Текст книги "Милая пленница"

Глава 26

Первые часы путешествия были сплошным кошмаром. Двое, сидевшие в карете, молчали, не говоря ни слова. Рана Хоука давала о себе знать при каждом толчке, и он пытался справиться с болью.

Когда они выехали из имения Хоуксворта, солнце уже садилось, и вскоре сумерки укрыли окружающий пейзаж серой пеленой. С приближением темноты ехать становилось все труднее. Джефферс, сидевший на козлах, изо всех сил вглядывался вперед, чтобы рассмотреть дорогу в слабом свете двух фонарей, подвешенных к карете. До Александры время от времени доносилось ворчание старого кучера, рассуждавшего об опасностях ночных поездок, и она вполне соглашалась с ним. Она попыталась заснуть, но безуспешно и с разочарованным вздохом стала смотреть в темное окно.

В какой-то момент дорога стала лучше, но было это через час или через несколько минут после их отъезда из Хоуксвиша, Александра не могла бы сказать. Появилась луна, она поднималась все выше и выше; время от времени ее затягивала дымка облаков. Теперь дорога напоминала серебряную ленту, тянувшуюся на запад. Карета, управляемая опытной рукой Джефферса, покатила быстрее, поднимая столбы пыли над меловым трактом.

Хоук не издавал ни звука. Александра то впадала в дремоту, то снова просыпалась, пока наконец не заснула по-настоящему. Ее разбудили грубые голоса и ржание лошадей. Хоук поднялся, и на его сумрачное лицо упал серебристый лунный луч. Александра испугалась. Глаза герцога были светлыми и бездонными, побелевшее лицо прорезали морщины боли и усталости. Кучер распахнул дверцу кареты.

– Окфилд, ваша светлость.

Александра неуверенно встала на затекшие ноги и с помощью Джефферса вышла наружу. Хоук молча, с каменным выражением лица, последовал за ней. У входа в гостиницу их встретил ее жирный владелец, торопливо вытиравший короткопалые руки о засаленный фартук. Ему хватило одного единственного властного взгляда Хоука, чтобы суетливо броситься к лестнице, ведущей на второй этаж, указывая дорогу герцогу. Наверху, в лучшей гостиной постоялого двора, для них накрыли стол.

Пока они ели, в Хоуке все нарастало нетерпение, хотя он ничем не показывал этого. Он встал и подошел к окну, выходящему во двор. Александра молча доложила еды на его тарелку. Себя она с трудом заставляла глотать пищу.

– Что, мисс Мэйтланд, неужели ты обойдешься без истерики? – спросил Хоук, снова садясь за стол и с некоторым удивлением поглядывая на девушку. – Неужели не станешь жаловаться на ужасную еду, на отвратительную гостиницу?

– А В этом есть какой-то смысл?

– Разумный вопрос. Но разум не в состоянии удержать женщин от жалоб. – Хоук попытался протолкнуть в горло кусок, но тут же отодвинул тарелку и протянул руку к бутылке отличного бургундского, которое выставил для них хозяин.

– Выпьешь со мной?

– Пожалуй, нет.

– Похоже, ты думаешь, что и мне лучше не пить?

– Вряд ли вино пойдет на пользу вашей ране, – холодно произнесла Александра.

Герцог стукнул стаканом об стол, и вино выплеснулось на обшарпанное дерево.

– А тебе какое дело, черт побери?!

– Абсолютно никакого, – зло бросила она.

Хоук, резко выбросив через стол руку, схватил Александру за пальцы. Она нахмурилась, глядя на их руки, лежащие на залитом вином столе, – большую и маленькую, бронзовую и светлую. Одну твердую, как камень, другую мягкую и нежную.

– Прости меня, – грубовато сказал Хоук.

– За что именно? – с горечью поинтересовалась Александра. – Не слишком ли много поводов?..

– А ты всегда невинна, так? Твое воспевание собственных добродетелей начинает мне надоедать. – Хоук грубо оттолкнул ее руку и встал из-за стола. Он быстро подошел к окну и злобно дернул занавеску в сторону. – Какого черта Джефферс там медлит? Давно уже должен был сменить лошадей. Я сказал ему, чтобы справился за полчаса, и ни минутой больше. – Выразительно выругавшись, он вернул занавеску на прежнее место и обернулся к Александре; на его лице виднелась явная угроза. – Кстати, в Лондоне ты будешь называть себя Мэйфилд.

Александра едва не подавилась крошечным кусочком ростбифа, который как раз пыталась проглотить.

– Вы что, с ума сошли? Я не намерена больше скрывать свое имя.

Хоук сложил руки на груди; на его губах заиграла циничная улыбка.

– Не так давно ты весьма упорно скрывала свою личность – ну по крайней мере от меня. Или это было тебе нужно лишь потому, что ты замышляла убить меня?

– А если и так? Вы ничего лучшего и не заслужили. А мне незачем стыдиться фамилии Мэйтланд!

– Если ты хочешь, чтобы я помог восстановить репутацию твоего отца, делай то, что я говорю, женщина! Мне вообще-то наплевать и на честь твоего отца, и на твое раздутое самомнение, но мы заключили договор, и я намерен выполнить его условия. А если твое настоящее имя станет известно, все мои усилия пойдут прахом.

Глаза цвета морской волны сузились.

– И заодно у Телфорда появится новое оружие против вас, – язвительно предположила Александра.

Хоук отвесил ей насмешливый поклон.

– Да, и это тоже.

Александра швырнула вилку на стол.

– Чертов ублюдок! – прошипела она. – Оба вы ублюдки!

– А разве это для тебя новость? – холодно поинтересовался Хоук, забирая со стула свой плащ. Неловко набросив его на плечи, он, широко шагая, вышел из комнаты.

Когда на востоке небосклон начал светлеть перед восходом солнца, карета подъехала к лондонским окраинам. Александру разбудили хриплые крики точильщиков и трубочистов, предлагавших свои услуги. Несмотря на ранний час, по улицам уже катили экипажи и сновали прохожие. Не обращая внимания на герцога, Александра расчесала спутанные волосы и старательно расправила смявшуюся юбку, понимая, что после ночного путешествия выглядит не лучшим образом.

На Бедфорд-сквер карета остановилась, и девушка с некоторым испугом подумала о том, что ее ждет. Как ни старалась она держаться холодно и отстранение, ее, конечно, интересовал мальчик, ставший невинной жертвой войны между родителями.

Джефферс, бледный от усталости, опустил ступеньки кареты. Хоук, несмотря на ноющую рану, был полон энергии. Он выскочил из кареты, в два шага пересек тротуар и чуть ли не бегом бросился к элегантному особняку.

Александра, не торопясь, выбралась из кареты и сразу взяла из рук Джефферса корзинку, которую он снял с козел. Услышав недовольный писк под крышкой, девушка улыбнулась.

Хоук нетерпеливо ждал ее на площадке перед парадным входом в дом.

– Ну, что ты там застряла, черт побери!

– Застряла, и все! – огрызнулась Александра. – Я к вам в гости не напрашивалась, забыли?

Глаза Хоука сверкнули бешеной яростью, и Александру на мгновение охватил страх. «Никогда не загоняй дикого зверя в угол», – учил ее отец, когда они собирались на тигриную охоту… Эти слова вспыхнули в памяти девушки при виде злобного оскала Хоука.

– Ну, поднимайся! – прорычал он. – Пока я сам не втащил тебя! А уж тогда пострадает не только твоя гордыня!

Александра вызывающе вздернула подбородок и пошла вверх по ступеням, каждым своим жестом и шагом демонстрируя надменный гнев.

Когда герцог и Александра проходили мимо заспанных лакеев, те обалдело таращили глаза, а один неуверенно пробормотал:

– Но… но… Ваша светлость…

– Мисс Мэйфилд, – громко, с вызовом поправила Александра.

Особняк производил весьма сильное впечатление – это она должна была признать сразу. Роскошная мраморная лестница расходилась наверху в две стороны. Александра презрительно поджала губы: этот дом такой же огромный и напыщенный, как и его владелец.

Хоук быстро поднимался по лестнице наверх. Александра едва поспевала за ним.

– Скорее! – процедил он сквозь зубы. – Ты можешь идти поскорее?!

Хоук уже шагал по коридору.

– Я хочу, чтобы ты посмотрела мальчика, – напряженно бросил он через плечо, направляясь к одной из дальних дверей.

У двери спальни Робби уже стояла ожидавшая их сиделка. Бросив быстрый взгляд на подозрительно блестевшие глаза и раскрасневшиеся щеки женщины, Александра подошла к кровати. Мальчик был в полузабытьи, он тяжело и быстро дышал. Да, это был тот самый малыш, портрет которого она видела в Хоуксвише.

Дыхание Хоука прервалось, когда он склонился над мечущимся на подушках тельцем, сотрясаемым приступами кашля.

– Сейчас ему куда лучше, – елейным тоном произнесла сиделка, покачивая головой, на которой красовался белый чепец. – Мне даже кажется, он сейчас не такой горячий.

– Вы уволены, – коротко бросил герцог. От его взгляда тоже не ускользнули бегающие глазки сиделки и неестественный румянец. – Подите к дворецкому, он с вами рассчитается.

Женщина раскрыла было рот, чтобы высказать свое возмущение, но Хоук усмирил ее выразительным ругательством.

– Скажите только слово, – раздраженно добавил он, – и очутитесь на улице без гроша.

Сиделка, что-то гневно пробормотав под нос, пулей вылетела из спальни.

Хоук нежно погладил пылающие щеки сына, но мальчик даже не приоткрыл глаз. Он не слышал или не узнавал голоса отца. Хоук повернулся к Александре и посмотрел на нее потухшим взглядом.

– Ты видела такое прежде?

Александра коснулась пылающего лба мальчика и отметила, что на восковой бледности кожи выступили яркие пятна.

– Боюсь, это и в самом деле пневмония, – тихо сказала она. – Как это случилось?

Хоук, громко скрипнув зубами, процедил грубое проклятие.

– Я тебе потом расскажу, – пробурчал он, направляясь к двери. – Идем!

Доктор ожидал Хоука в кабинете, сидя за письменным столом герцога. Лицо Хоука окаменело, когда он увидел наполовину пустой стакан с бренди и одну из своих лучших китайских фарфоровых табакерок на столе перед врачом.

– Доктор Садбери, мисс Мэйфилд, – в одно мгновение покончил с формальностями герцог. Сев за стол, он впился взглядом в медика. – Как вы лечили мальчика, доктор Садбери? Он сгорает от лихорадки, он так слаб, что не может шевельнуть пальцем!

– Ничего другого и не следует ожидать при такой болезни, – ответил доктор, явно чувствуя себя не в своей тарелке под жестким взглядом герцога. – Без сомне ния, лихорадка через несколько дней утихнет. А мы тем временем будем продолжать регулярные кровопускания.

– Как часто? – резко спросил Хоук.

– Трижды в день, – холодно ответил лекарь.

– Так значит, за прошедшие два дня вы шесть раз делали кровопускания, черт побери! И это все? Чтоб больше этого не было, слышите? Мальчик и так совсем без сил!

– Извините, что вынужден возразить вам, ваша светлость, – начал Садбери, раздувшись от самоуверенности, – но было бы преступлением не провести полный курс кровопусканий. Мальчик юн, относительно крепок, и, по моему мнению, это лучший метод снять фебрильное состояние…

– Говорите по-английски, вы! – фыркнув, перебил его Хоук. – Давайте-ка посмотрим в лицо фактам: вы не знаете, что делать, но боитесь признаться в этом.

– У меня огромный опыт, – возмущенно заговорил медик, – и мне не раз приходилось лечить воспаление легких…

Александра, до этого момента молча сидевшая в углу кабинета, прервала его:

– Температура продолжает подниматься, доктор? Садбери изумленно оглянулся.

– Разумеется, иначе и быть не может! – Всем своим видом он демонстрировал, что не желает обсуждать вопросы лечения с какой-то женщиной. Кивнув Александре, он снова переключил свое внимание на Хоуксворта.

Но Александра задала новый вопрос:

– Когда началась лихорадка?

– Два дня назад. – На этот раз доктор ответил кратко и не оборачиваясь. – Почему вас это интересует?

Александра не обратила внимания на его последние слова.

– Когда в последний раз делали кровопускание?

– Ваша светлость, я просто обязан возразить против вмешательства этой женщины…

– Оставьте возражения при себе и отвечайте на вопрос! – Хоук метнул в лекаря взгляд такой жесткий, что тот отпрянул.

– Вчера вечером. Поскольку в самочувствии мальчика по-прежнему нет изменений, я настаиваю на продолжении процедур.

– Ледяные компрессы применялись?

– Ледяные компрессы? Ну, знаете, мисс, я не намерен обращать внимание на мимолетные модные причуды…

– Отвечайте на вопрос, черт побери! – прогремел Хоук.

– Нет.

– Так начните их делать! – приказал Хоук тоном, не допускающим возражений.

– Но я не стал бы рекомендовать ледяные примочки, ваша светлость, – надменно произнес густо покрасневший лекарь. – А если вы намерены нарушать мои предписания, я буду вынужден отказаться от пациента.

Хоук, затейливо выругавшись, схватил колокольчик и яростно затряс его. В дверях моментально появился лакей.

– Доктор Садбери уходит. Пожалуйста, проводите его. Возмущенный медик, гордо расправив плечи, покинул комнату.

– Ты можешь помочь? – Хоук уже стоял возле Александры.

Александра промолчала; она побледнела, в ее мыслях царила полная путаница.

– Ради сына я готов встать перед тобой на колени и умолять тебя, – сказал Хоук с едва сдерживаемой яростью.

Александра только моргнула, ошеломленная отчаянием, светившимся в его глазах. Позже она лишь удивленно гадала – почему же она не потребовала отмены чудовищной, бесчестной сделки?.. Но в то мгновение все ее мысли были сосредоточены на ни в чем не повинном мальчике, страдающем в спальне верхнего этажа… И еще она думала об острой боли в глазах Хоука.

– Я встречалась с этой болезнью в Индии, – медленно заговорила Александра. – От нее вообще-то нет лекарств, это я могу сказать с уверенностью, но ледяные компрессы, хотя и не лечат, все же помогают снять боль, облегчить страдания, и это дает возможность поправиться быстрее. И еще нужно постоянно держать наготове сладкое питье и бульоны, тоже холодные. Ну и, конечно, никаких кровопусканий.

– Согласен. С чего начнем?

– Нужно много охлажденной кипяченой воды, постоянно держать ее наготове, и мелко наколотый лед, лучше завернуть его в промасленную ткань… плотный твил подойдет лучше всего. Для питья мальчику должна быть использована только кипяченая вода, потому что сырая вода сама по себе может стать источником болезни.

Хоук уже был у двери:

– Ты поднимись к нему, а я отдам распоряжения. Очень скоро Александре принесли и прохладную воду, и чистые салфетки, чтобы обтирать горячее тельце, и завязанный в узелок лед. Александра расположилась с левой стороны кровати, потому что мальчик постоянно хватался в бреду именно за левый бок.

– Сначала тебе это покажется неприятным, Робби, но потом ты почувствуешь себя гораздо лучше, – мягко сказала она, отводя его руку. – Ты же сильный мальчик. – Она осторожно приложила ледяной компресс к его груди. – Ну, а теперь мы должны подержать его здесь… Тебе станет легче, вот увидишь.

Под глазами мальчика темнели круги, он явно сильно страдал от боли и утомления, но тут он внезапно поднял веки, и Александру потряс пронзительный взгляд его серых глаз.

– Мама? Это ты? Ты в самом деле вернулась? – Его голос прервался. – Но я думал, ты… я видел, как лошади…

За спиной Александры послышался сдавленный вздох герцога.

Но тут на малыша напал приступ жесточайшего кашля, и он сбросил бы ледяной компресс, если бы Александра не поспешила удержать его на месте.

– Он мешает, так мешает, мама! – задыхаясь, пробормотал мальчик.

– Я знаю, что он мешает, но он тебе поможет, – ласково сказала Александра. – Мы очень скоро поставим тебя на ноги. Но без твоей помощи не обойтись. – Она подсунула ладонь под затылок мальчика и приподняла его голову. И в это мгновение она поймала напряженный взгляд Хоука. – Твой отец хочет, чтобы ты попил немножко.

– Отец? Он тоже здесь?

– Да, Робби, я здесь. – Хоук поднес к губам сына стакан с лимонадом. – Выпей это.

Мальчик отпил глоток, поперхнулся и отвернул голову. На мгновение Александра испугалась, думая, что он наотрез откажется пить, но тут Хоук наклонился и что-то прошептал на ухо сыну – что-то, заставившее мальчика чуть заметно улыбнуться и выпить лимонад.

Едва он успел сделать последний глоток, как начался новый приступ жестокого кашля. Александра обнимала и поддерживала мальчика, помогая ему справиться с болью. Измученный и бледный Робби откинулся на подушки.

Немного спустя он открыл глаза и лихорадочно уставился на Александру.

– Ведь ты не уйдешь, пока я буду спать, да, мама? Обещай мне… обещай, что не уйдешь опять! – И его маленькая рука упала на руку Александры.

– Нет, я не уйду, – пообещала Александра, сжимая его тревожно шевелящиеся пальцы. – Я буду здесь. Постарайся поспать. А когда проснешься, тебя будет ждать сюрприз.

Вслушиваясь в ее слова, мальчик заметно расслабился и очень скоро задремал; приступы кашля стали немного реже.

– Храбрый малыш, – прошептала Александра, укладывая его поудобнее на подушках. Ей бы хотелось испытывать к мальчику такую же неприязнь, какую она испытывала к его отцу, но у нее ничего не выходило.

Хоук с предельной осторожностью приложил ладонь к пылающей щеке сына.

– Да, он очень храбрый, – прерывистым голосом произнес герцог. – И я бы отдал все на свете, чтобы облегчить его страдания. Когда я думаю, что он заболел здесь, без меня… я бы ни за что не оставил его, если бы не эта мания, если бы не моя одержимость… – Он умолк на мгновение, стараясь справиться с чувствами. – Да, конечно, он принял тебя за нее… но ведь даже я ошибся… Спасибо, что позволила ему верить, что она… вернулась. – Хоук устало прижал руку ко лбу, словно желая отогнать неприятные мысли. – Хотя скоро он поймет… – Он снова замолчал.

– Ну, сейчас все равно ничего нельзя изменить. Подите-ка лучше отдохните, – холодно сказала Александра. – Я посижу с Робби. – Видя, что Хоук нахмурился, она добавила: – Вы и сами прекрасно знаете, что мы можем только ждать.

И начались тяжелые, мучительные дни и ночи. Хоук и Александра сменяли друг друга у постели больного. Они беспомощно наблюдали за тем, как маленький мальчик мучается от боли, и ничем не могли помочь ему, кроме прохладных компрессов и утешающих слов. Но наконец из Хоуксвиша приехал старый, надежный семейный врач. Все теперь зависело только от самого Робби, от силы его юного тела и от его желания выжить.

Пять дней подряд двое по очереди сидели у кровати мальчика, обтирая его прохладной водой, утешая, когда его отпускали на время демоны лихорадки. Александра хорошо понимала, что такое кошмары, и ее руки становились особенно нежными, когда она старалась отогнать черные образы, мучающие мальчика в бреду.

Да, она не раз сталкивалась в Индии с лихорадкой и видела, что жертвы пневмонии слишком часто погибали просто оттого, что силы организма истощались задолго до спада лихорадки. Но она не могла сказать об этом и без того пребывавшему в отчаянии отцу Робби. Александра вдруг обнаружила, что не может быть настолько жестокой с человеком, едва оправившимся от раны. Она говорила себе, что может и отложить свою месть, что воспользоваться подобными обстоятельствами было бы просто бесчестно…

А для Хоука часы, проведенные в спальне больного, были еще и часами мучительных воспоминаний о войне, которую он так старался забыть. Его вновь посещали видения той опустошительной зимы восьмого года, когда английская армия, униженная и разгромленная, отступала, как в кошмаре, от Ла-Коруньи к морю. Стояли январские морозы, и больных и раненых тащили через горы на примитивных носилках, везли на грубых телегах, запряженных быками…

Хоук словно наяву слышал стоны раненых солдат. Выходит, как он ни старался, он так и не забыл запаха смерти и страха. И теперь, сидя рядом с больным сыном в полутемной спальне, он снова мучился воспоминаниями, никогда, по сути, не оставлявшими его, лишь на время ушедшими куда-то в глубину…

Глядя на измученное личико Робби, Хоук видел еще и другие лица – лица деревенских парнишек из Суссекса и Йоркшира. Эти ребята были слишком молодыми, чтобы умирать в снегах, среди мрачной испанской зимы, далеко от дома…

Оглушенный нестерпимыми воспоминаниями, Хоук в конце концов понял, что есть лишь один способ избавиться от постоянного самокопания – это сосредоточиться на сыне, целиком и полностью. За тяжкие дни болезни Робби герцог превратился в упорную тень с иссеченным глубокими морщинами лицом…

На пятый день после их приезда, к вечеру, лихорадка у Робби внезапно резко усилилась. Встревоженная Александра трясущимися руками постоянно обтирала его лицо и грудь, без конца говоря что-то – не особенно осознавая, что именно она говорит, просто желая подбодрить и себя, и мальчика.

– Ну, малыш, вот так-то лучше… А тут у нас отличный лимонный лед, это твой отец принес от Гунтера. Какой ты счастливый мальчик! Ты не должен пролить ни капли этого замечательного лимонада! – Она прижала стакан с холодным напитком к пересохшим губам Робби, по капле вливая жидкость в рот малышу. Прошло несколько томительных секунд, потом мальчик сделал глоток и тут же отвернулся.

Александру все сильнее и сильнее тревожила его вялость. Она отставила стакан. Кризис близился, она чувствовала это.

– Ну же, Робби! Ты не хочешь бороться! Но я знаю, ты храбрый, мужественный мальчик!

Она подняла Робби с кровати и уложила к себе на колени, обнимая, пытаясь пробудить его дух, но мальчик не откликался.

– Ну же, Робби! Хэверс собирается сделать для тебя отличные удочки и сеть! Он мне говорил, что тебя очень ждут в Хоуксвише! Подумай, как будет горд твой папа, когда ты сам поймаешь отличную форель!

На мгновение ей показалось, что ресницы мальчика затрепетали.

– И еще твой отец твердо обещал, что в этом году у тебя будет собственный пони, – в отчаянии продолжала девушка. – И красивая красная тележка, и ты сможешь сам кататься по долине. Миссис Бэрроуз приготовит нам корзинку с едой, и мы будем путешествовать, ты и я. Разве тебе не хочется этого?

Показалось ли ей, или его рука действительно шевельнулась?..

– Послушай, Робби… я ведь с тобой. Я никогда больше тебя не покину. – Может быть, Господь простит ей эту ложь, думала Александра… – Мы будем отлично проводить время вместе. Пойдем в цирк Астлея, посмотрим на чучела зверей в Британском музее… Мы… мы… – Она проглотила тяжелый ком, застрявший в горле. – Послушай, Робби, ты сам придумаешь, чем нам заняться! Ты должен составить список мест, где тебе хочется побывать, и мы посетим их одно за другим! Ты меня слышишь, Робби?

Душа Александры обливалась слезами, девушка уже отчаялась пробудить хоть искру жизни в этом маленьком усталом тельце.

– Постарайся, Робби, скажи мне что-нибудь! Скажи, куда бы ты хотел пойти с отцом и со мной? Скажи, мальчик! Если сейчас же не скажешь, я не смогу выполнить свое обещание!

Личико, залитое восковой бледностью, чуть повернулось, прижавшись к груди Александры. С трудом ворочая пересохшим языком, Робби выговорил чуть слышным шепотом:

– Мы поднимемся на воздушном шаре… Джефферс говорил мне, это так здорово! Можно и мне будет, мама?

Дрожащими пальцами Александра отвела с бледного лба влажный черный локон.

– Да, мое милое дитя, конечно, и ты поднимешься на воздушном шаре. Если папа не станет возражать, мы все вместе поднимемся, это будет необычайно интересно! О, я уверена – твой отец до Луны долетит, если будет знать, что это тебе поможет!

– Не надо так далеко, – серьезно сказал мальчик. Александра почувствовала, как повлажнели ее руки, и тут же увидела, что все лицо и тело мальчика покрылись сильной испариной.

– Слава Богу! – прошептала она. – Это перелом!

Робби сильно закашлялся, и она принялась покачивать его на руках.

– Ну-ну, Робби… теперь все будет хорошо.

В окна уже просачивались бледные лучи восходящего солнца. Александра стала напевать йоркширскую колыбельную, которую она слышала давным-давно, когда еще была жива ее мать…

Голуби заснули в гнездах,

И коровы спят в хлеву,

Спят щенята и котята,

И огонь в печи заснул.

Кончен день, и все заботы

Позабыты до утра,

Спи, малыш, свернись клубочком,

Ночь пришла…

Совы ухают на елях,

На охоту вышел лис,

Барсуки под старым дубом

Посудачить собрались.

Золотым костром волшебным

Разгорается луна.

И под звездным небосклоном

Феям нежным не до сна…

Колыбельная была длинной. Когда Александра допела ее до конца, Робби вдруг едва заметно шевельнулся.

– Да, – прошептал он, – я, пожалуй, посплю… я так устал… И спасибо тебе, кем бы ты ни была… потому что я знаю – ты не настоящая моя мама. – И, помолчав, он добавил совсем уже сонно: – Только я думаю, ты даже лучше, чем она…

За полуоткрытой дверью, в темном коридоре, неподвижно стоял герцог, наблюдая за женщиной и мальчиком. Это зрелище – его измученный болезнью сын на ее руках, ее нежная песенка… все вместе поколебало ту каменную стену, которой Хоук много лет подряд окружал свое сердце, наученный горьким опытом. И герцог Хоуксворт, глядя на Александру и спящего Робби, чувствовал, как рушится стена его самозащиты… Он вдруг стал беспомощным и ранимым и понимал, что его жизнь меняется, в нее входит что-то новое… И такие мысли отчаянно пугали его.

Хоук бесшумно отступил назад, словно пытаясь уйти от самого себя. Не в силах совладать с охватившими его чувствами, он просто сбежал, боясь, что Александра увидит слезы на его лице…