Текст книги "Маг-крестоносец"

– Где мы? – спросил он.

– Этот город зовется Бомбеем, – прошептал в ответ Мэт. – Это – порт приписки этого корабля. Но молчите, если хотите, чтобы ваш язык остался при вас. Они думают, что мы все немые и слишком глупые для того, чтобы научиться разговаривать.

Купец поежился. Взгляд его стал равнодушным.

Бомбей! Сердце Мэта забилось чаще, когда он произнес название этого города. Он никогда не бывал в Индии, но всегда мечтал побывать здесь. Это была именно мечта, а не план. Конечно, он вовсе не планировал попасть сюда таким образом, но тем не менее это все-таки был Бомбей, и что того прекраснее – Бомбей, не тронутый прогрессом двадцатого века! Мэту не терпелось поскорее сойти с корабля и отправиться на прогулку по городу.

Однако ему хватило здравого смысла для того, чтобы не пытаться сделать это при свете дня. Дождавшись наступления ночи, Мэт спросил у Балкис:

– Народу много?

– Полным-полно, – с отвращением отозвалась Балкис. – Город просто кишит людьми! Просто удивительно, как они тут все находят жилище!

– Не все, – заверил ее Мэт. – Но чем больше здесь людей, тем больше у нас возможности затеряться среди них. Балкис скептически осмотрела Мэта с ног до головы.

– Ты среди них будешь выглядеть белой вороной.

– Недолго, – успокоил ее Мэт. – Мы заплыли так далеко на восток, как смог нас увезти этот корабль. А теперь нам пора продвигаться на север.

– Похоже, ты забыл о такой маленькой сложности, как побег с этого корабля, – напомнила ему Балкис.

– Да, сложность действительно невелика, – кивнул Мэт и негромко проговорил:

 
Здесь нам нечего терять – только наши цепи.
Надоело мне веслом бить морскую воду.
Впереди нас ждут леса, горы, долы, степи.
Был рабом я, а теперь вырвусь на свободу!
 
 
Пусть развалятся, падут тяжкие оковы,
Вольным воздухом дышать мне охота снова.
Не пойду я в кандалах по земле индийской,
Пусть меня освободит сам Хуан Австрийский!* [2]2
  Дон Хуан Австрийский – сын испанского короля Карла V, командовавший флотом Испании в битве при Лепанто (1571 г.), в которой испанцы победили турков. В 1573 г, испанский флот под командованием Хуана Австрийского захватывает Тунис.


[Закрыть]
 

Кандалы сами собой расковались. Мэт пригнулся, чтобы не получить по затылку разлетевшимися в стороны звеньями цепей. А когда он поднял голову, то увидел, что посреди рабов возвышается высоченного роста мужчина в доспехах конкистадора.

Глава 8

Казалось, рост видения не менее восьми футов, однако Мэт убедил себя в том, что это невозможно, так как от днища трюма до палубы, являвшейся в данном случае потолком, было чуть более шести футов. Между тем для призрачного видения человек в доспехах выглядел весьма солидно, что и доказал, ударив надсмотрщика мечом с плеча, после чего вскричал:

– Вставайте все, кто жаждет воли! Вставайте, рабы, и сразитесь за свою свободу!

Гребцы в ужасе таращили глаза. Опомнившись, они повскакивали со скамей и последовали за бородатым великаном.

Дон Хуан, сжав рукоять меча обеими руками, разрубил люк, выводящий из трюма на палубу, проворно разметал обломки досок и выскочил наверх.

Навстречу ему бросились контрабандисты – те полдюжины из них, которых оставили стеречь корабль. Они вопили и размахивали ятаганами.

Дон Хуан издал радостный боевой клич и замахал здоровенным мечом. Большинству пиратов хватило ума отбежать назад, но трое промедлили и пали на палубу, истекая кровью. Мэт подскочил к ним и подобрал их ятаганы, отбежал и передал второй ятаган самому крепкому из рабов.

Оставшиеся четверо контрабандистов яростно взвыли и бросились на дона Хуана, который еще не успел встать в боевую стойку после первого удара и потому на несколько секунд стал уязвим. Ятаган первого из пиратов, не причинив никакого вреда дону Хуану, отскочил от его нагрудника, а второй пират нацелился своим кривым мечом ему в лицо. Однако тут вовремя подоспел Мэт, выставил свой ятаган, и в итоге меч пирата отклонился и проскользил вдоль шлема дона Хуана. В это время в бой вступил вооруженный Мэтом гребец. Он отчаянно размахивал ятаганом и вопил, как заправский маньяк. Контрабандисты отступили и вскоре были вынуждены отступить еще дальше, пугаясь бородатого великана, выглядевшего при свете факелов поистине устрашающе. А еще через несколько мгновений пираты обратились в бегство, взывая о помощи.

Дон Хуан развернулся к рабам.

– Бегите, да поживее! Найдите христианские корабли и спрячьтесь там! Разыщите церкви и молите об убежище! Найдите одежды, в какие одеваются местные жители, и переоденьтесь – но бегите же скорее!

Мэт опрометью бросился прочь с галеры. Пробежав по мостовой, он скрылся в переулке. Там он остановился, оглянулся и увидел величественную фигуру дона Хуана, озаренную факелами. Герой сжимал меч двумя руками, держа его рукоятку наподобие креста и устремив на него взгляд, полный искренней, горячей веры.

– Vivat Hispania! Domino Gloria!* [3]3
  Да здравствует Испания! Славься, Господь! (исп.)


[Закрыть].

Славя Бога и свою страну, призрак великого героя начал таять, стал прозрачным, а вскоре и вовсе исчез.

– Наверняка этот человек не от мира сего!

Мэт обернулся и увидел Балкис, взобравшуюся на груду корзин и глазевшую в сторону опустевшего корабля.

– Да, не от мира сего, это точно – пока по крайней мере.

– Но откуда же он тогда? – испытующе уставилась на Мэта его ученица.

– В частности – из-под пера Г.К. Честертона, – ответил Мэт. – Давай-ка поторопимся. В любую минуту могут прибежать солдаты и начать обыскивать пристани. Нам надо спрятаться.

Он отвернулся, но ответа от кошки не услышал и потому снова обернулся и, непонимающе сдвинув брови, посмотрел на Балкис. Та не отводила от него широко раскрытых глаз. Мэт сдержал улыбку и сказал:

– Эй, ты ведь знала, кто я такой!

– Да, – прошептала кошка. – Но до сих пор не видела, как ты колдуешь.

– Ну так привыкай, – усмехнулся Мэт. – Давай-ка, прыгай мне на плечо.

– Ладно, – согласилась Балкис и вспрыгнула на плечо Мэту.

Мэт охнул.

– Это у нас называется «бархатные лапки»! Между прочим, я не деревянный!

– А ругаться умеешь! Ну да ладно. Лаешь, да не кусаешься, – фыркнула Балкис.

– Просто ты еще не видела, как я кусаюсь, – возразил Мэт и всмотрелся в темный проулок. – Пора прятаться.

– Где? – обескураженно спросила Балкис. – Я-то в любой тени смогу притаиться, а вот ты...

– А я, пожалуй, последую совету дона Хуана и преображусь в местного жителя, – отозвался Мэт. – Посмотрим, не найдется ли поблизости чьей-нибудь бельевой веревки.

Но тут из мрака вынырнул темный силуэт, и в шею Мэта уткнулось острие кинжала.

– Кошелек или жизнь, иноземец!

– А можно и поближе поискать, – сказал Мэт, чуть повернув голову к Балкис, и, обратившись к грабителю, добавил:

– На мне нет ничего, кроме набедренной повязки. Где же мне спрятать кошелек?

Кинжал сильнее уколол его шею. Воришка проговорил:

– Твой меч тоже сгодится.

– А то как же, – отозвался Мэт и, взметнув меч, ткнул им в живот незнакомца. – Поглубже, может быть?

Вор в изумлении замер, и тут на него бросилась Балкис. Она запустила в физиономию воришки когти всех четырех лап, вопя при этом, словно рассвирепевший снежный барс. Вор отступил и выронил кинжал.

– Достаточно, – резюмировал Мэт.

Балкис вспрыгнула ему на плечо, а вор в ужасе уставился на лезвие ятагана, метнувшееся к его подбородку и прижавшееся к горлу.

– Не стоит нападать на вооруженных людей, – посоветовал вору Мэт. – Даже если это всего лишь несчастные галерные рабы. Раздевайся, парень.

– Чтоб я... поддался тому, на кого... сам напал? – протестующе прохрипел воришка.

– Ну да, такого вполне достаточно, чтобы тебя вышибли из воровской гильдии? – понимающе кивнул Мэт. – Да ты не переживай сильно. Можешь сказать своему цеховому начальнику, что тот раб, на которого ты напал, оказался переодетым магом.

– Это кто же поверит в такую байку? – прохрипел воришка.

– Ты, к примеру, – предложил Мэт и нараспев проговорил по-английски:

 
Всем воришкам-подлецам
Не видать пощады!
Ты полез ко мне в карман?
Получай награду!
 
 
Думал, скроешься, бандит,
Ты быстрее мыши?
Зря надеялся, дружище!
Маг тебя не пощадит:
Здесь сейчас как завопит
Целая толпища!
 

И действительно, ниоткуда вдруг послышался целый сонм жутких голосов. Они стонали, причитали, ругались на все лады.

Воришка в ужасе взвыл и попятился. Мэт шагнул за ним, размахивая ятаганом и продолжая читать нараспев:

 
Да, недаром говорят:
«Золото – молчание».
Хватит выть и причитать,
Всем немедленно молчать!
Пришло время отменять
Это заклинание!
 

В переулке снова стало тихо – настолько, насколько может быть тихо ночью в большом городе. Издалека доносились окрики, потрескивание обшивки кораблей, стоявших у причалов в гавани, шорох и писк маленьких зверьков, до сих пор не желавших смиряться с тем, что их изгнали из лесов, некогда буйно произраставших в этих краях. Но громче всего слышались голоса перекликавшихся между собой воинов, которые неумолимо приближались к гавани.

– Понял? – осведомился Мэт. – Теперь уж ты точно не соврешь. Ну, раздевайся, да поживее, а не то я так поколдую, что твоя одежда сама с тебя спрыгнет!

Воришка проворно разоблачился.

– Теперь исчезни, – посоветовал ему Мэт. – Ножик свой можешь оставить себе, если пообещаешь, что не будешь им пользоваться, если только на тебя самого никто не нападет.

– Обещаю! – с готовностью откликнулся воришка и пулей метнулся в проулок. Послышались сердитые голоса, по булыжникам мостовой загрохотали тяжелые сапоги.

– Солдаты его заметили, – сказал Балкис Мэт. – А нам надо торопиться.

Он поспешно натянул темный балахон и рубаху, бормоча:

 
Какие бы мошки и блошки
В этом тряпье ни гнездились,
От них не оставлю ни крошки,
Хочу, чтоб они испарились!
 

– Ты воистину маг! – дрожащим голоском мяукнула Балкис. – Ты так легко творишь заклинания!

– Да тут ничего особенного нет, – заверил ее Мэт. – Надо только обладать сносной памятью и опытом импровизации. – Мэт похлопал себя по плечу. – Пошли, пора сматываться отсюда!

Балкис снова вспрыгнула ему на плечо. Мэт торопливо зашагал по переулку. До него донесся голос оправдывающегося воришки, и он понял, что солдаты все-таки изловили его. А это означало, что очень скоро, как только они добьются от захваченного ими воришки членораздельных объяснений, солдаты бросятся дальше по переулку. Мэт на бегу объяснил:

– Вообще-то я не любитель вот так разбрасываться заклинаниями, но у меня просто-напросто не было времени с ним препираться.

– Но почему ты боишься колдовать? – удивленно спросила Балкис.

Мэт совершил несколько крутых поворотов и объяснил:

– Потому, что никогда не знаешь, чье внимание привлечешь, колдуя.

И тут впереди вспыхнуло пламя, уплотнилось и приобрело очертания человеческой фигуры.

– Например, кого-нибудь в этом роде? – дрожащим голоском спросила Балкис.

– Угу. – Мэт сглотнул подступивший к горлу ком. – Что ты там говорила насчет ближайшего укромного уголка?

Сияющее видение мало-помалу приняло обычный человеческий облик. Перед Мэтом стоял старик в одеянии цвета полуночных небес и в конической шляпе того же цвета с загнутыми полями. Цвет одежды незнакомца красиво контрастировал с седыми усами, белоснежной бородой и пышными седыми волосами, ниспадавшими до плеч. На индуса он положительно не был похож – слишком длинным было его лицо, слишком крупным – нос, слишком светлыми – глаза. Что-то в облике незнакомца напомнило Мэту об аятолле, которого он в своем мире видел в выпусках теленовостей, – быть может, глаза, сверкавшие фанатичным блеском.

Таинственный незнакомец медленно поднял руку, наставил указательный палец на Мэта и голосом, дрожащим от гнева, изрек:

– Кто ты такой, что смеешь изгонять Ангра Майнью из его владений? Бледнолицый, холоднокровный тупица! Разве ты не ведаешь того, что такова предначертанная Великому Хану судьба – сметать все на своем пути?! Разве не ведаешь ты, что он должен положить все земли к ногам Аримана, дабы Повелитель Тьмы стал навсегда править этим погрязшим в распутстве миром? Ибо если этого не случится, Ахурамазда не сможет восстать, сбросить его с престола, и восторжествовать, и освободить всех от оков Зла, дабы затем править миром в спокойствии и радости! Неужто ты решишься лишить все человечество рая на земле? Неужто ты настолько дерзок, что готов выступить против богов?

– Вообще-то да, если на то пошло, – довольно храбро отозвался Мэт. Тирада старика получилась достаточно продолжительной для того, чтобы Мэт успел прийти в себя. – Я всегда придерживался мнения о том, что люди способны сами править миром – с Божьей помощью, конечно. Но Его помощь нужна всем. Без нее ничто не может существовать.

– Ересь! – вскричал обезумевший старик. – Тебе заморочили голову эти индусы, поклоняющиеся пороку! Не ведомо ли тебе, что мир уравновешен между силами тьмы и силами света – между Ангра Майнью и Ахурамаздой? Разве не знаешь ты, что они равно сильны, и что каждый из них жаждет покорить землю, и что важно, чью сторону в их борьбе примут люди? Приверженцы какого из богов победят в битве, тот бог и восторжествует над их недругами!

– Вот такое, стало быть, зыбкое равновесие, да? – хмыкнул Мэт, сокрушенно покачав головой. – Боюсь, старичок, не могу с тобой согласиться.

– Говори со мной с подобающим уважением! – возопил старик. – Называй меня Арьяспом, верховным жрецом!

– Я склонен назвать тебя заблуждающимся, – спокойно и дерзко проговорил Мэт. – Ибо я верю, что Бог Добра всесилен и что злое божество существует только благодаря его воле.

Арьясп опустил руку, дрожащим перстом указал на Мэта:

– Ты из еретиков-иудеев!

– Ну что-то в этом духе, – поджал губы Мэт и задумался. – Я – христианин, а это в некотором роде – иудаистская ересь.

– Ты проиграешь, ты умрешь! – взорвался Арьясп. – Я одолею тебя своими чарами, я напущу на тебя орды колдунов! Никому не устоять против Аримана! Никто не может противиться воле Ангра Майнью! Повелитель Тьмы должен восторжествовать, и тогда Великое Колесо повернется снова и восцарствует Ахурамазда!

Мэт сдвинул брови.

– Почему ты так уверен в том, что...

– Сзади! – взвизгнула Балкис и спрыгнула с плеча Мэта. Мэт резко развернулся, но опоздал. По его виску вместо затылка пришелся сильнейший удар дубинкой. Перед глазами у Мэта потемнело.

* * *

Войско ожидало королеву в наружном дворе замка. Рыцари стояли около своих боевых коней, которые приплясывали на месте, с нетерпением ожидая, когда хозяева их оседлают. Пехотинцы стояли, уперев в землю копья, допивая последние кружки подогретого эля и судача о своих командирах, как все солдаты во все времена. Нетерпение воинов нарастало с каждым мигом.

Алисанда наблюдала за войском, стоя на стене, окружавшей главную башню. Она была в легкой кольчуге, шлеме и латных рукавицах и обменивалась последними словами с вице-королевой и кастеляном.

– Их всего тысяча, – взволнованно проговорила Химена. Глаза ее были полны тревоги.

– Это всего лишь моя личная гвардия, матушка Мэнтрел, – успокоила ее Алисанда. – Мои бароны, встав под мои знамена, приведут своих людей. К тому времени как мы прибудем в Сейльмар, чтобы взойти на корабли, наше войско станет многотысячным.

– Гонец сообщил нам неделю назад о том, что войско короля Ринальдо выплывает из Гибралтара, – заметил Рамон. Алисанда кивнула:

– Мы встретимся с ним в Кноссе, на острове Крит. Туда же прибудет войско Фриссона.

– А сам он – нет?

Алисанда улыбнулась:

– Он доказал свои таланты как умелый правитель, но увы, не как полководец. Его бароны вызвались командовать войском, и он отправил их в путь под водительством графа фон Вегенсбурга, которому подчиняются аристократы более низкого ранга.

– Видимо, тем самым Фриссон еще и избавился от камешков в башмаке, – улыбнулась Химена.

– Именно так.

– Так, значит, на корабли вы ступите не в Веноге? – осведомился Рамон.

Алисанда ответила ему улыбкой.

– Король Бонкорро – прекрасный сосед, когда его все устраивает, однако я не намерена испытывать его дружбу на прочность, вводя в его страну многотысячное войско и проводя его через половину владений короля.

– Это мудро, – признал Рамон. – И все же мне кажется, он мог бы согласиться хотя бы на такую малость ради спасения Европы от орд варваров. Ведь сам он на войну не отправляется, да и войско посылает совсем маленькое.

– Что, – подхватила Химена, – позволит ему запросто напасть на Меровенс в твое отсутствие.

– Это правда, но я верю, что он не станет этого делать, – покачала головой Алисанда. – Тем более что я намерена оставить дома достаточное число воинов и магов. Нападение дорого обойдется Бонкорро, если он его предпримет. – Она посмотрела на Рамона, встревоженно сдвинув брови. – Вы же не станете рисковать и вступать в бой?

– По глупости – не станем.

– И не по глупости – тоже, – гневно взглянула на мужа Химена. – Можешь предоставить участие в сражениях и командование войсками молодым аристократам, жаждущим доказать свои таланты. Сам же удовольствуйся планированием тактики сражений вместе со мной. А Савл займется продумыванием магических ударов.

– Я ни за что не прощу себе, если вас убьют или ранят вместо меня, – широко раскрыв глаза, сказала свекру Алисанда.

Рамон вздохнул:

– Что может сказать джентльмен, если дамы объединились против него? Как пожелаете, моя любимая и моя доченька. Я буду предельно осторожен. Однако будем надеяться на то, что задуманный нами турнир в Авиньоне задержит Бонкорро и отвлечет его настолько, что он вообще забудет о каком-то там нападении на Меровенс.

– Будем на это надеяться, – кивнула Химена. Рамон озабоченно нахмурился.

– У меня такое впечатление, что мы дурно думаем о хорошем человеке.

– Если и так, он никогда об этом не узнает, – заметила Химена.

– Я буду только рада ошибиться в том, что оставляю вам в долг всякие беды, – заверила Рамона Алисанда. – Лишь бы только не пришлось расплачиваться за легкомыслие.

По подъемному мосту прогрохотали конские копыта. Последний рыцарь пожаловал в замок из своего удела в сопровождении шестерых оруженосцев и пятидесяти лучников.

– Час пробил. Мне пора. – Алисанда обернулась и крепко обняла свекра и свекровь. – Я оставляю с вами леди Элидори и трех нянек, но именно вам доверяю своих детей. Сохраните их для меня и заботьтесь о них! Я благодарна Господу за то, что вы здесь, и молю его защитить вас.

– Да хранит нас Матерь Божья, – отозвалась Химена, – а тебя – святой архангел Михаил. Ступай, доченька, и не опасайся ни за свое королевство, ни за своих детей.

* * *

Сверкающая фигура сражалась с собственной тенью – и не просто сражалась, а билась на мечах. И сияющий силуэт, и тень были вооружены мечами и щитами. Но как могла тень отражать удары правой рукой? Мэт решил, что это какая-то уж очень независимая тень.

Но нет, это была не просто тень, не темное пятно на фоне бледной дымки. Скорее это было абсолютное отсутствие света, тьма более глубокая, чем беззвездная и безлунная ночь – кромешная, непроглядная тьма – как та, что царит в маленькой комнате без окон и дверей. Человекоподобный черный силуэт, казалось, впитывал свет, поглощал его. Он словно бы служил окном в первозданную пустоту между пространством и временем, куда проникал весь свет, но откуда света совсем не исходило. Не отсутствие света то было, а присутствие тьмы.

Поглотитель Света размахнулся мечом – светящаяся фигура закрылась щитом. Мэт сотрясся от удара, потому что щитом послужило его лицо. Светящаяся фигура заехала щитом по лбу темной, и Поглотитель Света упал. Он падал и падал в творимую им самим тьму, пока она не сомкнулась за ним. Тогда светлый силуэт развернулся, подошел к Мэту, и его лик заполнил собой весь мир. Черты этого лица были чистыми, правильными и красивыми, улыбка – ироничной, светлые волосы – почти белыми. Губы светящегося человека разжались, он проговорил:

– Берегись своей судьбы!

Мэт с криком побежал прочь. Он не желал иметь ничего общего ни с одним из этих одержимых. Однако светящийся призрак исчез, и теперь он бежал куда-то в полной темноте.

Он понял, что слышит не только собственный крик. Звучало одновременно с десяток голосов. Но только это был не крик, а мычание.

От этого занудного мычания готовы были лопнуть барабанные перепонки Мэта. Он понял, что бежит в темноте, потому что его глаза закрыты. Казалось, кто-то наскочил на него сзади и прижался к нему всем телом. С ужасом он осознал, что вовсе никуда не бежит, а лежит совершенно неподвижно. И тут его озарило, и он не на шутку испугался, поняв, что и твердая поверхность под ним, и мычание реальны, и что сражавшиеся фигуры ему только приснились.

Или это был не сон, а видение?

Он прогнал эту мысль и открыл глаза.

Он увидел перед собой создание, вид которого заставил его вздрогнуть. Вернее, он вздрогнул бы и даже вскочил бы на ноги, если бы мог, но не смог, потому что был связан по рукам и ногам. Перед ним была женщина, в которой, однако, не было ровным счетом ничего привлекательного и соблазнительного – если, конечно, ты не привык возбуждаться при виде ожерелий из человеческих черепов. В общем и целом, создание это можно было назвать человеком, если не считать излишнего количества рук. Лицо существа было перекошено злобной гримасой. Наконец Мэт узнал ее... Это была Кали, злобная индуистская богиня смерти.

Он отвел взгляд – с одной стороны, для того, чтобы понять, куда угодил, а с другой – чтобы не смотреть на воплощение обреченности. Он увидел над головой свод с плоским завершением, каменные колонны, поддерживающие его, и множество людей в муслиновых одеяниях, поклонявшихся статуе и мычавших странный распев. В этом храме не было окон. Если он и не находился под землей, было полное впечатление, что это – подземелье.

Мэт повернул голову еще немного – и увидел девушку.

Девушка была совсем юная, почти подросток, и очень хорошенькая, но никак не индуска. Слишком бледной, чуть золотистой была ее кожа. Глаза девушки были слегка раскосыми, а длинные волосы, обрамлявшие голову и плечи, – густыми, оттенка красного дерева. На взгляд ей было лет семнадцать, не больше, однако простой белый балахон, в который она была одета, не скрывал вполне взрослых форм. Девушка лежала на каменной плите, ее руки были связаны на груди, глаза широко раскрыты, но взгляд их был затуманенным. Лицо девушки было сковано трансом.

То есть – Мэт надеялся, что девушка в трансе, но при этом жива.

Он уразумел, что лежит на точно такой же каменной плите. Под ложечкой у Мэта препротивно засосало. Он отлично знал, как поступают почитатели Кали, туги, с похищенными ими людьми. Они удушали их, принося тем самым в жертву своей богине.

Мэт услышал чьи-то голоса у себя над головой, запрокинул голову и разглядел двоих мужчин в жреческих одеяниях. Жрецы держали в руках цветные плетеные шнуры. Похоже, пока они не были готовы взяться за дело, а только обговаривали факты. Говорили они на хинди, но переводческое заклинание Мэта по-прежнему работало.

– Она с такой страстью сражалась, пытаясь спасти его, что, быть может, уже посвящена богине.

– Нет, – отозвался второй жрец. – Она не совершила убийства.

– Не потому, что плохо пыталась! У троих из самых сильных наших мужчин останутся шрамы от ее когтей на месяц, если не больше!

– Если бы она была из почитательниц Кали, – возразил второй, – она бы совершила убийство не раздумывая.

Мэт принял решение. Собственно, у него и раньше не было никаких колебаний. Он должен был спасти девушку. Безусловно, ее спасение подразумевало и его собственное, но он так или иначе планировал это сделать.

– Нет сомнений в том, что мы должны принести ее в жертву, – сказал тот из жрецов, что был постарше. – Она несет угрозу для Орды. Она очень опасна.

– Враги Орды – наши враги, – согласился более молодой. – Но почему же она так опасна? Она ведь так юна!

– Это нам неведомо, – тяжело выговорил старший жрец. – Но не сомневайся в том, что, если мы принесем ее в жертву Кали, мы принесем победу Орде.

«Я определенно обязан ее спасти», – подумал Мэт и попробовал произнести заклинание как можно тише. Увы, он обнаружил, что его язык и губы шевелятся с колоссальным трудом – так, словно залиты густым сиропом. Ужас на миг сковал его: он подумал, что снова окутан чарами, лишившими его дара речи. Он в отчаянии поискал взглядом Балкис, но не нашел.

При этом взгляд его снова упал на глаза девушки, и он догадался, что с ней. Ее опоили каким-то наркотическим зельем! Видимо, чем-то подобным жрецы попотчевали и его самого – вот почему у него пока не болела голова. Просто, обладая большей мышечной массой, Мэт скорее оправился от действия наркотика.

Мэт попробовал заставить язык и губы шевелиться, хотя это напоминало попытку говорить со ртом, набитым ватой.

 
Что бы в меня эти гады ни влили —
Маковый сок иль настой белены,
От нар коты я избавиться в силе:
Прочь, мерзопакость, из слез и слюны!
Брысь, выметайся из лимфы и крови!
Лучше уж боль, чем такое здоровье!
 

Головная боль, навалившаяся в этот же миг, была подобна удару кувалды, и Мэт тут же пожалел о том, что его заклинание получилось настолько действенным. Но поделать уже ничего было нельзя, а тот жрец, что был помоложе, уже шагнул к нему, сжимая в руках шелковый шнур. Жрец постарше отстал от молодого всего на шаг. Шнур покачивался в его руках и вот-вот должен был захлестнуться и обвить шею девушки. Мэт проворно затараторил:

 
Это что же за напасть?
Что за рок треклятый?
Признаюсь, мечтал попасть
В Индию, ребята.
 
 
Повидать мечтал Мадрас,
Дели и Бомбей я,
Но признаться, я сейчас
Уж о том жалею.
 
 
Лучше вновь бродить во сне
С гуру по базарам,
Но такая карма мне
Не нужна и даром!
 
 
Очутиться бы сейчас
Где-нибудь подале,
Где бы не достали нас
Руки злобной Кали!
 

Голова у Мэта закружилась, но впервые в жизни он так обрадовался тошноте. Под действием заклинания все вокруг завертелось по часовой стрелке...

...А потом – в обратную сторону, и каменная плита пребольно врезалась в спину Мэту. Вращение прекратилось, и Мэт обнаружил, что перед ним – перекошенная злобной гримасой физиономия старшего жреца.

Мэт понял: тот тоже владел кое-каким колдовством. На самом деле, прямо сейчас жрец что-то распевал на санскрите и выглядел весьма самодовольно, поскольку этот древний язык был доступен только жрецам.

Однако спасительное переводческое заклинание действовало исправно, и Мэт улавливал смысл того, о чем распевал жрец. А распевал он о том, чтобы губы и язык Мэта вновь стали неподвижны. «Ну уж это фигушки!» – мысленно возмутился Мэт и пропел в ответ по-английски:

 
Ну-ка, губы и язык,
Чур, не поддаваться!
К столбняку я не привык,
Не хочу с ним знаться.
 
 
Ты напрасно, злобный жрец,
На меня глазеешь,
После слов моих, подлец,
Сам ты онемеешь!
 

Жрец договорил свое заклинание и довольно осклабился, а Мэт испугался: его язык и губы пронзила острая боль, и они тут же одеревенели. Однако уже через секунду боль и онемение исчезли, а жрец взвыл, издал нечленораздельное мычание и резко отвернулся, прижав руку к губам – видимо, заклинание Мэта сработало как надо. Жрец вопил от боли.

Жрец помоложе в испуге вытаращил глаза, но тут же выпалил стишок на санскрите – простое контрзаклинание на все случаи жизни. Старший жрец перестал вопить, но, обернувшись к младшему жрецу, смог поблагодарить его не очень-то внятно.

Мэт знал, что заклинания общего порядка тут не помогают поэтому решил, что надо действовать быстрее и решительнее, пока молодой жрец не выдаст что-нибудь поконкретнее и не снимет окончательно заклятие, наложенное Мэтом на органы речи старшего жреца. Мэт, не теряя времени, проговорил:

 
Вам свершить злодейство не придется,
Я сейчас преподнесу урок:
Мигом на две части разорвется
Этот крепкий шелковый шнурок!
 

Старший жрец явно не собирался ждать возвращения дара речи. Со злобным оскалом он расправил алый шнур и направился к девушке. Мэт не сомневался, что в ближайшие мгновения точно так же поступит и младший жрец, но решил не думать об этом и проговорил:

 
Пусть проснется поскорей
Спящая красавица,
Хоть увидит то, что ей
Вовсе не понравится.
 
 
Ты ждала любви гонца,
Принца распрекрасного,
А увидишь ты жреца,
Страшного, ужасного!
 
 
Но не бойся, не пугайся,
Поскорее просыпайся!
 

Веки девушки дрогнули, разжались, и она увидела перекошенное злобой лицо, склонившееся над ней, и жилистые руки, сжимавшие шнур, готовый захлестнуться у нее на шее. Девушка вскрикнула и инстинктивно села, но этим только помогла жрецу ловчее набросить на ее шею шнур. Жрец рванул шнур на себя.

Шнур порвался.

Жрец ошарашенно уставился на его обрывки, сжатые у него в руке. В это мгновение молодой жрец рывком поднял с плиты Мэта и набросил шнур на его шею. На миг Мэту стало больно, а потом послышался резкий щелчок, а Мэт, не теряя времени, заново произнес заклинание, предназначенное для исчезновения из этого жуткого святилища. Старший жрец, заслышав голос строптивой жертвы, метнулся куда-то и вернулся с новым шнуром, но только он успел расправить его, как Мэт прокричал последние строчки:

 
...Где бы не достали нас
Руки злобной Кали!
 

...И снова у него жутко закружилась голова.

На этот раз Мэта со всех сторон обволокла дымка, и он, вворачиваясь в нее, словно вертел, думал только об одном: чтобы девушка оказалась вместе с ним. Но вот ступни его коснулись какой-то мягкой, гладкой, податливой поверхности, дымка растаяла, и Мэт увидел в темноте вокруг себя множество хижин, а выше них, вдалеке, прекрасный дворец.

Колени Мэта подогнулись, и он опустился в грязь, густо покрывавшую узкую улочку, мысленно вознося благодарственную молитву – тем более что в нескольких футах от того места, где он очутился, он увидел коленопреклоненную фигуру девушки в белом балахоне. Девушка наклонилась к земле – похоже, боролась с тошнотой.

Наконец мир вокруг обрел равновесие. Мэт поднялся на ноги, выпрямился – не очень уверенно. Стоило ему сделать шаг, и он упал на бок. Ну, ясное дело, из святилища Кали он себя и девушку вызволил, а вот руки и ноги у них обоих остались связанными. Мэт пожалел о том, что рядом с ним сейчас нет Балкис с ее острыми зубками, но Балкис не было, и потому ему самому надо было развязать веревки, стягивавшие руки и ноги девушки, а потом попросить ее о том, чтобы она развязала его. Оставалось надеяться на то, что переводческое заклинание наделит его способностью не только понимать хинди, но и сказать хотя бы несколько слов на этом языке.

На счастье, Мэт упал всего в футе от девушки. Он протянул к ней связанные руки, но она, ахнув, отпрянула. Однако, разглядев лицо своего спутника, успокоилась и перестала бояться.

– Да-да, – кивнул Мэт. – Я – твой товарищ по несчастью Сиди смирно, сейчас я тебя развяжу. А потом ты развяжешь меня.

Девушка медленно приподняла руки и протянула Мэту. Мэт решил, что она либо слишком отважна, либо слишком наивна, потому что она его явно совсем не боялась. Пожалуй, ее стоило предупредить о том, что незнакомых людей стоит опасаться.

Мэт нащупал узел, ухватился за конец веревки и за минуту справился с хитро завязанным узлом.

– Самое трудное – развязать первый узел, – сказал он девушке. – Ну, теперь развяжи меня.