Текст книги "Континентальный роман"

Впервые очутившись в городе цвета красной охры, Анри прошелся вдоль оставшихся стен, которые показались ему знакомыми, но при этом другими, и решил, что Гранада ему подходит. По крайней мере, на ближайшее время. В конце концов, его мать была испанкой, хоть и не помнила, что это значит. Тут, как он часто думал, они с ней похожи.

Он был французом и тоже не помнил, что это значит.

* * *

Откуда-то снизу донесся шорох, шуршание гравия под ногами.

Кто-то вошел в сад. Анри помедлил, гадая, тот ли это человек, которого он ждет. Что-то подсказывало ему, что не тот. Во-первых, женщина, стоявшая внизу, держала в руке чемодан, и хотя он предположил, что именно там могут быть спрятаны деньги, это казалось слишком уж непродуманным – люди, с которыми Анри с братьями обычно имели дело, поступали куда хитрее. А еще его смущало то, как она шла – медленно, будто никуда не спешила, будто у нее здесь нет никаких дел. Опять же, возможно, так и было задумано, но Анри почудилось что-то странное в том, как она остановилась сначала у цветов, потом у фонтана, словно туристка, осматривающая достопримечательности. Он нахмурился, взглянул на часы. Было еще рано – не исключено, что женщина забрела сюда случайно. Тут он увидел ее лицо и замер. В этом лице читался восторг и благоговейный трепет перед всем, что ее окружало. Он сразу почувствовал зависть к незнакомке, к человеку, которого никогда не встречал.

Анри отвел взгляд – он устал от пустоты в себе, устал смотреть на этот город во всем его великолепии и совершенно ничего не чувствовать. Даже когда он видел эти сады, то думал о другом саде, за сотни миль отсюда, о другом городе, над которым возвышались пологие уступы, о домах не красного, а белого цвета, о бесконечных розах и геранях, смоковницах и олеандрах, так что даже сейчас, здесь, он мог…

По ушам полоснул крик.

Анри вздрогнул и ударился головой об окно. Он окинул взглядом сад и женщину, ища, что причинило ей такую боль, но рядом с ней по-прежнему никого не было. Она слегка наклонилась вперед, сжав кулаки и зажмурившись, и ее отчаянный гортанный вопль внезапно напомнил Анри о доме, о звуках, с которыми местные женщины выплескивают радость, горе или ярость, и ему ничего так не хотелось, как зажать уши руками, закрыть глаза и спрятаться от этого зрелища, от этих воспоминаний. Анри так и не сумел облечь в слова те чувства, с которыми покидал Оран, – это было решение, вообще не похожее на решение, – и теперь все его страдание, гнев и внутреннее смятение отразились на лице незнакомки, стоящей внизу. Какая жуткая картина, подумал он, все равно что увидеть собственного двойника, и эта мысль была настолько странной и фантастической, что он не сумел отвести глаза.

Женщина посмотрела вверх, на балкон.

Анри шарахнулся от оконного проема, вжался в стену, надеясь, что она его не заметит, еще не заметила, – но она заметила, он был в этом уверен. Женщина подняла голову и взглянула прямо на него, и все же… Он подумал о солнце, о тени и сказал себе, что это невозможно. Она не могла видеть, что он наблюдает за ней. Он задышал медленнее, пытаясь успокоиться, – нелепо терять самообладание из-за такой ерунды.

Когда он через какое-то время опять посмотрел в сад, было уже слишком поздно.

Только впоследствии он понял, что именно произошло. Другая женщина, та, которую он ждал, должно быть, уже успела пройти вдоль канала в дальний конец сада и скрыться в том самом здании, на балконе которого он стоял. Когда он снова перевел взгляд вниз, она исчезла, и он успел увидеть только краешек ее ноги, черный каблук, а деньги – деньги, которые она должна была аккуратно положить под скамейку, – упали и рассыпались по земле.

От неожиданности Анри растерялся. Он знал, что ему нужно сделать, знал, что должен оставить свой пост у окна, броситься вниз и начать собирать купюры, пока их не унес ветер и они не попали в чужие руки. Но он ничего не делал. Стоял неподвижно, не сводя взгляда с женщины с чемоданом, которая только что кричала. У него перехватило дыхание, когда он увидел выражение, появившееся на ее лице, стоило ей заметить упавшие деньги, – хитроумное и расчетливое, – и он невольно улыбнулся.

Он знал, что нужно действовать, знал, что его ждут последствия – ужасные, далеко идущие последствия, если он не вернет деньги, – и все же продолжал стоять, спрятавшись в тени балкона и наблюдая, как она собирает купюры, как укладывает их в чемодан. Пока она не зашагала прочь.

* * *

Он направился следом за ней.

Они шли через весь город, и Анри то и дело приходилось останавливаться: она постоянно возвращалась обратно, переходила с одной улицы на другую, иногда делала круг и оказывалась на прежнем месте, и он понял, что она не из Гранады, потому что даже он знал здешние улицы лучше, чем она. Все это время он твердил себе, что заберет деньги, как только они дойдут до следующего квартала, как только свернут за угол, прежде чем подойдут к следующему собору. Но так ничего и не делал. Он просто продолжал идти, продолжал следовать за ней, пока в конце концов они не миновали арену для боя быков, расположенную на окраине города, и не добрались до единственного места, куда имело хоть какой-то смысл стремиться, – до автовокзала.

Войдя внутрь, Анри опять двинулся за ней, стараясь не привлекать к себе внимания и отворачиваясь всякий раз, когда мимо проходил охранник. Она пошла сначала в туалет, а потом в банк, и он увидел, как она передала в окошко несколько купюр. Он выругался. Сейчас самое время остановить ее, пока она не успела потратить еще больше денег, возмещать которые он должен будет из собственного кармана. Он сильно сомневался, что благодаря родственным связям может рассчитывать на особое отношение, когда речь идет о деньгах. Тем временем она зашла в кафе и заказала кофе. Он выбрал себе стул у противоположного конца стойки, устроившись так, чтобы видеть ее, но чтобы она его видеть не могла – хотя она и не обращала на него внимания. Казалось, в этот момент она никого не замечала, сосредоточившись на чашке, которую держала в руках.

Анри так и не предпринял ничего из того, что надо было предпринять, к чему его приучили здравый смысл и годы службы в жандармерии, – вместо этого он подождал, пока она купит билет, потом подошел к окошку и сказал, что ему нужно туда же, куда едет женщина, которая только что здесь стояла. Кассир нахмурился, но расспрашивать его не стал.

Анри опустил взгляд на свои билеты – ему предстояла череда утомительных пересадок, которая в итоге приведет его в Париж. Он не дал себе времени на раздумья и направился к платформе.

* * *

Когда водитель сделал первую техническую остановку, Анри увидел, как она окинула взглядом пейзаж за окном и на ее лице отразилось замешательство.

В дороге она спала. Он сидел на несколько рядов дальше и, хотя ее лица видеть не мог, понял это по тому, как свешивалась набок ее голова. Он и сам уже некоторое время боролся со сном – сказывались духота и бессонные часы прошедшей ночи. Когда автобус остановился, женщина подскочила на сиденье, и он вместе с ней.

Он встал, потянулся, слушая, как протестующе стонет все тело. Он уже слишком стар для такого путешествия, подумал он, хотя в автобусе было несколько мужчин и женщин старше его лет на десять, а то и больше, и они просидели без жалоб всю дорогу и, вероятно, просидят так же до самого конца. Анри оставался в автобусе до последнего, пока не решил, что рискует привлечь к себе внимание. Он двинулся к выходу, опустив голову, но все же не мог удержаться, чтобы не оглянуться, проходя мимо, и заметил выражение, промелькнувшее на ее лице, – паника, подумал он. Однако заставил себя идти дальше и не лезть не в свое дело.

Устроившись в кафе рядом с заправочной станцией, он стал ждать, пока она тоже выйдет из автобуса. Когда она наконец вышла, то сжимала в руках сумку с такой силой, будто ждала, что в любой момент ее кто-то выхватит. В кафе она пошла за другими женщинами в туалет. Он заказал café, бросил в него кусочек сахара и выпил, стараясь не морщиться от горечи. Испанский кофе был одной из многих особенностей жизни в Гранаде, с которыми он никак не мог примириться.

Из туалета она вернулась с еще более растерянным видом. Шла медленно, как будто отяжелев от глубокого сна. Ему стало интересно, когда она в последний раз ела, хорошо ли переносит солнце и местную жару. Ее белая кожа подсказывала, что едва ли.

Она подошла к стойке бара и села рядом с Анри. Он повернул голову и заметил маленькую родинку у нее на шее сбоку. Ее рука приподнялась – наверное, позвать бармена, – и он увидел, что рука слегка дрожит. Он не знал, говорит ли женщина по-испански, хотя бы чуть-чуть, а если нет, то не этим ли объясняется замешательство, которое он уловил в ее лице, когда автобус остановился. Возможно, она проспала предупреждение об остановке, но теперь он засомневался, что это что-то изменило бы.

Анри заказал два пунша, пододвинул один к ней и по-испански посоветовал выпить. Она растерянно посмотрела на него. Значит, не испанка. Он повторил по-французски и увидел, как ее взгляд прояснился – кажется, она его поняла. Он еще раз предложил ей выпить, потом заказал бокадильо. Спросил, куда она едет, далеко ли, и посоветовал ей поесть.

– Вы почувствуете себя лучше, – пообещал он.

Она поблагодарила его, и он понял, что она говорит искренне, увидел в ее лице явное облегчение. Он знал, что не должен был этого делать. Он здесь не для того, чтобы о ней заботиться. Он здесь для того, чтобы забрать деньги и отвезти их обратно. Едва ли она его запомнит – взгляд у нее стеклянный. И все же он понимал, что сильно рискует.

Анри ощутил какое-то прикосновение – это была ее кожаная сумка. Раньше он этого не замечал, но теперь осознал, что сумка наполовину лежит у него на коленях. Он опустил взгляд и увидел блеск молнии прямо перед собой.

Было бы легко, подумал он, схватить сумку, велеть ей идти за ним в сторону заправочной станции, где наверняка найдется какой-то механик и развалюха, которую можно купить задешево. К ночи они вернулись бы в Гранаду.

Или он может просто забрать деньги, а она пусть отправляется туда, где замышляла скрыться. Он не верил, что она будет протестовать и попытается заявить, будто он ее обокрал. Это приведет к расспросам, к возможным обыскам, и что-то подсказывало ему, что именно по этой причине она и сидела в пыльном автобусе, а не в комфортабельном салоне самолета или в поезде. Желание остаться инкогнито – часть ее плана. И это самое желание сейчас, когда ее разум и тело одурманены жарой, делает ее уязвимой.

Он знал, что у него не так много времени, чтобы принять решение. Он опустил руку и стал медленно приближать ее к сумке. Еще не слишком поздно, все зашло не слишком далеко. Где-то здесь должен быть телефон. Он может позвонить, сообщить им, когда его ждать, сказать, что их деньги в безопасности. Все закончится еще до того, как начнется по-настоящему. Он может вернуться в Гранаду, продолжить ту жизнь, которую вел до сих пор, и эта ситуация, в которой он сейчас оказался, останется всего лишь воспоминанием, досадной мелочью на его пути.

Его рука легла на кожаную сумку, пальцы сжались…

И тут водитель поднялся в места и выкрикнул:

– Atención, pasajeros![12]12
  Внимание, пассажиры! (исп.)


[Закрыть] Автобус отправляется через пять минут.

Женщина рядом с Анри пошевелилась, и он быстро отдернул руку, словно обжегся. Он почувствовал, как вспыхнуло его лицо, не сомневаясь, что она заметила, что ощутила его движение, и поэтому поспешно перевел слова водителя, чтобы отвлечь ее внимание. Она лишь кивнула, глядя на сэндвич, который разламывала на маленькие кусочки и по одному отправляла в рот. У него самого свело желудок, и он пожалел, что не догадался заказать два.

Он встал, осторожно переставив сумку обратно к ней на колени. В помещении стало слишком тесно, слишком душно, и ему отчаянно захотелось на улицу.

* * *

Ее место пустовало так долго, что Анри забеспокоился. Он выглянул в окно автобуса и прищурился, но водитель припарковался слишком далеко, а свет в кафе был слишком тусклым, чтобы с такого расстояния разглядеть, что происходит внутри.

Поток пассажиров истончился до струйки. Даже самые пожилые уже добрались до автобуса. Конечно, та женщина должна была понимать, что она единственная из всех до сих пор сидит в кафе. Если только это не входило в ее намерения. Анри привстал со своего места. Возможно, она все-таки почувствовала его руку на своей сумке. Возможно, она поняла, что это значит, и решила изменить план.

Он уже стоял, когда вдруг увидел ее.

Анри сел, похлопывая себя по карманам, сделал вид, что нашел какую-то пропавшую вещь, что именно из-за этого и вставал, если кто-нибудь за ним наблюдает. В окно он видел, как она стремительно выбежала из кафе, сжимая сумку.

Когда она наконец поднялась в автобус, он почувствовал, как в груди ослабевает какой-то узел – и неожиданно понял, что она миновала свое место и направляется к нему. В голове пронеслось бесконечное количество вариантов развития событий. И все они заканчивались примерно одинаково: Анри вышвыривали из автобуса и отправляли в какую-то импровизированную тюрьму в глуши.

Женщина уже подошла вплотную и теперь возвышалась над ним. Сунула руку в карман – может быть, у нее с собой оружие, может быть, она собирается угрожать ему – и достала сэндвич, завернутый в салфетку.

– Gardez votre coin[13]13
  Поберегите ваш угол (фр.). Coin – по-английски монета, по-французски – угол.


[Закрыть], – сказала она с раздражением.

Он растерянно посмотрел на нее, услышав этот набор слов.

– Я в состоянии купить себе обед сама, – сказала она. – Maintenant nous sommes quittes. Теперь мы квиты.

Он едва успел пробормотать Merci, как она отвернулась, ушла и уселась на свое место в передней части автобуса, убедив его, по крайней мере, в одном: она не француженка. Он воспроизвел в голове ее слова и улыбнулся.

Анри до сих пор не понимал, почему следует за ней и как долго будет продолжаться это странное приключение. Но в тот момент он засомневался, хочет ли и дальше выполнять приказы. Он-то думал, что хочет всего лишь сблизиться с людьми, что слушать чужие распоряжения будет привычно и удобно, но так вышло, что он вернулся к тому, с чего все началось, – ему снова велели сделать то, что может навредить другому человеку. Он не был наивен. Он знал, что произойдет, если он привезет ее обратно, что они сделают с ней, чтобы получить ответы. Он вспомнил свои последние дни в Оране и покачал головой. Нет, ни за что на свете он не станет причиной очередного кровопролития.

Анри посмотрел направо: за ним наблюдала пожилая женщина, улыбаясь и многозначительно косясь на сэндвич, который ему только что вручили. Можно было только догадываться, о чем она думает – о чем думают пассажиры. Он попытался представить себе выражение их лиц, если бы они узнали правду. Если бы они узнали, кто ответил на звонок, который он сделал перед самым отправлением, – владелец заправочной станции разрешил ему недолго поговорить по телефону в обмен на несколько песет.

– Кое-что случилось, – сказал он, когда на том конце взяли трубку.

– Мы ждали, что ты к этому времени уже вернешься.

– Да, я знаю. – Он задумался, как лучше объяснить. – Женщина, которая должна была передать пакет…

– Sí?

Анри уловил замешательство, хотя и не мог узнать голос. Один из братьев нравился ему больше остальных, казался более приветливым, потому что иначе разговаривал и иначе слушал. Анри попытался представить, что это он на другом конце провода.

– Она уронила его в саду. Может, это была случайность, дырка в сумке, в кармане пальто, я не знаю.

И он действительно не знал. Странно, думал он, что деньги вывалились так легко, сами по себе. Не просто купюра-другая, а все сразу – по крайней мере, так ему показалось. И женщина ничего не заметила, даже не оглянулась. Что она стала делать, когда обнаружила пропажу, гадал он теперь – вернулась ли назад, пытаясь выяснить, куда все делось, связалась ли со своими людьми, придя в отчаяние от собственного промаха, – он не знал, не стал ждать, чтобы выяснить, потому что решил последовать за той, которая взяла эти деньги.

– Так деньги у тебя? – спросил голос.

– Меня опередили. – Прежде чем голос успел перебить его, он пояснил: – Я за ней слежу. Я просто жду возможности забрать их в менее людном месте. – Он огляделся по сторонам. – На случай, если поблизости будет policía.

Наступила пауза.

– Когда принесешь деньги, ее приведи с собой.

– Хорошо, – ответил он, стараясь говорить твердо.

– Где ты сейчас находишься?

– Техническая остановка в нескольких часах езды от Гранады. Она направляется в Париж, – сказал он и тут же пожалел об этом, хотя и не знал почему, не мог объяснить причину, по которой хотел оставить эти сведения при себе. Он осмотрелся, словно ожидая, что кто-нибудь из них материализуется поблизости. – Я свяжусь с вами, как только заберу их.

Он отключился прежде, чем ему успели ответить, прежде, чем ему успели сказать: к черту людей, просто бери деньги и уходи. Логика и здравомыслие подсказывали Анри, что ничего другого не оставалось.

И все же.

Он не мог сказать им то, что уже говорил сам себе, – он не готов. Он знал, что это безумное решение – последовать за ней в Париж, потратив на дорогу целый день. Просто сумасшествие. Но потом он вспомнил ее лицо, когда она закричала, и решил не думать больше ни о чем. Тем не менее его тяготило чувство долга, верность тем, с кем он был связан и от кого так легко отказался ради незнакомки, сидевшей в эту минуту через несколько рядов от него. Он не смог бы этого объяснить, даже если бы захотел, настолько случившееся противоречило всему, что он знал. С другой стороны, подумал он, мир, в котором он существует сейчас, тоже полностью противоположен тому, что он знал об этой жизни и о себе самом. Казалось, все перевернулось с ног на голову, когда он уехал из Орана, и с тех пор так и не наладилось.

Но сейчас… Анри выглянул в приоткрытое окно, сквозь узкую щель в салон непрерывно сочился горячий воздух. Анри не был уверен, но ему показалось, что он что-то уловил, уловил еле ощутимый шлейф в воздухе, когда автобус тронулся. Что-то цветочное и травяное.

Он подумал, что это запах флердоранжа.

2
Луиза

Сначала Луиза удивилась, обнаружив его в купе, причем еще и на ее месте, как она выяснила, когда сверилась с собственным билетом. Она даже подумала, уж не сделал ли он это специально. В тот момент Луизой владело не только удивление – она призналась себе, что почувствовала еще и облегчение, и смущение после всего, что случилось в Белграде, и даже злость. На него за то, что продолжает следовать за ней, на себя за то, что позволяет ему это. Она больше его не боялась – не то чтобы раньше она боялась его самого, только того, что он может сделать, – но даже это опасение притупилось и переродилось в нечто иное после того, что произошло между ними.

Теперь ее мучила неопределенность – того, что чувствует она сама, того, что чувствует он, того, что это может означать. Она порадовалась, что ее появление осталось незамеченным, потому что ей нужны были эти несколько секунд в коридоре, чтобы взять себя в руки, принять невозмутимый вид, обдумать, как действовать дальше. Может, поприветствовать его с долей фамильярности, заговорив по-французски, и обратиться к нему на tu вместо vous?[14]14
  Ты/вы (фр.).


[Закрыть] Тем самым она признает, что они так или иначе провели в обществе друг друга почти две недели. Нет. Ей нужно увеличить дистанцию между ними, нужно заново возвести барьер, который рассыпался с такой легкостью. Ей нужно набраться решимости, напомнить себе о самом важном – о деньгах и обо всем, что они значат. Новая жизнь, новое начало. Она знала, что другой такой возможности больше не представится. Она решила, что будет сдержанной. Даже холодной. Будет вести себя так, как ведут себя с незнакомцем. В конце концов, они друг другу никто. Два чужих человека, путешествующие каждый сам по себе. Ничего больше, подумала она и вошла в купе.

* * *

Она выглядывает в открытую дверь: за минувший час по коридору не прошел ни один человек. Она пытается вспомнить, много ли народу было на платформе, – явно много, судя по утренней толчее на вокзале. Но, возможно, это были пассажиры других поездов, которые курсируют в пределах города, в пределах страны. Наверное, большинство людей предпочтут лететь самолетом, а не скучать в поезде дальнего следования.

– Эпоха путешествий на поезде, судя по всему, осталась позади, – сухо роняет Луиза.

– Один проводник как-то сказал мне нечто подобное, – отвечает ее попутчик, поворачиваясь к ней. – Тогда почему вы выбрали железную дорогу?

– Пожалуй, я хотела проехать по этому маршруту, пока он еще существует.

Это не совсем ложь. Она помнит объявления в газетах, что движение пассажирских поездов на этом направлении будет прекращено, помнит, как ее расстроила эта новость. На самом деле она нигде и не бывала, но путешествия – в частности, поезда – казались неотъемлемой частью ее детства, произраставшей из прочитанных ею книг. Наконец-то выбраться в большой мир и обнаружить, что они утратили свою популярность, было поразительно, как будто все изменилось, пока она была заперта в четырех стенах.

– А вы почему выбрали поезд? Выходит, и вы не любите самолеты?

Он ненадолго задумывается.

– Да не особенно.

Да, ей так и показалось. В нем есть что-то старомодное, несмотря на возраст, – судя по его виду, он лет на десять старше ее, – и ему бы жить в золотой век путешествий. Есть что-то эдакое в его позе, в его осанке, думает она с легкой улыбкой, в манере держаться, которая отличает его от остальных. Даже одежда выделяет его из толпы – тщательно отглаженный костюм и галстук. Луиза представляет долгие, бесконечные дни в поезде и огромные чемоданы. Если бы она не знала, зачем он здесь, то удивилась бы, что он не взял себе одноместное купе.

– И куда вы отправитесь, когда поезд прибудет в Стамбул? – спрашивает он. – Снова вернетесь в Лондон?

– Возможно. – Она позволяет себе слегка улыбнуться в ответ, гадая, поехал бы он за ней, если бы она сказала “да”, – поехал бы он за ней вокруг света, если бы так было надо. Она поворачивается к окну. – Или, возможно, переплыву Босфор и исчезну навсегда.