Текст книги "Тропою ароматов"

– Элена, с тобой все хорошо? У тебя такое лицо! Надеюсь, это не связано с Маттео? – Моник схватила Элену за рукав так резко, что та была вынуждена остановиться.

Элена попыталась взять себя в руки. Она посмотрела наверх: старую кирпичную крышу поддерживали профили из стали. Древность и современность. Такое сочетание могло показаться неестественным и кричащим, однако в нем было свое очарование и стиль.

– Хватит пялиться на стены, все равно не отстану, пока не ответишь.

Элена посмотрела на Моник, потом покачала головой и усмехнулась:

– Тебе никто не говорил, что ты немного похожа на собаку мастино?

– Oui, – Моник постучала кончиком пальца по нижней губе, – характер – вот что это такое, милая. А теперь объясни мне, что на тебя нашло, ты сегодня сама не своя.

Элена вздохнула.

– Все дело в духах. Меня от них мутит.

Моник удивленно рассмеялась.

– Ты что, шутишь?

Но Элена не шутила, она выглядела усталой, а ее глаза блестели.

– Послушай, – сказала Моник, махнув рукой, – мне нужна твоя помощь. Сегодня мне требуется «нос»! То есть мне нужна ты. Если я вернусь в Париж без нового оригинального аромата, Жак… Знаешь, между нами в последнее время не все гладко. Мне хочется удивить его, заслужить уважение.

– Мой нос уже не тот, Мони! – сказала Элена, пытаясь справиться с подкатывающей тошнотой.

Моник поджала губы.

– Одним обонянием здесь не обойдешься. Ты не просто чувствуешь запах, ты видишь его насквозь. Любой аромат раскрывает перед тобой свою тайну.

– И ты думаешь, что это здорово? – горько сказала Элена. Слова соскользнули с ее губ прежде, чем она успела сдержаться. Есть у нее обоняние или нет, Элена не хотела, чтобы запахи порабощали ее, врывались в ее жизнь. Она и так потеряла детство, этого вполне достаточно.

Ей хотелось покоя, размеренной жизни. Ради этого она готова бороться.

Моник с трудом сдерживала негодование.

– Даже паси ты овец, твой дар все равно бы тебе пригодился. Ты бы почуяла лису за несколько километров. Но так уж сложилось, что ты – парфюмер, и невероятно способный парфюмер. Ты так хорошо знаешь все ароматы, что сможешь подобрать для меня нечто особенное, бесподобное, то, что наведет моего шефа на нужную мысль. Он хочет расширить ассортимент магазина. Я не шучу. Ты не можешь мне отказать!

Элена огляделась по сторонам. Легкий ветерок доносил до нее запах города: запах нагревшейся на солнце черепицы, запах детской мечты, запах вековых традиций, запах любовного шепота и надежды.

Элена зажмурилась, вздохнула и улыбнулась.

Она никогда не могла отказать лучшей подруге. Моник командовала ею с тех самых пор, как в далеком детстве они впервые пустились наперегонки по полям Прованса, проваливаясь по щиколотку в оросительные каналы, и, наконец, споткнулись и рухнули друг на дружку.

Они познакомились в кустах дикой мяты, а неподалеку рабочие собирали лепестки роз. Элена и Моник стали лучшими подругами и оставались ими до сих пор.

Моник пригласила Элену к себе. Жасмин, мать Моник, была египтянкой. Она вспылила и отругала девочек, потом отвела их в ванную, вымыла, вытерла, обняла и поставила перед каждой чашку имбирного чая и тарелку с печеньем. «Держитесь-ка вы подальше от каналов», – сказала она. Побывав у Моник, Элена поняла, что такое настоящая семья. Подруга щедро делилась с ней материнским теплом и семейным покоем. В этом доме Элена чувствовала себя своей.

– Ну что, я могу на тебя рассчитывать?

– Честно говоря, не понимаю, чем я могу помочь. Ты и без меня знаешь, как составить парфюм, ты сделала столько отличных духов!

Моник нахмурилась.

– Да ладно тебе, мы обе прекрасно знаем, что все мои духи примитивны, однообразны и тянут на твердую тройку. Даже моя лучшая композиция не годится на четверку. А ты – как художник, только пишешь не красками, а словами. Они улетают, и остается лишь чистый холст. Но у тех, кто дослушает до конца, навсегда запечатлеется в памяти созданная тобой картина. Я не знаю никого, кто может сравниться с тобой, ни у кого нет твоих знаний, твоего таланта.

– Да уж, талант! Даже не смогла покрыть расходы на…

– Слушай, не надо вечно поминать старую историю с бабушкиным магазином, – перебила ее Моник. – Его пришлось закрыть, потому что ты невероятно упряма. Положись ты на свою интуицию и отступи от древних правил Лючии, все было бы иначе. Ты и сама все знаешь. Мы столько раз это обсуждали. Не понимаю, как ты могла слушать бредни этого Маттео и считаться с ним. Максимум, чему он мог тебя научить, – это накрыть на стол.

Моник фыркнула и огляделась. Она была на взводе, в ее голосе слышалось раздражение.

– Ты никогда ничего не решала, ты просто терпела. Ты меня знаешь, я всегда говорю как есть. Обоняние – это твой дар. И точка. Духи, которые ты сделала для меня и для мамы, были удивительными, такие не повторить. В мире ничего не изменилось: каждый клиент требует уникальный аромат, который отразил бы его индивидуальность.

– Ты умеешь то же, что и я, – упрямо возразила Элена. – Мы вместе учились, вместе делали духи.

Она отошла к металлической стойке, на которой были выставлены флаконы разных размеров и форм. Стекло и хрусталь точно оживали под лучами света, падающими на грани флаконов.

– Все это так, но не я выросла в парфюмерной лавке. Это твоя семья – не моя – веками занималась изготовлением духов. Разница между мной и тобой – как между небом и землей.

Да, пожалуй, разница была немалой.

Моник росла как все нормальные дети: родители, брат, сестры, школа, дом, университет, ухажеры и, наконец, любимая работа. У нее всегда был выбор.

У Элены в каком-то смысле он тоже был. Она выбрала самый простой путь: покорность. Она потакала просьбам бабушки, делала все, что могла. Она пошла учиться на парфюмера и прилежно занималась своим делом. Но где-то в глубине ее души поселилась боль. Она разлюбила духи и принялась копить обиду и злость. Иногда бывает, что мы сами последовательно и самозабвенно раздуваем обиды до невероятных размеров, перекладывая на других ответственность за наши проблемы.

– Знаешь, что сказала мне бабушка перед смертью? – Элена помолчала, а затем, осмелев, поскольку подруга не перебивала, продолжала: – «Следуй тропою аромата, не сходи с нее!»

– У Лючии было не все в порядке с головой, – ответила Моник.

Губы Элены сложились в едва заметную улыбку.

– Несмотря на болезнь, ее голова оставалась ясной до самого конца. Все, что она делала или говорила, строго соответствовало ее планам. Лючия была одержимой, как и все женщины Россини, включая мою мать. Духи всегда были для нее на первом месте.

Элена замолчала. Она нащупала руку Моник и крепко ее сжала.

– Я закрыла лавку, потому что хотела жить нормальной жизнью, быть как все. Хотела ходить на работу с девяти до шести, встретить любимого мужчину, завести детей.

– Одно другого не исключает… Ты всегда можешь направить жизнь по этому пути, n’est-ce-pas?[2]2
  Не так ли? (фр.)


[Закрыть]

– Нет, мне так не кажется!

Ответ прозвучал где-то внутри. Все не так просто, неужели даже Моник этого не понимает? С духами у тебя либо все, либо ничего. Именно поэтому Элена их ненавидела. Потому что слишком сильно любила.

Когда-то она приняла решение. Духи были совершенно несовместимы с той жизнью, которую она строила с Маттео. Вот почему пришлось закрыть лавку. Если бы она и дальше занималась парфюмерией, ароматы заворожили бы ее, как это произошло со всеми женщинами семьи Россини, и Элена не смогла бы построить семью. Этого она боялась больше всего и потому решила отойти от дел.

– Я не хотела рисковать, – ответила она.

Не хотела рисковать. Не хотела сдаваться. И не хотела об этом думать.

– Мне кажется, хоть ты и отказалась от себя, счастья тебе это не прибавило.

Элена побледнела.

– Отказалась от себя? – она в раздумье покачала головой и прошептала: – Ты ошибаешься.

– Подумай, Элена. Что ты называешь счастьем? С тех пор как ты закрыла лавку и отправилась жить к Маттео, ты стала счастливее? Ты отказалась от всего, что умеешь и знаешь, что является частью тебя, ради идеи, иллюзии, которую вбила себе в голову. Ты шагнула из одной крайности в другую. Такую жизнь ты хотела?

Нет, не такую. Но судить со стороны всегда легче.

– Я старалась. Я верила в то, что делала, и старалась! – закричала Элена.

Моник внимательно посмотрела на нее, поджала губы, а затем улыбнулась.

– Сейчас я не об этом. Забудем прошлое и сосредоточимся на настоящем, потому что ты должна помочь мне найти новый аромат для «Нарциссуса».

– Да, конечно, – механически согласилась Элена. Но слова Моник продолжали звучать внутри ее.

Действительно ли она отказалась от себя?

Глава 3

Бензойное дерево. Огромное дерево, аромат его темной смолы источает уверенность и спокойствие. Эфирное масло бензойного дерева отгоняет прочь тревогу и огорчения. Оно придает душевных сил и энергии и подготавливает к медитации.

Первое, что помнила Элена, это слепящее солнце Лазурного Берега, а за ним – бесконечные поля лаванды. А еще цвета: зеленый, синий, красный, лиловый, белый, а потом все сначала. Еще она помнила темноту лавки, где, склонившись над столом, работала мать. Столы были заставлены склянками и алюминиевыми флаконами.

Большую часть года Сузанна работала в Провансе, где у нее был небольшой дом. В Провансе она встретила свою первую любовь, Мориса Видаля. Именно здесь Элена бегала по цветущим полям и здесь же она получила первые знания об искусстве составления духов: как собрать нужные травы, какие из них отправить на дистилляцию, а из каких получить конкрет, чтобы потом извлечь абсолют. Разноцветные лепестки всевозможных размеров летали в воздухе, носимые ветром, или струились красными ручьями из мешков, где их хранили первое время. Потом рабочие набивали ими огромные контейнеры, куда вмещались сотни килограммов лепестков. Когда контейнер наполнялся, его закрывали. Начинался процесс обработки, на парфюмерном жаргоне – «мойка». В результате получался конкрет – мазеобразная субстанция, концентрированная и невероятно пахучая. Очищенная от примесей при помощи спирта, она превращалась в абсолют.

Каждое действие отпечатывалось в памяти девочки яркой картинкой. Большую часть времени она проводила одна, и потому язык запахов стал для нее языком общения с матерью, которая, хоть и возила ее за собой, но разговаривала с дочерью крайне редко и по большей части молчала. Элене нравилось смотреть на жидкость, превращавшуюся в духи, ей нравился ее цвет, ее запах. Некоторые флаконы были совсем маленькими – не больше детского кулачка, а другие такими огромными, что приходилось звать Мориса, чтобы их приподнять.

Видаль был высоким и сильным мужчиной. Он владел полями и лабораторией, где работала мать Элены, которую он обожал. Морис любил мать так же сильно, как ненавидел дочь.

Элена это знала, потому что он никогда не смотрел в ее сторону. Ведь она была «дочерью другого».

Элена не понимала, что именно это означает, но, несомненно, нечто ужасное. Ведь из-за этого мама так часто плакала.

Однажды Элена вернулась домой с полей и услышала, как мать ссорится с отчимом. Такое нередко случалось, и поначалу Элена не обратила внимания на взрослых. Она взяла печенье и собиралась опять бежать в поля, как вдруг подумала о Моник и вернулась, чтобы взять немного печенья для подруги.

– Она похожа на своего отца! Признайся! У вас нет ничего общего! Я не могу ее видеть. Как ты можешь думать, что я буду жить с ней под одной крышей?

Элена замерла. Внутри что-то сжалось, в животе заурчало. Голос Мориса точно удерживал ее и не давал сдвинуться с места. Отчим говорил тихо, словно хотел поведать какую-то тайну. Но Элена все прекрасно слышала.

Она повернула к дому. Дверь спальни была открыта. Морис сидел на стуле, свесив голову, запустив пальцы в спутанные волосы.

– Я ошиблась, но ничего уже не исправить. Ты ведь сам говорил, что надо забыть о прошлом и начать все сначала. Попытайся меня понять. Это же моя дочь!

Да, Элена – ее дочь. Сузанна произнесла это слово грустным и странным голосом. Почему она плакала? «Все из-за меня», – подумала Элена. В глазах и в горле что-то защипало.

Морис закрыл лицо руками и резко поднялся на ноги.

– Твоя дочь! А кто же ее отец? Кто ее отец?

– Никто. Я тысячу раз тебе говорила, он для меня никто. Он даже не знает о том, что у него есть дочь.

Морис покачал головой.

– Я не могу, Сузанна. Я знаю, что обещал, но я не могу.

И тут Морис заметил Элену.

– А ты что здесь делаешь? – закричал он.

Примолкшая Элена попятилась назад и побежала прочь. Она немного поплакала, пока бежала по полям туда, где ее поджидала Моник. А потом насухо вытерла лицо. «Слезами горю не поможешь», – часто повторяла Моник. Но боль никуда не уходила, она точно застряла в горле огромным комком, а в сердце образовалась бездонная дыра. Элена рассказала Моник о том, что случилось, подруга всегда внимательно слушала и понимала ее.

Пока Элена говорила о ссоре родителей, она вдруг поняла, что Морис просто ошибся. Ведь у нее никогда не было никакого другого отца. Наверное, нужно ему об этом сказать, и все образуется.

Однако следующие несколько дней, сколько она ни собиралась с духом, Морис смотрел на нее таким суровым взглядом, что она не решалась к нему подойти. Слова застревали в горле, рот не открывался, язык прилипал к нёбу. Тогда она решила подарить ему рисунок.

Для этого пришлось поискать подходящую бумагу, потому что Морис был очень высоким, но наконец Элене удалось уместить его на листке. Она нарисовала Сузанну, которая держала за руку ее, Элену, а рядом стоял Морис. И никакого другого отца больше не было.

Прежде чем подарить Морису рисунок, она показала его матери.

– Как красиво, милая, – сказала Сузанна.

Сузанна всегда хвалила рисунки дочери, хотя времени, чтобы их как следует разглядеть, у нее не было. Но это был не просто рисунок, поэтому Элена заставила мать рассмотреть все детали. Вся суть картины – в деталях, учительница рисования часто это повторяла. Поэтому Элена изобразила длинные волосы матери, спадающие на плечи, Мориса и себя. Взрослые на рисунке держали ее за руки. На девочке было красное платье. Ей очень нравился красный цвет.

Никакого другого отца не было, а он, Морис, мог бы стать ее отцом, если бы захотел. А что касается внешности, то и тут Морис ошибался. Жасмин уверила девочку, что когда она подрастет, то станет очень похожей на мать. Жасмин-то уж точно знала, ведь у нее было так много детей.

Однажды, когда Морис не на шутку разозлился, Элена решила порадовать его и побежала за рисунком. Она решила не обращать внимания на хмурое выражение лица Видаля, собралась с духом и протянула ему листок. Морис молча взял рисунок, быстро взглянул на него, а затем посмотрел на девочку. Лицо его скривилось от злости.

Элена невольно отпрянула назад, ее ладони вспотели, а пальчики вцепились в подол платья.

Потрясая листком, Морис повернулся к Сузанне, которая готовила ужин.

– Ты думаешь, это что-то изменит? – спросил он чуть ли не шепотом. – Счастливая семейка? Ты, я и дочь… неизвестно чья? Ты используешь ребенка, чтобы повлиять на меня?

Сузанна посмотрела на рисунок и побледнела.

– Это всего лишь рисунок, – нерешительно сказала она.

– Ты прекрасно знаешь, что я об этом думаю! – прокричал Морис, скомкав листок и крепко зажав его в огромном кулаке. – Почему ты не можешь понять? – и он бросил бумажный шар в дальний угол.

От страха на Элену напала икота, повисшая единственным звуком в наступившей тишине.

Казалось, только теперь Морис понял, что она все еще здесь, и уставился на нее, потом медленно направился в угол, поднял листок, расправил его и протянул Элене.

– Держи.

Но Элена покачала головой. Морис положил листок на стол и резко засмеялся.

Стоило Элене сосредоточиться, и она, несмотря на прошедшие годы, слышала колючий и натянутый смех Мориса Видаля. Сузанна подошла к дочери и попросила ее пойти поиграть с Моник. Когда Элена уходила, она слышала, как взрослые вновь принялись кричать, и в ужасе побежала вперед. Жасмин помогла ей утереть слезы и сказала, что Морис просто неправильно ее понял.

– Когда взрослые чего-то не понимают, они часто кричат. Это значит, они просто боятся.

Она взяла Элену за руку и отвела домой.

Мориса уже не было, а Сузанна сидела с опухшими, покрасневшими глазами. Жасмин заварила чай и сидела с ними до поздней ночи. На следующее утро Сузанна собрала чемоданы, и они уехали. Но через несколько месяцев вернулись.

Они всегда возвращались, и Морис неизменно ждал. Впервые в жизни Элена почувствовала запах ненависти. Холодный, как беззвездная ночь после дождя, когда ветер завывает за окном и пронизывает до костей. Страшный запах.

Через несколько недель Элене исполнилось восемь. Осенью они снова уехали из Франции, и на этот раз мать оставила ее во Флоренции, у бабушки.

– Мне нравятся вот эти, – сказала Элена, разорвав паутину опутавших ее воспоминаний.

Хрустальные флакончики под светом ламп казались какими-то особенными, их грани весело переливались, а в аромате чувствовалась сила.

– Нет, слишком резкие. Жак хотел что-то более гармоничное.

Элена покачала головой.

– Любая гармония относительна, она не может порождать новые тенденции. Если хочешь чего-то нового, нужно шагнуть дальше. Понюхай вот эти.

Подруга задумалась и внимательно посмотрела на Элену.

– Что бы ты выбрала для себя?

– Для себя?

– Вот именно! Давай разделимся и подберем каждая по флакону. Так у Жака будет выбор. Он с ума сойдет от радости. Oui, решено. Встречаемся здесь же через час, а потом идем обедать. Сегодня во «Временах года» воскресное меню и поздний завтрак. Такого нельзя пропустить. Жак дал мне кредитную карту! Оторвемся на славу, и это постное выражение наконец-то исчезнет с твоего лица. Ну-ка, выше нос. Подумаешь, любовник изменил, ничего особенного. Ты представляешь, сколько мужчин сходило бы по тебе с ума, если бы ты только захотела? – Моник взмахнула рукой. – Куча мужиков! Очередь бы выстроилась, chérie[3]3
  Дорогая (фр.).


[Закрыть]. Я не шучу!

Элена вздохнула. Она чувствовала себя опустошенной. Спорить с Моник не было сил, да и какой в этом смысл! Ее подруга никогда не отличалась тактом, – кому это знать, как не Элене. Еще в детстве она всегда говорила то, что думала, нимало не заботясь о последствиях.

Внезапно Элена поняла, что ей нужно побыть одной. Она любила Моник больше всех на свете, но сейчас ей казалось, что она слишком ранима и уязвима. Хватило бы одного взгляда, одного слова, чтобы нарушить равновесие, которое она пыталась сохранять всеми силами.

– Ты и вправду хочешь разделиться? – Элене почти не верилось, что через несколько минут она наконец-то останется одна. Она больше не боялась погрузиться в мир запахов, чтобы выбрать один-единственный.

Моник скорчила гримасу.

– Сделаю вид, что не заметила, что ты только об этом и мечтаешь. Давай, отправляйся на поиски, – защебетала она, натужно улыбаясь. – Соберись и попытайся успокоиться. Но не забудь, что мне нужны новые духи. Очень нужны. Поторопись. Vite, vite![4]4
  Быстрее, быстрее! (фр.)


[Закрыть] Увидимся через час.

На губах Элены скользнула слабая улыбка. Она повернулась, чтобы уйти, сделала несколько шагов вперед и поняла, что у нее нет ни малейшего представления о том, что нужно Жаку Монтьеру. Она знала о нем только то, что он – владелец «Нарциссуса», шеф Моник и принадлежит к старинному роду парфюмеров. Это было его семейное дело. У Моник был с Монтьером короткий, но бурный роман. «Лучший секс в моей жизни», – примерно так охарактеризовала подруга Жака Монтьера.

Элена повернулась и попыталась разглядеть подругу в толпе. Стенды были разделены перегородками из камня, стали и дерева. Вокруг толпились люди. В этом зале, перенасыщенном ароматами, каждый надеялся найти что-то неповторимое. Эфирные масла смешивались в воздухе павильона, превращаясь в резкий аромат, который менялся по мере того, как посетитель продвигался от стенда к стенду. Элена не смогла разглядеть Моник в толпе, пока вдруг не наткнулась на нее случайно. Подруга застыла перед огромной белой орхидеей семейства фаленопсис. Столик, на котором стоял цветок, был заставлен хрустальными флаконами. Пока Элена пробиралась к столу, она пристально вглядывалась в жидкости, красующиеся в дорогих флаконах. Они переливались разными оттенками: от светло-розового и серовато-опалового до ярко-желтого, янтарного.

– Мони, ты мне толком так и не сказала, что именно хочет твой Жак, – сказала Элена, добравшись до подруги.

Моник немного повернулась в ее сторону, в руке у нее красовался гладкий квадратный флакон с четко очерченными углами.

– Non, c’est vrai[5]5
  Нет, это не так (фр.).


[Закрыть]. Это не важно, – ответила она. Ее внимание было полностью поглощено маленьким хрустальным шедевром, – духи ведь не для него. Он хочет новый аромат, чтобы пополнить ассортимент магазина. Ему нужна особая энергетика. Он решил открыть новую линию, которая бы отвечала потребностям деловых женщин Парижа, что-то не слишком вычурное и в то же время женственное и гармоничное.

– В общем, какая-то ерунда, – пробормотала Элена.

Моник улыбнулась.

– Ты сможешь его удивить. Точнее, я. Я припишу себе твои заслуги, тебе-то на них наплевать.

Элена покачала головой. Если это хитрый ход, чтобы уговорить ее снова заняться духами, то он не пройдет.

И все же, пока Элена шла между стендов, поглядывая на флаконы и чувствуя, как ароматы вырываются из темниц пузырьков, она вдруг ощутила, что беспокойство, владевшее ею прежде, когда она составляла новые духи, куда-то улетучилось. Теперь никто ее не принуждает, она никому ничего не должна. И хотя где-то в глубине ее существа осталась легкая неприязнь к духам, боли больше не было: старые шрамы зажили.

В Элене оживало нечто новое, что побуждало ее вслушиваться и вчувствоваться в ароматы, доносившиеся с разных сторон. Тошнота прошла. Элена не заметила, когда это произошло, просто в какой-то момент поняла, что все хорошо. Оставалось только выполнить поручение Моник. Внезапно Элена почувствовала интерес к новому заданию. Ей захотелось распробовать запахи, точно она впервые увидела эфирные масла, словно она ничего не знала о мире, который на самом деле являлся частью ее жизни с раннего детства. Она до смешного разволновалась. И правда, это беспокойство выглядело смешным и совсем неуместным, как будто внутри что-то горело и подхлестывало.

Былая уверенность растаяла, как снег, подобно планам, которые Элена так долго лелеяла. Ей захотелось довериться интуиции.

Элена остановилась у стенда, за которым царила молодая индианка. Сначала она рассеянно слушала, как девушка рассказывала о своем товаре. Элене понравилось, как она говорит о духах. И профессионалы, и случайные посетители легко воспринимали запоминающиеся, выразительные образы.

Здесь, среди экзотических ароматов, Элена нашла то, что нужно: чудесный цветочный взрыв с начальными нотами пачулей, гардении и жасмина, загадочным привкусом специй – гвоздики и кориандра – в горячем сердце и древесными шлейфовыми нотами, которые придавали композиции гармонию и мягкость. Элена представила этот запах на своей коже и ощутила, что, высвобождая его из тюрьмы флакона, она открыла в себе незнакомую изысканность и элегантность. Да, это было именно то, что нужно.

Она не знала, понравится ли аромат Монтьеру, но чувствовала, что любая женщина, которая ценит свою женственность и дорожит свободой, будет от него в восторге. Казалось, аромат сам рассказывал о местах, где зародился, о женщинах в красных и золотых сари, тех самых, для которых его создали, о родном городе Дели, превратившемся в гигантский мегаполис. Если столица Индии не экзотика, то что же тогда? Парижу понравится этот аромат! Элена решила довериться голосу аромата и протянула индианке нужную сумму.

Она еще немного прогулялась по павильону, духи лежали в сумочке. Когда Элена встретилась с Моник, она вдруг поняла, что давно не чувствовала себя так хорошо и спокойно. Да, боль никуда не делась, но, садясь в такси, которое должно было отвезти их во «Времена года», Элена почувствовала, что внутри у нее что-то дрожит, словно в душе вспыхнуло и погасло какое-то предчувствие. А еще ей ужасно хотелось есть.

Поздним вечером, когда на город спустилась ночь, Элена проводила взглядом огни самолета, уносившего подругу в Париж. Прежде чем расстаться, они пообещали друг другу созвониться в ближайшее время. На этот раз Элена собиралась сдержать обещание.