Текст книги "Лицей 2017. Первый выпуск (сборник)"

Заглянув в почтовый ящик, я обнаружил оплаченные квитки. Обалдел. Это мог быть только Санпалыч. Впервые звоню ему на мобильный, хотя он давно мне дал свой номер, мол, звони, если что. Никаких “если что” раньше не возникало.

– Зачем вы это сделали?

– Уймись.

– Я привезу вам деньги. Как на приём к вам пойду…

– Уймись, говорю тебе. Как здоровье?

Я молчу.

– Слушай, старина, а приходи ко мне в гости. Я в отпуске. Жена уехала… Представляешь, тридцать четыре года живём, а впервые отпуск не вместе проводим…

– Что, у вас наступила стадия “после любви”, которую вы мне обещали?..

Он заливисто смеётся:

– Конечно. Давно наступила. Как десять лет вместе прожили – так и поняли оба, что она наступила. Но сколько всего осталось – дружба, привязанность, благодарность.

– Зависимость.

– А почему бы и нет?.. Ну, так придешь?

– Да.

– Креветки умеешь варить?

– Креветки?

– Ну да… Я уже всё съел, ну наиболее съедобное, что оставила жена. Остались только креветки. Резиновые, наверно, получатся, заразы. Но с пивом ничего, употребить можно. Правда?

Под видом креветок мы жевали пропахшие рыбой куски каучука. Не очень вкусно, мягко говоря. Но какое это имело значение, если, наконец, я говорил с умным человеком? Нет, я, конечно, по-прежнему был не согласен с ним по поводу любви и, наверно, если покопаться, много с чем еще, но когда испытываешь к человеку уважение, с ним и спорить приятно.

– Почему вы отговорили меня поступать в мед? Я всё понимаю насчет проверок на ВИЧ… Но всё-таки есть же практикующие положительные врачи, я это знаю. Может, надо бороться, стены пробивать, но шанс есть…

– Так в чём дело? – усмехнулся он. – Поступай, куда хочешь. У тебя ещё миллион попыток. Я же не могу тебе запретить.

– Это я понимаю. Но всё же скажите: почему вы меня отговорили?..

– Ты нервный, ранимый и уязвимый, но дело даже не в этом… Да, может быть, способности к медицине у тебя есть. Но при чём тут это?.. Система порочна. Она сотрёт тебя в порошок. Зачем тебе это надо?..

– Вы в этой системе лет тридцать пять, так? И вы не простой врач, вы – главный инфекционист региона. И сейчас это говорите… Вот, мне кажется, в этом главная беда. Знаем, что работаем хреново, живём хреново. Жалуемся на это. Но ничего не меняем.

– А я не знаю, как тут что-то можно изменить. И не говори, что я не пытался. К кому только ни ходил, куда только ни писал. Нулевой результат.

– Вы о чём?

– Да хотя бы о лекарствах для вас. Нигде в мире не назначают всякую дрянь типа “Ставудина”, а я вынужден его выписывать. Есть резерв с нормальными лекарствами, но его на всех не хватает, сам понимаешь. А ведь все хотят хорошие таблетки. Я знаю, что ко мне придет десяток пациентов с непереносимостью этой бурды, будут просить другой препарат, вот чтобы я его им из тумбочки достал. Кто-то рыдает, умоляет: у меня от вашего “Ставудина” ноги не ходят, а кто-то – умный – скажет: на “Ставудин” в Европе официальный запрет, сгноить заживо вы нас тут хотите, “Атриплу” нам давайте, в интернете пишут, что она хорошая. Напишут в Минздрав жалобу, ее спустят нам. Врача, что назначил плохую схему, я лишу стимулирующих… Он закусит удила, и я его понимаю!.. Как будто мы сами эту “Атриплу” жрём… И говорят еще – “Вы клятву Гиппократа давали…”. Не знаю, кто как, а я Гиппократу не давал… А проверки эти?.. Облздрав, Минздрав, Росздравнадзор!.. Я устраиваю внутреннюю проверку центра перед проверкой, и не одну, а я – врач, врач, а не проверяльщик!.. Сам над собой смеюсь. Сплошная клоунада. И я ненавижу уже всё и всех – этих чиновников, коллег, которые ноют, пациентов, которые опять же ноют, себя за то, что ною…

– Выход из этого всего есть? Что вы предлагаете?..

Он ответил нарочито тихо, как говорил со мной уже однажды:

– Конкретно тебе я предлагаю всегда оставаться пациентом. Забудь ты про скальпель, да и вообще про белый халат. Забудь.

Я вспомнил, что так и не сделал ни одного глотка. Отхлебнул, но пиво нагрелось и стало гадким. Это как моя жизнь – и сделано-то полшага, а уже так противно.

Всё-таки больница устанавливает самые тесные социальные связи. Там нет ни минуты уединения. Всё на глазах этих чёртовых соседей по палате, свидетелей твоего несчастья, которые и посочувствовать не могут – сами по уши в этом дерьме.

Кажется, всё отдашь за одиночество. Не спеша поесть, побриться, просто посидеть одному – и всё это без лишних глаз. Наконец, у меня есть такая возможность, причем так ненадолго, но я бегу от неё. Отвык от своей квартиры, ёжусь от холода, несмотря на безжалостное майское солнце. Я заметил – первое солнце почти всегда какое-то ядерное. Чешусь от него, как ненормальный.

Звоню Игорю, зову в гости. Он пришёл с мамиными книгами под мышкой.

– Мог бы и не возвращать. Раз они тебе так нравятся, – кивнул я на книжки.

– Я так рад тебя видеть. Жалко, что в следующем году уже не вместе будем учиться, – сказал Игорь.

Да, из-за болезни мне ни за что не сдать летнюю сессию. У меня академ. Я второгодник.

– Болезни – очень несправедливая вещь, – продолжал Игорь. – Но когда-нибудь наука достигнет высшей точки своего развития, и болезней не будет вовсе. Ты веришь? Я верю.

– Что-то не очень, – ответил я.

Как же без болезней? Я вот без своей болезни – и не я.

Он посидел еще немного. А потом спешно засобирался:

– Лео, слушай. Дело в том… ну, в общем… Я встречаюсь с одной девушкой… Блин, она просто улётная!.. Но мама против. Ей двадцать пять лет. Мать говорит – она старая для меня, и что она никто и звать её никак… Ей нашептали коллеги про наши отношения, Ленка-то у мамы на фирме работает… Вернее, работала – мама ее уволила. И теперь мы скрываем, что мы вместе. Я сейчас пойду к ней. Ну, на ночь… Мать, конечно, не доверяет, отпускать не хотела, подозревает, что я к Лене… Я сказал, что к другу. И дал твой адрес. Сказал, мол, надо поддержать товарища, он болеет, его отпустили из больницы всего на пару дней и всё такое.

– Ха! А что, если она сюда приедет?..

– Она? Сюда? Да в жизни она сюда не поедет… От нашего коттеджного посёлка до твоего района пилить часа полтора. Да и по субботам она обычно бухает… За руль не сядет.

Я жму плечами.

– Ну, счастливо потрахаться, – говорю.

– Не завидуй, – улыбается Игорь. – Будет и на твоей улице праздник.

Около полуночи в домофон позвонили. В голове промелькнуло: “Арина!”. А что, она ведь может. Взять, всё бросить и приехать…

– Кто там? – спросил я.

– Ты Лёва? Игорь здесь?

Всё-таки его мама приехала с проверкой. Вот это поворот.

– Вы поднимайтесь, – я начал судорожно сочинять: – Он здесь вообще-то, но он… он… в магазин вышел. Поднимайтесь.

По рассказам Игоря, я представлял его мать какой-то там Надеждой Крупской – суровой неприятной грымзой. Но она оказалась молодой жизнерадостной женщиной. Есть такое пошлое слово “цветущая” – вот к ней оно прекрасно подходило. Рост чуть выше среднего, а вес – чуть ниже. Основательный, но не очень заметный макияж, хорошо прокрашенные волосы. Черное платье, но не скучное: оно имело причудливую форму, каскадно-асимметричную, и я принялся, наморщив лоб, пристально его рассматривать, и, конечно, увидел всё: высокую грудь, в меру прокачанные руки, строго очерченную линию талии. Чёрт побери.

– Куда он попёрся посреди ночи? – тараторила она, сходя с каблуков. – У вас тут район не дай боже…

– Ну да. Зона близко.

– Зона? – похолодела она.

– Но вы не переживайте. Я тут всю жизнь живу, с криминалом не сталкивался. Как вас зовут?

– Марина… Вот не знаешь, говорить при общении с молодежью отчество или нет. Странный у меня возраст.

– Тридцать восемь?..

– Вчера исполнилось тридцать девять.

– Знаете, думаю, можно без отчества.

– Где твои родители?

– Мои, Марина, если можно так сказать, родители – конченые сторчавшиеся наркоманы. Мать умерла, когда мне было три месяца. Что с отцом – не знаю, но вряд ли он жив. Хотя даже если и жив, какая разница?..

На ее художественном лице появилось искреннее сочувствие.

– Бедный мальчик. И больше у тебя никого нет?

– Давайте выпьем.

– Я с детьми не пью.

– Да ладно вам. Посмотрите, мне на вид далеко не восемнадцать. Некоторые дают мне двадцать шесть…

Я достаю коньяк. Стоит на кухне еще с бабушкиных поминок. Отвратительный, пахнущий тараканами. Такая шикарная женщина рядом, что я ей предлагаю?..

Но она выпила и не поморщилась.

– Выпишут из больницы – пойдешь ко мне работать? – предложила она. – Менеджером по продажам. Умеешь уговаривать, я чувствую. Будешь хорошо работать – платить буду достойно.

Вместо ответа я кладу голову ей на колени. Она немного опешила. Но минута – и ее пальцы нежно забегали по моей свежевыбритой голове.

Дальнейшее было предопределено, хотя при каждом моём прикосновении она мягко пыталась вырваться:

– Что ты делаешь?

В ответ я громко шептал ей какую-то фигню, так, чтобы не было слышно моего безысходно бьющегося сердца. А когда я почувствовал, что попыток сопротивляться она уже не делает и увидел нашу одежду на полу, вспомнил:

– Презерватив… Нужен презерватив.

– Какой ты ответственный мальчик. У меня в сумке где-то был…

…Потом, лежа на моём плече, она сказала:

– Зачем ты всё это?.. Я в матери тебе гожусь.

– В том-то и дело. У меня Эдипов комплекс.

– Чего?

– Ничего. Не забивайте вы себе голову всякой ерундой.

– Ты со мной на “вы”? Мы только что переспали, и ты говоришь мне “вы”!.. Господи, всё-таки я старею…

– Да ладно тебе, – сказал я. – Ты прекрасна. Я запомню это на всю жизнь. И да – пусть Игорь встречается с этой своей Леной. Теперь-то ты понимаешь?..

Она отстранилась:

– Он мой ребёнок, как я могу так это оставить?..

– Ребёнок?.. Мы – ровесники с ним. Да и его девушке не сорок лет, – кольнул я её.

Она вздохнула:

– Да понимаю я… Всё правильно говоришь. Пусть он спит с кем хочет…

Начала собираться. Оказывается, муж за вечер позвонил ей одиннадцать раз.

– Да, зай, – извинительно щебетала она в трубку. – Я у Ильиных, зай. Они привет тебе передают. Сейчас приеду. Да не пила я, Господи!.. Ну ладно, ладно, немного, буквально глоток… Хорошо, я такси вызову, только не переживай. И я тебя, зай. Давай, пока.

Поспешно закончила разговор с мужем и процедила:

– С***, как же я его ненавижу…

– За что?

– За то, что такой хороший. Типа хороший. Живёт за мой счет. Не работает. Я его на хозяйстве держу, так сказать. Знаю, почему он со мной. Только из-за денег. Он так услужить пытается, настроение моё угадать… Видеть его не могу. Ничтожество… Молодой парень, тридцатник недавно отметил, но такой старик, чего не коснись. Можно я позвоню тебе как-нибудь?.. Игорь мне дал твой номер…

Не хотел я, чтобы эта чужая женщина мне когда-нибудь позвонила. Такая красивая, уверенная, полная жизни. Но чужая.

…Раскаяние стучало по темени. Арина! Оказывается, я не только трусливая сволочь, но еще и предатель.

– Я приеду завтра. То есть сегодня. Слышишь? Во сколько автобус? Утренний есть?!. – ору я в телефон.

– Лео, ты нормальный вообще?.. – Аринин сонный голос в трубке. – Сейчас пять утра…

– Скажи мне, есть автобус? Смогу я приехать к тебе?..

– Не получится… Мама на выходных тут у нас…

– Чёрт. Просто я хочу, чтобы ты знала. Я тебя очень люблю. Даже если я косячу, я тебя люблю. Правда.

– Что-то случилось? Почему ты всё это мне говоришь? В пять утра…

– Да какая разница, пять утра или не пять!..

– Я тоже тебя люблю. Иди, пожалуйста, спать. Таблетки выпил?..

Уснуть я, конечно, не мог. Слонялся по этим сорока пяти квадратным метрам, не зная, куда себя деть. Схватил принесенные Игорем книги и с силой швырнул их в тумбочку. Из Уэлша выпала мамина фотография. Раньше я её не видел. Я вообразил, что сделана она, когда мама уже была беременна, но не знала… А когда узнала, избавляться от меня было уже поздно. На тот момент у неё уже не было ни работы, ни дома, ни семьи.

Мама на фотке совсем худая, и улыбка у неё ненатуральная. Вид у неё растерянный, будто ей четыре года, и её забыли забрать из детского сада. За всеми родители пришли, а за ней – нет.

Мамина арифметика. Сколько бы ей сейчас было? Двадцать пять плюс восемнадцать. Сорок три.

Много о себе думала, вот и получила… Много о себе думала, вот и получила…

Писала какие-то стихи (где все они? я искал, не смог найти ни одного), общалась с неформалами, не закончила диссертацию по творчеству Гребенщикова…

Много о себе думала, вот и получила… Много о себе думала, вот и получила…

Дело ведь не в том, что ты меня заразила. А только в том, что ты ушла.

Прости мне мою ненависть, мама, мамочка. И я тебя прощаю.

Я сегодня освободился, мама. Я победил.

Я так и думал, что Кирилл не вернётся. В понедельник днём его тётка рыдала у кабинета завотделением. Та всячески пыталась от неё избавиться:

– Что я могу сделать, если ему жить не хочется?! Вернётся – добро пожаловать. А вы идите домой и не мешайте мне работать. А ты что тут шляешься? – обращается врачиха уже ко мне. – Проводи даму к выходу, если тебе делать нечего…

– Он на море поехал, – сказал я Кирилловой тёте. – Ну, мечта у него такая. Вы сбережения свои проверьте…

Она возмутилась:

– Что, если наркоман бывший, значит, сразу вор?! Вот зачем клеймить? Я Кирюшу с рождения знаю. Он неплохой мальчик. Наркомания – это не порок, это болезнь.

– Конечно, болезнь, – киваю я. – А здоровый он вам и не нужен.

– Почему ты так решил?

– Ну, здоровому человеку, благополучному, нафига бы вы сдались со своими кошками?.. А так, он нуждается в вас. А вы – в нём.

– Да пошёл ты!..

И я пошёл.

Позвонил Санпалыч:

– Старина, тебе на приём пора… Помнишь?

– Честно говоря, забыл. Когда надо быть?..

– Да хоть завтра. Часов в девять сможешь? Подходи в одиннадцатый к Кузьминой.

– Зачем к Кузьминой? Почему не к вам?..

– А я с сегодняшнего дня, старина, в СПИД-центре не работаю. Вот такая штука…

– Вы с ума сошли?! – ору я. – С ума вы, что ли, сошли?!

– Вот так. А ты ещё спрашиваешь, почему не стоит учиться на врача? А потому что!.. Знаешь, когда мне работалось лучше всего? В самое голодное время. В конце восьмидесятых – начале девяностых. Только что откуда-то взялся этот вирус. Приходили люди, это было страшно, они были полутрупами, мы не могли их спасти, не знали, что делать с этими их убитыми хелперами… Мы не знали, но мы были полны решимости. Теперь мы многое знаем, мы многого добились. Но никакой решимости больше нет. Вот уж воистину, змея кусает собственный хвост…

– И что вы теперь будете делать?.. Без этой змеи?

– Понятия не имею. А что обычно делают пенсионеры? Рассаду на балконе выращивают?..

– Я к вам как-нибудь зайду, ладно?

– Конечно. Буду рад.

– Только давайте без креветок…

В ответ он смеётся.

А мне выть хочется. Он – моя очередная потеря.

Опять очередь в СПИД-центре. Я пришёл сдавать на вирусную нагрузку к девяти утра, но к полудню так и не зашел в кабинет. Нас слишком много. Рядом со мной садится парень лет двадцати пяти.

– Слушай, – говорит он мне шёпотом. – Ты терапию пьешь?

– Это мне как зубы почистить, – отвечаю. – Уже больше десяти лет принимаю. Без таблеток бы давно червей кормил.

– А я… А у меня… Двести клеток. И мне не положено. Прописки нет. Мне не найти никого, кто бы прописал к себе. Врач говорит, мол, домой езжай срочно, там таблетки выдадут, иначе летальный исход. Но я лучше сдохну от СПИДа, чем туда поеду. Это городок в десять тысяч населения, три тыщи километров отсюда, как я буду туда ездить раз в месяц за таблетками?.. Жить там нереально. Работы нет, да и кто меня там ждёт… С родителями давно не общаюсь… Я – гей, – перешел на почти беззвучный шёпот.

Знакомая история. Которая обычно заканчивается тубдиспансером или инфекционкой, а потом – хосписом.

– Понимаешь, – продолжал парень, – я здесь работаю, всё официально, налоги плачу. А лекарства не дают. А у меня скоро грибы, чувствую, во рту расти начнут… Хромаю я, видел? Слабость кошмарная…

– Плохо дело… А я чем могу помочь?

– Ну, может, знаешь, кому взятку дать, чтоб тут на учёт поставили? Я уже у всех спрашиваю, кто в теме по ВИЧ… Может, кто из знакомых так вставал на учёт? Я за свой счёт не смогу покупать лекарства – очень дорого выйдет. А один раз могу заплатить… Вот только кому?

Чешу затылок:

– Я пока в этой стране не дал ни одной взятки. Видимо, потому, что я на хрен никому не сдался.

– Ясно, – вздохнул парень. – Ну ладно, вот на те деньги, что у меня сейчас есть, допустим, на месяц-два я куплю лекарств, а дальше?.. А если они мне не подойдут и придётся менять? Чую, смерть все-таки близка…

– Вот что, – говорю я ему. – После приёма я тебя тут подожду и пойдём.

– Извини, ты, конечно, симпатичный, но я сегодня что-то не в настроении… Но номер оставь.

– Да ну тебя! – смеюсь я. – Не на свидание я тебя зову. В паспортный стол пойдём. У меня своя квартира. Я тебя пропишу к себе.

У него на глазах появились слёзы. Судорожно он начал пихать в мои карманы купюры. Еле я от него отбился.

Очередь наблюдала за этой сценой со смесью жалости и умиления.

– Ты – единственный человек за всю мою жизнь, кто бескорыстно мне помог, – сказал мне мой “квартирант” на обратном пути из паспортного стола. – Я и не поверил сначала, что такое возможно. Почему ты не взял деньги? Любой бы взял…

– Знаешь, раньше у нас в СПИД-центре был очень хороший стоматолог. Давно, ещё в моём детстве. Он уже давно на пенсии. Так вот, каждый повторный приём он начинал с таких слов: “Тебе полегче стало?”. И даже если мне было не особо легче, я всё равно кивал головой. Потому что видел его отношение… Если всё-таки я стану врачом, тоже буду спрашивать, стало ли людям легче, и они будут кивать… Почему денег не взял?.. Ну, вот поэтому. Потому что такой был у меня стоматолог…

Слышу тихий голос “квартиранта”:

– Мне стало легче. Я не умру.

Странно, конечно. Я не врач и вряд ли им стану, но я спас этому человеку жизнь. Не приложив практически никаких усилий.

– Хороший ты человек, – сказал “квартирант”, старательно пожимая мне на прощание руку.

– Разве это я хороший?.. – ржу я. – Брось. И не такое случается там, где жизнь зависит от прописки.

Через неделю я увидел в больнице тётку Кирилла. В чёрном платке и заплаканную. Всё стало ясно.

– Я пришла за его вещами… На память…

– От чего он умер? Передоз?

– Да, – сказала она. – Нашли в каком-то притоне под Волгоградом.

– Значит, всё-таки на море ехал…

– Почему умирают молодыми? Лучше бы я…

Рыдает.

– Вы не плачьте, – говорю. – Никого у вас, что ли, не осталось?

– Его мать, моя сестра… Но мы не общаемся. Она обижалась на меня. Говорила, что надо было все контакты с Кириллом обрубить. А то я, мол, давала ему деньги на наркоту… В смерти его меня обвиняет, я знаю. На похороны ни она, ни отец Кирилла не пришли…

– Знаете что, – предлагаю. – Вы лучше уверьте себя, что животные гораздо лучше людей. Сколько у вас кошек?

– Девять…

– Ну вот. Эти девять кошек вам никогда не причинят боль. У меня тоже есть кот. Я его очень люблю. Не думаю, что это взаимно. Хотя… любовь к кошкам – она ведь всегда безусловная…

– У человека горе, – сказал стоящий рядом Джавад. – Что ты говоришь всякую ерунду?..

Джавад был расстроен. Наверное, ему правда хотелось показать Кириллу Каспий…

У самого Джавада зрели перемены. Наконец, спустя почти два года заточения в тубдиспансере он его покидал. Его выписывали с погашенными очагами туберкулеза, набравшего вес, полного сил. Вирусная нагрузка почти не определялась. Жених.

– Приходи ко мне на свадьбу. В субботу. В “Лейлу”.

– А как же челюсть? – издеваюсь я. – Ты всё-таки подумай…

– Приходи, Лео. Ну правда. Приходи – покушаешь, отдохнёшь. Посмотришь, какие у нас свадьбы. У нас очень красивые свадьбы. Придёшь?

– Приду.

– Жаль, Егор не хочет, – сказал Джавад. – Егор, может, всё-таки придёшь?

– Пир во время чумы? – улыбнулся недобро Егор. – Нет, это не для меня.

– Да какой чумы?! – обиделся Джавад. – Что, если у нас ВИЧ, мы не имеем права жениться, рожать детей и всё такое?

– Действительно, Егор, хватит ныть, – сказал я.

– Ладно, ладно, веселитесь, – буркнул Егор и склонился над ноутбуком. Он всё же решил, что надо оставить после себя диссертацию.

Так. Значит, Джавад, дай Аллах, не заразит жену, и дети будут отрицательными, Егор напишет диссертацию… А я? Чем подведу итог своего существования? Хочется выяснить это прямо сейчас, но я не знаю.

Мысленно я почти каждую ночь пытаюсь ответить той девушке из хосписа, чего я хочу. Не получается.

Зато знаю, чего не хочу: прожить свою жизнь, будто я – это не я. Я – такой, как и все. Любой медик знает, что все люди одинаковые. Сердце, мозг, легкие, печень, кости… Всё остальное – частности: форма черепа, количество пальцев, состав крови…

Я хочу того же, что и все: учиться, работать, любить. Я согласен – несите сюда и проблемы, и горести, и разочарования… С одним лишь условием – что мне будет, кого обнять.

Не так уж много примечательного произошло со мной за восемнадцать лет жизни. Например, я никогда не бывал на свадьбах. Тем более восточных. Не скажу, что безумно хотелось идти смотреть, как веселятся люди, но ради того, чтобы было и такое воспоминание, я пошел.

Пришлось купить рубашку и нормальные ботинки. И ещё я купил цветы. Красные. Я почему-то решил, что азербайджанцы любят красный цвет.

Не такая уж страшная была у неё челюсть. Ну, у Айше, жены Джавада. От нее так и веяло отменным здоровьем, готовностью рожать и рожать. Жаль будет, если он всё же её заразит…

На этих свадьбах никто, оказывается, не кричит “Горько!”. Никаких, конечно, нет конкурсов. Едят, пьют, танцуют. Я активничал по первым двум пунктам. В разгар вечера ко мне подсела девушка.

– Кто ты по нации?

– Чего? – не понял я.

– Ну, кто ты? Русский?

– Не знаю, – жму плечами.

– Как можно не знать свою национальность? – удивляется девушка.

– Ну, как я могу утверждать, что я русский, если у нас тут татаро-монголы здорово потоптались? А у бабушки в роду поляки были…

– Ты на татарина похож немного, – кивнула девушка.

– Честное слово, мне совершенно всё равно, русский я, поляк или татарин… Какая разница? Как тебя зовут?

– Сабина.

– Тебя вон тот мужик глазами пожирает… Смотри…

– Это мой отец, – нахмурилась она. – Ругаться будет.

– С чего?

– Сама к парню подсела… Да еще к русскому… Ну или кто ты там…

– Ты ещё мало обо мне знаешь, – усмехнулся я. – Знала бы чуть больше – сама бы не подошла.

– Почему ты так уверен? – отвечает она, боковым зрением следя за мимикой отца. – А вот и подошла бы… Нравится тебе тут? Классные у нас свадьбы, правда?

Открываю рот, чтобы ответить, но отец уводит Сабину, награждая меня недобрым взглядом.

Праздник продолжался. Мне стало скучно.

Я взял со стола бутылку вина и вышел на улицу. Взглянул на телефон – несколько пропущенных от Арины. Перезваниваю – она не берёт. Начинаю волноваться. Только ближе к ночи удалось услышать её голос. Она плакала.

– Ты чего?.. Что случилось?

– Забери меня отсюда!.. Я хочу умереть!.. Я больше не могу!

– Объясни нормально. Я ничего не понимаю… Кто тебя обидел?

– Я… я сказала Насте, ну, сестре двоюродной… Она увидела у меня в телефоне наши с тобой фотки и давай спрашивать. И никак не могла понять, почему же мама против того, чтобы мы были вместе. Ну, я и рассказала про ВИЧ. Понимаешь, тяжело всё держать в себе. Она пообещала, что никому не скажет. Ведь её-то мама ничего не знает. Ей сказали другую причину, почему я здесь. Но эта тупица проболталась. Чего я только в свой адрес от тётки ни услышала!.. Что я приехала их всех заражать, чтоб я сейчас же убиралась домой! Она купила мне в аптеке экспресс-тест, результат отрицательный, конечно… Но всё равно. Начался какой-то ад. Это еще неделю назад было. Я не говорила тебе, чтоб ты не переживал. Думала, они успокоятся. И вроде я даже убедила их, что я не больна, да и ты не заразен. Но сегодня… Был, короче, последний звонок. И одиннадцатиклассники и нас пригласили тоже. У них в кафе была пьянка. В общем, там, в туалете, в женском, б**, туалете, ко мне подкатил Семёнов. Это местный крутой парень. Он и раньше пытался со мной замутить, но я никак не реагировала – у меня есть ты, а даже если б и не было, нафига он мне?.. У него зуб выбит… Он начал прижимать меня к стенке: “Мне не дала, а с каким-то вичёвым спишь! Подстилка спидушная!” Оказывается, вся школа уже знает про меня и тебя… Я обматерила его, конечно… Попыталась выйти, он меня не отпускал, да и снаружи держали дверь… Я кричала, он зажимал мне рот. Это было ужасно. Потом говорит, мол, трахаться с тобой не буду, мало ли, заразишь, но…

Она осеклась.

– Что “но”?.. Ну, говори!..

– “Отсоси”… Он сказал – “отсоси”… Но я двинула ему по животу… Он согнулся. Я заорала что было сил: “Помогите!”, видимо, привлекла внимание кого-то из взрослых, и от двери эти придурки отошли, я убежала. Всё. Теперь не знаю… Они же убьют меня… Я позвонила маме, я, конечно, всё ей не стала описывать, просто сказала, чтобы она меня забрала, но она говорит, мол, прекрати истерику, и всё… У меня были деньги, я хотела сама уехать… Залезаю в кошелек – а там пусто… Тётка забрала их. Мама ей рассказала всё подробно про нас с тобой, и тётка, как и она, теперь уверена, что меня надо от тебя спасать. Лео, пожалуйста, увези меня!.. Ну, пожалуйста… Я уйду от мамы совсем. Пусть что хотят, то и делают. Я не могу с ними со всеми…

– Не плачь, малышка. Скоро я буду с тобой.

Из ресторана то и дело вываливались покурить добродушные азеры, норовившие похлопать меня по плечу и поболтать. Я ушёл на задний двор. Сел на поребрик, откупорил вино и разрыдался.

Я перемешивал с вином слезы злости, отчаяния, вины. Моей неизбывной вины перед человеком, которого я люблю.

– До Пролетарского за сколько довезёте?

– За две пятьсот, – ответил таксист. – Я ж сам там живу. Тебе повезло. Возьму не три с лишним, как обычно, раз нам по пути.

Это было дорого. Если я заплачу сейчас две пятьсот – совершенно не понятно, как мы с Ариной поедем обратно. Но сейчас это было неважно. Я сел рядом с таксистом. Вспомнил, что забыл выпить таблетки. Горсть размером с пол-ладони. Запиваю вином.

– Наркоман, что ли? – с подозрением спрашивает таксист.

– Нет. Закрытая форма туберкулёза и ещё кое-что… Да вы не бойтесь, я не заразный.

Было видно, что таксист из разговорчивых. Но он ни о чём не спрашивал меня все три часа. Наверно, всё же побаивался, что где-то да осядет моя слюна…

Мы подъезжаем к Пролетарскому. Сразу после указателя с названием посёлка нас встречает подсвеченный билборд: “Пролетарское идёт к светлому будущему! Иван Корепанов гарантирует”. Наверно, это глава района или местный депутат. Корепанов, гарантируй нам светлое будущее. Пожалуйста.

– Семёнов где живёт? – спрашиваю у таксиста.

– Какой Семёнов? Село большое, думаешь, я всех тут знаю…

– Ну, он крутой такой… Самый крутой в школе… У него ещё зуба нет…

– А, Владька-то? Бухгалтерши из сельсовета сын… Да тут, в левой трёхэтажке. Квартира первая вроде. Высадить тебя?

Я кивнул, заплатил.

Подходя к его дому, я мысленно пожалел, что не стащил со свадьбы нож.

Я постоял у его дома. Но решил пока не заходить. Сначала надо увидеть Арину. А то потом мало ли что.

Я набираю её номер:

– Маленькая, я тут стою у памятника Ленину и трёх ёлок. Как мне тебя найти?

– Ты… ты приехал!.. Через пять минут буду. Никуда не уходи.

Но прошло полчаса, а её всё не было. Видимо, дома засекли попытку бегства и заперли. На звонки она не отвечала. Господи, как же мне её забрать?.. Я даже адреса не знаю…

Конечно, это должно было случиться. Я этого ждал. Услышал за спиной:

– Дай закурить!

Раньше не видел его, а узнал.

– Я убью тебя, Семёнов…

Я загнан на полуразобранную крышу недостроенного дома. До меня доносится бранный гул. А потом:

– Что будем с ним делать?! Придурок какой-то!.. Нас пятеро… Он один…

Я двигаюсь им навстречу. Я вижу их лица. Лица?.. Будто из этого недостроя вытащили кирпичи и тесаком повырезали ничего не выражающие глаза, кривые носы, покатые лбы.

Я ощущаю свои кулаки в их телах. Противники тут же сбивают меня с ног. Но я встаю и бегу. Колет в боку. Останавливаюсь у края. Нога низко соскальзывает со спасительной, предваряющей пропасть железной балки, но я смог удержаться. Стою.

Зажмуриваюсь. Звуки неизбежно подступающего утра сразу становятся явственными: весенние птицы начинают свои сумасшедшие трели, дворник скребет асфальт где-то вдалеке…

Открываю глаза – хочу увидеть впереди финал, конец, точку… Но точки нет.