Текст книги "Свадебное путешествие"

5

Габриэлла сгорала от любопытства. Она хотела поскорее узнать все подробности морской прогулки. Объявив о том, что ее роман с американцем закончился, даже не начавшись, Элен заперлась в своей комнате и позвонила Мириам.

– Я же говорила, что не следует бросаться таким парнем! – воскликнула Мириам. – Надо было окружить его лаской и заботой. Вначале обо всем расспросить, а затем навести справки. Тебе надо было тянуть время, чтобы все разузнать о нем. Возможно, что тебе повезло встретить единственного в мире мужчину, который хочет жениться. Однако почему он не стремится поскорее переспать с тобой? Он хочет взять кота в мешке? Без предварительного испытания?

– Он выбирает не автомобиль.

– Однако согласись, что вы оба ведете себя очень странно. Он играет в рыцаря, отправившегося в крестовый поход, а ты – в недотрогу. Да это же курам на смех! Элен, я собираюсь уехать на выходные в Париж. Если захочешь, я могу предоставить в твое распоряжение мою квартиру. Ну да! Что бы я на твоем месте сделала? Конечно, нельзя решать за других, но я поспешила бы нырнуть с ним под одеяло, прихватив большой запас самых прочных презервативов. В случае если он хотя бы как-то справится со своей задачей, то я согласилась бы пойти с ним в мэрию. Если же он покажет высший пилотаж, то я побежала бы под венец со всех ног.

– Постель не решает все наши проблемы, – заметила Элен.

– Да, не все, – сказала Мириам, – однако определяет большую часть нашего бытия.

– Ты считаешь, что я должна пригласить его еще раз, когда отца не будет дома?

– Сделай это поскорее, – сказала Мириам. – Ведь эта редкая птица может упорхнуть. На всякий случай я пришлю тебе в конверте мои ключи.

Элен ждала звонка Ника. Наконец ближе к вечеру он позвонил. Он говорил с ней совсем другим, почти заискивавшим тоном. Он просил у нее прощения и каялся во всех смертных грехах. Да, он вел себя как дерзкий грубиян. Элен слушала его почти с умилением, а затем пригласила на завтрак. Он с радостью согласился.

На следующий день он удостоился шумного приема Крысы. Однако, когда Ник решил погладить собаку, она убежала. Габриэлла, Элен и Ник сидели втроем за столом и вели между собой неторопливую беседу. Нику удалось создать дружескую атмосферу.

– У меня самые благородные, но в то же время практичные намерения. Мне нужна женщина, разделяющая мою любовь к морю и приключениям. И конечно, влюбленная в меня.

За десертом Габриэлла спросила его:

– Ник, вы утверждаете, что полюбили Элен. Возможно, в Америке слово «любовь» имеет не столь большое значение, как у нас?

Ник с самым простодушным видом произнес:

– Я еще никогда не испытывал подобного эмоционального подъема. Я не могу выразить словами, что я чувствую сейчас. По-моему, это и есть любовь.

По мере того как он входил в образ искреннего молодого человека, эта роль все больше и больше нравилась ему. Он продолжил:

– Мне до сих пор не было знакомо такое чувство, как истинная нежность. Я уверен, что это верный признак настоящей любви.

– Мне по душе ваша искренность, – сказала Габриэлла. – Однако я хочу вас предупредить. Если вы и в самом деле имеете серьезные виды на Элен, то вам придется смириться с присутствием в ее жизни, пусть даже невидимым, ее сестры Лидии. Малейшее пренебрежение по отношению к ее светлой памяти может нанести ей смертельный удар. Наша семья состоит из четырех человек. Если бы в нашей семье не произошло это несчастье, то вы познакомились бы с замечательной девушкой. Она мертва. Но не для нас.

Элен начала было протестовать, но Габриэлла пригласила Ника подняться на второй этаж и провела его в комнату Лидии. Для него это было суровое испытание. Ему пришлось войти в комнату с закрытыми ставнями. Кровать Лидии была застелена белым покрывалом. На комоде выстроились в ряд мягкие игрушки, словно в ожидании возвращения хозяйки. По соседству с ними стояла фотография девушки. Большие лучистые глаза и отливавшие серебром волосы светились в полумраке. Другая фотография была сделана на пляже, когда она пыталась поймать на лету синий мяч. Оторвавшись ногами от песка, она парила над землей.

– Она летает, – сказала Габриэлла. – Уже тогда она была ангелом.

– Хватит, мама. Идемте, Ник.

В коридоре Элен обернулась к нему:

– Моя мать сохранила эту комнату пыток. Я стараюсь пройти мимо, и в то же время мне хочется войти. Порой я вхожу в нее и плачу.

– Поедем в Сан-Франциско, и я исцелю ваши раны.

Он понял, что настал момент удвоить усилия. На его затылке выступили капли пота. Бежать как можно быстрее из этого дома. От матери, в глазах которой уже не осталось слез, но душа навсегда погрузилась в траур.

В гостиной за чашкой кофе Ник надеялся, что мрачная атмосфера наконец рассеется. Габриэлла была занята поисками кофейных ложек, упрятанных куда-то прислугой. Она предложила ему сахар.

– Спасибо, не надо, – сказал Ник. – Ни сахара, ни молока. Я пью только черный кофе.

Запертый в кладовке, пес жалобно скулил. Ему хотелось бы превратиться в немецкую овчарку, чтобы вонзить острые клыки в ногу гостя. Однако он был всего-навсего несмышленой малюсенькой собачонкой, крошечным Давидом на четырех лапах.

– Расскажите мне о себе, – сказала Габриэлла. – Меня интересует все, что касается вас. Если у вас серьезные намерения, то чем скорее мы расскажем друг другу о нашем прошлом, тем лучше.

– Мама…

– Элен, речь идет о твоей жизни…

– Мадам, я такой же, как все, – ответил Ник.

– А вот и нет. Вы потеряли родителей в юном возрасте. Должно быть, на вашу долю выпало немало душевных переживаний.

– Мне повезло, что моя тетушка Джоан относилась ко мне с поистине материнской любовью. У нее не было детей. А вот ее муж, напротив, терпеть меня не мог. Он придирался ко мне потому, что я не был его родным сыном. Еще больше он не выносил моего друга Робина. Дядюшка постоянно старался разлучить нас, хотя бы на выходные дни.

– Робин?

– Мой школьный товарищ. Мне кажется, я уже говорил о нем. В семидесятые годы его родители приехали на постоянное жительство в Соединенные Штаты из Польши. Его мать работала в колледже заведующей хозяйственной частью. Робин получил право на обучение и стипендию. Мы подружились с ним. Он тосковал по своей утраченной родине, я – по своим погибшим родителям. Мы морально поддерживали друг друга. Он был намного меньше, чем я, склонен предаваться печальным размышлениям. Более гибкий в этом отношении, он отвлекал меня от грустных мыслей. Благодаря нашей дружбе я стал если не более мужественным, то более жизнеспособным и стойким.

– Дружить с самого детства, как это прекрасно! – скзала Габриэлла. – Представляю, как позднее прелестные девицы наперебой спешили утешить вас. Вы красивый молодой человек…

– Спасибо, мадам, – сказал Ник.

Элен поспешила заметить:

– Мама, ты задаешь бестактные вопросы.

Ник запротестовал:

– Я считаю нормальным, что ваша матушка желает знать все о моей жизни. Не скрою, да, у меня были увлечения. Затем я связался с одной итальянкой. Мне пришлось в угоду моей тетушке пообещать жениться на ней. Однако мои планы изменились. Мадам, ведь каждый человек может сделать ошибку. Главное – вовремя признать ее и попытаться исправить. Когда я впервые увидел Элен, меня словно поразил удар молнии. Мадам, что это было, если не любовь с первого взгляда?

– И вы решили, что это повод, чтобы принять скоропалительные решения? Пораженный ударом молнии или нет, вы ничего не знаете о моей дочери. А мы ничего не знаем о вас.

Элен прервала ее:

– Если вам станет совсем невмоготу выносить столь суровый допрос, который устроила вам моя матушка, дайте мне знать.

– Я смогу ответить на любой ее вопрос. Мне нечего скрывать.

«Возможно, я уже выиграл партию?» – подумал он.

– Вы слишком торопитесь, – пришла к выводу Габриэлла. – Дайте себе время на размышление. Вы точно так же, как и моя дочь, должны сто раз подумать, прежде чем сделать столь серьезный шаг, как брачный союз. Надо на расстоянии хорошенько все обдумать. Пишите нам зимой письма. А весной приезжайте в гости.

Элен опасалась столь активного вмешательства матери. Она была уверена, что если Ник сейчас встанет и уйдет, то она его больше не увидит.

Американец был сыт по горло комедией, которую разыгрывала перед ним эта вздорная семейка. Ему казалось, что он был уже у цели, как вдруг его отбросили на исходную позицию.

– Мадам, – начал он. Теперь в его голосе уже слышались металлические нотки. – Есть люди, с которыми вы встречаетесь на протяжении многих лет. Вам кажется, что вы знаете о них все… В действительности же вам видна только верхушка айсберга. Что вам известно об их тайных мыслях и стремлениях? Несмотря на все ваши наблюдения и расспросы, они остаются для вас незнакомцами. Да, самые близкие вам люди порой могут казаться пришельцами с другой планеты. Я убежден в том, что даже члены одной и той же семьи редко бывают откровенными друг с другом. Вы отталкиваете меня только потому, что я не соответствую вашим представлениям и убеждениям. Кроме того, я иностранец, то есть, по вашему мнению, личность подозрительная.

Габриэлла запротестовала:

– Мне очень жаль. Однако я не могу быстро ориентироваться в столь неожиданной для меня ситуации. Расскажите мне еще что-нибудь о своей тетушке. Возможно, что это поможет мне разобраться…

– Она полюбила бретонца, который в решающий момент струсил и не пришел к ней. Они должны были вместе отправиться в Нью-Йорк. Этим побегом должны были завершиться восемь месяцев их любовного романа. Женатый человек, инженер по образованию, он жил в обстановке эйфории послевоенных лет. Он вскружил голову случайно встретившейся ему на пути юной американки, но не любил ее так сильно, чтобы бросить все и уехать с ней. Моя тетя прождала его в Гавре целые сутки. До последней минуты она надеялась, что он придет хотя бы проститься с ней. В итоге она уехала одна. Она так никогда не оправилась от пережитого потрясения. Вот и вся история.

Он поднялся.

– Милая дама, чтобы не получить такие же душевные раны, как тетя Джоан, я лучше уйду. У меня нет никакого желания через двадцать лет вызывать сочувствие друзей рассказом о моей несчастной любви.

И, повернувшись к Элен:

– Я имел счастье и несчастье познакомиться с вами…

– Ник, – сказала она, – не будьте таким упрямым и упертым… Почему вы так спешите?

Габриэлла решила задержать его:

– Будьте снисходительны к нам. Мы – старая нация с давно сложившимися традициями. Мы должны их поддерживать… Вы нравитесь нам…

– Но вы отказываете мне в доверии.

– В доверии? – повторила Элен. – Если бы вы только знали, что означает для нас слово «доверие»! Для нас это больше чем дружба, больше чем любовь… Ник, дайте мне ваш номер телефона.

– Нет смысла. Я проживаю в очень скромном отеле. Если хозяина нет на месте, то оставшийся вместо него служащий не возьмет на себя труд перевести звонок в номер. Он ответит, что я вышел из гостиницы. Впрочем, я спешу поскорее забыть о французском обаянии, жертвой которого пала моя тетушка.

– Позвоните мне сегодня вечером.

– Нет, – заупрямился он, – я не мазохист.

Он вышел из дома. Расчетливый игрок, он не исключал возможного поворота событий. Из своего закутка Крыса с заметным облегчением залаяла ему вслед. Уже за рулем своей старой машины Ник почувствовал, что выжат как лимон. Его окончательно добило посещение комнаты погибшей под колесами девушки. У красного светофора он успел сплюнуть желчь пополам со слюной. Ему необходимо было выпить глоток чистой воды. Или лучше целую бочку, чтобы прийти в себя после общения с великодушными, и гостеприимными, и такими жестокими французами. Экзальтированные и в то же время весьма практичные люди. Опасное сочетание.

– Мама, возможно, он был моим последним шансом.

– У тебя еще все впереди… – начала Габриэлла. В ее голосе чувствовалась неуверенность.

– Что?

– У тебя еще будет не одна возможность построить семью с кем-либо из местных мужчин.

– Я не хочу никакой семьи. Во всяком случае, в ближайшем будущем. У меня уже есть семья: ты и папа. Мне кажется, что это большая глупость, если не трусость, отказаться от такой заманчивой перспективы… Завтра я уеду в Париж. Побродить по музеям, посмотреть новые фильмы.

Когда вечером судья возвратился домой, он заметил, что у Габриэллы покрасневшие глаза, словно она недавно плакала. Пока она подробно описывала ему события прошедшего дня, к ним присоединилась Элен. Она была бледна и молчалива.

Корнель покачал головой:

– В этой истории вы выглядите не лучшим образом. Если вам так понравился этот молодой человек, почему вы его выставили за дверь?

Элен воскликнула:

– Потому что я совершенно теряюсь, когда речь идет о моей судьбе. Я не способна использовать свой шанс! Я даже не могу ему позвонить. Он не захотел дать мне свой номер телефона.

Судья посмотрел на нее. Он размышлял.

– Терпение, мадемуазель Корнель. Успокойтесь. Не надо посыпать пеплом голову.

Он улыбнулся.

– А пока принеси-ка мне стакан воды. Из моего кабинета.

Когда она пришла, судья протянул ей листок, вырванный из его рабочего блокнота.

– Вот адрес и телефон Фэрбенкса.

Она взяла протянутый клочок бумаги.

– Отель «Азалия» и номер… Папа, откуда у тебя это?

– У меня есть друзья, которые всегда готовы помочь мне.

– Какие друзья?

– Никогда не спрашивай у судьи, откуда он черпает сведения.

Он сделал для себя открытие: его дочь в самом деле не хотела терять американца.

– А если он спросит, как я узнала его адрес?

– Скажи ему правду. «Мой отец запросил о вас эти сведения. Ему сообщили ваш адрес. Он увидел, что я расстроена, и решил помочь мне».

Затем более строгим тоном он добавил:

– Будь любезна, не докучай мне больше своей сентиментальной историей. Представь себе, что ты на яхте. Готова ли ты или нет повернуть штурвал? Решай сама.

Судья уже знал от Дюваля, что в Сан-Франциско на Буханан-стрит действительно проживала в собственном доме некая госпожа Фэрбенкс, богатая и весьма уважаемая в городе особа, принадлежавшая к высшему обществу. Совсем недавно она скоропостижно скончалась. У нее был племянник Ник.

Фэрбенкс небрежно кивнул албанцу, заменявшему за стойкой хозяина гостиницы, и торопливо поднялся по лестнице. Приоткрыв дверь в номер Робина, он заявил:

– Все кончено! Возвращаемся. Я позвоню Аните.

Робин просиял:

– Слава Богу! Входи, брат. Входи и рассказывай. Я хочу насладиться твоим провалом и отпраздновать нашу свободу. Что она с тобой сделала, твоя спортивная красотка?

– Она вместе со своей матерью дала мне от ворот поворот. Вопросы, аргументы, замашки снобов, французская логика… Нужны годы, чтобы подобрать к ним ключи.

Робин радостно потирал руки:

– Чем хуже, тем лучше. Чем больше отрицательных эмоций ты переживешь, тем быстрее поладишь с Анитой. Она хорошо ко мне относится, поскольку знает, что я на ее стороне. Доказательство – медаль. Как только ты получил ее, она мне подарила точно такую же.

– И что ты с ней сделал?

– Я бросил ее в какой-то карман.

Он потянулся:

– Алисия выжала меня как лимон. Ее оргазмы можно измерять по шкале Рихтера.

– Твоя сексуальная жизнь интересует меня меньше всего! – воскликнул Ник. – Через час мы отправимся в ресторан, чтобы съесть по большому бифштексу. Я зайду за тобой. Мне надо поскорее сложить вещи, собрать документы, разобрать бумаги. До скорой встречи.

Робин пребывал в эйфории. Нет больше никакой опасности. Итальянка возвращена на свое место. Какой прекрасный круиз ждет его впереди! Он уже видел себя на борту «Иоко II», подплывавшей к Золотым воротам. Когда находишься на палубе и смотришь в небо сквозь ажурную решетку моста, понимаешь, что стоишь на пороге великих открытий… Ты наконец увидишь и Японию, и Гавайи. Перед тобой открываются необозримые просторы!

Его мечты прервал неожиданный звонок телефона. Он нехотя снял трубку. Это была Элен. Когда он услышал голос француженки, он почувствовал себя так, словно его вернули с небес на землю. Вдруг она спутает все карты?

– Алло?

– Привет, Ник, – сказала Элен. – Прошу вас вернуться к нам, мне надо вам столько всего сказать. Я подумала и…

Надо поскорее нанести ответный удар.

– Вас неправильно соединили, – прервал он ее на английском языке. – Я Робин, друг Ника.

Смутившись, Элен принялась извиняться:

– Простите, что я побеспокоила вас. Где Ник? Если меня соединили с вами, по-видимому, он вышел из отеля.

– Да, это так. Он вышел.

– Господин…

– Раскин.

– Господин Раскин, в котором часу вернется Ник?

Робин решил помучить француженку.

– Понятия не имею. Я видел его только мимоходом. Он спешил, чтобы позвонить своей невесте.

– Невесте?

– Да, одной молодой итальянке. Однако кто вы?

– Я думала, что вы уже догадались. Меня зовут Элен Корнель. Вам должно быть известно мое имя.

– Ваше имя?

Его забавляла возможность поиздеваться над ней.

– В самом деле, я вроде бы однажды где-то слышал его. Однако Ник испытывает настолько нежные чувства к своей невесте, что никакое другое женское имя не упоминается в наших с ним разговорах. Дайте подумать… Вы, случайно, не дочка судьи? Кажется, вы давали ему какие-то технические советы по поводу яхт или что-то в этом роде…

– Мне очень жаль, что я побеспокоила вас, – сказала Элен.

– Может быть, вы хотите что-нибудь ему передать? Я хочу вам сказать, что мы завтра уезжаем из Ренна.

В этот момент хозяин вернулся в ресепшн. Он заметил, что на коммутаторе горит лампочка 401-го номера.

– Кто-то звонит господину Раскину?

– Нет, назвали другую фамилию.

– Фэрбенкс? Дурак! Настоящий дурак! Его номер находится рядом, это 402. Я вам говорил это уже раз двадцать.

Албанец пожал плечами. Такая ошибка была мелочью по сравнению с тем, что творилось в его стране.

Хозяин вмешался в разговор на линии:

– Я вынужден вас прервать. Вас соединили по ошибке.

– Алло? – сказала Элен. – Алло?

– Мадам, не кладите трубку. Я сейчас соединю вас с господином Фэрбенксом.

– Но…

– Оставайтесь на линии.

Он перевел вызов на другой номер.

– Фэрбенкс.

– Ник, это вы? Вы на месте?

– Элен… Привет. Я собираю вещи.

С облегчением и в то же время с тревогой в голосе она произнесла:

– Ваш друг Робин утверждал, что вы куда-то вышли.

– Видимо, он так подумал. Я вполне мог уйти. Откуда вы узнали мой адрес?

– От папы.

– Он навел обо мне справки?

– Да.

Ник решил не высказывать своего мнения по этому поводу.

– Браво. Чем я могу быть вам полезен? Еще раз поблагодарить за то, что мне утерли нос…

– Может быть, встретимся…

– Чтобы лишний раз прочитать мне нотацию?

– Ник, я приглашаю вас завтра в час дня позавтракать со мной в ресторане «Пале».

Робин приоткрыл дверь. Ник тут же прикрыл ладонью трубку.

– Не слушай ее! Положи трубку. Пусть она катится ко всем чертям, – прошипел злобно Раскин.

– Кто-то вошел в ваш номер? – спросила Элен.

– Робин.

– Он сказал, что вы обручены и влюблены в свою невесту.

– Прелестная итальянка – его лучшая подруга. Естественно, что он ее защищает. Вот и все.

Робин провел рукой себе по горлу со словами: «Положи трубку!»

– Вы принимаете мое приглашение? – спросила Элен.

– Если вы настаиваете… После завтрака я уеду в Париж.

– Неважно… Завтра в час дня я жду вас в ресторане «Пале».

Ник положил трубку и пошел в сторону Робина. Прижавшись к стене, его друг сделал испуганное лицо.

– Только не бей меня, братишка.

– Успокойся, – процедил сквозь зубы Ник, приблизившись вплотную к Робину. – Независимо от того, что ты ей там наговорил, мои дела налаживаются. Твоя злость пошла мне даже на пользу. Отныне она знает, что у нее есть реальная соперница. И это будет побуждать ее к активным действиям. Ее уже один раз бросили из-за какой-то молоденькой девчонки. Теперь ей представляется случай отбить мужчину у другой…

– Ты сделаешь большую ошибку, если увидишься с ней, – сказал Робин, отстраняясь от него. – Она принесет нам несчастье. Я это знаю.

Габриэлла приоткрыла дверь в кабинет мужа:

– Некий господин Рейнхард утверждает, что у него с тобой назначена встреча. Он ждет тебя в вестибюле.

– Пусть войдет.

Судья закрыл досье, над которым работал, и собрал в стопку некоторые документы. Раздался стук в дверь.

– Да, – сказал он.

В комнату вошел тщедушный на вид молодой человек среднего роста в светло-сером костюме. Русые, слегка вьющиеся волосы. Очки в дорогой оправе.

Судья вышел ему навстречу и протянул руку:

– Здравствуйте, господин Рейнхард.

– Господин Корнель.

Судья продолжал:

– По телефону мне показалось, что вы чем-то весьма взволнованы. Я так ничего и не понял. Чем я могу быть вам полезен?

Молодой человек посмотрел на него. На его скулах неожиданно выступил румянец.

– Я пришел поговорить не с судьей, а с отцом…

Корнель побледнел.

– …Лидии.

Легкий немецкий акцент только подчеркивал безукоризненное владение французским языком.

– Я постараюсь, – сказал Корнель, – забыть на время, что судья является отцом. Садитесь.

Он указал на кресло напротив письменного стола, а сам устроился напротив, спиной к свету.

Немец вынул из кармана сложенную в несколько раз газетную страницу.

– Я увидел это в «Уэст-Франс».

Он указал на несколько строк, выделенных в рамку красным фломастером.

– Вот это объявление и стало причиной моего прихода к вам.

– Я слушаю вас.

– Полгода назад я уехал из Динара. У меня осталась годовая подписка на эту газету. После моего отъезда мне ежедневно ее пересылали в Германию.

– И что же?

– Я коллекционирую старые фотоаппараты. Я постоянно ищу какой-либо редкий экземпляр. Однажды в колонке «Разное» я прочитал объявление и запомнил его: «Благодарность и вознаграждение каждому, кто сможет дать свидетельские показания относительно разбившегося в Динаре скутера».

Откинувшись на спинку кресла, судья не спускал с него глаз.

– На протяжении какого-то времени, – продолжал немец, – как только я раскрывал номер газеты «Уэст-Франс», я искал глазами это объявление. Его печатали из номера в номер. И с каждым днем мои страдания только увеличивались. В конце концов я сдался. Вот почему я здесь.

Судья то поднимал, то опускал правую ногу на пол, чтобы избавиться от скрутившей ее судороги.

– Господин судья, меня замучила совесть.

– Говорите же, в чем суть дела…

– Я должен принять лекарство. В противном случае мне грозит приступ астмы. Мне приходится каждый день глотать кучу таблеток. Я был знаком с Лидией, вашей дочерью.

Судья облокотился на письменный стол.

– Что это значит… «знаком с вашей дочерью»?

– Клянусь вам, – сказал молодой человек, – клянусь всеми святыми, что у нас были самые корректные отношения. Вот только некоторые внешние факторы говорят не в мою пользу.

Судья смотрел на него во все глаза.

– Я фотограф. Я поселился в Динаре, чтобы запечатлеть на пленку виды Бретани для одного издательского дома во Франкфурте. Он готовил к выпуску «Гид по Бретани», роскошное иллюстрированное издание на глянцевой бумаге с описанием возможных туристических маршрутов и с фотографиями разного формата.

– Говорите о моей дочери.

– Сейчас, сейчас. С той поры, как я взял в руки фотоаппарат, я увлекся портретной фотосъемкой. Я мог с ума сходить по какому-либо запомнившемуся мне лицу. И вот однажды я увидел вашу дочь.

– Где?

– На пляже в Сент-Энога. Я попросил разрешения ее сфотографировать. Я передал отпечатанную фотографию вместе с моим номером телефона ее подруге, у которой она останавливалась, когда приезжала в Динар. Лидия позвонила. В итоге мы с ней завязали знакомство.

– Что вы подразумеваете под «завязали знакомство»?

– Мы разговаривали, пили кока-колу, прогуливались по пляжу… Когда она прониклась доверием ко мне, я пригласил ее в мою скромную студию, чтобы сфотографировать. Она обладала исключительной фотогеничностью. Черты ее лица удивительным образом высвечивала игра света и тени. Можно сказать, что фотокамера любила ее.

– Не тяните, говорите быстрее, мне больно говорить об этом.

– В обычной жизни я все делаю быстро. Однако в данной ситуации огромное значение имеет то, как развивались события, их последовательность во времени.

– Моя дочь погибла, а передо мной сидит фотограф, принимавший ее у себя в доме… Когда?

– Вечером.

– Почему вечером?

– Она приходила ко мне тайком в те дни, когда приезжала в гости к своей подруге Каролине. Она боялась вас…

Судья сжал руками поручни кресла.

– Какие это были фотографии?

– Ничего непристойного. Это были портреты, которые я надеялся однажды продать в глянцевые журналы для женщин с высокими запросами. Некоторые певцы начинают свою карьеру в десятилетнем возрасте. Что плохого в том, чтобы стать моделью в шестнадцать лет? Она была рослая и стройная девушка…

– Хватит говорить про ее тело.

– О, господин судья, ее тело было восхитительным! Для фотомодели. Она настолько хотела добиться успеха на этом поприще, что ее не интересовали мужчины. Она сама говорила мне об этом. Она ждала удобного случая, чтобы рассказать вам о своих планах на будущее. Мы решили сделать альбом, где были бы собраны все ее портреты и фотографии. И представить его в соответствующие агентства. На пляже, в бикини, в дождевике по самые щиколотки, в шапочке с надвинутым на самый кончик носа козырьком, она была истинным воплощением гармонии и вкуса. Она приходила ко мне в студию приблизительно десять раз тогда, когда получала от вас разрешение навестить свою подругу Каролину. Я ждал ее прихода.

Немного помолчав, он добавил:

– Я живу в доме, перед которым и произошел этот несчастный случай.

Кабинет поплыл перед глазами судьи. Симптом надвигавшегося инсульта? Жить навсегда прикованным к инвалидному креслу? Судья нащупал в ящике стола открытый тюбик с успокоительным средством. Сделав вид, что сморкается, он принял таблетку.

– Вы что-то видели…

– Я отснял на фотопленку этот несчастный случай. В тот вечер на выбитую в скале площадку, на которой стоял мой дом, я поставил треногу с фотоаппаратом, оснащенным оптическим объективом. У Лидии была привычка появляться со стороны пляжа. Она ехала по дороге, идущей мимо казино. Я тысячу раз твердил ей, что не следовало выезжать на пролегавшую вдоль пляжа дорогу. Она не слушала меня. Она говорила, что это совсем не опасно из-за того, что у самого склона горы появилась автостоянка, и водители автотранспорта тормозили вместо того, чтобы нажать на акселератор. В тот вечер она опаздывала. Я ждал ее у окна. Мне хотелось запечатлеть на пленке ее появление на скутере. Это было поистине феерическое зрелище. Порой ее волосы цвета платины падали ей на плечи словно серебряный плащ.

Судья подался вперед.

– Продолжайте.

– У меня несколько фотоаппаратов, заряженных сверхчувствительной пленкой. Единственным источником освещения в тот момент была светлая полоска со стороны моря, а также отсвет от дальнего фонарного столба. Нереальная атмосфера. Я хотел снять ее на фоне моря почти черного цвета. Создать иллюзию ее появления из воды. Автостоянка почти пустовала. Я услышал шум скутера.

Лидия должна была вот-вот появиться. Я был готов к съемке. Она приближалась. Я уже видел ее лицо. Я щелкнул фотоаппаратом, как вдруг в мой объектив ворвалась сама смерть. Со стороны площади Жюль-Бутен на полной скорости летела машина. Мне кажется, я закричал. Несмотря на то что угол скалы частично скрыл от меня трагедию, я продолжал снимать в ускоренном режиме. Машина двигалась со стороны пешеходной зоны со скоростью около восьмидесяти километров в час. Водитель, по всей видимости, не знал о существовании автостоянки. В этот момент я начал задыхаться, а флакон с нужным лекарством находился в доме. Мне пришлось бежать за ним в дом, иначе мне бы пришел конец. Выбежав вновь на террасу, я продолжал снимать уже другим фотоаппаратом, который я захватил по пути. Какой-то человек выскочил из машины. Он подбежал к… к…

Он едва не заплакал.

– …к Лидии и склонился над ней. Вдруг словно сверкнула молния. Тот, кто сидел рядом с водителем, по-видимому, использовал фотоаппарат со вспышкой. За короткое время я успел сделать где-то двадцать снимков.

– Что вы называете коротким временем?

– Мой фотоаппарат снимает пять кадров в секунду.

– То есть…

– За десять или пятнадцать секунд я могу снять два десятка фотографий. Я также снимал и третьим фотоаппаратом. Однако негативы оказались весьма нечеткими. Если их отпечатать, возможно, откроются какие-то важные детали. Я до сих пор не осмелился прикоснуться к этой пленке.

– Где фото?

– Сейчас, – произнес немец, вытирая вспотевший лоб. – Сейчас. Я же беру на себя огромную ответственность, если покажу их вам.

– Вы покрываете убийцу или убийц?

– Предположим, – сказал немец, – что была еще вторая машина, которую я не заметил, поскольку угол скалы мешал мне взять в объектив всю картину происшедшего.

– Вы защищаете память моей дочери или свою трусость?

– Господин, эти снимки являются опасным оружием. Возможно, вещественным доказательством… Для обвинения. Я не знаю.

Судья старался взять себя в руки. Ему был известен этот тип людей, которых легко запугать. Во время судебного процесса вмешательство даже не самого сурового адвоката бывает достаточно, чтобы свидетель спрятался в свою скорлупу. И тогда из него уже ничего нельзя вытянуть.

– С этого места можно уехать только в сторону пешеходной зоны Мулине. Машина сдвинулась с места и поехала задним ходом. Я вызвал полицию и сообщил о несчастном случае. Я умолял, чтобы поскорее прислали карету «скорой помощи». Затем я заперся в доме и рыдал.

– Почему вы не вышли из дома и не побежали к Лидии?

– Она была мертва. Я был в этом уверен. Удар был такой силы…

– Вы не имели права самостоятельно решать, жива она или мертва.

– Но это было именно так. Это правда.

– Вы были тем самым первым «голосом с акцентом», который услышали в полиции?

– Если были и другие сообщения, то тогда я был первым. Я умирал от тоски и горя. Если бы я оказался причастным к этому делу, то на меня ополчилась бы не только вся Бретань, но и вся Франция… Разразился бы грандиозный скандал. Мои снимки для «Гида» подлили бы масла в огонь. Передо мной закрылись бы все двери. Девушка ночью погибла у входа в мой дом. Она направлялась ко мне. Меня заподозрили бы в том, что я делаю непристойные снимки. Срочно выехав в Германию, я избежал вопросов следователей, опрашивавших на следующий день жителей соседних домов. Прошло еще много дней, прежде чем я решился проявить пленку.

Жюльен протянул руку:

– Фото…

– Они причинят вам боль…

Рейнхард вытащил пакет из внешнего кармана куртки.

– Это малоформатные снимки, – сказал он, – вы сможете увидеть только отдельные детали, а не картину в целом. Я работал с 400-миллиметровым «никоном».

– Объясните.

– Световой телеобъектив.

– Световой?

– Технический термин. Вопрос в чувствительности объектива.

Он встал, чтобы передать пакет в руки судье. Жюльен медленно вынул первый снимок. Его дочь на земле. Лицо крупным планом. Судья обратился с мольбой к ней: «Лидия, помоги мне…»