Текст книги "Пластическая хирургия с изнанки. Медицинский роман-откровение"

Ксения Евгеньевна Авдошенко
Пластическая хирургия с изнанки

Эту книгу я посвящаю моей маме, Авдошенко Наталье Алексеевне, за то, что я есть, за то, что она сделала все, чтобы я стала врачом, и помогла мне не свернуть с этого нелегкого пути.

И моей дочке Дашеньке. Ты – мое вдохновение!

Я безмерно благодарна

моей учительнице в медицинской науке, Заринской Светлане Алексеевне, которой уже, увы, нет с нами, за веру в нас – молодых врачей, за любовь к профессии и за живой слог.

Моему первому учителю в хирургии, Герцогу Андрею Андреевичу, за то, что поверил в меня – юную барышню, увидел во мне хирурга и «поставил руки».

Моему первому наставнику в пластической хирургии, Виссарионову Владимиру Алексеевичу, за то, что дал мне возможность попасть в этот закрытый мир.

© К. Авдошенко, 2019

© ООО «Издательство «Стрекоза», 2019

От автора

Мысль написать книгу появилась давно, а вот идею мне подсказали мои будущие и состоявшиеся пациенты, а также подписчики моего блога. Врач – это не только специалист, который занимается профилактикой и лечением заболеваний. На его плечи ложится и образовательная работа с населением. Как раньше говорили – «ликбез» (ликвидация безграмотности).

Интерес к пластической хирургии растет с каждым годом. Многие люди начинают примерять ее возможности на себя, но обилие негативной информации в СМИ и откровенных «страшилок» останавливает от решительного шага. И наоборот, некоторые относятся к пластическим операциям слишком легко, без должного понимания ее рисков и особенностей. Для большинства людей эта область хирургии представляется элитарной, закрытой и, если хотите, волшебной. На самом деле эти представления далеки от истины.

Мне захотелось поделиться своими знаниями с вами, ведь в пластической хирургии я уже 19 лет и знаю все ее плюсы и минусы.

Это – книга-роман. Мой роман с пластической хирургией, описывающий будни хирурга без золотого налета и волшебного флера. Я описала все так, как есть на самом деле.

Многочисленные примеры моих пациентов и описанные клинические случаи позволят вам узнать о возможностях пластической хирургии, понять, какие волнения возникают в послеоперационном периоде и как стоит решать конфликтные ситуации, если они возникли. Формат художественного повествования позволил мне в деталях описать весь путь пациента от двери кабинета пластического хирурга перед первичной консультацией и до получения рекомендаций перед выпиской из клиники после операции.

В то же время книга не просто роман. Это понятное пособие для тех, кто решается или уже сделал пластическую операцию. По ходу повествования вы будете встречать мои ссылки – пояснения, в которых я объясняю медицинскую терминологию простыми словами, кратко раскрываю суть различных пластических операций и даю полезные советы, которые вы ни от кого больше не услышите. Это мои личные наработки, которыми я обычно делюсь только со своими пациентами.

Так что перелистывайте страницу и погружайтесь в реальный мир пластической хирургии. Узнайте ее настоящую!

Словарь терминов

Дорогой читатель, коль скоро вы видите эти строки, смею предположить, что тема пластической хирургии для вас интересна и, возможно, хорошо знакома. Не хочу показаться занудой, но все же предлагаю начать чтение книги со списка медицинских терминов. Они помогут вам глубже проникнуть в суть вопроса и облегчат понимание текста романа. Вы можете возвращаться к толкованию тогда, когда встретите термин в повествовании. Я постаралась объяснить профессиональные названия доступным языком.

Готовы стать чуточку пластическим хирургом? Читайте!

SMAS-слой (от англ. superficial muscular aponeurotic system – поверхностная мышечно-апоневротическая система) – массив подкожных мягких тканей лица, включающий в себя подкожную жировую клетчатку, фасциальные структуры (соединительно-тканые слои) и мимические мышцы. Этот слой тканей выделен американскими анатомами в 70-х годах прошлого века, после чего стало активно развиваться направление глубоких лифтингов лица, так называемых SMAS-лифтингов.

SMAS-лифтинг лица – разновидность пластики лица или фейслифтинга. Эти эстетические омолаживающие операции являются наиболее эффективными, поскольку оказывают воздействие не только на кожный покров лица, но и на глубокие слои мягких тканей, которые также подвержены старению и птозу.

Абдоминопластика – пластика передней стенки живота. Эта операция позволяет удалить избытки перерастянутой кожи, устранить диастаз прямых мышц живота.

Блефаропластика – в простонародье «пластика век». Она подразделяется на верхнюю блефаропластику, в ходе которой удаляется избыток тканей верхнего века, и нижнюю блефаропластику. Последняя помогает бороться с избытками вялой кожи нижних век и устраняет мешки под глазами.

Брыли или «бульдожьи щечки» – это мягкие ткани нижней трети лица по краям нижней челюсти, которые опустились с возрастом. Они невыгодно меняют контур овала лица, превращая его из треугольного в прямоугольное.

Диастаз – расхождение прямых мышц живота, происходит, как правило, во время беременности. Наличие диастаза придает животу куполообразную форму, мешает полностью его втянуть. Истинный диастаз можно устранить только с помощью хирургического вмешательства.

Жировые грыжи нижних век – выбухание жировой клетчатки из глазницы под кожу нижнего века. Они отекают сильнее, когда вы едите соленое на ночь и пьете много жидкости. Утром грыжи будут тут как тут.

Комки Биша – скопление глубокой жировой клетчатки в области щеки, заключенное в тонкую капсулу, располагаются с обеих сторон лица, между поверхностными и глубокими мышцами. Имеют три отрога. У маленьких детей обеспечивают герметичность ротовой полости при акте сосания. У взрослых обеспечивают скольжение мышц лица друг относительно друга, а также защищают структуры лица от травмирования.

Липосакция – эстетическая операция, направленная на коррекцию контуров лица и тела. В ходе этого хирургического вмешательства через маленькие проколы кожи с помощью специальных трубок и вакуумного отсоса удаляются избытки подкожной жировой клетчатки.

Липофилинг, или липотрансфер, или липофэтграфтинг – операция, в ходе которой липосакцией забираются жировые клетки пациентки, специальным образом обрабатываются и вводятся в ту зону, где нужно получить больший объем. Липофилинг используется как на лице, так и на теле. Особенно популярен липофилинг кистей рук, так как нет более эффективного метода омоложения этой деликатной зоны.

Малярные мешки или суфы – это те самые отеки на скулах, которые беспокоят очень многих женщин. Честно говоря, малярные мешки – это норма нашей человеческой анатомии, и есть они у всех людей, но вот степень их видимости и отечности очень разная. Не стоит путать их с мешками под глазами или жировыми грыжами нижних век.

Мастопексия – это операция, направленная на устранение птоз или провисания молочных желез. Может выполняться как самостоятельная операция, так и в сочетании с эндопротезированием груди. Для этой операции характерны достаточно длинные рубцы.

Морщины-марионетки – заломы кожи и подкожных мягких тканей, которые идут от углов рта вниз, ограничивая спереди брыли. Устранить эти морщины сложнее всего. Они появляются абсолютно у всех людей в процессе старения и развития птоза мягких тканей лица. У худощавых людей морщины «марионетки» появляются гораздо позже. Делайте выводы.

Подбородочно-шейный угол – угол между нижней челюстью и шеей. У балерин он идеален и всегда меньше 90 градусов, а вот у среднестатистической женщины в идеале 90, но обычно 100 градусов и более. Но все-то хотят как у балерин.

Птоз – медицинский термин, означающий опущение органа или тканей. На страницах этой книги вы встретите такие термины, как птоз бровей, птоз мягких тканей лица и шеи, птоз молочных желез, птоз передней стенки живота. Теперь вы понимаете, о чем идет речь.

Скулы – многие путают скулы с нижней челюстью. Итак, чтобы увидеть свои скулы, встаньте перед зеркалом и максимально втяните щеки – это будут подскуловые впадины, а прямо над ними как раз и расположены скулы. Или можете приложить указательный палец от угла рта до отверстия слухового прохода, он как раз ляжет в подскуловую впадину, а скула будет сразу над ним.

Трети или зоны лица – три условные части, на которые делится лицо. Верхняя – от линии роста волос на лбу до переносицы. Средняя – от переносицы до линии смыкания губ. Нижняя – от линии смыкания губ до подбородка. Говоря о лифтинге или подтяжке верхней, средней или нижней трети лица, мы имеем в виду именно это деление.

Фейслифтинг (от англ. face – лицо и lifting – поднимать), в простонародье «подтяжка лица» (пластика лица) – вид эстетической омолаживающей операции. В ходе этой операции мягкие ткани перемещаются в более высокое положение, свойственное молодому лицу, удаляются избытки кожи в щечных и заушных областях. Это хирургическое вмешательство направлено на улучшение контуров овала лица, расправление носогубных складок, устранение брылей.

Чик-лифтинг (от англ. cheek – щека и lifting – подъем) – дословно: подъем мягких тканей щечных областей и средней зоны лица через разрез под ресничным краем нижнего века. В большинстве случаев сочетается с нижней блефаропластикой.

Эндоскопический лифтинг лба и бровей – вид современных эстетических операций, которые выполняются с помощью специального эндоскопического оборудования. Благодаря этому мы можем поднять брови через несколько небольших проколов в волосах, вместо того чтобы делать большой разрез от уха до уха. Это позволяет значительно сократить сроки восстановления после этих операций и избежать видимого рубца.

Эндопротезирование груди или увеличение молочных желез – это пластическая операция, в ходе которой мы меняем размер и форму груди с помощью силиконовых имплантатов.

Глава 1
Пластическими хирургами не рождаются

Пронзительный телефонный звонок разорвал ночную тишину. «Надо поменять мелодию на входящих, – пронеслось в голове. Я, не открывая глаз, протянула руку к тумбочке и взяла мобильный телефон.

– Слушаю.

– Алло, Ксения Евгеньевна, это Оля Сазонова, – услышала я всхлипывающий голос своей вчерашней пациентки.

Еще будучи студенткой пятого курса, мне однажды пришлось звонить в два часа ночи очень известному хирургу, профессору. Я до сих пор помню его спокойный голос на том конце провода, словно он только что не спал и видел третий сон, а просто сидел в уютном кресле перед камином и читал газету. Тогда, в далеком 1999 году, это успокоило меня в экстренной ситуации и вселило уверенность. Именно в тот момент я пообещала себе, что всегда буду таким же будничным, спокойным голосом отвечать на тревожные ночные звонки.

– Да, Ольга, слушаю вас. Что случилось? – ответила я тем самым «будничным» голосом, окончательно просыпаясь.

– Можно я сниму повязку? Она меня душит, – пожаловалась женщина.

Накануне, во время перевязки, я уговаривала Ольгу остаться в стационаре на три дня под нашим наблюдением. Она не послушалась моего совета и поспешила выписаться домой.

А зря! Первые трое суток обычно самые сложные после любой пластической операции. Нарастание отека, страх перед послеоперационной болью, наличие повязок, дренажи, отражение в зеркале, наконец. И это далеко не полный список тех переживаний и ощущений, которые испытывают мои пациенты. Но одно дело находиться в клинике с тревожной кнопкой в руке, под круглосуточным наблюдением пластического хирурга, анестезиолога-реаниматолога и медсестер, получать противоотечную терапию, своевременное обезболивание, трехразовое питание на подносе и общаться с «коллегами по операции», видеть, что не только у вас нарастает отек, а синяки у женщины из соседней палаты гораздо ярче ваших (ерунда, казалось бы, а как ободряет!). И совсем другое дело – оказаться дома один на один с распирающим отеком, в тугой повязке, когда надо самой готовить еду, выгуливать собаку, кормить кошку, заниматься с детьми. Да еще родные смотрят с опаской: или боятся еще больше, чем вы, или не поддерживают ваше решение преобразиться.

Пластическая операция – это достаточно дорогое и серьезное мероприятие, где уж точно не стоит экономить на паре лишних суток пребывания в стационаре.

По каким-то своим причинам Ольга выбрала путь воина-одиночки и, вопреки моим советам и здравому смыслу, выписалась из стационара на следующий же день после фейслифтинга. Это операция по круговой подтяжке лица, эндоскопического лифтинга лба, пластики верхних и нижних век. После нее, в первые сутки, отек обычно умеренный, но уже к вечеру того же дня он нарастает и может испугать пациента.

– Ольга, пожалуйста, успокойтесь. Повязка достаточно свободная и не может задушить. Эти ощущения дает послеоперационный отек, и снятие повязки ничего не изменит. У вас что-нибудь болит?

– Нет, – уже более спокойно ответила женщина.

– Это очень хорошо, так и должно быть. Выпейте одну таблетку супрастина. Лекарство облегчит состояние.

– А может, мне принять мочегонные? У меня есть.

– Не надо. Мочегонные препараты не влияют на величину послеоперационного отека. Это бесполезно. Нужно просто потерпеть два дня, и станет легче. Выполняйте те рекомендации, которые я вам дала, и жду вас на перевязку в четверг.

– Я все поняла, спасибо вам, – уже спокойно ответила пациентка.

– До свидания, Ольга. Восстанавливайтесь.

Я положила телефон на тумбочку. Сна совсем не осталось.

02:37. Я встала с кровати, накинула на плечи длинный шелковый халат и босиком пошла на кухню. Люблю ходить дома босой. Есть в этом что-то первобытное.

Нужно постараться вернуть себя в состояние покоя. Рука привычно потянулась к кофейнику. «Пить кофе в половине третьего ночи – плохая идея», – мелькнула в голове здравая мысль, и в чайник упали два фильтр-пакета с ромашкой. Я вышла на балкон. Бессонная ночь – отличное время для размышлений.

В соседней многоэтажке горели только два окна. «Надеюсь, у них тоже всего лишь бессонница», – отогнала я тревожную мысль.

Хорошо, что я не работаю в экстренной хирургии, это бы меня вымотало. Мое глубокое убеждение – «большая хирургия» не для женщин. При этом я ни в коем разе не хочу умалять достоинств женщин-хирургов, хоть их в профессии и не много. Они более выносливые, усидчивые, аккуратные, внимательные, усердные в работе и получении знаний. Женщины просто созданы для плановой хирургии.

«В чем отличие?» – спросите вы. Экстренная хирургия – это спринт или блиц, где на выполнение некоторых этапов операции отводятся считанные минуты, а важные решения принимаются за секунды. Это – война! Война за жизнь человека. Тогда как плановая хирургия – демонстрация хирургического мастерства в комфортных, «мирных» условиях. Здесь нет угрозы жизни больного.

Существует много видов плановой хирургии: офтальмология, лор, эндокринология, флебология – и этот список можно продолжать долго. Пластика тоже относится к плановой хирургии.

Меня часто спрашивают, почему я выбрала эту профессию. «Ну, конечно, – скажут многие, – пластическая хирургия – это деньги! Сейчас все туда рвутся: никто не хочет кишки оперировать, все в эстетику подались». И в условиях современной реальности нельзя с этим упреком не согласиться. Но тогда, в конце 90-х, когда я училась во Втором меде, о пластической хирургии мало кто знал: не было ни кафедр, ни ординатур, ни обучающих курсов. Это был закрытый и недоступный мир.

Моя мечта стать пластическим хирургом возникла задолго до поступления в вуз. Глоток горячего ромашкового чая погрузил меня в воспоминания.

Мне было лет восемь, когда я посмотрела старый советский фильм «Дети Дон Кихота» с Анатолием Папановым в главной роли. В этом фильме рассказывается история одной врачебной семьи: муж – акушер-гинеколог, работает в роддоме, его играет Папанов, жена – внимание! – ПЛАСТИЧЕСКИЙ ХИРУРГ. И это фильм 60-х годов прошлого века! Собственно, с пластической хирургией в фильме связано всего два фрагмента. В первом жена Папанова обещает одному молодому человеку прижать торчащие уши, а во втором, где-то уже ближе к концу фильма, тот же пациент просит ее «вернуть ему его лопоухие уши, потому что дети не узнают, а друзья смеются». При этом пластический хирург говорит о том, что в ближайшее время сделать это не может, так как у нее «сейчас нет ни хрящей, ни заменителей». Вот этот-то фрагмент меня и зацепил! Всем понятно, как можно прижать лопоухие уши: ну, какими-нибудь нитками пришить, а вот меня заинтересовало, как же их можно потом обратно «отжать».

Сразу после фильма я пришла к маме и сказала, что хочу быть пластическим хирургом, чем немало ее удивила, ведь до этого собиралась быть воспитательницей в детском саду. Мама, надо отдать ей должное, сразу ухватилась за это мое желание стать врачом, и в дальнейшем вся моя жизнь была направлена на культивирование этого стремления. Любимые пластиковые куклы были с косыми царапинами в правой половине живота, закрашенными красным карандашом, без аппендиксов, значит, все мягкие игрушки в швах и зеленке.

Я ходила к стоматологу без страха и с интересом рассматривала, как врач смешивает все эти порошочки на стекле миниатюрными шпательками. Мама, сама не имея никакого отношения к медицине, учила меня бинтовать руки эластичным бинтом и делать уколы настоящими стеклянными шприцами на любимом плюшевом мишке. Она записала меня в кружок юннатов во Дворце пионеров и решилась на покупку большой собаки. Когда мне было 14 лет, собака ощенилась, и я сама принимала у нее 12 щенков, а потом совместно с ветеринаром купировала им хвосты. Я была участником многочисленных олимпиад по биологии и химии, поступила в химико-биологическую школу, и венцом этого марафона стало мое самостоятельное поступление во Второй медицинский институт.

Вот так в далеком 1983 году решилась моя судьба в профессии.

Я улыбнулась этим теплым воспоминаниям и подлила себе ромашкового чая.

А дальше был невероятно интересный, изматывающий и тяжелый период обучения в Меде. Всем известно, что это сложная профессия, но вы даже не представляете, насколько!

Помню, как я, уставшая от вступительных экзаменов и окрыленная своим поступлением, везла в огромной клетчатой сумке челнока учебники для первого курса. Она была неподъемной. Сев в метро, я достала первый том анатомического атласа Синельникова и открыла на первой попавшейся странице. Это было изображение височной кости размером с ладонь. Вокруг нее вся страница была испещрена латинскими названиями множественных зазубрин, бугорков, неровностей, отверстий и впадинок. Названий пятьдесят, наверное, состоящих из двух-трех слов.

«Хорошо, – подумала я тогда, – первый семестр мы будем изучать латинский, как раз отдохнем, а вот со второго я серьезно возьмусь за учебу».

Первого сентября первым занятием была анатомия, и преподавателя не волновало, что мы не знаем латынь. Вот так в мою жизнь вошла зубрежка, причем в неимоверных объемах. Да, овладение медицинской наукой – это пот, кровь и слезы, смешанные с нарастающим недосыпом от бесконечных ночных дежурств. Ведь чтобы стать хирургом, надо жить в больнице.

Невозможно стать хирургом просто родившись в «хирургической» семье, так как этот навык не передается по наследству, а нарабатывается каждым будущим хирургом самостоятельно, постоянно и неустанно.

Хирургия – это ремесло, которое переходит из рук в руки и требует постоянного оттачивания приобретенных навыков, доведения их буквально до автоматизма. Во время операции нельзя отвлекаться на обдумывание рутинных манипуляций, а необходимо сосредотачиваться на особенностях каждого конкретного пациента. Базовая программа вуза делает из студентов врачей общего профиля, а вот определиться с будущей специальностью помогают многочисленные кружки при кафедрах.

Поскольку я мечтала о хирургии, то, поступив в институт, сразу со второго курса записалась в кружок оперативной хирургии и топографической анатомии под руководством невероятного и очень талантливого преподавателя – профессора Заринской Светланы Алексеевны.

– Я хочу быть пластическим хирургом, дайте мне, пожалуйста, тему доклада для поступления в кружок, – заявила я с порога ее кабинета.

– Вы на каком курсе учитесь, барышня? – посмотрела на меня профессор поверх очков.

– На втором.

– В кружок зачисляют с третьего курса, приходите в сентябре, – ответила она, уже отвернувшись от меня и продолжая изучать какие-то документы.

– Но уже май, я почти перешла на третий, дайте мне тему доклада – я хоть за лето подготовлюсь, – не унималась я.

– Ну, хорошо, пройдите сюда, – обреченно пригласила она меня в кабинет. – Пластической хирургией, значит, интересуетесь? Тогда вот вам тема доклада: «Послеожоговые рубцовые деформации шеи». Идите готовьтесь, в сентябре на первом заседании кружка мы заслушаем ваш доклад, – огорошила меня Светлана Алексеевна.

Из кабинета я вышла совершенно потерянная. На втором курсе института у меня было очень отдаленное представление об ожогах. Мои знания базировались скорее на собственном опыте: это многочисленные прикладывания руками к утюгу и плите, а также ожог лица кипятком во время похода в пионерском лагере. Я даже не знала, что они делятся по степеням, а тут какие-то послеожоговые деформации шеи.

Я приехала домой и заявила маме: «Мне очень нужно попасть летом на практику в Институт им. Склифосовского, в ожоговый центр». Она почему-то даже не удивилась и сказала, что подумает, как это сделать.

Шел 1995 год, процветала безработица. Моя мама, имея два высших образования и большой опыт работы на руководящих должностях, была вынуждена работать в страховой компании обычным страховым агентом. По счастью, в компании был медицинский отдел, у сотрудников которого она и спросила совета. Летом ровно на шесть недель медсестринской практики я была устроена в ожоговый центр, но не Института им. Склифосовского, а 36-й городской клинической больницы. Это был неоценимый опыт! В этом отделении трудятся самоотверженные люди. Я воочию узнала, что такое ожоги и как это страшно. Буквально на первом дежурстве мне довелось помогать хирургу накладывать повязку на ноги только что доставленного в отделение бомжа, который перебрал лишнего, заснул ногами к костру и не почувствовал, как сгорел.

– Поднимай ногу вверх, – скомандовал мне хирург и указал глазами на черные до паха ноги пациента.

Я подошла к кровати и, взявшись рукой за пальцы стопы, подняла ногу вверх. Она казалась невероятно тяжелой. Пациент дергался, рычал и издавал нечленораздельные звуки, мешая анестезиологу и другим медсестрам поставить капельницу. Вдруг мне стало очень легко. Нога упала на кровать, а у меня в руке остались обугленные пальцы. Я остолбенела от неожиданности, в ушах звенело.

– Подними ногу, – заорал хирург.

Я положила пальцы пациента рядом на простыню, подхватила ногу под пятку и снова подняла ее вверх.

Моя жизнь больше не была прежней. Именно с этого момента я осознала, насколько уязвим организм человека и как тщательно надо беречь свою жизнь. После практики я устроилась в ожоговый центр медсестрой, а через год пришла туда субординатором (помощником врача). Именно там меня научили колоть вены, даже самые плохие, буквально не глядя. Умение забинтовать любую часть тела от мизинца до головы осталось со мной навсегда. Я перестала остро реагировать на человеческую боль, понимая, что в хирургии через боль идет выздоровление. Научилась делать ампутацию пальцев и ног, лечить даже самые сложные раны и, конечно, узнала все о степенях ожогов. В отделении работал пластический хирург, который проводил реконструктивные и пластические операции при послеожоговых рубцовых деформациях различных частей тела. И мне посчастливилось ассистировать ему целых четыре года. Надо ли говорить, что в то лето я написала отличный доклад для кружка оперативной хирургии?

Мне вообще везет на людей: в мою жизнь входят только те, кто делает меня лучше и сильнее. Заринская Светлана Алексеевна сумела всех нас, неумех, влюбить в хирургию, научила «понимать» организм, «чувствовать» ткани, научила кодексу чести врача, а главное – благодаря ей на третьем курсе я познакомилась с директором Института пластической хирургии и косметологии профессором Виссарионовым Владимиром Алексеевичем. Светлана Алексеевна пригласила его, известного пластического хирурга, профессора, такого невероятно занятого человека, послушать тот самый мой доклад. И что удивительно, он пришел и отнесся со всей серьезностью к моей научной работе. Это было чудо! Отзанималась я в кружке до самого окончания университета.

Сейчас смешно вспоминать, но когда я училась вязать хирургические узлы, все спинки домашних стульев были в бахроме из косичек. Вязала, когда смотрела телевизор, разговаривала с мамой на кухне и даже с закрытыми глазами. Свиные ножки покупались не для холодца, а как пособие по наложению косметических швов. Это потом уже мама варила мое пособие, тщательно выбирая из него синие нитки. В холодильнике в мисочках, прикрытых блюдцами, хранились куриные сосуды для отработки наложения сосудистого шва.

Под руководством Владимира Алексеевича я проводила анатомические исследования, написала две статьи и смогла проникнуть в святая святых – его операционную. Рабочий день хирурга длился с десяти утра до десяти-одиннадцати вечера. И все это время я стояла у него за спиной и смотрела, училась бережной работе с тканями, владению инструментом, удивлялась волшебству, до которого была допущена. Я не выходила есть, не выходила даже в туалет, потому что боялась, что меня могут не пустить обратно.

Так прошло три года. Я училась в медуниверситете, по вторникам ассистировала в ожоговом центре, по средам ходила в Институт пластической хирургии и косметологии сначала смотреть, а потом уже ассистировать профессору, а по пятницам препарировала в секционном зале. В нашей стране, окончив медицинский вуз, вы не можете работать врачом, так как необходимо получить более узкую специализацию. Поскольку специальности «пластическая хирургия» тогда еще не было, я планировала пойти в ординатуру по челюстно-лицевой хирургии: мне казалось, это ближе всего к профессии моей мечты.

«Надо идти в ординатуру по общей хирургии», – отрезал Владимир Алексеевич, когда я робко спросила его совета. Такого поворота событий я не ожидала, ковыряться два года в кишках и их содержимом у меня не было никакого желания. Однако ослушаться не посмела: кому как не ему лучше знать, как стать пластическим хирургом. Впоследствии я не раз убеждалась в дальновидности и правильности его слов.

А дальше были два года ординатуры по общей хирургии в 55-й городской больнице. Это была моя армия. Были и гауптвахта, и муштра, и сифонные клизмы по колено в кишечном содержимом, и, конечно, безответная и светлая влюбленность в своего учителя, которому на тот момент было около 35.

Когда я в первый день шла на работу, мой однокурсник, который ходил на дежурства в это отделение, сказал: «Постарайся чаще дежурить с городскими врачами – они дают ассистировать. Там есть один очень классный хирург, фамилия у него то ли Граф, то ли Барон, не помню точно. Постарайся попасть к нему».

Войдя в ординаторскую, я приветливо поздоровалась со всеми присутствующими. Они рассматривали меня, я изучала фамилии на бейджах. Переведя глаза на крупного мужчину, сидящего за столом перед горой историй болезни в халате на голом торсе, я опустила взгляд на его бейдж и громко расхохоталась: «ГЕРЦОГ Андрей Андреевич».

Хирургия – специальность, насквозь пропитанная мужским шовинизмом. Я поняла это с первого же дня появления на кафедре экспериментальной и клинической хирургии, когда увидела пять хирургов, высунувшихся из ординаторской поглазеть на меня. Как оказалось, я была первой особью женского пола за всю историю кафедры. На обучение меня, конечно, приняли, краснодипломница как-никак, но хирургии меня никто учить не собирался. Мне ясно дали понять, что моя задача – «писать истории, печь пирожки и мыть чашки», а в операционной делать нечего. Попытки указать на равные права с мужчинами натыкались на стену едких шуток и пошлых комментариев. Но последней каплей моего терпения стал смачный шлепок по заднице, который мне отвесил один из кафедральных профессоров. Вот тут моя внутренняя феминистка взбунтовалась! Я перестала приносить домашнюю еду на работу, чтобы не баловать коллег. Их некогда белые чайные чашки покрылись толстым темно-коричневым слоем чайного осадка, а посуда в раковине копилась весь день – я просто прекратила ее мыть. Мужское население мне отвечало не менее «достойно»: отлучением от операционной, бойкотом и перевязками самых сложных пациентов.

Так продолжалось месяца полтора. Вдруг один из хирургов позвал меня на ассистенцию. Это был тот самый Герцог. Он словно взял надо мной шефство. За первые недели в ординатуре я уже успела понять, кто тут с руками, а кто чистый теоретик. Он был из первых. Высокий, широкоплечий, с крупными чертами лица и добродушной улыбкой – настоящий сибиряк. Когда он смеялся, смеялось все его тело, а когда пальпировал пациента, определяя патологию, его ладонь покрывала всю поверхность живота. Я и сейчас, по прошествии 19 лет, узнаю его руки по форме пальцев и ногтевых пластин. Он курил трубку, и утром, заходя на территорию больницы, я понимала, кто из нас пришел на работу первым. Это был единственный период в моей жизни, когда мне нравился запах табака. А аромат его Fahrenheit лишал меня покоя, и по сей день является моим фаворитом среди мужских запахов. Но эти эмоции я переживала внутри, внешне все было более чем невинно: я к нему на «Вы», а он был единственным, кто не проявлял ко мне полового интереса. Только учеба, только работа, только ее величество Хирургия.

Андрей Андреевич был единственным, кто относился ко мне серьезно, постепенно раскрывая для меня секреты ремесла, от меня требовалось только внимать и бесконечно писать истории болезни (компьютеров тогда еще не было). Я дежурила сутки через сутки, буквально жила в больнице, но это не утомляло, наоборот, я летела на работу. Через полгода на моем личном ординаторском счету было несколько десятков самостоятельно выполненных операций. На кафедре на меня посмотрели другими глазами, словно говоря: «О, а она что-то может». Но самый большой комплимент я получила от Учителя, когда он отправил меня делать аппендэктомию (удалять аппендицит), а в помощники дал мне студента, сказав: «Ты не должна привыкать к рукам одного ассистента». Помню, как я обиделась на него тогда, думая, что ему просто лень подниматься с дивана, и побрела в операционную. Работала спокойно, без лишних движений, студент почти не мешал, хоть и изрядно нервничал. Помню, когда наложила последний шов на кожу и единым движением срезала нитки, услышала за спиной голос Герцога: «Эх, словно сам делал!» Оказывается, он всю операцию тихонько простоял сзади и наблюдал.