Текст книги "Рауль, или Искатель приключений. Книга 2"

XIV. Третьи обои

– Обои в третьей комнате, – продолжал Рауль, – были самой странной и любопытной вещью, какую только можно вообразить. Они были сделаны в эпоху очень отдаленную, и мне невозможно определить время точным образом. Они представляли царицу Савскую, приносящую подарки царю Соломону. Наивный рисовальщик, по рисункам которого были сделаны эти обои, придал большей части лиц угрюмые и свирепые физиономии. Соломон – великий Соломон!.. – несмотря на свой восточный костюм, больше походил на атамана разбойников, нежели на царя иудеев, мудрость и красота которого вошли в пословицу. Придворные его напоминали отставных солдат, а иерусалимские дамы имели вид женщин легкого поведения. Среди всей этой странной обстановки одна царица Савская представляла черты тонкие и приятные, исполненные прелести и правильности. Ее большие темно-голубые глаза, несколько продолговатые, были осенены длинными черными ресницами. Так же, как и у Венеры, волосы у ней были светло-русые, удивительно густые и вьющиеся. Словом, чтобы дать полное понятие о ней, я скажу, что, заимствовав самые очаровательные прелести у каждой из красавиц, составляющих украшение и радость ужинов вашего высочества, и соединив все эти прелести в одной женщине, нельзя было бы получить более совершенный, более гармонический образец красоты, какой представляла собою молодая царица Савская.

– О! О! – весело перебил Рауля регент. – Вы были соперником вашего прадеда, а теперь хотите сделаться соперником царя Соломона!! Берегитесь, кавалер, мы вас назовем влюбленным в обои.

– Я принужден вывести ваше высочество из заблуждения, – отвечал Рауль, – на этот раз дело идет не о любовном приключении.

– В таком случае я отказываюсь от своих слов и прошу вас продолжать.

Рауль поклонился и начал:

– В моей фамилии существовало довольно странное предание насчет последних обоев, которые я имел честь описать вашему королевскому высочеству; но прежде я не слыхал об этом предании, и мне рассказал его старый слуга уже Б то время, когда я перешел в третью комнату.

Предание это утверждало, что один из моих предков, возвратясь из второго крестового похода, привез с собою портрет царицы Савской, портрет подлинный, неопровержимый, который со времен царя Соломона, как бесценное сокровище, хранился, переходя от отца к сыну, в одном иудейском семействе, жившем в окрестностях Иерусалима. Предание не говорило, купил ли предок мой этот портрет или насильно завладел им. Впрочем, это была неважная подробность. Вернувшись во Фракцию и в свое поместье с этой драгоценной находкой, предок мой поспешил заказать обои, в которых царица Саба должна была представлять главное действующее лицо. Обои были сделаны и прибиты на стену. С того времени оригинальный портрет исчез, а обои остались…

– Итак, – спросил регент, – черты, воспроизведенные на обоях вашего замка Ла Транблэ, действительно черты той царицы, которую царь Соломон любил более всех?

– Так, по крайней мере, утверждает предание, и скоро, я думаю, ваше высочество не будете более в этом сомневаться…

– Продолжайте, кавалер, – сказал герцог Орлеанский, – я вас слушаю… Мы все слушаем вас с неослабевающим интересом…

– Ночи охоты и любви в двух первых комнатах, – продолжал Рауль. – убедили меня, что видения, хоть, может быть, и в другом роде, непременно явятся мне и в третьей комнате… поэтому я нисколько не удивился, когда в одну ночь, после того как я заснул спокойным и глубоким сном, я вдруг был разбужен звуками музыки, сначала тихой и нежной, а потом громкой и торжественной. Странный свет наполнял комнату и становился с каждой секундой все ярче и ярче. Все лица на обоях как будто оживились. Царица склонялась перед Соломоном, у ног которого эфиопские невольники складывали подарки, между тем как народ, неся на плечах своих безобразных и губастых идолов, толпился позади юной царицы. Мое пробуждение прервало эту сцену. Царица Савская перестала заниматься Соломоном и, подойдя ко мне, сказала:

– Тебе страшно?

Давно освоившись с подобными сценами, я гордо отвечал:

– Девиз моей фамилии: Транблэ не дрожит!

Этот ответ, казалось, совершенно удовлетворил царицу, потому что она тотчас сказала:

– Да, твой род силен и славен доблестными подвигами… Потому-то я и пришла к тебе…

– Кто вы? – спросил я.

Кто была она, я это знал, но мне приятно было услышать это от нее самой.

– Я Балкида, дочь Гадаба и царицы амиаритов, та самая Балкида, которая пришла из города Мареба, столицы царства Сав, предложить моя подарки и мое сердце сыну Давида, Солиману-бен-Дауду, которого вы называете Соломоном.

– Итак, царица» вы любили этого Солимана-бен-Дауда, сына Давида и Бетсабеи?..

– Более моей жизни!..

– А заплатил ли он вам любовью за любовь?..

– Он любил только одну меня.

– Уверены ли вы в этом, царица?..

– Как уверена в том, что меня зовут Балкидой.

– Как! Несмотря на его семьсот законных жен и четыре тысячи наложниц?..

– Несмотря на все это… Впрочем, когда я пришла к нему принести в дар мою любовь и мою девственность, он имел против меня ужасное предубеждение…

– Осмелюсь ли спросить, какое?

– Так как невозможно было опровергнуть красоту моего лица и стана, Солиману-бен-Дауду сказали, что у меня козлиные ноги и что я прячу их под платьем…

– И Солиман-бен-Дауд поверил этому?..

– Дурному всегда верят, особенно когда дурное нелепо и неправдоподобно…

– Как же вы оправдались, царица?..

– Мои клеветники сами доставили мне средство… Они убедили сына Давида выстроить для моего приема дворец с хрустальным полом. «Когда Балкида войдет в этот дворец, – сказали они, – она подумает, что на мраморе вода, поднимет платье и откроет свои козлиные ноги, которые докажут, что она женский демон…» Дворец был выстроен. Я пришла и, в самом деле подумав, что на полу вода, подняла платье, как предвидели мои враги, и в этом движении обнажила мои напрасно опозоренные ноги, на каждом пальце которых было по перстню, усыпанному бриллиантами, сапфирами и другими драгоценнейшими каменьями.

– Что же сказал тогда Солиман-бен-Дауд?

– Он наказал смертью тех, которые солгали, и с этой минуты отдал мне свою душу и научил меня тайнам, которые делали его таким могущественным.

– Так у Солимана-бен-Дауда были тайны?..

Царица Савская глядела на меня две или три секунды с презрительным сожалением. Улыбка приподняла ее розовые ноздри и пунцовые губки. Потом она сказала мне:

– Разве ты не знаешь, что Солиман-бен-Дауд был величайший чародей на свете?.. Разве ты не знаешь, что он повелевал стихиями и что, по его голосу, мертвецы выходили тотчас из своих могил?..

Я совершенно этого не знал, но, стыдясь моего неведения, которое так оскорбляло Балкиду, отвечал с смирением:

– Извините меня, царица, я забыл. Но, – прибавил я через минуту, – разве вы удостоили явиться ко мне только затем, чтобы напомнить об этом?..

– Нет.

– Вы имели другую причину?

– Имела.

– Могу я узнать?

– Я хочу заплатить тебе, потомку Гюга де ла Транблэ, рыцаря крестовых походов, долг признательности!..

– Разве мой предок Гюг де ла Транблэ оказал вам какую-нибудь услугу?..

– Величайшую. Ему – так как он велел воспроизвести меня на этих обоях в моей земной оболочке, обязана я тем, что оживаю на этом свете в известные дни и часы.

– И вы выбрали меня, чтобы заплатить этот долг?

– Да.

– Очень благодарен, царица! Принимаю заранее и с закрытыми глазами все, что бы вы ни сделали для меня… – вскричал я.

– Я сделаю многое, – возразила Балкида, – потому что открою тебе некоторые из чародейских тайн Солимана-бен-Дауда…

XV. Первый успех

– И царица одержала свое обещание? – с живостью перебил Рауля герцог Орлеанский.

– Сдержала, ваше высочество.

– Как?.. Она вам передала знания и могущество Солимана…

– Не совсем, ваше высочество, потому что тогда я был бы могущественнейшим из людей, могущественнее, нежели все государи на свете! Она научила меня только некоторым тайнам своего царственного любовника, и то немногое, что я знаю из магии и чародейства, узнал я от нес…

– Итак, могущество вызываний… это могущество, о котором вы сейчас говорили?..

– Мне передала его царица Савская.

– Странно!.. Странно и удивительно!.. – прошептал герцог Орлеанский, погрузившись в глубокую задумчивость, которая, впрочем, была непродолжительна.

Скоро он поднял голову и спросил:

– Но после того, кавалер, видали ли вы Балкиду?..

– Очень часто, ваше высочество.

– До которых пор это продолжалось?

– Это продолжается до сих пор… Редко случается, чтобы я пропустил месяц или два, не призывая ее. Она всегда приходит на мой зов… Я расспрашиваю ее, и она отвечает мне… Я советуюсь с ней, и она руководит мною…

– Как? – вскричал регент вне себя от изумления, – вы еще и теперь вызываете ее?..

– Да, конечно!.. Ваше высочество, только на этот раз дело идет не о вызывании… Не тень вызываю я из глубины мрака силою моих заклинаний… нет… а царица, изображенная на обоях, вдруг становится живым существом…

– Стало быть, таинственные обои еще существуют?

– Существуют, ваше высочество.

– Конечно, в Пикардии?

– Нет, ваше высочество.

– Где же?

– Здесь, в Париже. Я считаю царицу Саба моим добрым гением и не расстаюсь с ее изображением…

– В таком случае я могу ее увидеть?..

– Непременно… если ваше королевское высочество этого желаете…

После этих последних слов Рауль бросил на маркиза де Тианжа взгляд, в котором видна была вся гордость упроченного торжества. Филипп Орлеанский продолжал:

– Значит, я могу присутствовать при чуде… могу быть свидетелем этого удивительного преобразования?..

– Вашему королевскому высочеству стоит только захотеть… – отвечал Рауль, низко кланяясь.

– Вы были правы, кавалер, – продолжал Филипп, – вы были правы, что не хотели принять унизительного звания соперника Антонии Верди!.. Что такое знание этой ничтожной чародейки в сравнении с вашим знанием?.. Что значит ее могущество в сравнении с вашим?

На этот раз взгляд Рауля опять выразительно устремился на маркиза де Тианжа. Конечно, Рауль имел право гордиться самим собой, потому что он достиг с невероятным искусством первой части удивительно придуманного плана.

Между тем ужин приближался к концу и вместо того, чтобы, по обычаям Пале-Рояля, превратиться в оргию, сделался угрюм и безмолвен. Фантастические рассказы Рауля произвели на всех присутствующих впечатление зловещее и страшное. Собеседникам казалось, что, того и гляди, в залу пиршества явятся привидения, и каждый спрашивал себя, живое ли существо его сосед. Герцог Орлеанский понял, что невозможно было бороться против этой общей озабоченности, и встал из-за стола, говоря одной из оперных богинь:

– Уверена ли ты, Эмили, что ты не умерла и не похоронена две тысячи лет назад под каким-нибудь пелопоннесским лавром?.. Уверена ли ты, что ты не тень Аспази и Фринеи?

– Мне кажется, – возразила прелестная девушка, – что ваше высочество не раз могли убедиться в том, что я не тень…

– Совершенно справедливо, моя очаровательная Лаиса… Ступай же ожидать меня в моей комнате… мне надо поговорить с тобой…

– О греческой истории, ваше высочество?

– Именно.

Эмили исчезла, преследуемая грозными взглядами Парабер и Сабран. Потом регент отпустил остальных гостей, сказав Раулю:

– Кавалер де ла Транблэ, я жду вас завтра в два часа… нам надо поговорить о важных вещах…

– Завтра в два часа, – отвечал Рауль, – я буду иметь честь явиться к вашему королевскому высочеству.

И он пошел с маркизом де Тианжем к карете последнего, которая ждала их.

– Ну, маркиз, довольны ли вы мною? – спросил кавалер, как только они уселись на мягкие подушки кареты, быстро покатившейся.

– Вы спрашиваете, доволен ли я?

– Да.

– Ну, друг мой, я в восхищении, я в восторге!..

– Точно?

– Даю вам честное слово!

– Вы находите, что я хорошо разыграл свою роль?..

– До такой степени хорошо, что я, даже будучи предупрежден, слушал вас с изумлением и спрашивал себя иногда, не справедливо ли все это, так много было истины, естественности и убеждения в вашем рассказе…

– Вы меня радуете, маркиз!..

– Радуйтесь, радуйтесь, мой милый, потому что вы одержали блистательную победу, и кажется, она будет решительной.

– Итак, по вашему мнению, теперь крепко мы держим Филиппа?

– Связанного по рукам и ногам, – прибавил де Тианж. – И если вы будете продолжать как начали, то скоро будете управлять тем, кто управляет Францией!..

– Принимаю предсказание.

– Помните, кавалер, – заметил, смеясь маркиз, – что с нынешнего дня я прошу вашего покровительства на то время, пока вы будете всемогущим.

– Оно обещано вам заранее! – отвечал Рауль тем же тоном. – Удар, нанесенный итальянке, был жесток, не правда ли? – прибавил он гораздо серьезнее.

– Так жесток, что я сомневаюсь, поднимется ли она… Теперь я не дал бы и пятисот пистолей за влияние Антонии Верди на регента…

– Да услышит вас сатана, покровительствующий нам.

– Вот мы и доехали до ваших дверей, – сказал маркиз. – Не нужно ли нам условиться в чем-нибудь?

– Да, конечно!

– Я к вашим услугам…

– Я, кажется, говорил вам, что знаменитые обои находятся в разрушенном домишке, который называется Маленьким Замком и расположен между Сен-Жерменом и Рюэлем, на берегах Сены?..

– Да, вы мне говорили…

– Надо, чтобы эти обои были привезены в Париж как можно скорее.

– Ничто не мешает нам сделать это сегодня же.

– У вас, конечно, есть слуга, на которого вы можете положиться?

– Есть.

– У меня же есть мой верный Жак, который ради меня позволит изрубить себя на куски… Этих двух человек довольно.

– Что вы хотите с ними делать?

– Завтра утром, как только начнет рассветать, вы, я, ваш лакей и Жак отправимся в путь. Лошадьми править будет Жак. Через полтора часа мы будем в Маленьком Замке: лакеи наши снимут и завернут обои, а мы привезем их в Париж; следовательно, слухи о нашей поездке не дойдут до Пале-Рояля.

– Ну, если вы хотите, я завтра приеду за вами в восемь часов утра в охотничьем экипаже, чрезвычайно легком на ходу… Лошади мои помчат нас быстрее ветра.

– Хорошо. До свидания, маркиз.

– До свидания, кавалер.

Ровно в полдень маркиз де Тианж и кавалер де ла Транблэ возвратились из Маленького Замка с обоями, старательно завернутыми в толстый холст. Дорогой маркиз сказал Раулю:

– Кажется, любезный друг, покамест все идет хорошо… я даже нахожу, что все идет слишком хорошо!

– Что вы хотите сказать, маркиз?

– Я хочу сказать, что опасаюсь встретить одно препятствие – самое серьезное из всех. Что если оно вдруг явится в последнюю, решительную минуту и помешает осуществлению наших прекрасных планов…

– Препятствие? Какое, Боже мой?

– Или я ошибаюсь, или вы еще не сообщали вашей очаровательной Жанне, вашей живой и грациозной царице Савской, какую роль назначаете ей в фантастической пьесе, которую мы приготовляем к великому увеселению доброго Филиппа Орлеанского, регента Франции…

– Это правда, Жанна еще ничего не знает. Но что за беда?

– А если она не захочет нам помогать?

– Это невозможно!

– Напротив, все возможно! Женщины странны и капризны.

– Вообще вы правы, но в этом случае ошибаетесь. Жанна живет только мною и не имеет другой воли, кроме моей. Она сделает все, что я ей велю. Если я ей скажу, чтобы она пошла на смерть, для меня она пойдет с улыбкой! Не беспокойтесь же, маркиз, я ручаюсь за Жанну.

– Неужели она такова, как вы ее описываете?

– Уверяю вас!

– О, если так, то это не женщина, а ангел!

– Кто же в этом сомневается?

– В таком случае, кавалер, мы – оба заслуживаем галер, знаете ли вы?

– Ба! Это за что?

– Вы – за то, что обманули этого ангела, а я – за то, что помогал вам.

Рауль расхохотался.

– Вы говорите серьезно? – сказал он потом.

– Очень серьезно. Ну, любезный маркиз, я заранее утешаюсь, что буду грести на галерах короля в вашей компании… Впрочем, ручаюсь вам, что Жанна со мной вполне счастлива…

– Я вам верю, но продолжится ли это?

– Как можно долее. Притом разве я виноват, что был уже женат, когда встретился с Жанной? Я люблю ее всей душой, и если дьявол освободит меня от моей первой жены – а я прошу его об этом каждое утро, каждый вечер – настоящий брак немедленно заменит комедию, в которой вы мне помогали…

XVI. Филипп Орлеанский и Рауль

В тот же день, ровно в два часа, Рауля проводили в кабинет регента.

Филипп Орлеанский сделал два шага навстречу к молодому человеку. Эти два шага были неопровержимым доказательством начала милости – неслыханной, беспримерной безграничной. Сердце Рауля встрепенулось от радости, но лицо осталось бесстрастно и выражение его, глубоко почтительное, не обнаружило того, что происходило в душе молодого человека.

– Кавалер, – сказал регент, – знаете ли вы, что я не спал всю ночь…

– Смею надеяться, – заметил Рауль, – что не нездоровье стало причиной бессонницы вашего высочества?

– Я здоров, – отвечал Филипп.

– Однако эта бессонница?

– Вы одни причиною ее, любезный кавалер.

– Я? – вскричал Рауль, притворившись испуганным.

– О! He пугайтесь… Да, вы невинная причина. Я не спал, потому что меня занимали ваши три странные рассказа, особенно последний… о нем-то я и желал поговорить с вами сегодня… Со вчерашней ночи меня преследует неотступная мысль, любезный кавалер…

– Если бы я осмелился расспросить ваше королевское высочество…

– Вы спросили бы меня, какая это мысль? – перебил регент. – Я вам скажу: я хочу видеть царицу Савскую.

– Я уже слышал это желание от вашего высочества и имел честь отвечать, что ничего нет легче, чем удовлетворить его…

– Так, так, но когда?

– Я заметил, что в субботу прелестная Балкида особенно любит являться ко мне… Сегодня среда, итак, через три дня ваше королевское высочество можете быть свидетелем чуда, возбуждающего ваше любопытство.

– Хорошо, пусть в субботу; но до тех пор нельзя ли мне, по крайней мере, взглянуть на обои?

– Я предвидел желание вашего королевского высочества… и…

– Что же вы сделали?

– Привез с собой эти обои.

– Сюда?

– Да. Они в передней. Я оставил их в руках моего лакея…

– Кавалер! – вскричал Филипп с ласковой улыбкой. – Вы верный и ревностный слуга… Мало этого: вы – драгоценный друг!..

Упоенный радостью и надеждой от таких слов, Рауль преклонил колени перед регентом. Филипп милостиво его поднял, потом позвал лакея и сказал:

– В передней ты найдешь человека в ливрее кавалера де ла Транблэ. Принеси сюда сию же минуту, вместе с ним, ту вещь, которую он держит.

Через две минуты обои все еще завернутые в толстый холст, явились в кабинет его королевского высочества. Регент развернул их, не теряя ни секунды, и приказал слугам уйти.

– Итак! – вскричал Филипп, долго и с восторгом любуясь чертами царицы. – Итак, вот эта библейская герцогиня!.. эта Балкида, царица амиаритов!.. эта юная и лучезарная возлюбленная Соломона, сына Давидова, величайшего из всех царей в мире! Как она хороша!.. Как она хороша!..

– Царица Савская, – спросил Рауль, улыбаясь, – имеет несказанную честь нравиться вашему королевскому высочеству?

– А! Теперь я понимаю, – прошептал регент, – понимаю, почему Соломон оставил для нее своих семьсот законных жен и три тысячи наложниц. И я увижу ее живой, – прибавил он после продолжительного и безмолвного созерцания, – такой, как она была в дни своей юности и любви?

– Да, ваше высочество, вы ее увидите.

– Смогу ли я говорить с нею?

– Можете, ваше высочество.

– Будет она отвечать мне?

– Не могу утверждать этого, ваше высочество.

– Но, по крайней мере, будет ли она отвечать вам при мне?..

– В этом нет никакого сомнения.

– Какое место выберете вы?

– Какое будет угодно вашему королевскому высочеству.

– В Пале-Рояле можно?

– Конечно.

– Я прикажу, чтобы вам отвели во дворце комнату, в которую только вы и ваши люди будут иметь право входа… Установите в этой комнате обои, и до субботы вы будете в ней безграничным властелином. Имеете вы сказать что-нибудь против этого распоряжения?

– Ничего, ваше высочество.

– Назначьте сами особ, которые могут присоединиться ко икс в субботу.

– Если ваше королевское высочество удостоите мне позволить, я выразил бы желание, чтобы этих лиц было немного…

– Приказывать будете БЫ, а не я… Если вы хотите, я буду один…

– О, этого не нужно. Ваше королевское высочество можете пригласить маркиза де Тианжа и двух дам…

– Кого же именно?

– Мадам де Парабер и прелестную Эмили…

– Хорошо… Теперь повторяю вам, что вы будете самовластным властелином в отведенной вам комнате…

И бросив новый и продолжительный взгляд на кроткое лицо царицы Саба, регент повторил взволнованным голосом:

– О! Как она хороша!.. Как хороша!..