Текст книги "Заказное влюбийство"

– Доброй ночи, Импэра… – хрипло произнес знакомый голос, сжимая руку убийцы так, что кинжал упал на пол. – А что здесь делает бедный умирающий человек?

– Наверное, умирает? – изумленно предположила я, глядя на испуганное лицо хмыря.

– Я поражен, Импэра. Ты действительно видишь будущее, – неудачливый убийца задергался, пытаясь освободиться, а потом вздрогнул и медленно осел на пол. – А теперь заглянем в будущее… На полу твоей комнаты, в твоем доме лежит мертвое тело законопослушного гражданина, который наверняка даже вовремя платит налоги…

– Но он – убийца! – возмутилась я, свешиваясь с кровати и глядя на тело. Приятно, когда мужчины падают к твоим ногам. Неприятно, когда мертвые. Так! А это что за новости? Я что? Коврик специально постелила, чтобы трупу было не больно падать лицом?

– Раз ты еще жива, то, значит, не убийца… – усмехнулся мой ночной гость, присаживаясь рядом на кровать. Пока я думала о том, что ничто так не сближает незнакомых людей, как найденный труп со следами насильственной смерти, на мои губы лег палец в черной перчатке.

– Шшш! Не стоит, – я услышала в голосе насмешку. – Я по твоему лицу вижу, что ты уже заглянула в будущее… А теперь присмотрись к будущему повнимательней… Видишь лопату и пустырь? Конечно, видишь, ты же – Импэра…

Я плелась за черной тенью по безлюдным переулкам, сжимая в руках старую лопату, пока мой сообщник нес мертвое тело. С такой легкостью несут свернутое одеяло, а не взрослого мужика. Мы добрались до заросшего колючками пустыря с единственным деревом.

– Копай, – услышала я, глядя, как тень сгружает труп и прислоняется к стволу. Сизые облака плыли по небу, а я смотрела на лопату.

– А может, ты будешь копать? Почему мне достается грязная работа? – возмутилась я, осматриваясь по сторонам.

– Хочешь поменяться? – хрипло рассмеялась тень, почти сливаясь с черным стволом. – Копай, Импэра…

Я копнула, понимая, что в любой ситуации есть как положительные, так и отрицательные моменты. Среди плюсов моей внезапной смерти, я бы выделила ответ на загадку. Среди минусов – я бы уже никому не могла его рассказать…

– Мышка, – услышала я равнодушное, снова поддевая кончиком лопаты землю и отбрасывая ее в кусты.

– Может, хватит до меня докапываться? – возмутилась я, чувствуя, что завтра не разогнусь. Земля на кончике лопаты снова отлетела в кусты. С самокопанием у меня получается намного лучше.

– Кошка! – хрипло произнесла группа поддержки. Спасибо, приободрил!

– Я сказала – прекрати! – фыркнула я, сдувая волосы со вспотевшего от усердия лица.

– Чтобы докопаться до сути, иногда нужно копать очень глубоко, – заметила тень, пока я смотрела на свои несчастные руки. – Большая кошка!

Надо было бы допросить покойничка, как следует! Почему хорошая мысля приходит опосля? Кто-то боится, что я действительно вижу наследника и просто играю с ними, как кошка с мышками?

– Собака, – вздохнула тень, зато я теперь знаю, что ответ «полтора землекопа» – правильный. Если раньше я была уверена, что один работает на ставку, а другой на полставки, то теперь я поняла, что один копает, а другой докапывается!

– Средняя собака, – раздалось из темноты. Да чтоб тебя, а!

– Позаимствуй перчатки, пожалуйста, – попросила я, глядя на раскопки. До момента, когда Дядя Федор и его живность не заорали: «Ура! Мы клад нашли!», я в детстве почему-то думала, что они хоронят одного слишком любознательного почтальона… А что? Все вполне логично! Мальчик в бегах, почтальон пытается что-то разнюхать…

– Большая собака, – услышала я, бросив лопату и протянув руку за перчатками. И тут меня словно ударил разряд тока, сердце застыло, не решаясь сделать следующий удар, а по телу пробежала горячая волна, неожиданно приливая жаром к щекам. Наши руки случайно соприкоснулись… На какую-то долю секунды я замерла, словно пойманная на месте преступления, сердце лихорадочно заметалось, а я не нашла ничего лучше, чем отдернуть руку, для чего-то сначала прижимая ее к груди, а потом пряча за спину. «Спасибо, уже не надо!» – растерявшись выдавила я, чувствуя такую неловкость, словно только что очнулась голой на оживленном перекрестке. «Эту тайну я унесу с собой в мобилу!» – замечает случайный прохожий, заканчивая съемку и выкладывая ролик в интернет. Это что только что было? Жар постепенно спадал… «Между вами пробежала искра!» – сладко вздохнул голос внутри. «Статического электричества!» – уточнила я, окончательно успокаиваясь.

– Ладно, давай сюда! – я схватила перчатки и надела их на руки, снова приступая к работе.

Пока мой сообщник тянул тело по земле в сторону свежей могилы, я увидела мешочек, болтающийся на поясе несостоявшегося убийцы.

– Погоди! – я бросилась к телу, зацепившемуся плащом за какие-то колючки. – Я обыщу его!

– Как тебе не стыдно, Импэра, – услышала я. Дожили! К моей совести взывает кто? Убийца!

– Послушай, – вспылила я, срывая кошель и шаря по карманам трупа. – Это – посмертная моральная компенсация за причиненные неудобства! Оплата за похороны! Итак, я копала могилу, служила приманкой, а ты был поставщиком… Сколько я тебе должна?

Про мародерство в Кодексе королевского служащего ничего не сказано!

Глава 8. Бляха с мухой

 
Я очень рад тебя увидеть
Ты самый лучший в мире друг
Особенно, когда мне в спину
Ты упираешься ножом
 

– Может, не стоило его убивать? Он мог многое рассказать, – грустно размышляла я вслух, на секунду представляя, что только что упокоился с миром многодетный отец, льготник по жизни, ветеран полевых работ, мастер – золотые руки, которыми он, правда, меня чуть не убил. В кошельке лежало тридцать три сребреника. И это все? Плохо, когда тебя никто не ценит… Если ночью ко мне придет призрак несостоявшегося информатора и будет требовать памятник на могилу, я сразу сообщу ему, что памятник финансово не потяну.

«Неудачливый убийца – это не только неучтенные деньги на карманные расходы, но и источник политической, легкоусвояемой информации!» – нервничало что-то внутри меня.

– Мы могли бы его допросить! Он наверняка что-то знал! Надо было прижать его к стенке, и тогда стало бы ясно, кто его нанял! – сожалела я, коря себя за то, что упустила такую возможность сначала пролить свет, а уж потом – кровь. Вдруг это была единственная зацепка? Настоящий наследник не стал бы пытаться меня убить. Того и глядишь, можно было бы методом исключения вычислить всех самозванцев, слегка расширив свое маленькое кладбище… Дорогу знаю, лопата есть…

– Секреты нужно хранить, а тайны – хоронить. И чем больше тайна, тем больше яма, – насмешливо заметил убийца, наклоняясь ко мне. – Чтобы в нее поместились жертва, свидетели, убийца и посредники.

– Я работаю на трех работах! С утра я принимаю людей, периодически меня вызывают во дворец, а… сегодня… – мучилась я, заламывая свои горящие мозолями руки, – я своими руками похоронила очень ценную информацию, постигнув азы благородной профессии могильщика! Я уверена, что был бы он жив, мы бы нашли точки соприкосновения… Он бы вывел меня на заказчика!!!

– Все, что он мог и хотел тебе сказать, он уже сказал, – снисходительно заметил мой сообщник. – Чтобы ты понимала, придется показать тебе все основные точки соприкосновения.

Молниеносное движение, и нож застыл в миллиметре от моего горла, заставив меня распахнуть глаза от неожиданности и замереть на месте.

– Этот жест означает вежливое: «Здравствуйте, вы что-то хотели?», обращенное к незваным гостям, – усмехнулся мой пока еще не убийца. Я пыталась сделать глубокий вдох, чувствуя неконтролируемый животный страх перед сверкающей гранью отточенной стали. – Ты тоже можешь использовать это приветствие, не боясь показаться невежливой.

– Я думала, что это значит «руки прочь, скотина»! – шепотом заметила я, стараясь не опускать глаза на застывшее рядом с нервным комом острие.

– Запомни. Люди не любят, когда их перебивают. Они сразу же начинают кричать и сопротивляться, – заметил убийца. – Это касается и разговоров. На чем мы остановились? В том случае, если вы уже немного знакомы с будущим другом, это может означать «Извините, что отвлекаю, но у меня к вам есть неотложное дело! Не могли бы уделить минутку вашего драгоценного времени!» Даже у самых занятых людей, после такого любезного жеста, всегда найдется время с тобой побеседовать.

А я, как дура, сидела во всех очередях и терпеливо проходила очередную игру на телефоне…

– Есть и другой смысл, о котором ты уже говорила. Иногда люди делают что-то нехорошее, а потом сожалеют об этом. И чтобы ускорить процесс раскаяния, можно показать им этот жест, – в голосе чувствовалась улыбка. – В данном контексте он будет означать: «Постарайтесь больше так не делать! Вы меня сильно этим огорчили!»

Нож снова исчез, так же незаметно, как и появился. Меня ловко развернули, прижали к себе одной рукой и снова под углом приставили нож к горлу, заставив меня инстинктивно отклониться назад.

– Это имеет два толкования, в зависимости от обстоятельств. Если человек очень спешит, то «не могли бы вы уделить мне пару минут, я вас надолго не задержу», – прошептали мне на ухо. – Если у человека плохое настроение, и он не хочет разговаривать, этот жест всегда сможет его развеселить. Вы сразу становитесь лучшими друзьями, и человек готов рассказать тебе, как настоящему другу, абсолютно все. Запомни этот знак дружбы…

Согласна, когда тебя обнимают, приставив нож к шее, сразу становится понятно, что вы теперь друзья до гроба. До твоего, разумеется. Можно умирать счастливым, ведь у тебя на последние пять минут жизни появился настоящий друг!

Кончик ножа осторожно прижался к моему горлу.

– Это трудно перевести, но я попробую, – прошептали мне на ухо. – Человек всегда очень рад, когда к нему приходят вежливые гости, поэтому спешит поделиться радостью со всеми окружающими. Визит нового друга обычно застает хозяина врасплох, и хозяин сильно расстраивается, потому что не успел подготовиться к встрече как следует. К этому моменту мы с ним уже успеваем немного подружиться. Девушки часто зовут своих родителей, чтобы познакомить меня с ними как можно скорей.

Ох уж эти девушки! «Барышня ишо не лягли, но ужо просить!» – верещит служанка… «Маманя! Папаня! – орет старая страшная дева, захлебываясь от восторга и боясь спугнуть свое счастье с ножом. – Мужы-ы-ык! У меня теперь есть мужы-ы-ык! Он пришел за моей рукой и моим сердцем!» – резвилась моя фантазия.

– Так что этот жест означает: «Мне очень приятно, что вы решили познакомить меня со своими друзьями и близкими, но, думаю, что это будет лишним! Я немного стесняюсь…» – прошептал убийца, снова едва заметно усмехнувшись.

Я вообще заметила, что убийцы очень робкие и стеснительные люди. Представляю, как они краснеют в процессе убийства… Причем краснеют в основном руки и одежда…

– Если вы уже подружились, а новый друг о чем-то забыл упомянуть, рассказывая увлекательную историю, или немного привирает, этим дружеским жестом ты можешь помочь ему вспомнить нечто важное, или вежливо намекнуть, что врать друзьям – некрасиво, – заметил шепотом убийца. – А это…

Кончик ножа, едва касаясь, прошел по моему горлу, вызывая у меня волну озноба.

– …означает «Прощайте, мне было очень приятно иметь с вами дело. К сожалению, мне уже пора». Вернемся к нашему покойнику, – выдохнули мне в ухо, чтобы тут же развернуть меня лицом к себе и занести надо мною нож. – Этот жест обычно трактуется, как «Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю! Просто передаю привет, сами догадайтесь от кого!» Сколько было в мешочке?

– Тридцать три девы, – сглотнула я, глядя на занесенный надо мной нож. – Говорю по-дружески…

– Таких невежливых убийц, как наш мертвый друг, в детали не посвящают. Им дают скромный аванс, а при окончательной оплате в качестве награды передают…

Нож молниеносно опустился и застыл, едва касаясь моей груди, заставив меня весело скатиться с адреналиновой горки.

– …привет, – тихо закончил мой «сурдопереводчик».

Нож исчез, заставив меня выдохнуть с облегчением.

– Мы с тобой поверхностно изучили этот вопрос. Но, если тебе это интересно, всегда можно углубиться… – насмешливо заметил убийца.

– А ты не боишься, что после того, что ты только что сделал, высшие силы решат, что тебе пора отдохнуть от дел? – насмешливо, но вполне дружелюбно, заметила я, снова глядя на черную фигуру. – В тихом, уединенном месте?

– Я часто слышал, как люди призывают высшие силы, своих божков и предков, когда понимают, что наша короткая дружба, как и все хорошее, заканчивается. Но еще ни один призрак чьего-то прапрапрадедушки не остановил ледяной хваткой мою руку, и ни один божок не снизошел для спасения своего верного адепта. Посмотрим, Импэра, насколько тебе благоволят твои высшие силы. Спокойной ночи…

Я сжала кинжал под подушкой. Надо будет потренироваться правильно здороваться с незнакомыми людьми, решившими, что ночью я абсолютно свободна и могу с радостью их выслушать.

Мысленно прокручивая в памяти прикосновение, я пыталась проанализировать все детали и обстоятельства. «И не краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами!» – мурлыкало что-то внутри меня. «Ты что вообще такое?» – брезгливо спросила я, вспоминая, что были в жизни редкие моменты, когда мы уже встречались. «Шестое чувство. Интуиция», – ответили мне снисходительно. «Понятно», – вздохнула я, еще раз проверяя кинжал под подушкой. «Я, между прочим, недавно побои сняла! В следующий раз, когда будешь забивать меня железной логикой, я могу и обидеться! – усмехнулся голос, снова мурлыкая кусочек песни. – За мой ночной покой, за редкость встреч закатными часами, за наши негулянья под луной, за солнце не у нас над головами!»

Началось! Амур, приставленный ко мне античными богами, был жирным, ленивым, косоглазым двоечником. В школе любви он сидел на задней парте и ел свои козявки, уныло глядя в окно. Его не интересовала «любовь с первого взгляда», «романтика», «страсть», а на лекции по «животному магнетизму» он храпел, как медведь. И если любого нормального амура называют – купидон, моего крылатые однокашники дразнили «купидиплом».

Учитель-ветеран, который некогда стрелял в таких знаменитостей, как Джон Кеннеди, Джон Леннон, Бонни и Клайд, Александр Пушкин, обеспечивая журналы рубрикой: «Любовь в истории. Истории любви», глядя на юное дарование, опасался выдавать ему настоящее оружие. Вместо этого мой будущий устроитель личной жизни довольствовался луковицей, которую жевал весь урок, глотая слезы. Так он усвоил, что без слез любви не бывает.

Пока все его крылатые друзья тренировались на кошечках, хомяках и кроликах в качестве дипломной работы, мой почему-то выбрал амурских тигров, поставив их на грань вымирания.

Получив с горем пополам свою лицензию на отстрел, мой ленивый друг приступил к охоте. На охоту он брал только одну стрелу, потому что вторую было тяжело тащить с собой. «Недолет! Недолет! Перелет!» – мрачно комментировала я его потуги устроить мою личную жизнь. «По своим артиллерия бьет!» – возмущалась я, понимая, что влюбляюсь без взаимности. «Я сейчас за второй смотаюсь!» – вздыхал мой амур и медленно летел за дополнительными боеприпасами. Дни складывались в недели, недели в месяцы, я уже успела выковырять из сердца стрелу, сломать ее об коленку и залечить раны неразделенной любви, как вдруг, о чудо! «Я вас люблю!» – заявлял мне недавний объект мечтаний. А мне было уже ни холодно ни жарко. Мне все равно.

Попытка намекнуть амуру, что можно брать с собой две стрелы сразу, успехом не увенчались, точно так же как и мой безымянный палец обручальным кольцом… И вот однажды, единственная стрела, запущенная моим косоглазым другом, прошла навылет через меня и вонзилась в сердце одного хорошего мальчика. Настолько хорошего, что «сын его маминой знакомой» по ночам плакал от зависти в подушку. Мальчик в совершенстве цитировал классиков, успешно поднимался по карьерной лестнице и строил смелые планы на наше совместное будущее.

Я не трепетала от его поцелуев, не задыхалась в его объятиях, но общество беспощадно давило меня стереотипами. Я чувствовала себя кошкой, которую накрутило на колесо «общественного мнения». Медицина заготовила для меня такое понятие, как «старородящая», размахивая кнутом «осложнений», чтобы подстегнуть меня быстрее подарить государству нового налогоплательщика. Мир смотрел на меня так, как смотрит начальство на ленивого работника, не выполняющего своих прямых обязанностей. Родные, замужние и женатые друзья поглядывали с нескрываемым осуждением. И складывалось ощущение, что если я как можно скорей не «отстреляюсь» в ближайшем роддоме, то род людской будет обречен на вымирание.

Помню неприятное чувство, когда переступаешь порог его квартиры, а в горле стоит нервный ком тошноты. «Неправильно ты, Дядя Федор, бутерброд ешь! – замечает возлюбленный. – А еще я заметил, что ты повесила полотенце не на второй крючок, а на третий. На первом висит полотенце для лица, на втором – полотенце для рук, на третьем полотенце для ног, на четвертом…»

Не каждая гейша, в отличие от меня, может похвастаться тем, что умеет грациозно выжимать чайный пакетик при помощи ложки и ниточки с ярлычком, не проронив ни капельки мимо кружки. Не каждый шеф-повар с линейкой замеряет кусочки картошки для супа. Не каждая домработница знает, под каким углом должен быть развернут клювик дозатора мыла. Все это и многое другое я выучила наизусть, чувствуя себя сапером на минном поле. Даже по ночам меня прошибал холодный пот от мысли, что забыла какой стороной оставила чайник на плите, и завтра меня ждет утренний кофе со вкусом скандала. Комок тошноты поджимал мое горло каждый раз, когда меня в шесть утра стягивали с кровати, разговаривая со мной сквозь зубы, чтобы показать место преступления в виде «не так стоящего стула», на котором я сидела вечером.

В компании я была бесплатной компьютерной программой, которую случайно скачивают вместе с основной, забыв снять галочку по невнимательности. «Дашенька, унеси эти тарелки! Мы больше не будем! Захвати с кухни еще салфеток! Так вот, на той математической олимпиаде, где я занял первое место…» «Дашенька, картошку уже никто не будет, унеси! Так вот, когда мне генеральный говорит, что высоко ценит мои достижения, я ему объясняю, что красный диплом кому попало не дают… А ну, Даш, откуда это? Чем старше человек становится, тем больше расширяется его кругозор. Ну? Это – Кафка! Стыдно не знать!» – «Даша! Где курица? Почему еще не на столе! А теперь тост! Даша! Быстрей! Мы тут за тебя пить собираемся! Судьба тасует карты, а мы играем? Кстати, кто это сказал? Ну! Даша, как тебе не стыдно! Это же Шопенгауэр! Зато Даша неплохо готовит, этого не отнять…» Я стояла, чувствуя, что вместо вечернего платья нужно было надеть передник служанки. «Даша! За тебя! За твой День рождения! Желаем тебе счастья, здоровья, любви! Все, можешь унести салат! И про хлебушек не забудь!» На руке горел большой ожог, который я получила, в спешке вынимая курицу из духовки, в горле стоял ком невыплаканных слез счастья, а в сердце из осколков льдинок собиралось щемящее слово «вечность», как символ нашей вечной «любви». На полке эрудита пылилась единственная, затертая до дыр книга «Цитаты и высказывания великих людей», на стене висел красный диплом, полученный за бессонные ночи тупой зубрежки, а карьерную лестницу украшали прочные родственные перила.

Я, тихо охая от боли ожога, мыла гору жирной посуды, оставшуюся после гостей. «На губку нужно выдавливать горошинку моющего! Даша, не надо мне рассказывать, что не отмывается! Понимаю, что у себя дома ты так привыкла, но отвыкай! Ты не у себя дома! И если мы собираемся пожениться, тебе надо срочно исправляться! Золотое правило брачной жизни – терпение и снисхождение. Кто это сказал?… Ты куда? Ты чего? Даша! А ну вернись! Ты что? Пьяная? А ну положи сумку обратно в шкаф!»

Я просто не заслуживаю такого счастья…

Жизнь устроилась, амур ушел в запой, поэтому если и стрелял, то исключительно в жертв, связанных законными узами брака, или таких товарищей, с которыми если и умирать в один день, то желательно поскорее, чтобы не мучиться! Предвестником появления моего амура обычно был запах перегара, поэтому я тщательно избегала посиделок, вечеринок и увеселительных мероприятий. Поскольку перегаром сейчас не пахнет, я могу спать спокойно…

Утром я решила бороться с очередями. Прикупив с утра бумагу и кусок угольного карандаша, я чинно вышла из дома, посмотрела с крыльца поверх голов и заявила, что прием по записи! Сделав расписание на три дня вперед, я перекусила и высунулась, чтобы громко огласить: «Кирда!»

В дом ломанулась разнополая толпа.

– Я вызывала Кирду! – возмутилась я, загораживая проход.

– Дык, я – Кирда! Сын Простака! – твердил мужик, но его пыталась переорать толстая баба, крича, что ее тоже зовут «Кирдой!» Остальные одноименные товарищи в долгу не оставались.

– А чем докажете? – вяло поинтересовалась я в надежде, что мне предъявят паспорта. Или хотя бы их жалкое подобие. «Да меня тут все знают!» – почти хором заявил совокупный кирдец, тыкая пальцами в толпу, которая дружно поддакнула. Я нервно сглотнула, решив проверить и остальные имена. Кто чем занимался, тот так и назывался! Среди присутствующих были: Ковы от Подковы, Бойки от Набойки, Паши от Пашни, Туши, Жмыхи и другие не менее интересные представители, которые тут же объединялись под знамена своих имен и шли в крестовый поход на других. Гвоздем программы стал сын кузнеца по имени «Гвоздь», присутствуя в единственном экземпляре. Но тут же пальму первенства перехватила белокурый ангелочек в скромном платье с нежным именем Подошва, дочь Сапожника. Дома ее называют ласково Дошей. Почти тезка… И пока Подошва, дочь Сапожника, Гвоздь, сын Кузнеца, пытались убедить меня принять их первыми, опыт, сын ошибок трудных, подсказал мне другое решение наболевшей проблемы.

После на редкость спокойной ночи, я выскользнула из дома задолго до формирования сонной очереди, прошлась по мастеровым в надежде, что сейчас одним махом решу глобальную проблему раз и навсегда. Меня мысленно подбадривала суровая и толстая школьная гардеробщица, которую без лоснящегося пирожка в руках и за щекой никто никогда не видел. Она вытирала руки о ближайшую висевшую одежду, принимала номерок и выдавала твое пальто и пакет с благоухающими после физкультуры кроссовками. «Где номерок? Без номерка ничего не выдам!» – возмущалась она, кутаясь в шаль и откладывая очередной сальный дамский роман из серии «Игрушка Потаскушки» или «Мегера для миллиардера», делая закладку жирным пальцем. Однажды в третьем классе мне удалось подсмотреть, что читает наша гардеробщица, поэтому я была искренне и по-детски счастлива за толстого змея Антона, который проник в жаркую норку… Я сразу представляла огромную змею по имени Антон, обвивающую батарею централизованного отопления. Я была наивным и неиспорченным ребенком.

Сколько-сколько? Чеканка по металлу – три девы. Из дерева – одна дева! Выбор был очевиден. С цифрами, буквами, лицами, драконами и коронами нельзя, ибо по законам Кронваэля это расценивается, как фальшивомонетничество.

– А с розой? – спросила я, крепко задумавшись. Бред нужно выдавать под брендом!

– Нельзя! Роза на гербе… – отвечал знаток местной геральдики, отвечающим «нельзя» на большинство моих идей.

На гербах не было только бабочек, поэтому теперь я в кармане любовно перебираю деревянные кружочки – своих корявых бабочек. Десять бабочек разлетелось по очереди, а я со спокойной душой пошла работать.

Народ приходил не за правдой, народу было просто скучно и любопытно. Пока что в местном рейтинге развлечений я занимала почетное второе место между труппой, решившей устроить дешевое представление на площади, и изуродованным трупом, который нашли в переулке неподалеку. К вечеру труп-конкурент был убран и захоронен, поэтому все зрители переместились ко мне в очередь.

Солнце уже село, а ко мне залетела на огонек десятая деревянная бабочка. Потрепанного крестьянина в засаленной жилетке очень волновал вопрос, побьет ли град его урожай. Я поинтересовалась, что он будет делать, если град все-таки побьет урожай, и услышала ответ: «Да ничего!» Так что от моего ответа зависело ровным счетом «ничего». Дверь скрипнула, рабочий день был око…

В дверь вошла какая-то хмурая укутанная бой-баба, с совиным уханьем приземляясь на стул. В руке у нее была деревянная бабочка. Я достала свою миску с кругляшками, недоверчиво пересчитала их. Десять. На столе лежал одиннадцатый номерок. Отличить его от десяти было невозможно. И пока я подозрительно сравнивала, бабу интересовало, когда сдохнет ее лодырь.

– Похороны нынче дорогие, – ответила я, а баба задумалась. Да, дорогие. Ладно, пусть живет…

Я вылетела из дома следом за ней. На углу моего дома сидел мужик в фартуке с ножом, которым что-то остервенело скреб, а рядом стоял босой ребенок в подвязанной пояском рубахе и икотно орал: «Бляха с мухой! Без нее не принимают!»

– Держите! – ответил мастер, сдувая стружку и протягивая крестьянину с петухом под мышкой деревянную бляху. – Две девы!

– А че так дорого? На углу за деву делают, но там очередь! – ворчал крестьянин, высыпая на ладонь мастеру деньги. – Жена меня убьет!

– Бляха с мухой! – по очереди шла торговка. – Кому готовую? Пять дев!

Я с тяжелым стоном сползла по дверному косяку, заранее сочувствуя тем, кто попытается завоевать эту страну и навести здесь свои порядки!

На следующее утро начался дурдом. Владельцы блях с мухами и те, кто «по записи» выясняли отношения, чтобы через час снова сформировать обычную, но полуживую после потасовки очередь. Пять человек уже прошло, слегка пополнив мои запасы продуктов. Мешочек с мукой стоял в шкафу, рядом с ним лежала морковка, почти килограмм картошки и кусок вяленого мяса.

– Расступиться! – раздался грозный окрик на улице. Дверь распахнулась, ударилась о стену, а на пороге возникла суровая стража.

– Ищите! – заорал командным голосом усатый предводитель, пока я нервно оглядывалась по сторонам. Меня скрутили, заломив мне руки и положив грудью на стол.

Перед глазами появился мешочек с мукой, который сегодня дала мне сердобольная старуха за вопрос о том, какое место для похорон лучше выбрать, ибо ей скоро помирать. Мешок был развязан, а в белом облаке появились монеты. Позади стражи стояла та самая бедненькая и трясущаяся бабушка, поджимая воробьиные лапки к груди.

– Одурманила… А как зыркнет на меня! Как зыркнет! – причитала бабка, пуская слезу по сморщенному лицу. – Так и говорит: «Положь денхи в муку!» И руками так делает!

Бабка стала намывать невидимые стекла дрожащими руками, а я мысленно решала ее насущный вопрос, хороня ее на пустыре рядом с одной безымянной могилой.

– А на меня, как дурман напал! – охает старушенция, трясясь и причитая. – Иду, значиться, домой, беру все что есть, в муку сую и обратно! Принимаеть, значиться… Я за порох, а с меня, как пелена спала! Что же мне делать-то, родименькие! Поди ж, не меня одну одурманила… Горе-горе!

– Рубите руку! – приказал голос, растворяясь во внезапно помутневшем сознании, пока мою руку, несмотря на мое сопротивление, выкладывали на стол, как колбасу. Меня всю затрясло от страха, когда я увидела занесенный надо мной меч.

– Голову! Это – государственная измена! – заявил местный юрист в доспехах. – Вымогательство в особо крупных размерах! Если дева – рука, если дракон – голова!

Меч сдвинулся в сторону моей шеи… Голова дракона и рука принцессы! Хорошие законы… Анна Болейн, не болей…

– Как в законе написано? Если руку, то сразу и на месте, а если голову, то привселюдно и в назидание! – сипло произнес кто-то позади меня. – Надо пересчитать, сколько там дев! Если тридцать пять, то это считается как один дракон.

Меня отпустили, а я стояла и чувствовала, как мои руки и ноги дрожат вместе с перепуганным сердцем.

– Двадцать одна, двадцать две… – считал один латник, обдувая и раскладывая монеты на столе. Судя по виду стола, сейчас идет процедура задержания наркобаронессы. Мука рассыпалась по столу и по полу. – Тридцать… Тридцать один… Тридцать два… Тридцать три… Тридцать четыре… Тридцать четыре девы! Рубите руку!

– Пересчитайте еще раз! И посмотрите везде! – взмолилась я, опускаясь на колени. Лучше пусть тащат во дворец! У меня в кармане лежала пара дев. Я осторожно опустила одну деву в рассыпанную по полу муку, а потом, дрожащими руками, опираясь на спинку стула, поднялась…

– Тридцать четыре! – огласил счетовод. Один из стражников показал лежащую на полу монету, которую я «случайно» подтолкнула ногой. – Ну, тогда тридцать пять! Дракон! Тащите ее в замок! Пусть голову рубят! Бабку берите с собой…

– Не пойду! – занервничала бабка, глаза ее округлились, она задергалась и застонала. – Далеко! Вы мне мои денюжки верните, миленькие… А во дворец не пойду… Не дойду… Помру по дороге!

Я сама чуть не померла по дороге, поэтому не помню, как меня дотащили до дворца. Помню лишь, как лихорадочно облизывала губы, чувствуя во рту вкус муки, и надеялась, что перед смертью мне дадут попить водички…

– Поймали. Деньги вымогала! – отрапортовал кто-то позади меня, пока я смотрела на дорогие сапоги, окруживших меня лордов. – Есть свидетель!

– Импэра! – раздался страшный голос лорда Бастиана. – Это правда? Встань и покажи свою руку!

Я сумела подняться, преодолевая слабость в ногах, и подняла дрожащую руку с печатью, которой чуть не лишилась.

– То, что говорят, – правда? Отвечай немедленно! – холодно произнес лорд Бастиан. Вокруг меня стоял совет министров. Кто-то усмехался, кто-то шептался. Печать загорелась.

– Нет. Я не вымогала и не требовала деньги! – ответила я, чувствуя, как печать гаснет.

– Ты просила деньги? – наседал на меня лорд Бастиан, расхаживая передо мной. – Отвечай правду!

– Нет! Мне их подсунули! Я к ним даже не прикасалась! – ответила я, а печать снова вспыхнула и погасла.

– Кто подсунул? – подозрительно спросил лорд Бастиан, немного успокаиваясь. Я тоже слегка успокоилась и взяла себя в руки.

– Старуха. Пришла и забыла у меня муку. Я хотела разыскать бабушку, но у меня была очередь. Пришлось спрятать муку в шкаф в надежде, что бабка вернется за пропажей! – я чувствовала себя камерой хранения в гипермаркете. Особенно когда над ней висит табличка «Администрация не несет ответственности за забытые и оставленные вещи!»

– Невиновна! Разыскать бабку! Вернуть ей ее муку и деньги! И передайте ей, чтобы больше не забывала свои вещи! – приказал лорд Бастиан, успокаиваясь окончательно. – Ты свободна, Импэра.

Меня одарили ледяным взглядом. Я сглотнула, покачнулась и пошла прочь, прижимая к груди свои все еще дрожащие руки. Смесь пережитого ужаса и невероятного облегчения сопровождали мой путь по роскошным дворцовым коридорам. Остановившись напротив портрета седой женщины, разглядывая его мутными глазами, я увидела, как портрет зашевелился, а с него посыпалось что-то белое. Дожили… Зеркало…