, правда, Иззи?

Она нежно поцеловала Иззи в лоб. Девочка пахла детским шампунем и новым мылом. Как и положено маленькой девочке.

Энни присела перед Иззи и посмотрела ей в глаза:

– Ты знаешь, что когда делишься игрушками с подругой, то играть гораздо интереснее, чем одной? Иногда это и к грусти относится. Иногда она уходит, если ее с кем-нибудь разделить.

Иззи не ответила.

Энни улыбнулась:

– Ну, а теперь мне нужна твоя помощь на кухне. Я начала готовить обед, но я нигде не могу найти тарелки. Ты не можешь мне помочь?

Иззи заморгала.

Энни приняла это за согласие. Они вместе спустились в кухню. Иззи сразу прошла к столу и села, ее ножки болтались, не доставая до пола.

Пока Энни готовила клецки, перемешивала тесто и бросала кусочки его в кипящий куриный бульон, она все время разговаривала. Наконец она накрыла кастрюлю крышкой и спросила:

– Ты умеешь накрывать на стол?

Иззи не ответила.

– Знаешь, мисс Иззи, так дело не пойдет. – Энни взяла ложку и протянула девочке: – Вот, возьми.

Иззи взяла ложку двумя пальцами, посмотрела на нее, потом, нахмурившись, посмотрела на Энни.

– Один взмах ложкой – это «да». Два взмаха – «нет». Так мы сможем разговаривать знаками, а для этого даже не надо говорить вслух. Ну, так ты можешь мне показать, где у вас хранятся тарелки?

Иззи долго смотрела на ложку немигающим взглядом. Потом очень медленно взмахнула ею один раз.

– Эй, Ники, я слыхала, дочка Хэнка Борна вернулась в город.

Ник оторвал взгляд от стакана, стоявшего перед ним. У него болела голова где-то за глазами, и ему было трудно сфокусировать взгляд. Это началось после фиаско в доме Уивера и продолжалось весь день. Он зарегистрировал Чака и посадил его в камеру, но Салли уже приходила в участок убедиться, что против ее мужа не выдвинуто никаких обвинений. Она уже сказала дежурному сержанту, что упала с лестницы.

Ник подумал, что если он заглянет после работы в таверну Зоуи пропустить всего один стаканчик, чтобы успокоить нервы, то он сможет нормально встретиться дома с Энни и Иззи. Но, как всегда, за одним стаканом последовал другой, потом еще один и так далее. То, что Ник увидел в глазах Салли, открыло в его душе старую рану, темное, уродливое место, переполненное болезненными воспоминаниями. Он взял стакан и сделал еще один большой глоток виски.

– Верно, Зоуи, но мне-то что за дело?!

К нему пододвинулся Джоэл Дермот.

– Я помню Энни Борн. Они с моей дочкой Сьюки были вместе в скаутском отряде.

Ник закрыл глаза. Он не хотел думать о тех далеких днях, когда они трое были лучшими друзьями. Когда он думал о тех днях, он вспоминал, как ему нравилась Энни, потом его мысли обращались ко вчерашней ночи, когда Энни была в его объятиях, обнаженная и неистовая, и воплотила в жизнь все фантазии, какие у него с тех пор были о ней. Это воспоминание неизменно толкало его на опасный путь, когда он начинал сомневаться в правильности сделанного им выбора. А потом в голову лезли безрассудные и неуместные мысли, например, какой была бы его жизнь, если бы он выбрал Энни, или какой она могла бы быть, останься Энни в Мистике.

Жена другого мужчины.

Ник вскочил, словно он мог убежать от этой мысли. Бросив на стойку двадцатидолларовую купюру, он двинулся к выходу из прокуренной таверны. Сел в патрульную машину и поехал домой. К тому времени, когда он въезжал на свою подъездную дорогу, у него было такое ощущение, словно он проехал тысячу миль по ухабистой дороге. У него болела голова, и ему было невтерпеж выпить еще порцию виски.

Что, черт побери, он скажет Энни после того, что между ними произошло?

Ник медленно вышел из машины, прошел по дорожке, поднялся по скрипучей лестнице на веранду и вошел в дом.

Энни лежала на диване. Когда за Ником захлопнулась дверь, она села, посмотрела на него сонными глазами и улыбнулась:

– Ой, кажется, я задремала.

От ее красоты Ник на несколько мгновений лишился дара речи. Он потоптался на месте, не решаясь приблизиться к ней, и отвел взгляд.

– Извини, я задержался. Я уже собирался ехать к Лерлин, но поступил срочный вызов, и… ну…

Энни откинула плед и встала. Одежда на ней помялась, а на правой щеке остался след от диванной подушки.

– Ничего страшного, мы с Иззи хорошо провели время. Я думаю, мы с ней отлично поладим.

Нику хотелось сказать что-то, что сняло бы с него вину и заставило Энни думать о нем лучше. У него возникла нелепая потребность поговорить с ней о том, что произошло сегодня, рассказать, как он был потрясен, что сегодня из него словно что-то выплеснулось, и он не знает, как восстановить прежнее состояние. Но такой уровень близости и доверительности был для него настолько непривычен, что он даже не представлял, с чего начать.

Энни взяла с кофейного столика свою сумку.

– Если хочешь, – заговорила она, не глядя на Ника, – я могу завтра приготовить для тебя и Иззи хороший ужин. Думаю, твоей дочери это бы понравилось.

– Это будет здорово. Я буду дома в шесть.

Энни собралась уходить, но у двери остановилась.

– На будущее… если ты задерживаешься, буду признательна, если ты заранее предупредишь. Всего один звонок по телефону.

– Да, извини.

Энни на прощание улыбнулась и вышла. Ник стоял у окна и смотрел, как она отъезжает. Когда красные огоньки ее фар скрылись за поворотом дороги, он поднялся по лестнице в гостевую спальню. Он перебрался в эту спальню восемь месяцев назад и до сих пор в ней спал, если только не засыпал на диване внизу. Ник снял форму, переоделся в поношенный спортивный костюм и побрел по коридору. Перед дверью в комнату Иззи он остановился, собираясь с силами.

На стене над детской кроватью горел маленький ночник. Ник взял любимую книжку дочери «Там, где живут чудовища» и опустился на край кровати. Матрас просел под его весом, Ник замер. Иззи заворочалась во сне, но не проснулась. Ник открыл книгу и посмотрел на первую страницу. В былые времена, когда он каждый вечер читал ей перед сном, она доверчиво прижималась к нему и поднимала улыбающееся личико: «Папа, что ты будешь мне сегодня читать, папа?»

Ник закрыл глаза. Давно он не вспоминал ее привычку говорить «папа» и в начале, и в конце каждого предложения. Он наклонился и осторожно поцеловал Иззи в лоб. Его окутал почти забытый запах чистого детского тельца. Ник вспомнил, как он купал маленькую дочь в ванне с пеной.

Ник вздохнул. Теперь он лишь читал дочери всего несколько страниц из ее любимой книги, когда она уже спала. Он надеялся, что слова проникнут в ее спящее сознание. Это был, может быть, наивный способ сказать малышке, что он ее любит, и Ник это понимал. Похоже, только это ему и осталось. Он прочитал несколько страниц тихим, напевным голосом, потом бесшумно положил книжку на тумбочку, наклонился к дочери и поцеловал ее в лоб.

– Спокойной ночи, Иззи, – прошептал он.

Спустившись вниз, Ник прошел в кухню и налил себе виски. Потом пинком открыл входную дверь, вышел на веранду и плюхнулся в кресло.

Тут на него и накатило. Он вдруг вспомнил, как в доме Уивера пахло беконом и лизолом, как линолеум на полу в кухне отклеился по краям и начал закручиваться, вспомнил синяки на лице Салли. Когда-то, давным-давно, он верил, что может спасти таких, как Салли. Он думал, что, когда он наденет полицейскую форму, он станет непобедимым. Господи, каким же он был дураком, верил в слова, которые сегодня очень мало значат: честь, уважение, правосудие. Он всерьез думал, что способен спасти людей, которые не желали быть спасенными.

Но жизнь многому его научила. Где-то между его работой и Кэти его идеализм дал трещину и стал отваливаться по кусочкам, пока от него не остались лишь жалкие осколки. А без него Ник совсем потерялся.

Он сделал большой глоток и откинулся на спинку кресла, глядя на ночное небо. На мгновение его поразило, что в природе все по-прежнему, так, как и должно быть. Озеро все так же блестит в лунном свете, ночь плавно спускается на вершины гор и просачивается через лес на землю. А потом придет рассвет и прогонит темноту в другие уголки земного шара. В юности Ник с удивлением наблюдал за ночным небом, вслушивался в шум леса. Тогда он думал, что у него самые простые потребности и их легко удовлетворить. Он хотел иметь семью, работу и свой дом. Он представлял, как будет стариться в этом самом доме, сидя в этом самом кресле на этой самой веранде, наблюдая, как его дети растут и разлетаются из родительского гнезда. Тогда он думал, что поседеет с возрастом – когда-нибудь, через многие годы. Он еще не знал, что скорбь и чувство вины могут до срока состарить мужчину и посеребрить его волосы.

Ник пил, пока у него не помутилось в глазах. Пустая бутылка выскользнула из его рук, покатилась, пересчитала ступеньки и бесшумно упала в траву.

Утром Иззи проснулась под звук маминого голоса. Она отбросила одеяло, села и заморгала.

Мама?

Поначалу она ничего не слышала, кроме шума дождя. Раньше, до того как случилось плохое, ей нравился этот звук, нравилось слушать, как дождь барабанит по крыше. Она выглянула в окно и была разочарована: ничего, кроме розового и желтого солнечного света. Дождя нет.

Мама?

Ответа не было. Иззи надела свои любимые пушистые шлепанцы и вышла из спальни. По лестнице она спускалась тихо, надеясь, что папа не проснется. Он заснул на диване, одна его рука лежала на кофейном столике, босые ноги выглядывали из-под голубого одеяла. Иззи на цыпочках прошла мимо него, с бьющимся сердцем открыла входную дверь, вышла и тихо закрыла дверь за собой. Она постояла на крыльце, всматриваясь. Над озером плыл розовый туман.

Мама?

Иззи прошла по траве и подошла к краю озера. Она зажмурилась и представила маму. Когда она открыла глаза, мама была здесь, стояла на воде посреди озера, слишком далеко, чтобы Иззи могла до нее добраться. Казалось, мама не двигалась, но вдруг она оказалась так близко, что Иззи почувствовала запах ее духов.

Теперь все в порядке, Иззи.

Мамин голос смешивался с ветерком. Где-то вскрикнула птица, выпорхнула из кустов и, хлопая крыльями, поднялась в небо.

Дождь начался на самом деле, зашелестел, окропил волосы и лицо Иззи. Она видела, что дождь цветной, на поверхность озера падают бесчисленные крошечные капли, окрашенные во все цвета радуги. Но на том берегу озера дождя не было.

Теперь все в порядке, – повторила мама. – Мне нужно идти.

Иззи запаниковала. Ей показалось, что она снова теряет свою маму.

Мама, подожди, не уходи, я исчезаю так быстро, как только могу!

Но мама уже ушла. Разноцветный дождь прекратился, и туман рассеялся.

Иззи все ждала и ждала, но ничего не произошло. В конце концов она вернулась в дом. Она прошла через гостиную, зашла в кухню и приготовила себе завтрак. Она насыпала в миску хлопья и залила их молоком.

Иззи услышала, как в другой комнате проснулся папа. Она не раз видела, как это бывает, и знала, что, если он заснул в гостиной, это всегда плохо. Сначала он сядет на диване, потом схватится за голову и тихо застонет. Когда он будет вставать, он обязательно ударится ногой об угол кофейного столика и выкрикнет плохое слово. Сегодня было как всегда.

– Черт!

Иззи поскорее постелила на стол розовую скатерть, ту самую, которую мама всегда стелила для завтрака. Она хотела, чтобы папа заметил, какая она стала большая и умная. Может быть, тогда он наконец на нее посмотрит, дотронется до нее, может быть, даже скажет: «Привет, Солнышко, как спалось?» Раньше он так говорил по утрам. А если бы он с ней заговорил, может быть, она смогла бы найти свой собственный голос и ответить ему: «Все хорошо, папа» – и его рассмешить.

Она скучала по его смеху.

На самом деле только этого она и хотела. Она отказалась от множества других вещей, которые когда-то были для нее важны. Ей уже не важно, скажет ли он, что он ее любит. Ей все равно, поцелует ли он ее в лоб перед сном, возьмет ли ее на пикник, будет ли кружить ее в своих больших, сильных руках, пока она не завизжит. Ей только хотелось, чтобы он смотрел на нее, как раньше, как если бы она была самым важным человеком на свете. А теперь он на нее почти никогда не смотрел. Теперь он так быстро отводил взгляд, что она пугалась и думала, что, может быть, она все-таки исчезла совсем. Но этого не случилось, она всегда здесь, во всяком случае, большая часть ее, кроме одной руки и нескольких пальцев на другой. Ему просто больше не нравится на нее смотреть.

Ник нетвердыми шагами вошел в кухню и остановился в дверном проеме.

– Иззи? Почему ты уже встала?

Иззи удивленно заморгала. «Ты можешь это сделать, – думала она. – Просто ответь ему: “Папа, я готовлю тебе завтрак”». Но слова спутались в ее горле и исчезли.

– Хлопья с молоком, – сказал он с вялой улыбкой. – Энни это понравится.

Он подошел к холодильнику и налил себе стакан апельсинового сока. Потом направился к Иззи. На какое-то мгновение она подумала, что он собирается похлопать ее по плечу и сказать, что она очень красиво накрыла на стол. Или что она красиво выглядит, прямо как выглядела когда-то, такая нарядная и с косичками. Она даже сделала шаг к нему.

Но он прошел мимо, а она постаралась не заплакать.

Он снова посмотрел на стол. Не на нее.

– Иззи, детка, у меня нет времени на завтрак.

Он дотронулся до своего лба и закрыл глаза. Иззи знала, что у него снова болит голова. Она всегда у него болит по утрам с тех пор, как мама отправилась на небеса. Иззи было страшно об этом думать. Ей было очень жалко папу – таким больным он был по утрам. Ей хотелось ему сказать, что она очень-очень постарается быть хорошей девочкой, что она перестанет исчезать и начнет разговаривать, будет есть овощи и все такое.

Папа улыбнулся, только это была не настоящая папина улыбка, а чужая – улыбка папы с серебряными волосами, который никогда на нее не смотрит.

– Как вы вчера с Энни, хорошо провели время?

Иззи старалась, очень старалась, но не могла ответить. Она видела, как папа на нее смотрит, – так, словно вот-вот заплачет, и ей стало стыдно за себя.

Наконец он вздохнул:

– Пойду приму душ. С минуты на минуту приедет Энни.

Он подождал с секунду, как если бы она собиралась ответить, но она не ответила. Не могла. Она просто стояла, держа две миски, и смотрела, как он уходит.

Позже, через много времени после того, как Ник ушел на работу, Иззи сидела на диване, сдвинув колени, у нее на руках спала мисс Джемми. Энни пришла ни свет ни заря и снова принялась убирать дом. Все время, пока она работала, она разговаривала с Иззи. Она говорила так много, что иногда Иззи не могла все это слушать. Иззи нравилось, как теперь выглядел ее дом после того, как Энни закончила в нем уборку. Теперь она чувствовала себя здесь в безопасности. Она закрыла глаза, слыша успокаивающее шуршание щетки. Этот звук напоминал ей о маме, когда Иззи сидела одна с книжкой, пока мама убиралась в доме. Иззи сама не поняла, как это произошло: из ее рта вдруг вырвался звук. Это было слабое «шшшрк-шшшрк», такой же звук, какой издавала щетка, когда Энни подметала пол. Иззи широко открыла глаза. После такого долгого безмолвия ей было странно услышать собственный голос. Она была потрясена. Пусть это даже не слова, но все равно это был голос Иззи. Она-то думала, что ее говорящая часть усохла и исчезла, как ее рука. Иззи не собиралась перестать разговаривать, но однажды, после того как она побывала у доктора, она открыла рот, чтобы заговорить, но ничего не вышло. Вообще ничего. Тогда она ужасно испугалась, особенно когда поняла, что ничего не может с этим поделать. После этого все стали обращаться с ней как с младенцем, – может, взрослые решили: раз она не говорит, то и не слышит. От этого и оттого, как они все на нее смотрели, Иззи часто хотелось плакать, но и плач ее был беззвучным.

Энни другая. Она не смотрит на Иззи, как будто она сломанная кукла, которой место в мусоре. Энни смотрит на нее так, как когда-то смотрели мама и папа.

Иззи улыбнулась. Звук продолжал выходить тихий, чуть громче дыхания: «Шшшрк, шшшрк».